1 . Личный Бог в месопотамской ономастике

Дорогие друзья, на прошлых лекциях по Месопотамии мы говорили о месопотамском пантеоне. И, пожалуй, последнее, о чем осталось сказать – это о такой очень интересной категории, как личный Бог. Эта категория и в Шумере, и в Аккаде была общепринятой. И, к сожалению, очень часто у нас неправильно ее понимают, и говорят, по аналогии с христианским преданием, что личный Бог – это ангел-хранитель. Но это не так. (Именно поэтому я употребляю в отношении личного Бога прописную букву). Мы с вами сейчас увидим, что это такое на самом деле.

В Месопотамии подавляющее большинство имен было теофорными, то есть они несли в себе имя Бога: или имя Бога как такового (в Шумере это дингир, в Аккаде – илу), или одно из личных имен Бога. И это были самые разные имена.

Я позволю себе прочесть вам некоторые такие имена - естественно, в русском переводе, потому что сложные шумерские и аккадские имена вам ни о чем не будут говорить. Итак, вот эти имена:

«Эа - Бог»;
«Ашшур велик»;
«Я ношу Бога» (имеется в виду - в себе);
«Если не Мардук, то кто?»;
«Он обещает и не изменяет» (Он – это, понятно, Бог);
«Слово Ашшура свершается»;
«И вновь слово Её сбылось» (её – это, по всей видимости, Инанны (Иштар). Видимо, она обещала, что родится ребенок - и он родился);
«Бог – советчик мой»;
«Все в руках Божьих»;
«Эа – моя защита»;
«Поддержка моя – Мардук»;
«Шамаш пестует меня»;
«Шамаш – сила его» (то есть того, кто носит это имя);
«Адад полон милости»;
«Я верю Шамашу»;
«Я сыскиваю волю моего Бога»;
«Убежище мое – Син»;
«Набу всемогущ»;
«Син – спутник покинутого».

Это только небольшая часть имен, которых в Месопотамии бесчисленное множество. И, как вы видите, в них присутствует тот или иной бог – это может быть Эа (то есть семитский вариант Энки), это может быть Син, Шамаш, Мардук и другие боги, или же Бог как таковой.

В женских именах обычно употребляется имя богини – например, Инанны, Нинхурсаг. А в мужских именах – имя Бога.

Интересно, что два крупнейших специалиста в сфере месопотамской религии, Лео Оппенхейм и Торкильд Якобсен, придерживаются прямо противоположного мнения относительно этих имен. Лео Оппенхейм пишет: «Родственники, родители и дети, братья и сестры имеют часто разные божественные имена. Кроме того, на старо- и средневавилонских печатях указывается имя человека, происхождение и род занятий, а также, что он раб такого-то Бога. Этот Бог, и Бог в имени, часто не совпадают» (А.Л. Оппенхейм. Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации. М.: Наука, 1990. С. 203).

То есть, с точки зрения Оппенхейма, во-первых, речь не идет о каком-то боге, который покровительствует семье, родственникам, иначе имя этого бога было бы во всех именах этого рода. И, во-вторых, что особенно интересно, на печати, помимо личного имени, указывается, что этот человек - раб такого-то бога. Причем он может быть рабом другого бога, не того, который в имени. Понятно, что имя ему давали родители, и этот бог избран родителями, а в жизни с ним связано уже какое-то другое божественное имя, и это отражено на печатях в дополнительной надписи - что он раб такого-то бога.

О чем это говорит? Это говорит, конечно, об исключительной непосредственности отношений Бога и человека. То есть человек чувствовал и знал (и его родители, конечно, чувствовали и знали), какая божественная сила, какая божественная личность, какой аспект божественности соединяется с этим конкретным человеком, чьей воле он следует, на кого он надеется. Это очень и очень индивидуально. Это не шаблоны, не привычки, это всегда личный непосредственный диалог.

Торкильд Якобсен, который вообще склонен к некоторому теоретизированию и в некоторых вопросах совершает, на мой взгляд, ошибки философского характера, пишет, что «у отца и сына неизменно был один личный Бог и личная Богиня» (Т. Якобсен. Сокровища тьмы: история месопотамской религии. М.: Восточная литература, 1995. С. 184).

