1. Восприятие смерти в древнеегипетской культуре

2. «Дом смерти предназначен для жизни». Значение гробницы в древнеегипетской культуре

3. Песни арфистов

4. Анализ стелы Таимхотеп

5. «Анх», вечная жизнь

6. Свобода воли в древнеегипетском богословии

7. Идея предопределения в древнеегипетском богословии

1. Восприятие смерти в древнеегипетской культуре

Итак, дорогие друзья, сегодня мы начинаем цикл лекций по религии Египта, посвященный египетской эсхатологии, то есть, вопросам предельных целей существования человека, вопросам жизни, смерти и преодоления смерти. Пожалуй, это самое главное, что есть в любой религии; разумеется, для религии Египта это особенно важно. Начиная со Среднего Царства и до самого заката египетской религии, египетской культуры в Египте очень часто встречается такое выражение, такое обращение к людям: «О вы, любящие жизнь и ненавидящие смерть!».

Смерть действительно вызывала отвращение, но какая именно смерть? Все египтяне отлично знали, что они должны пройти через смерть – так же, как это знаем и мы. Смерть как конец земной жизни – участь каждого человека. А жизнь – это временная вещь, всегда омраченная тем, что она прекращается смертью. Однако египтяне также твердо знали, что после этой жизни на земле и смерти, которая последует за этой жизнью, будет загробный суд, тот самый суд со взвешиванием сердца, о котором мы много раз уже говорили. И после него перед человеком откроется или вечная жизнь, или вторая смерть. Поэтому в данном выражении говорится не столько об этой временной жизни, которая всегда конечна и омрачена старением и концом, а о вечной жизни, которая нескончаема, и о вечной смерти, которая может начаться уже здесь, на земле, еще до физической смерти человека. И может быть так, что физическая смерть действительно станет полной смертью человека, а может – станет смертью в жизнь. И эта ненависть к смерти – это ненависть к смерти как к полному концу.

Египтяне очень любили и эту жизнь на земле. Они совсем не были аскетами, которые думали только о вечности и отвергали все временное, не замыкались в этой жизни в максимально аскетических рамках. Напротив, они радовались этой жизни и надеялись, что радости, которые их в этой жизни окружают, пойдут с ними и в вечность. Если мы возьмем, например, тот самый Лейденский папирус, который, как вы помните, посвящен смуте, революции, которая постигла Египет во время Первого переходного периода, и разным страшным вещам, как всегда связанным с таким явлением, то автор описывает там и жизнь до этих трагических событий. Как мы склонны жизнь до революции описывать в каких-то очень положительных характеристиках, так же к этому были склонны и египтяне. Мы послушаем это описание и сразу увидим, что это – наслаждение, радование, любование жизнью.

«Как прекрасно, когда вверх по реке плывут корабли…
Как прекрасно, когда бросают сеть, и птицы улавливаются ею…
Как прекрасно, когда прокладываются дороги для путешествующих,
И когда руки людей возводят гробницы,
Когда искапывают пруды и рощи насаждают для богов.
Как прекрасно, когда хмелеют люди,
Когда пьют вино в веселье сердца.
Как прекрасно, когда гласом радости размыкаются уста,
Когда князья любуются из домов своих на народное ликованье,
Когда облачены все в одеяния чистые…
Как прекрасно, когда уготованы ложа и подголовники удобны,
Когда каждый человек имеет постель свою под сенью тенистой
И затворы на дверях своих…».

Такое вот описание прекрасной жизни. Египтяне желали друг другу прожить до ста десяти лет, это считалось достойным сроком жизни, но и он кончается смертью. Причем египтяне прекрасно понимали, что конец этих ста десяти лет печален, что есть старческие болезни, они их отлично знали. И я бы сказал, что одно из самых грустных, но в то же время очень реалистичных описаний болезней старости, болезней ментальных, умственных – это надпись эпохи Бубастидов, XXII династия, из гробницы священника Амона Небнетеру.

«Печален конец жизни, не сходен он со всем тем, что было с тобой прежде. То, в чем ты был силен когда-то – теперь бессилье. Подобно время это восседанию в зале беспамятства на утренней заре дня, который никогда не наступит. Это забытье, сон в то время, когда солнце сияет на востоке, это неутолимая жажда перед полным кувшином пива».

Я думаю, это описание очень точно. Египтяне понимали, что эта жизнь всегда кончается грустно, да и в самой жизни немало грустного. Смерть, конечно, была страшна – любая смерть страшна. Страшна в первую очередь своей неумолимостью. Эта первая земная смерть – она приходит ко всем, нет такого человека, который ее избежит: и праведник, и грешник, и царь, и нищий, и раб, и господин, и здоровый, и больной – все они так или иначе встретятся со смертью. На загробной стеле замечательной женщины Таимхотеп – мы еще будем говорить об этой стеле, хранящейся в Британском музее под номером 147, это середина первого века до рождества Христова, уже поздний эллинизм, – на ней, в том числе, говорится:

«Что до смерти, «прииди» – имя ее.
Все, кого зовет она к себе, идут к ней немедля,
Трепещут сердца их от страха пред ней.
Никто не видел её из богов и людей,
Но равно великий и малый в её руке.
Никто не силен отвести длань ее
От всех тех, кого любит он.
Исторгает она сына у матери
Прежде, нежели старца, идущего путем своим.
Все боятся и молят ее,
Но не приклоняет она ухо свое к ним,
Не приходит она и к тому, кто взыскует ее,
Не внемлет она мольбам,
Не взирает ни на какие дары».

Понимаете, для египтянина известное нам всем утешение Эпикура – «Cмерть не имеет к нам никакого отношения: когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для нее сами не существуют» [1] , – было неактуально.

По правде сказать, данное утешение Эпикура довольно искусственное, оно может ненадолго успокоить только очень рационального человека, а египтянину это было совершенно не свойственно. Он действительно переживал смерть, причем он переживал и временную смерть, ужас этой временной смерти, и не только своей. Вот здесь специально подчеркивают, что никто не силен отвести длань ее от всех тех, кого любит он, потому что одна из самых страшных аспектов смерти – это когда не ты сам умираешь, а когда умирают твои любимые, твои дети, твоя жена, муж, родители, друзья. Этот страшный опыт смерти-разлучницы, он в высшей степени для египтянина важен. Вот в этом фрагменте загробной стелы обыгрывается омонимия позднеегипетских слов: мой – это умереть, а амой – это прийти, прииди: «что до смерти, «прииди» – имя её». Эта омонимия, конечно же, случайное совпадение, но такие совпадения любят египтяне.

И удивительно, что именно слово, «смерть», выходит за рамки индоевропейской и семит-хамитской групп языков, которые, как правило, не совпадают в словаре. Слово «смерть» схоже во всех группах языков. Mrtis – санскрит, mortis – латынь, но это, понятно, индоевропейские языки. Mоt – западно-семитские языки, Угарит, mwt – Египет, по-коптски – moout, а по-русски, как вы помните, «смерть», «умрите». И «с» в слове «смерть» – это старинный индоевропейский префикс, который означал благость, cу – «благой», а потом – «свой», отсюда – смерть как своя смерть. «Су-мрите» – своя смерть в русском языке, а в слове «у-мрите», там префикс «с» уже выпадает, его нет, потому что умирают другие.

Интересно, что египетское слово «mwt», хотя оно и кончается на «т», оно не женского рода, а мужского, слово «смерть» мужского рода. «Т» – здесь это часть корня, а не знак женского рода. Что показывает, что данное слово – древнее, доегипетское. Мы не знаем этимологии слова «смерть», откуда происходит этот корень mrtis, мрите, mwt, moout, но это, безусловно, глубочайшая древность, это праязык.

Есть ученые, лингвисты, которые занимаются проблемами праязыка, который существовал еще до разделения основных языковых групп, ведь такое время было, и они это с легкостью доказывают существованием целого ряда родственных слов. Их не так много. Но одно из этих редких слов – это «смерть», то есть смерть – это постоянный спутник человека, постоянный ужас человека.

Интересно, что египтяне изображали смерть иероглифически весьма необычным образом, как целый ряд иероглифических знаков, но в них присутствует один и тот же сюжет – человек сам себя убивает. В одном случае он бьет себе по голове каким-то странным крюком, в другом случае он себя в лоб ударяет топором. То есть смерть – это самоубийство. Мы сами себя обрекли на смерть. Смерть происходит в результате убийства нами нас самих.

Я думаю, что христианин бы с этим согласился, вспомнив, что смерть пришла с неправильным выбором Адамы и Евы в раю, и что люди сами себя фактически обрекли на смерть. Я читал уже Таимхотеп, а вот, пожалуйста, надпись 127 из гробницы Петосириса из Гермополя, это северная сторона столба «С» из заупокойного храма гробницы. Отец Сишу предупреждает своего сына Петосириса: «Ни один посланник от Бога, возвещающий смерть, не примет никаких даров, которые побудили бы его забыть то, для чего послан он».

То есть, смерть неотвратима. И поэтому слово «смерть», mwt, употребляется в основном для врагов. Для близких, для людей, к которым ты расположен, используется огромное количество разных замен, эвфемизмов для слова «смерть» – это уходить (swd), достигать, (mini), это обретать блаженство (sbt rimAh), уходить к своему ка (snkAf), мы это выражение уже знаем.

Ntiwim – это «достигший иного», Аh – «блаженный», sАh – «благородный», Hsy – «благословенный». Вот так обозначали египтяне смерть и умершего. Характерно, что в наиболее распространенной форме иероглифа, обозначающего смерть, мы видим топор, которым человек сам себя убивает. И этот каменный топор очень похож на топор, которым изображают слово «бог», nTr.

Конечно, это только предположение, дорогие друзья, здесь ничего нельзя утверждать наверняка, но не я первый, кто это говорит, многие египтологи это заметили – возможно, это не случайно, и человек убивает себя своей собственной божественностью, поскольку он ее не осуществил. И поэтому именно его божественное качество, оно убивает его, поскольку он неадекватен своей божественности.

Египтяне для себя, для своих близких, для всех хороших людей видели посмертную радость. Есть даже в Египте такое выражение: «Как прекрасно то, что произошло с ним, из этого страдающего мира, мира, полного страданий, человек перешел в вечность».

Тем не менее, были периоды, были люди, были обстоятельства, и об этом мы будем чуть позже говорить подробно, в которых египтяне видели смерть не только как умирание, но и именно как состояние смерти, некое страшное состояние.

Например, вот надпись номер 50 из гробницы Неферхотепа из фиванского некрополя, это XVIII династия. Это богатая гробница, в ней лежит богатый вельможа. Но что написано:

«Тот, кто богатым был среди людей, пребывает ныне в стране возлюбивших одиночество. Тот, кто любил свободно шагать, ныне связан пеленами и обездвижен. Тот, кто облачался в роскошные одежды, спит ныне в истлевшем тряпье».

И это как бы внешнее видение, такими были через несколько веков после захоронения физические останки умерших. Но египтяне, как ни один другой народ, прикладывали невероятные усилия именно в той сфере, которую мы бы назвали областью смерти, областью могилы. Как отмечал Зигфрид Моренц, «в течение всей свой жизни египтяне делали приготовления к смерти в масштабах вряд ли имеющих аналогию где-либо еще на земле».

2. «Дом смерти предназначен для жизни». Значение гробницы в древнеегипетской культуре

Если, скажем, могилы очень богатых людей в Китае вполне сравнимы с египетскими пирамидами, то в Египте практически каждый, кто мог хоть что-то дать на свое погребение, это делал, то есть гробница была центром внимания любого человека. А почему – прислушаемся к голосу египтолога Карла Блекера.

«Хорошо известно, что египтяне не жалели ни трудов, ни средств для надежного обеспечения счастливого инобытия своим умершим. Безусловно, не только случайностью можем объяснить тот факт, что большая часть памятников этой удивительной цивилизации и религии связана с заупокойными потребностями».

Конечно же, какая тут может быть случайность. Вот один из самых древних текстов, «Поучение Хорджедефа», или Джедефхора, его имя читают по-разному, он сын царя Хеопса, то есть, это Древнее Царство, IV династия. До нас дошла только часть этого поучения на девяти фрагментах черепков Нового Царства и на деревянной табличке позднего периода, но язык его весьма архаичен и все ученые считают его памятником Древнего Царства, а мне кажется возможным, что это действительно авторский текст Хорджедефа или Джедефхора, как вы хотите. И вот что он пишет, поучая своего сына Ауибра:

«Очищай себя сам, всматриваясь в себя,
дабы другие не очищали тебя».

Подумайте, какой глубокий образ. Дабы другие не очищали тебя – это понятно, дабы не наказывали, не вразумляли. Сам, всматриваясь в себя, делай себя лучше, очищай сам себя, дабы другие не очищали тебя.

«Когда ты войдешь в возраст, создай семью,
Возьми супругу, жену, владеющую сердцем своим, и она родит сына тебе. Ведь это для сына воздвигаешь ты дом свой на земле
Когда же создавать ты будешь обитель для себя,
Добрым соделай пребывание твое под богом (то есть, на кладбище), Достойной соделай жизнь твою на Западе, (среди умерших).
Известно, что смерть смиряет нас.
Известно, что возносит нас жизнь.
Знай же – дом смерти предназначен для жизни...
…Ищешь ты для себя хорошо обводненных полей,
Удели и ему (священнику заупокойного культа)
Часть от угодий твоих,
Покрываемую ежегодно разливом.
Полезнее он (священник) тебе более, чем сын твой,
Оказывай предпочтение ему даже перед наследником твоим».