Как же свести мнения двух ученых, исследовавших имена, воедино? Это невозможно. Но мне кажется, что более точно все-таки мнение Лео Оппенхейма. И особенно важно, что, как говорит Л. Оппенхейм, «мы не знаем ни основы, на которой зиждется связь между Богом и человеком, ни ее последствий – культовых или иных». И не знаем не потому, что их не было, а потому, что они были настолько общеизвестны в Древней Месопотамии, что о них никто не писал. Это было как бы само собой разумеющимся.

Точно так же мы не знаем, почему один человек выбирает своим молитвенным покровителем, скажем, святителя Спиридона Тримифунтского, хотя его имя может быть совсем не Спиридон, а, скажем, Александр. Но вот он побывал на Корфу у мощей Спиридона, вот сбылись его молитвы, исполнились его упования, и он постоянно молится святителю Спиридону как своему покровителю.

А другой - молится Николаю Чудотворцу. Почему такое количество людей почитает Николая Чудотворца? Вроде бы, с чисто исторической точки зрения, это епископ Мир Ликийских, небольшого городка, да и не ахти какой богослов – его работ не сохранилось, в отличие от Василия Великого или Иоанна Златоуста. Почему же его так почитают? По каким-то таинственным причинам.

А почему другой человек почитает какого-то другого святого? Опять же, мы этого не знаем. Только сам человек может нам объяснить свой личный опыт и рассказать, почему он особенно почитает святителя Спиридона или Николая Чудотворца, а кто-то, например, святую великомученицу Екатерину или Варвару.

Наверное, и жители Месопотамии могли объяснить свой личный опыт. Но прошло слишком много времени, а книг они не писали. Поэтому мы можем только догадываться. Но ведь мы согласимся, что человек равнодушный или очень формально относящийся к вере и у нас так вести себя не будет. Только человек с живой верой, с живым религиозным опытом может сказать, что он почитатель такого-то святого, хотя, может быть, носит имя другого святого.

2. Личные отношения Бога и человека в религиозной традиции Месопотамии

Торкильд Якобсен, который, как я уже вам сказал, любит теоретизирования, говорит, что в III тысячелетии великие боги были далеки от человека, но ему был близок личный бог. Он даже дает такую красивую, очень наглядную картину для Месопотамии, что личное почитание бога очень хорошо видно в I тысячелетии, как бы в устье исторической реки Месопотамии, а если мы будем подниматься выше к ее истокам (уходя в древность), река становится все тоньше, все уже, и личное почитание исчезает.

Но это не совсем так. Мы сейчас увидим, что личное почитание богов, причем не каких-то личных богов, отличающихся от великих богов Месопотамии, а почитание того или иного бога (великого ли, местного ли – это неважно) характерно для всего исторического периода Месопотамии. И это почитание очень личное. Так что здесь я тоже поостерегся бы делать такое обобщение, которое мы можем встретить, скажем, в университетских учебниках. Надо быть намного более аккуратными. Люди входят в историю, в письменное слово с очень личным отношением к божественным сущностям.

И неслучайно есть такая поговорка, известная из ассирийских текстов, но она существовала и раньше: «без Бога человек жить не может. Юноше не совершить подвига в битве». То, что эта поговорка сохранилась в ассирийских текстах, вовсе не означает, что она поздняя, потому что от Ассирии дошли архивы, библиотеки – например, знаменитая библиотека Ашшурбанипала, которая сохранила огромное количество текстов. Но эти библиотеки, как и наши библиотеки, конечно же, хранят тексты не только этого времени. Мы можем найти в хорошей современной библиотеке и Цицерона, и те же ассирийские тексты, которые отстоят от нас на тысячи лет. Так же было и тогда.

Так что отношения Бога и человека были двусторонними. А вот пример другой поговорки: «если ты обдумал свои планы заранее – твой Бог с тобой, если не обдумал свои планы заранее – твой Бог не с тобой». То есть человек, если не подготовился сам, если он действует как бы сломя голову, то Бог, который ему покровительствует, не будет ему помогать. Это мы знаем очень хорошо и по нашему религиозному опыту, что когда мы что-то делаем очертя голову, мы остаемся без божественной поддержки. Когда же мы действительно помолимся, подготовимся, обдумаем все и попросим помощи Божьей, она нам дается. Так что это древнейший опыт.