Это древнейшая мудрость, что твоя гробница, дом смерти, предназначен для жизни, для вечной жизни. Все, что ты делаешь на земле, ты делаешь для сына, для потомка – это, кстати, идея наследования имущества. Что такое имущество? Это родовое тело, остающееся на земле, поэтому отнимать наследство – огромный грех.

Для себя же ты оставляешь гробницу, и поэтому для тебя важнее, чем твой сын, священник заупокойного культа, который будет читать определенные молитвы, приносить определенные жертвы за тебя после твоей смерти. Он важнее, и поэтому его надо наделить землей, ему надо оказывать определенные знаки внимания.

Это Древнее Царство. А теперь послушаем Новое Царство, Поучение Ани. Ани – это вельможа царицы Нефертари.

«Не выходи из дома своего, если не ведаешь мест, где упокоишься ты.
Да будет избранное место твое известно тебе, помни о нем и знай его.
Да будет оно перед тобою, как путь, который надо пройти.
если ты честен, ты обретешь его.
Благоустрой пребывание твое в долине, могилу, которая сокроет тело твое. Да будет она пред тобою, как забота твоя, как то, что важно в глазах твоих. Подражай великим, которые ушли, которые упокоились в гробницах своих. Не будет опозорен тот, кто делает так.
И хорошо пребывать тебе в готовности,
Когда явится посланный за тобой дабы привести тебя.
Обретет он тебя готовым в путь к месту отдохновения твоего».

Это мальчику, юноше отец дает такие советы. Так что, вы видите, какое колоссальное внимание уделяет египтянин своей гробнице, всему тому, что связано со смертью. И мы находим этому подтверждение буквально в каждом египетском музее. Подавляющее большинство, наверное, больше 90 процентов всех памятников, которые находятся в каждой египетской коллекции – это памятники из гробниц, из заупокойных храмов. Они оказались вечными, а все, что было предназначено для этой жизни на земле, давно истлело, погибло, от них ничего не осталось, или почти ничего не осталось. Так что вот этот подход египтянина, он актуализировался, и мы сейчас видим, что египтянин был бы удовлетворен тем, что то, что он делал для вечности, хранится по сей день.

Что же такое смерть? Смерть – это актуализация божественности, которая в человеке. Мы видим здесь такое вот двойное соотношение – надо осуществлять волю Божию, замысел Бога о конкретном человеке, и надо при этом осуществлять преданность Богу в трудах веры. Эти вещи – две стороны одной медали, и если ты следуешь этому пути, тогда тебе предстоит божественная вечность. Если же нет, то тогда ее не будет.

Египтяне всячески подчеркивали, что память смерти должна быть постоянна. Геродот в своей «Истории», а он честный историк, не фантазер, сохранил следующее описание. Напомню, что Геродот был в Египте в последний период его независимости, когда он освободился от персов и до того, как он был снова завоеван персами на короткое время. Так вот что пишет Геродот:

«На пиршествах у людей богатых после угощения один человек обносит кругом деревянное изображение покойника, лежащего в гробу. Изображение представляет собой расписную фигуру величиной в один или два локтя с чертами покойника. Каждому сотрапезнику показывают эту фигуру со словами: «смотри на него, пей, наслаждайся жизнью, после смерти ведь ты будешь таким!»».

Собственно говоря, это указание Геродота выводит на две позиции, с одной стороны, это может стать призывом к гедонизму, к радости жизни – будем есть, пить, наслаждаться, ибо завтра умрем и уже наслаждаться не сможем. А с другой стороны, возможно, это призыв к тому, что надо очень внимательно относиться к этой жизни, потому что она скоро кончится смертью, и тогда уже ничего не поделаешь, и ты заслужишь здесь на земле в этой короткой жизни себе или вечность благую, или вечность ужасную, вечность смерти. Так что напоминание – об этом. Интересно, что верны оба ответа. Вот вы, может быть, этого не ожидали, и думали, я скажу, что, конечно, египтяне были противниками гедонизма. Вы знаете, все сложнее.

3. Песни арфистов

Я сейчас объясню, почему, но до этого я хочу вам сказать об одном жанре, который, по крайней мере, для нас запечатлелся и вошел в наше знание о Египте, начиная с Первого переходного периода. Это так называемые песни арфистов. В гробницах богатых людей, в гробницах царей мы находим тексты песен, и около этого текста нарисован человек, играющий на арфе. Интересно, что этот человек всегда персонален, он личностен, он имеет очень характерную внешность. Скажем, в гробнице Ики этот арфист очень толстый, а в другой – нет, и всегда подписано имя, что довольно редко в Египте. То есть, мы знаем имя арфиста, исполнителя песни. Его песня здесь приведена. Он исполняет ее, а напротив сидит умерший, обладатель гробницы, и слушает эту песню.

В общем, типологически это один из даров умершему – так же, как ему приносят еду, питье, благовония, ткани, так же, как умерший наслаждается видением охоты, прогулки по Нилу, лицезрением степи, помните, мы обо всем этом уже говорили, так же он наслаждается и прекрасной песней. Эта песня – не какой-то сакральный текст, не Тексты Пирамид, не Книга Ковчегов, а свободное художественное творчество. Оно, конечно же, посвящено факту смерти, это скорее, форма оплакивания или, если угодно, размышления над бренностью жизни.

Видимо, это очень древняя традиция, ее стали фиксировать с Первого переходного периода, то есть с последних двух веков 3-го тысячелетия до Рождества Христова, но, по всей видимости, исполнялись эти песни и намного раньше, возможно, в доисторический период, возможно, и не только в Египте. Мы знаем, что песни относятся и к славянской, и к варяжской, нордической, да и, видимо, к почти любой другой традиции. Песня – один из очень важных компонентов в жизни человека. Помните – «когда умирают люди, поют песни» (Велимир Хлебников). Вот, собственно говоря, тут именно этот случай.

Я сейчас позволю себе прочесть как раз песню, которая, скорее, говорит в пользу гедонизма. Эта песня арфиста на тризне по царю Антефу, она была записана в его гробнице, но дошла до нас в двух копиях Нового Царства - на папирусе P.Harris 500, это Британский музей, 10060, эпохи Рамессидов; и на стене гробницы Паатенемхеба из Саккары эпохи Эхнатона. Тексту песни на этих списках предшествует надпись, что «она происходит из гробницы царя Антефа, правогласного», начертанная напротив певца-арфиста. Послушаем эту песню. Естественно, я буду не петь, как вы догадываетесь, а читать.

«Со времен прародителей поколения сменяются поколениями.
Боги, жившие в прошлом, почивают в гробницах своих,
Блаженные, преданы они погребению.
Те, кто воздвигали усыпальницы себе, где место им, каково им?
Слышал я слова Имхотепа и Джедефхора, (теперь и вы слышали их слова), Речение которых повторяет каждый. А где ныне обиталища их?
Разрушились стены, исчезли их обиталища,
Будто и не существовали они вовсе,
Никто не приходит оттуда поведать, каково им там,
Рассказать о нуждах их, дабы успокоить сердца наши.
Пока не пойдем мы в путь, которым ушли они.
А потому услаждай сердце свое - забвение неизбежного во благо тебе,
Следуй за сердцем твоим, покуда ты жив,
Возливай миро на главу свою, облачайся в прекрасные одеяния,
Умащайся прекрасными благовониями, дарованными Богом,
Умножай радости твои и не позволяй сердцу твоему быть в печали.
Следуй за сердцем твоим и за удачей твоей,
Твори дела свои на земле по повелениям сердца твоего.
Когда же настанет для тебя день скорбный,
Знай, не слышит утомленный сердцем (это образ Осириса, образ умершего) Их рыдания (плакальщиц). Никого не спасли вопли от могильной ямы.
Итак, празднуй без устали, ибо никому еще не было позволено
Взять имение свое с собою, ибо никто из отшедших не вернулся назад».

Надо сказать, что у этого текста из гробницы царя Антефа в ХХ веке была редкостная судьба, по-моему, мало на какой язык его не перевели. В России его перевела с подстрочника сама Анна Ахматова, то есть сердце человека ХХ века очень пленяло такое отношение к смерти: ешь, пей, веселись, ибо завтра умрешь. Но интересно, что в гробницах есть и совершенно другие песни.

Вот, например, гробница Неферхотепа, где есть две песни, одна из которых подобна песне из гробницы царя Антефа, а другая ей противоположна, и поют их два разных певца. Вообще, надо вам сказать, что эти подписные арфисты – очень интересное явление. Это не какие-то гробничные рабы исполняющие песни. Это - известные барды, как мы бы сказали, известные певцы, артисты, быть может, со всеегипетским именем, которых приглашали, наверное, за большие деньги, чтобы они сочинили и исполнили такую песню. Эти были люди разных взглядов. Сейчас мы послушаем вторую песню из гробницы Неферхотепа и увидим, что она совсем иная.

О вы, все славные, благородные, чистые!
Пребывающие под Богом (на кладбище), внемлите молитве,
Возносимой для Отца Бога (священнический титул),
Молитве прекрасной души благородного мужа,
Ставшего ныне богом, вечно живущим, воссиявшем на западе.
Да восходят молитвы эти на ум потомкам его всем, проходящим мимо.
Слышал я те песни, что находятся в гробницах древних,
О чем поется в них, как превозносится жизнь на земле,
А страна мертвых пренебрегается.
Почему говорится такое о стране вечности,
Правой и истинной, где нет страхов?
Отвратительны ей раздоры,
Никто не опоясывается там мечом на ближнего своего,
Нет в стране этой враждебного. Все родичи наши покоятся в ней,
Начиная со времен первоначальных. Все, кому предназначено родиться,
Все бесчисленные множества их, – все они придут в эту страну.
Никто не замедлит в здешней стране Египта.
Никого нет, кто бы ни пришел туда.
Что же до времени дел на земле – исчезает оно, подобно сновидению,
Глаголят: «Привет тебе, здравый и невредимый!», – тому, кто достиг Запада.

Как видите, совершенно другие интенции. И вот здесь, дорогие друзья, это ведь не какое-то исключение, это довольно обычная практика этих песен и диспутов. Мириам Лихтхейм посвятила целую книгу этим песням арфистов. Это действительно очень интересная вещь. О чем она говорит? Вы знаете, она говорит об очень многом. Во-первых, она говорит о том, что отношение к религии среди египтян – при том, что это благочестивейший народ, как писал Геродот, и как мы с вами уже убедились, – отношение было совершенно свободным. Религия не была идеологией, которая навязывалась, за отступление от которой человека бы наказывали. Религия была внутренним исканием человека, внутренним делом человека, внутренним видением человека. Религия была тем, чем она и является по определению – путем соединения человека с Богом, где посредники могут только помогать по просьбе самого человека, но никогда не будут стражами, которые говорят: «Иди туда, иди сюда». Это невозможно. В Древнем Египте до последнего времени религия оказывается свободным важнейшим элементом человеческой жизни. Эти песни говорят о том, что Египет сохранял внутреннюю свободу, и поэтому арфисты пели разные песни, которые могли находиться на разных стенах одной гробницы. Такой диспут был нормален.

Это была не игра, с заведомым поражением одной из сторон, это был действительно свободный диалог, поиск того, что ближе человеку, что глубже его волнует. А волновала его, естественно, и жизнь на Земле, как каждого из нас волнует, волновал и ужас перехода, действительно смущала неизвестность вечности, и в то же время эта вечность пленяла. И это все отражалось в этих песнях арфистов. Главная идея, конечно, в Египте была связана со смертью. Она, опять же, хорошо выражена Карлом Блеекером:

«Человек может особенно своей смертью сопричаститься божественной сущности. Человек может победить смерть и восстать вновь. Такое представление о судьбе человека поражает своим оптимизмом. Оптимизм этот характерен для представлений о жизни и мироздании, исповедуемых древними египтянами».

Но этот оптимизм, он тоже меняется от эпохи к эпохе. Мы ясно видим, что в Новом Царстве растет скепсис, мы не видим в Египте вот этой мертвой идеологии, которая от нас скрывает живую душу верующих людей. И если мы вспомним слова Христа, обращенные к человеку, у которого умерла дочь, и который смущается, – помните, Христос говорит: «Не бойся, только веруй». Вот можно сказать, что в Египте Нового Царства вера уменьшалась (не то, чтобы исчезала – ослабевала), и поэтому страх возрастал.

Формула евангелиста Иоанна: «Совершенная любовь изгоняет страх», но здесь совершенной любви уже не было, и страх возрастал. А из страха перед смертью, собственно говоря, есть два пути. Мы сейчас увидим с вами – они были в Египте Нового Царства и в Поздний период. Первый – это путь обратно к Богу: углубление веры, углубление приверженности к религиозному, духовному началу, и тогда страх перевоплощается новой любовью. Или же наоборот: это уже такое отхождение от Бога, бегство от страха, когда забывается смерть.