Человек рассматривает Бога не только как помощника, но и как Того, в отношении Которого, собственно говоря, выстраивается вся его жизнь. Если он совершает плохие, неправильные поступки, он разрушает свою связь со своим Богом - в отличие от духов (вспомним лекции по религиям внеисторических народов), которым абсолютно все равно, хороший ты или плохой, благочестивый или неблагочестивый. Если ты духа кормишь, если ты ему даешь то, что он у тебя просит, то этот дух будет тебе помогать.

Совсем другое дело – Бог в месопотамской религии. Если ты нарушаешь принципы и законы жизни (о них мы будем говорить позже), то Бог твой отходит от тебя, Он оскорблен тобой. Но Он отходит не навсегда, всегда можно покаяться, всегда можно обратиться к Богу с просьбой о милости. Потом, когда будем заниматься этикой, мы будем об этом говорить подробно, но сейчас важно понять, что отношения человека с личным Богом всегда двусторонние.

Вот один из небольших текстов, переведенный Самюэлем Крамером, по которому мы можем судить об отношениях человека со своим Богом:

«Бог мой заступник… Когда Ты раскрыл мне глаза на мои провинности, в воротах собрания - те, что Тобою забыты, и те, что Тобою названы, - я назову, я прилюдно объявлю свои провинности перед Тобой» (S.N.Kramer. Man and His God. Supplements to Vetus Testamentum. III. Leiden, 1955. P. 170-182).

Здесь мы видим не только то, что человек сознает свои ошибки, но человек готов даже прилюдно их исповедовать, потому что «ворота собрания» - это площадь перед воротами, где происходит народное собрание. И вот человек готов прилюдно исповедовать свои грехи, чтобы Бог простил его.

С другой стороны, человек, может быть, и не понимает, почему Бог его оставил. Вот, например, такой текст:

«Богу, моему отцу, скажи, так говорит Аниль Адад, раб твой! Почему Ты пренебрегаешь мною? Мне подобного кто тебе даст, кто заменит меня? Мардуку, что любит тебя, о том напиши! Узы мои да расторгнет Он. Лик Твой да узрю я! Ноги Твои да облобызаю я! Помилуй и семью мою, старых и малых моих! Ради них милость мне окажи, помощь Свою мне даруй!».

То есть, видите, человек даже довольно нагло говорит: «Где же Ты другого такого найдешь? Я же о Тебе заботился, я постоянно Тебе молился».- Пусть это очень наивно звучит, но помоги мне! Помоги мне! Я же, в общем-то, верный служитель Твой. Почему же на меня сыпятся горести и бедствия? Помоги мне, скажи Мардуку, чтобы Он позаботился обо мне.

Мы видим здесь немного наивное, человеческое отношение, напоминающее обращение к какому-то, скажем, местному начальнику: «Ты почему же не заботишься обо мне? Я же плачу подати вовремя, я даже подарки тебе делаю. А ты обо мне не заботишься. Пожалуйста, позаботься и скажи главному начальнику, а то и царю, обо мне». Вот такая психология. И мы видим, что это очень личное отношение. То есть между Богом и человеком возникают не просто формальные отношения, как у нас сейчас иногда говорят: «я вычитал молитвенное правило». Никто там ничего не «вычитывал». Лично, непосредственно, иногда даже с какой-то наивной грубостью, люди обращаются к Богу.

3. Покаяние перед Богом

Иногда это очень глубокие покаянные чувства. Вот, например, один из вавилонских покаянных псалмов (их так назвали ученые):

«Рыдает он и не в силах удержать слёз:
Дела мои, о которых говорю я, мои ужасные дела, сказать о которых не хватает слов! Слова мои, которые звучат во мне вновь и вновь, слова мои, невыносимые для слуха моего! Увы, Бог мой, буду исповедоваться я в делах моих, не посмею говорить о нуждах моих!».