Как сказал один современный философ, человек имеет мужество не думать о смерти, но к забвению смерти приводит страх, и, соответственно, человек замыкается в земной жизни, но, конечно, до конца он этот страх забыть не может. То есть, страх ведет или вновь к Богу и к бессмертию, или к суете мира и к беспамятству. Вот, собственно, два пути, на которые ведет страх. Совершенная любовь изгоняет страх – видимо, в Древнем Царстве мы встречаем этот факт совершенной любви, а в Новом Царстве мы уже видим два пути. Но характерно, что мы видим два пути – значит, общество совершенно свободно, общество позволяет человеку верить или не верить.

И здесь несколько примеров. XXII династия. Не какой-нибудь там, понимаете, шутник вроде Парни, нет – жрец Амона Небнетера говорит:

«Изменчивый миг, в который взираешь на свет Солнца, прекрасней, чем вечность, хотя бы ты был в ней и владыкой инобытия».

Представляете, какой образ? Он очень похож на образ из гомеровской «Одиссеи», одиннадцатая песня. Помните, там Одиссей вызывает душу погибшего Ахилла, дает ему выпить крови жертвенного барана, когда тот приходит, и говорит ему: «здесь же, над мертвыми царствуя, столь же велик ты, как и в жизни некогда был; не ропщи же на смерть, Ахиллес богоравный». И Ахилл отвечает: «Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле, службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый».

Что это? Для Греции это, безусловно, скепсис после Микенского регресса, который затем привел к забвению веры как таковой. И мы помним, что уже в эпоху Сократа и Платона большинство их соотечественников не верили в наличие бессмертной души и считали, что после смерти душа развеивается, как облако, как дым, как туман. А Египет пошел другим путем – он вновь обрел веру, но он обрел веру уже в христианстве. Собственно говоря, этот скепсис позднего Египта, дохристианского – это скепсис животворящий. Это страдание, которое привело его снова к Богу, но уже во Христе. Египет был первой страной, которая пришла к христианству – именно как народ, именно египтяне. Вы помните об этом, я уже рассказывал.

4. Анализ стелы Таимхотеп

И вот здесь пример – это стела той самой Таимхотеп. Мы уже о ней с вами говорили. Но кто она такая? Это тот самый случай, когда хочется познакомиться, пусть и очень коротко, с жизнью героини. Таимхотеп в 14 лет вышла замуж за жреца Птаха, Пшерниптаха, которому было 25 лет. Она умерла в 30 лет, оставив своему мужу двух дочерей и сына. Мы знаем точно день ее смерти – 15 февраля 42 года до Рождества Христова. К моменту смерти жены Пшерниптах стал верховным жрецом Птаха в Мемфисе. Он происходил из древней жреческой фамилии и достиг высшего положения. Но через год умер и он. И вот на своей гробнице Таимхотеп начертала послание своему мужу, его кусочек я вам уже тогда читал, «что до смерти – «приди» – имя ее». Судя по тону, судя по всему, это написал не убитый горем супруг. Видимо, сама Таимхотеп, наверное, болея, понимая, что она умирает, что она оставляет маленьких детей и любимого мужа, сделала такую вот удивительную надпись, которая привлекает многих ученых.

«О, брат, супруг, друг, первосвященник!
не уставай пить и есть, хмелей,
наслаждайся любовью, празднуй,
следуй желанию сердца день и ночь.
Да не печалится сердце твое,
да будут благими для тебя годы,
проводимые на земле!»

То есть это пожелание совершенно в духе царя Антефа. Ну что любящая жена может пожелать, умирая, своему мужу?

И дальше идет объяснение:

«Ведь Запад - страна сна.
Мрак лежит на этой обители,
На этом месте спящих в своих мумиях,
Не пробуждающихся, чтобы видеть своих братьев,
Своих отцов и матерей, забыло сердце и жён, и детей».

То есть, смерть как смерть, как думали и греки, и вдруг следующая строка в том же самом тексте:

«Вода жизни, напояющая всех, ее жажду я.
Струится она для того, кто на земле.
Жажду я воды, текущей позади меня (то есть, в мире живых).
Не ведаю я, где она, с тех пор, как прибыла в эту юдоль.
Дай мне струящейся воды.
Скажи мне,- не далеко ты от воды?
Обрати лицо мое к северу, к краю вод (северное в Египте – это благое направление, откуда прохладный приходит ветер).
Быть может, тогда упокоится
сердце мое от снедающей его тоски.
О, вы все, пришедшие в этот город мертвых,
воскуряйте мне благовония,
возливайте мне воду в каждый праздник Запада».

Вы видите, в этой удивительной стеле Таимхотеп переплетаются смущение, мука и гедонизм – ну, если уж я умираю, то хоть ты понаслаждайся жизнью; и полное отчаяние – что мы все всё забыли, в смерти все забыто; и порыв надежды. И в этом порыве надежды обращение – обращение к тому, кто дарует жертву, то есть к мужу: Ты любил меня на земле, мы были счастливы с тобой.Теперь дай мне этой воды, дай мне эту жертву, помоги мне!

Вот такое обращение мы видим. И из этого положения смущения, из этого положения трагедии, в котором есть место и вере, и надежде, был выход – христианство. Не забудем, что Таимхотеп – это жена первосвященника Мемфиса. Того самого Мемфиса, где были высечены замечательные строки богословского памятника, о котором мы уже говорили и о котором сейчас еще раз упомянем.

В древности, видимо, страха и скепсиса было меньше, но ненависть к смерти меньше не была. В «Текстах Пирамид», в пирамиде Тети мы встречаем 412-ое речение: «Ненавистен ему сон, отвратительна неподвижность». То есть, смерть отвратительна. Видите, здесь тоже говорится, что там все спят в своих мумиях. Ему ненавистен сон и отвратительна неподвижность. Он хочет воскреснуть, и вы помните - Тети воскресает.

5. «Анех», вечная жизнь

Мы говорили о смерти, и теперь настало время сказать несколько слов о жизни. Жизнь, которой чаяли египтяне, и которая была и жизнью временной, и жизнью вечной – она обозначалась словом «Анех», все его знают, «Анех» - это «жизнь». И ее знаком, ее иероглифом был крест – знаменитый египетский крест с кольцом, с петлей наверху, crux ansata.

Слово ankh также не вполне нам понятно, хотя здесь этимология яснее. Слово onh – по-коптски «существовать», wpе – приходить в бытие. Это коптский инвариант египетского hpr. По-коптски, кстати, слово анех – это онех. И даже такой замечательный египтолог, как сэр Алан Гардинер, говорит, что слово ankh возникло от слова «анх, сандальный ремень». Пишется почти так же: там другое «h» просто. Но это, конечно, глупости величайшие, понятно, это слово не могло быть связано с сандальным ремнем. Скорее уж, по аналогии со знаком креста сандальный ремень назывался анх, то есть, наоборот. Зеркало тоже очень часто изображали в форме anh, и некоторые ученые также говорят, что это от зеркала произошло изображение иероглифа.