Видите, человек говорит: «я не смею просить Тебя ни о чем, я буду только исповедоваться в своих грехах. Мне стыдно о них вспомнить, мне страшно о них думать. Я исповедую их перед Тобой». Торкильд Якобсен, который приводит этот текст, говорит, что это некая эксплуатация божественной милости, что человек вот так себя распинает, чтобы Бог ему помог. Мне кажется, что это не совсем так. Конечно, человек мечтает о Божьей милости. Он верит в то, что Бог помилует, иначе бы он не стал говорить. Но он понимает, что Бог помилует только тогда, когда человек полностью раскается, полностью признает свои грехи. И ничего надуманного в этом нет. Мы помним 50-й Псалом, покаянный псалом Давида, и мы прекрасно помним, после каких преступлений Давид составляет этот псалом – он вступил в блудное сожительство с женой одного из своих офицеров, а этого офицера послал на верную смерть, и тот погиб. То есть он и убийца, и блудник. И в этом смысле есть в чем каяться и плакать есть о чем. И я думаю, что то же самое испытывает и автор этого текста в Месопотамии.

Я позволю себе прочесть еще несколько таких текстов, собранных Т. Якобсеном, чтобы вы еще в большей степени почувствовали личные отношения между человеком и его Богом.

Некий писец по имени Суэн-Шамух обращается к Энки. Видите, его личный Бог – Энки! Это не какой-то маленький ангел. Это один из величайших Богов месопотамского собрания богов.

«Я простерт на ложе страданий и горя,
скорбь пронзает меня;
мое стройное тело клонится к земле,
я падаю ниц к (людским) ногам
Беды преследуют меня отовсюду:
Я, знающий грамоту, превращен
из человека сведущего в ком глины;
рука моя отвыкла от писания,
уста, владевшие речью, к ней почти неспособны;
я еще не старик, но стал тугоухим,
зренье мое ослабло!
Зло торжествует, однако он еще не утратил надежды:
- Сегодня позволь мне принести тебе все мои прегрешения,
И вырви меня из рук врагов, и когда увидишь, где я пал, смилуйся надо мной.
Когда обратишь темные мои стези
в залитую дневным светом (дорогу), позволь мне войти в Твои врата,
освобождающие от греха и проступков, дай мне воспеть Тебе хвалу;
позволь мне признаться, (ревом) быка Тебе во всех моих прегрешениях,
и позволь мне сказать о Твоем величии»
(Т. Якобсен. Сокровища тьмы. С. 177-178).

Человек видит, что он наказан за свои грехи. Он не возмущается тем, что с ним такое случилось, как у нас сейчас многие люди говорят: «Вот, я заболел, вот, я или моим дети попали в какие-то плохие обстоятельства. Это Бог виноват». Житель Месопотамии не мог так сказать. Он ощущал личную связь между собой и Энки, великим Богом, и он просит, чтобы ему позволили исповедаться Богу.

А вот другой текст, обращенный к Иштар.

«Иштар — кто, как не Ты, откроешь ему дорогу?
Услышь его моления!
Он обратился к Тебе, он Тебя ищет.
Твой раб согрешивший — сжалься над ним!
Он простерся ниц и громко молит Тебя.
За совершенные проступки он возносит покаянный гимн.
Сполна он перечисляет благодеяния Иштар,
все, что помнит, и все, что забыл.
[пропуск в тексте]
Он согрешил, и о проступках своих говорит начистоту.
Об усталости, которой он изнурил себя, рассказывает подробно.
«Я совершил зло — мои проступки Иштар мне возместила, я жарко плачу!
Я не испытываю сомнений, Иштар...»

Опять же мы видим здесь очень личное отношение к Богу. Люди страдают от того, что личный Бог или личная Богиня – то имя, которое покровительствует тебе – отходит.

Мы, христиане, обращаемся в молитвах к святым: «Святой отче Николае, моли Бога о нас!». А для жителя древней Месопотамии по какой-то причине то или иное явление Бога, та или иная божественная Личность оказывалась главной. И ему он молился, его покровительства он ждал.

Характерно, что если тот совет, который житель Месопотамии слышал от Бога, оказывался дурным советом, неправильным советом, человек винил в этом того или иного Бога. Вот что говорит Урукагина, царь Гирсу, когда произошло разрушение города Лагаша, по указанию богини Нидабы: «Не грешен в этом Урукагина, царь Гирсу. Что же до Лугальзаггиси, патеси Уммы, то пусть его богиня Нидаба несет этот грех (разрушение Лагаша) на своей голове».

Американский исследователь У.Халло составил огромный список индивидуальных шумерских молитв. (W. Hallo. Individual Prayer in Sumerian: The Continuity of a Tradition. // Journal of the American Oriental Society. 88 (1968), p.71-89).

4. Смысл категорий: илу, иштару, ламассу, шеду, илану, илия

Человек именовал бога, любого бога, илу. Это может быть и великий Бог, и дух, и ангел – неважно. Таинственно имя в женском роде – ламассу. Это «ангел» женского рода, часто встречается в женских именах (так же, как у нас имя Ангелина, например). Но Ламассу связана, по всей видимости (мы это скоро увидим), и с таким довольно мрачным образом, как Ламашту. Ламашту – это женский злой дух, который вредит людям. Как это все соединялось в уме жителей Месопотамии – ученые этого не знают.

Проявлением Илу вовне является его женская ипостась Иштару (то есть пара Илу-Иштару). Мы же знаем, что женское божество – это, как правило, нисходящая энергия Бога. А что касается ламассу, то ее мужское alter ego –шеду. О шеду мы будем говорить подробно – это очень важный аспект человека. Но важно, что шеду – это то, что дает жизнь, животворит. Не забудем, что слово «гений» происходит от слова «ген», и латинское слово genesis означает «происхождение, творение». И это первоначальное значение не утрачено даже в нашем разговорном языке, ведь когда мы говорим о гении, мы подразумеваем, что некий дух или Бог дал человеку талант, родил в нем талант, создал в нем талант к творчеству или какой-то деятельности. Вот примерно то же самое означает шеду. Шеду - это животворящая сила. Мы будем говорить об этом позже.

Человек, который имел Бога, именовался в Аккаде илану – имеющий илу, удачливый. Это очень близко к греческому понятию эвдэмон. Эвдэмон – это тот, кто имеет благого демона, благого духа. Сократ говорил, что у него есть благой демон, который ему нашептывает, что не надо делать. Он не говорит ему, что надо делать. Он говорит, что не надо делать, от чего надо воздерживаться. Вот это примерно то, что в Месопотамии называли илану. Человек, от которого отходит Бог, становится несчастным человеком, который терпит одно бедствие за другим. А Бог, как правило, отходит из-за грехов человека, то есть не из-за какого-то волюнтаризма, а из-за того, что человек не соблюдает тех принципов космической жизни, которые необходимо соблюдать. Если человек не соблюдает правил и законов - а мы помним, что эти законы, с точки зрения жителей Месопотамии, отражают божественный абсолютный закон, - то Бог от него отходит, потому что Бог совершенен. И тогда человек оказывается в ужасающем состоянии.

И в шумерском, и в аккадском языке существовал только один термин, обозначавший счастливый поворот судьбы. О том, кто обрел счастье, говорилось так: «он обрел Бога». Обрел Бога - значит, обрел счастье. Имеется в виду личный Бог человека, кто бы он ни был - великий ли Бог, как Энки или Иштар, или дух, помогающий человеку. Такой дух именовался илия (от этого слова происходит еврейское имя Илья). Илия – это бог, который всегда с человеком. И житель Месопотамии желал другому: «Твой Илия (бог-хранитель), да поднимет главу твою ко всему доброму». Повторяю, что богом-хранителем может быть любой бог, который почему-то находится с определенным человеком в личной связи. Но не надо думать, что это ангел-хранитель. У каждого города тоже есть свой Бог-покровитель. И это тоже может быть один из великих Богов.

Есть такой замечательный текст, о котором я уже говорил – это плач о гибели Ура. Он приведен в очень больших фрагментах в переводе В. Афанасьевой в книге «От начала начал» (с. 271-287). И там говорится, что городские боги ходатайствуют и плачут перед верховным Богом - перед Ану, Энлилем и Энки, за город Ур, чтобы его спасти. То есть боги очень непосредственно относятся к тому, кто ищет их покровительства. И более того, в человеке может пребывать божественное семя.