Но вообще изображения ankh, египетского креста, в Египте встречаются повсюду. Его носили и нательно, как мы носим крестик, его изображали на мебели, на ювелирных изделиях. А в зеркале был особый смысл (тогда были металлические зеркала), потому что в зеркало человек смотрится, видит свое лицо, и он видит его в знаке жизни. Это было реальное пожелание ему жизни и вечности.

На самом деле изображение креста очень древнее, самое древнее, как я рассказываю на лекциях по истории религий. Оно восходит чуть ли не к раннему – ну, точно уж к среднему палеолиту, к неандертальцу. Это находка в северо-западной Венгрии (Тата). Уже в эпоху неолита, в религии мегалита изображения креста постоянны. Например, человеко-крест из Алмерии в Испании: крест, который в одной из своих горизонтальных лопастей-рук держит топор. То есть, это образ Бога. Крест, как сейчас все считают, в этом нет никаких сомнений, - это древний универсальный символ соединения сторон света, верха и низа, запада и востока. Причем он имеет антропоморфную форму. Даже самый элементарный крест, скажем, прямой католический крест, воспроизводит человека: это руки и торс. Тем более – египетский крест. Это человек, соединяющий мир, который все творение стягивает в себя. Это усвоение всей полноты жизни, и это человек.

Так что знак креста в Египте – бесконечно древний: он из доисторических времен. Это один из тех знаков, которые в Египте входят в историю. Знак креста в Египте намного более древен, чем, скажем, крест, на котором распят Иисус. И мы понимаем, что само распятие на кресте Христа для египтянина означало осуществление упования жизни, потому что Христос, распятый на кресте и умерший, воскрес и тем самым победил смерть. Смертью смерть попрал: это очень понятное для египтян выражение. Таким образом, категория жизни, которой наделяются умершие, наделяются боги, эта категория в Египте раз и навсегда соединена с крестом, с человеком, образом человека, победившего смерть, соединившего в жизни весь мир, и это важнейший и любимейший знак. Воскресший, победивший смерть, обретший жизнь и соединивший весь мир в своей новой жизни: такое понимание жизни и смерти было в Египте.

6. Свобода воли в древнеегипетском богословии

С вопросом жизни и смерти в контексте вечности, в контексте жизни как преодоления смерти, и смерти, которая может закончиться второй смертью, очень важна проблема свободной воли человека. Мы много раз подходили к этой теме, много раз ее так или иначе касались. Но мы должны ясно понять, сколь это важно для человека в религиозном смысле.

Бог сотворил все и все знает. Он знает и добро, и зло, которое, безусловно, присутствует на Земле. Но если Он знает и добро, и зло, и все сотворил, то значит, Он – причина и добра, и зла, если говорить, так очень логично. Но если Он причина и добра, и зла, то зачем тогда соединяться с Ним? У нас зла хватает и так на Земле. То есть мы заходим очень быстро в тупик. С другой стороны, если человек не детерминирован Богом, то есть, если человеческие действия свободны, то значит, Бог не является полнотой, потому что Он не охватывает собой человека, который свободен. Зачем соединяться тогда с Богом, который не является полнотой? Опять тупик.

На самом деле эта проблема настолько сложна, что, видимо, уставший от многих вопросов апостол Павел в «Послании к римлянам» говорит: «Ты скажешь мне: "за что же ещё обвиняет? Ибо кто противостанет воле Его?" То есть, за что обвиняет Бог человека? Если все действуют по Его воле, за что ж он тогда обвиняет? «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: зачем ты меня так сделал?». Вот и ответ.

На самом деле человек не перестает задавать этот вопрос, и мы увидим, что египтяне давали на него ответ, более исчерпывающий, чем в 9 главе «Послания к римлянам» дает апостол Павел. Вы помните, что первый ответ – это, конечно, Мемфисский Памятник, о котором мы только что говорили. Там в 57 столбце сказано прямо:

«Так, Словом этим (словом Божьим) все (kAw) были соделаны и все hmswt определены, от которых пища всякая и все потребное и для тех, кто делает угодное, и для тех, кто делает ненавидимое, но жизнь дается мирному, а смерть — преступнику».

Угодное, mrr.t, приводит к anh, жизни. Ненавидимое, msd.t, приводит к mwt, смерти. Жизнь и смерть, оказывается, впрямую связаны с тем, что человек делает: угодное Богу или ненавидимое Богом. Этот принцип дальше развивается в 1130-м речении Текстов Ковчегов, очень важном. Это начало 2-го тысячелетия, 11-12-я династии, ковчеги из Эль Берше.

«Господь Вседержитель, чье имя сокрыто», «Владыка Огня, живущий Правдой», провозглашает: «Повелел Я им (людям) не делать злого (isft), но сердца их не подчинились словам повеления Моего».

В этом речении, которое, кстати говоря, если верить традиционной хронологии, синхронно призванию Авраама, то есть это конец III-го – начало II-го тысячелетия до Рождества Христова, в нем говорится как раз то самое, что и в третьей главе Книги Бытия: о грехопадении. То есть сердца людей не подчинились словам повеления Божьего, который сказал не делать злого. Вкушение плодов древа добра и зла – это злое действие, а Он – Владыка Огня, живущий правдой. Он повелел им не делать злого, но сердца их не подчинились. Мы помним, что сердце – это средоточие воли, и, оказывается, человек в своей воле отказался следовать воле Божьей. Это очень емкое, очень четкое определение. Для египтянина навсегда сердце человека – свободный орган, то есть воля человека, которая выбирает между добром и злом. И на следующей лекции мы будем говорить о взвешивании сердца как о главном элементе суда.

Бог не повелевает творить зло: Бог не творит зла. Зло творит человек. Мы знаем, что египтяне уделяли внимание еще большее, чем автор и читатели Библии, массе духов, которые тоже выбирали между добром и злом, потому что человек здесь не один. Есть целая совокупность существ, которые выбирают между добром и злом. То есть выбирают между волей Божьей и иным. А иное – это желание их сердца, желание их воли. Но, поскольку правда равна жизни (угодное – это жизнь), то неследование правде приводит к смерти. Ненавидимое Богом: то, что не есть его создание, - это смерть. Нет иной альтернативы жизни, кроме смерти. А смерть – это небытие. Смерть – это тотальное страдание небытия, потому что тотальное благо – это Бог.