Богиня Нинсун (владычица загона, владычица гипара – брачного покоя) говорит второму царю III династии Ура (конец III тыс. до РХ) Шульги: «Шульги, священное семя, которому Я дала жизнь. Ты - священное семя Лугальбанды; на Моём священном ложе я взрастила тебя, на Моей священной груди определила тебе твою участь. Ты – лучшая часть моего приданого».

Вы видите, что, хотя совершенно очевидно, кем были родители Шульги (его мать и отец известны – отцом был царь Ур-Намму), тем не менее, богиня, которая покровительствует ему, говорит, что Она его родила и взрастила в духовном смысле. Вот такие личные отношения связывают человека и его Бога. Как вы видите, это очень сильные, очень тесные отношения.

И весь этот пантеон, все эти предания, все эти рассказы, о которых мы с вами уже немало говорили, были для жителей Месопотамии не просто историями и сказками. Они были историями тех божественных героев, которые с ним или с другими людьми из его окружения связаны непосредственной связью. Житель Месопотамии видел и в себе, и в других людях лишь часть реальности. Вторую часть реальности он ощущал. В каждом это была божественная реальность. И, относясь так или иначе к другому человеку, он понимал, что он относится не просто к человеку, а к божественному в человеке, потому что и у другого есть Бог-покровитель, и у другого есть Богиня, которая о нем заботится.

5. Злые боги

Но, разумеется, были и злые боги, которые вредят человеку. У каждого человека, кроме его личного Бога, был и его «господин преследования», которого именовали бел-дабаби (возможно, слово веельзевул отсюда и произошло). Бел-дабаби – это дух вражды, который пытается именно этого человека отвратить от Бога. Этим духам не поклонялись, их избегали и от них защищались. Они считались порождениями земли и преисподней.

У Торкильда Якобсена говорится об этих духах, и вы можете прочитать эти тексты (Сокровища тьмы, с. 23-24). Вот, например:

«Вид их мрачен, их тень темна,
в их телах нет света;
крадутся они всегда тайно,
не ходят прямо,
с когтей их капает горькая желчь,
их следы (наполнены) злобным ядом».

У этих духов нет ничего общего с человеком. Если Иштар, Думузи, и даже великие боги Энки, Энлиль человечны (не в том смысле, что они похожи на людей внешне, но они человечны по своим реакциям, по своему отношению – они способны любить, оскорбляться или даже ненавидеть, если человек нарушает законы и нормы), то злые демоны имеют совершенно иную природу:

«Они ни мужского, ни женского пола,
они — ветры, веющие вечно всюду,
нет у них жен, не рождают они детей,
не ведают, как оказывать милость,
не внемлют молитвам и заклинаниям».

«Содроганья и холод (смерти),
рассеивающие суть вещей;
семя бога небес,
излитое в злого духа,
смертные приговоры, любимые детища бога бури,
рожденные от царицы подземного мира,
сброшенные с небес, извергнутые из земли отщепенцы —
это создания ада, все-все.
Ввысь подъемлют они рев, вниз устремляют писк;
они — горький яд богов,
они — ураганы, сорвавшиеся с небес,
они — филины, разносящие уханьем (дурные предвестия) по городу,
семя, излитое богом небес; порождены они землей».

«От объятий мужних отвращают они жену,
с колен мужа отзывают они ребенка,
юношу разлучают с домом его родни;
они — бесчувственность, оцепенение, ступающие за людьми по пятам».

Вы видите, какие это страшные описания. И мы замечаем в них такой интересный момент, что эти злые силы вовсе не альтернативны Небу, богам, что это что-то не спавшее с Неба, но воспротивившееся, оказавшее сопротивление богам, а потом и человеку. То есть злые силы, злые духи – это реальность, но реальность, если угодно, вторичная. И сейчас мы попробуем понять, как эта вторичная реальность появилась, то есть, как появилась реальность, которая стала злой по собственному выбору. Это семя Бога, ставшее злым, порождение благой земли (Ки), ставшее злым. И нам интересно узнать, почему это произошло.

Можно еще сказать о духе смерти экимму, который представал перед человеком только в момент смерти и объявлял ему о том, что его земная жизнь закончена. О том, что происходило потом, мы еще поговорим.

А чтобы вы поняли, как люди относились к этим злым духам, я позволю себе процитировать несколько заклятий Ламашту в переводе В.К. Шилейко (Ассиро-Вавилонский эпос. СПб.: Наука, 2007. С. 398-400).

«Переходит ли реку –
мутит она воду,
На стене ли стоит –
пачкает грязью,
Подойдет к старику –
зовется кончиной,
Подойдет к человеку –
зовется мраком,
Подойдет она к женщине –
зовется Ламашту,
Подойдет ли к младенцу –
зовется Рабканме.
Вот ты приходишь
и хватаешь ребенка,
Делаешь желтым лицо,
сгибаешь тело,
Налагаешь ты боль,
жжешь ты плоть как огнем!
Чтобы ты отошла,
чтобы ты удалилась,
Чтобы ты не вернулась,
чтоб ты не пришла,
Чтобы ты не входила
в тело имярека, сына имярека, -
Я тебя заклинаю
Ану, отцом великих богов,
Я тебя заклинаю
богом Энлилем – великой горой,
Я тебя заклинаю
Эа – царем океана, создателем мира, владыкой вселенной,
Я тебя заклинаю
Госпожою богов, великой царицей, созидающей твари…» (то есть Инанной-Иштар),
Я тебя заклинаю
Сином в тиаре, разрешителем судеб, указующим знаки,
Я тебя заклинаю Шамашем, светом верхних и нижних, создавшим страны…».

Вы видите, что великие боги должны остановить эту злобную силу. Откуда эта злобная сила? Что это за злобная сила? А сейчас я прочту заклятие, связанное с неким магическим обрядом.

«Обряд: освети этот дом,
Возьми в нем глины,
Сделай образ Ламашту,
Поставь этот образ
В голове у больного.
Насыпь жаровню
Горящим углем,
Воткни в нее меч,
Три дня ее ставь
В головах у больного;
На третий день
На закате солнца
Унеси ее прочь,
Разбей мечом,
Закопай ее в землю
В углу под стеною,
Засыпь золой,
Не гляди назад.»
(перевод В.К. Шилейко: Ассиро-Вавилонский эпос, с. 400).

Вот видите, какие действия можно предпринять, чтобы Ламашту, которая принесла человеку болезнь, больше не беспокоила больного.

А вот молитва против злых духов – В.К. Шилейко их много перевел, но я приведу одну (Ассиро-Вавилонский эпос, с. 173-175):

«Злобные бесы
все они, все.
Из Преисподней
все они вышли,
послы Энлиля, владыки земель;
злой дух, в пустыне
разящий живых,
злой демон, как платье,
облекающий плоть,
злой призрак, злой черт,
сокрушающий тело,
Ламашту, Лабацу,
несущие немощь,
ночной Лилу,
бродящий в пустыне, -
все они одолели
человека в пути,
скорбь и болезнь
принесли его плоти,
злое проклятье
стряслось с его плотью,
злую болезнь принесли его плоти…»,
и так далее, и так далее.

И потом:
«Я - человек
великого Эа,
я - человек великой Дамкины (мы помним, что Дамкина - это супруга Эа),
Я - провозвестник
бога Мардука.
Чтобы вернуть
болящего к жизни,
Эа великий
меня послал;
свою чистую чару
дал мне чарой,
свое чистое слово
дал он мне словом,
свою чистую влагу
дал он мне влагой…», и так далее.

Я не буду читать целиком это заклинание, оно довольно большое. Но, в любом случае, зло побеждается возвращением к творению. В этой молитве против злых духов говорится об Эа и Дамкине, и говорится о том, что они родили Мардука. Рождение Мардука – это начало творения нынешнего мира. Значит, соответственно, зло альтернативно творению. Оказывается, для жителей Месопотамии, злые духи – это альтернатива космосу, это хаос. Но откуда все это? И чтобы это понять, мы должны обратиться к творению мира. Тем более, что творение мира в Месопотамии – это одна из интереснейших вещей.