Египтяне четко подчеркивают, что зло - это от тебя, это от твоего сердца, это от твоей воли. Да, в какие-то эпохи Нового Царства позднего Египта египтянин может сомневаться, будет ли это благо. Но то, что это благо и это зло зависит не от кого-то, а только от тебя, это безусловная реальность для египтянина, безусловная правда. Здесь ты сам кузнец своего счастья или своей трагедии. И отсюда так называемые отрицательные исповеди: их тоже очень много.

Когда мы будем заниматься этикой Египта, мы о них будем говорить подробно, и будем цитировать многие из них: они очень интересны. Самая первая отрицательная исповедь, известная нам, это V династия. Это еще даже до Унаса, до «Текстов пирамид»: гробница Хотеп-хор-ахета, вельможи, священника Маат, кстати говоря, главного хранителя Нехена, как сказано, посвященного в тайны Великого дома. Сейчас этот текст, эта стела хранится в Лейденском музее: это очень интересный короткий текст. Впоследствии эти тексты становятся намного больше, а это первый текст короток:

«Я воздвиг эту гробницу на мои собственные средства.
Я никогда не отнимал чью-либо собственность.
Все люди, трудившиеся для меня на ее возведении,
работали, усиленно вознося молитвы богу за меня, (благодаря) за этот (труд, ибо) они трудились над этим для меня за хлеб, за пиво,
за одежду, за умащения, за многие (меры) ячменя и пшеницы.
Никогда я ничего не делал, принуждая кого-либо силой работать для меня, ибо любит Бог праведные дела».

Это надпись с левой стороны от входа: 1-4-й столбцы. Вы видите, что важнейшим качеством является отсутствие насилия. То есть, все должны быть свободны, в том числе и те, кто строит гробницу. Никакого насилия, принуждения, обмана уж тем более, быть не может. Здесь - принцип собственности и свободы, который так часто будет потом подвергаться сомнению в тысячах тоталитарных инвариантов. Египет называли страной чуть ли не какого-то азиатского тоталитаризма, но тоталитаризм отвергается в древнейший период. Так не должно быть, потому что тогда гробницы бессмысленны: ты все равно не получишь желаемого.

«Человек мог творить дела праведности», – указывает Зигфрид Моренц, – «только следуя божественным повелениям – и тогда принцип божественной справедливости как бы получал возвратный импульс: Бог награждает человека за его праведность».

То есть, человек может владеть праведностью, только следуя воле Бога, только следуя Маат, как бы мы сказали, а за праведность его награждает Бог. Египтяне отлично понимали, что может быть и иное. Что можно действовать без повеления Божьего, и тогда это очень плохо. Причем это касается любых социальных групп.

Вот, например, «Стела изгнания» XXV-й династии. Она касается священников города Напаты, Напаты – это город в Судане, так называемое Напатское Царство, Черная Нубия. Это страна, которая была в культурной зависимости от Египта, она была населена чернокожим народом, во всем подражавшим египтянам и использовавшим египетские иероглифы и тексты. XXV-я «Эфиопская» династия освободила Египет от завоевателей и восстановила там египетский порядок. Но, тем не менее, они, священники города Напаты, совершили нечто без повеления Божьего.

«Составили они замысел в сердцах своих убить человека невинного: не повелевал Бог делать так».

Тут мы явно видим волю людей – в данном случае жрецов столичного города Напаты – совершить неправильную вещь. Бог не повелевал этого делать. То есть, не все в руке Божьей: в руке Божьей только благо. А вот наш старый знакомец царь, который дает советы своему сыну Мерикара, это было намного раньше 25-й династии на тысячелетие, Гераклеопольская династия, Первый переходный период. Дело в том, что этот царь-отец, скажем, Ахтой, совершил неправедное дело. И он говорит своему сыну: «Не разрушай гробниц, не разрушай, не разрушай гробниц чужих. Так делал я, и что делал я, совершилось это со мной. И всегда так бывает с тем, кто сходит с пути Божьего».

Получается, что когда человек сходит с пути Божьего, он наказывается, и наказывается тем, чем он сам грешит. Страшно подумать, сколько гробниц разрушено в нашей стране – в России – и какой результат с точки зрения египтянина получат эти разрушители гробниц и их потомки.

В более позднее время, в эпоху уже Нового Царства, эти формулы отливаются в совершенно четкие определения. Вот, например, поучение Аменемопе. Аменемопе – это эпоха Рамессидов, папирус Британского музея 10474.

«Бог всегда пребывает в праведности, а человек – во грехе. Несходны слова человеческие с делами Божьими. Не говори – "не творю я неправды", коли устремляешься ты всегда к ссоре. Знаема Богом неправда твоя. Запечатлевает Он приговор движением перста Своего. Нет праведности пред Богом, но все грешны пред Ним. Но если возжелает человек праведности, тут же соединится он с ней. Посему укрепи сердце твое: установи его незыблемо на правде Божьей».

То есть, если человек живет пожеланием своего сердца, то тогда он явно будет во грехе. Но если он возжелает праведности, возжелает следовать воле Божьей, то Бог придет к нему, и тут же он, человек, соединится с праведностью, если установит ее незыблемо на Маат – на правде Божьей.

Кстати говоря, для нас – для тех, кто читает лекции, и для тех, кто много говорит, очень важно другое, близкое к этому указание Аменемопе: «Не управляй сам языком своим. Подобен рулю ладьи язык человеческий. Дай же Господу Вседержителю быть рулевым на ней».

Оказывается, в воле человека открыть свое сердце Господу или закрыть свое сердце от Господа, это не само по себе происходит. Ведь все мы прекрасно это знаем: если сердце закрыто – мы делаем что хотим, стараемся не думать о вечном, о божественном и, естественно, совершаем грех за грехом. Но если из любой ямы, из любой глубины мы воззовем к Богу, Он соединится с нами, Он придет к нам. Лучше, понятно, в ямы не падать.

Воля человека автономна от воли Творца. Воля свободна, потому что человек – он свободен как волевое существо, как образ Божий. Но если для Бога воля и благо тождественны по естеству, то для человека – нет. Человеческая воля может быть устремлена и к благу, и ко злу: такова человеческая воля. И поэтому в принципе человек ответственен. Идея ответственности, то есть ответа за свои действия, мысли и слова – это глубочайший принцип любого общества. В Египте он прекрасно был понимаем: ты отвечаешь. Но, как и всегда, в первую очередь человек боится ответственности. Ответственность – самое страшное. Если мы посмотрим, то субъективно для сознания человека никакой грех так не страшен, как ответственность. Потому, что если ответственность, то значит, ты должен отвечать. А если безответственен, то, как говорится, зачем переживать?

Все материалистические философии 19-го и начала 20 века пытались снять с человека ответственность. Все говорили о том, что есть исторический детерминизм, что все предопределено, что одни классы должны победить, другие – проиграть. Поэтому если ты на стороне прогрессивных классов или великих народов, или более совершенной расы, то ты прав независимо от того, что ты делаешь. А если ты на стороне другой, то тоже, независимо от того, что ты делаешь, ты все равно не прав. Это снятие ответственности с человека. Народ, масса, коллектив, все это должно было снять с человека ответственность.

7. Идея предопределения в древнеегипетском богословии

Египтяне в этом смысле были такими же людьми, как и мы. С Нового Царства появляется идея предопределения, SAw. Слово SAw, «предопределенное», это отглагольная пассивная форма, употребляется начиная с XVIII династии. Иногда оно дается явно для оправдания. Например, уже упоминавшийся мною Синухе, помните, который был вельможей царицы Нефру, супруги Сенусерта Первого, и убежал из Египта после, видимо, насильственной смерти Аменемхета Первого Схетепибра, он в своем рассказе, «Истории Синухе» (это его письмо Сенусерту с просьбой о помиловании), говорит, что его побег предопределил, SAw, какой-то бог, а он сам невиновен.

Хотя в самом рассказе об эмоциях читателей ничего не говорится, но надо себе представить, что, видимо, скорее всего, и царь, если он читал это письмо, и читатели, если это литературная фикция, они, естественно, улыбались. Они улыбались наивному Синухе, который хотел таким образом оправдаться: это не я, это кто-то предопределил, это бог предопределил. Египтяне очень ясно понимали, что отвечать все равно надо тебе. Поэтому и есть суд, и суд на Земле, и загробный суд. Но, тем не менее, предопределение все больше и больше входит в культуру Египта. Например, в биографии из Эль-Кабы победителя гиксосов, а потом царя, основателя новой династии, Яхмеса говорится, что «предопределена, SAw, ему была скорая смерть» [1] . То есть, значит, ему смерть уже была предопределена.

Но что интересно, в Египте постоянно присутствует идея, что Бог меняет предопределение. Например, в Лейденском папирусе, нам с вами уже известном, 3-я станца, папирус 1350, говорится об Амоне, что «удлиняет Он время жизни или укорачивает его... Дает Он сверх того, что предопределено судьбой (SAw.t) тому, кто любим Им... Спасает Он от предопределенного (SAw.t) по желанию сердца Своего».

В рассказе, уже художественном, но характерном для Египта, «Путешествие Унамона в Библ», который сохранился на Московском папирусе 120, Унамон, посланник царя Египта, прибыв в финикийский город Библ за кедровым лесом для строительства священной ладьи, на которой должны перевозить останки фараона, советует князю Библа просить у Амона «пятьдесят лет жизни сверх предопределенных ему судьбой (SAw.t) за то, что тот согласится дать кедровый лес для этой священной ладьи. То есть, оказывается, существует некое предопределение, но Бог повелевает и предопределением.

На пилоне храма Исиды на острове Филе в надписи эллинистического времени говорится: «Прикровенная Исида, Госпожа Филе... продлевающая годы жизни тем, кто покорен Ей».

Тут, опять же, – покорность Ей: кто следует воле Божьей, тому продлеваются годы жизни. Уже у Апулея в знаменитых «Метаморфозах», Исида объясняет герою Луцию, что только в ее власти продлить его жизнь сверх установленного судьбою срока: «Кто покорен мне, кто мне примерно послушен, исполняет обряды и непреклонно целомудрен, тому я продлеваю жизнь».

В греческом тексте 2 века до Рождества Христова, в молитве Серапису, говорится, что Бог «меняет облачения мойр». То есть, Он изменяет судьбу. Это совершенно отлично от греческого понимания. В греческом понимании, как вы помните, фатум управляет не только человеческой жизнью – он и над людьми, и над богами. Он неизменен, и он непонятен. Это стечение обстоятельств, последствия предшествующих поступков, предшествующих поколений. Он неотменим. В Египте же все не так. Да, предопределение есть, но это предопределение никогда не говорит, что оно - предопределение Бога. Это Новое Царство: а ранее там все было вообще иначе.

У Птаххотепа, в Древнем Царстве, сказано: «нельзя избежать того, что предопределено тебе, SA». Тут употребляется то же слово. То есть, что Бог тебе предопределил, то и будет. Если Бог тебе предопределил смерть, будет смерть, если жизнь – будет жизнь. То, что говорится в Новом Царстве, – не изменение этого закона, а введение нового компонента. Дело в том, что эта судьба, по всей видимости, – совокупность деяний и твоей, и предшествующих жизней твоих предков, скажем. Тех, кто так или иначе предопределил свою судьбу делами дедов, отцов. Ты несешь их дела в себе. За эти дела ты будешь страдать или, наоборот, будешь радоваться. То есть дела предков, а не потомков. И поэтому тебе предопределено нечто: короткая жизнь или долгая, семейное счастье или несчастье, и так далее. Но своим благочестием ты можешь вымолить у Бога изменения своей судьбы. Бог властен над судьбой: он меняет ее, как Серапис – облачение мойр. Богини судьбы подвластны Ему.

Помните это указание из Берлинского папируса? Мы говорили об этом в самом начале наших лекций. Это очень справедливо для Египта. Есть предопределение: оно вытекает из прошлых жизней. Это ясно начинали чувствовать египтяне Нового Царства: до этого это чувствовали меньше. Всецело преданные Богу, они не так интересовались тем, почему один родился вельможей, а другой – простолюдином. Они понимали, что, кем бы он ни родился, он предназначен для вечности. Да, стартовые позиции разные, но будущее одно. Оно зависит от благочестия человека и от его положения в этом мире.

Скажем, Исаак и Иаков, каждый были предназначены к благу, но их стартовые позиции были различны. Так вот здесь очень важно, что для египтянина свобода воли не умаляется даже судьбой. Судьба из прошлых рождений, из жизни предков определяет твой путь, намечает твой путь.

Судьба как некая слепая сила, соответствие Маат твоих предков, определяет тебя в какой-то степени, но ты своим благочестием можешь значительно исправить этот путь, и, понятно, своим бесчестием можешь значительно его испортить. Это на самом деле понятно каждому из нас, поскольку точно так же, если ты наследник большого состояния, ты можешь все его промотать до последней нитки и стать нищим, а можешь, родившись нищим, благодаря своей мудрости, бережливости, благочестию достичь, в общем-то, достойной жизни. Так что от тебя очень многое зависит. Поэтому египтяне всегда в этой развилке между свободой воли и предопределением указывали, что у человека остается эта свобода: свобода быть благочестивым и, к сожалению, свобода не быть благочестивым. И выбор пути – это решение сердца человека. Человек всегда свободен перед лицом и судьбы, и божественной воли, и своего жизненного пути.