6. Шумерские космогонии

Если в египетской традиции о творении мира говорится очень мало, то в Месопотамии мы имеем несколько версий мифов творения – и шумерских (они неполные), и аккадскую - очень полную, очень подробную, которая именуется Энума Элиш и о которой мы сегодня будем говорить.

Но начнем с древних шумерских версий. Сразу скажу, что шумерские версии не предполагают конфликта богов. Они говорят о постепенном созидательном процессе становления мира. То есть они стараются не упоминать о катастрофическом моменте. Этим отличается древнейший период. По крайней мере, до нас не дошло текстов, упоминающих о конфликте богов. Скорее всего, их и не было, потому что иначе какие-то оговорки мы бы встретили. То есть в шумерских текстах мы видим только положительный момент создания.

Сейчас мы обратимся к этим текстам, их немного, и они небольшие. Замечу, что, по мнению видного специалиста в области шумерской космогонии Яна ван Дейка, в Ниппуре полагали, что до создания неба и земли жизнь пребывала в скрытой форме в уру-ул-ла – «древнем городе». Это не город в нашем смысле слова. Это, скорее, некое замкнутое пространство. В сказании об Энки и Нинхурсаг, о котором мы уже говорили, рассказывается о том, как произошло превращение древнего города Дильмуна, то есть потенциального бытия, в актуальное бытие. И там же, в этом таинственнейшем предании об Энки и Нинхурсаг, говорится о каком-то большом грехе, который совершил Энки.

Я напомню самое начало, где дается очень хорошее описание этого древнего города. Вот, что это такое, где все вроде бы есть, но ничто не живет, где все существует только в потенциальной форме.

«А там, в Дильмуне ворон не каркает.
Птица смерти не накликает смерти.
Там лев не бьет.
Волк ягненка не рвет.
Там собака сторожевая, как козлят стерегут, не знает.
Там свинья зерна не пожирает.
Вдова на крыше солод не рассыпает.
Птица небесная солод тот не склевывает.
Там голубь головой не вертит.
Там хворь глазная - «я хворь глазная» – не говорит» (то есть ее там просто нет).
Там хворь головная - «я хворь головная» – не говорит.
Там старица не говорит – «я старица».
Там старец не говорит - «я старец».
Там девушка не умывается, водой из окна не плещется», (то есть не заигрывает с прохожими).
«Там перевозчик - «навались (на весла)» – не кричит.
Там страж вокруг зубцов не кружит.
Там певец песнопений не распевает,
Плачей за городом не заводит»
(В.К. Афанасьева. От начала начал, с. 33-34).

То есть это место, где нет ничего из того, что сейчас существует в мире: где собаки лают, девушки строят глазки, старики – старики, старицы – старицы, жрецы поют песнопения, стражи обходят город по зубцам стен - вот этого ничего нет. Это не некое райское состояние, в нашем смысле слова, а некое ино- состояние, состояние небытия, но где потенции есть, потому что вроде бы лев есть, но он не бьет, собака есть, но она не лает, голубь есть, но он головой не вертит. Это очень древний текст, очень непонятный, с массой пропусков, лакун.

А что же происходит потом? А потом после целой цепи превращений Энки вступает в ряд как бы половых связей, причем непонятно, насколько они половые, но в любом случае рождаются какие-то существа у женских божественных форм, и потом он их съедает. И это какое-то великое преступление, потому что от последствий этого преступления его с огромным трудом – мы видим, что это драма! – исцеляет Нинхурсаг и как бы возвращает мир бытию. То есть уже в этом древнем малопонятном шумерском тексте мы видим, что происходит некая драма, но драма, которая зашифрована, которая нам не ясна. Все мифологические формулы, которые я сейчас пропускаю, не дают нам ясного понимания, что же там произошло.

В другом школьном тексте, в «Споре мотыги и плуга» (споры – это любимые формы школьных текстов Шумера, в результате этого спора побеждает мотыга как более раннее орудие), в строках 167-180 говорится, что Энлиль мотыгой отделяет небо от земли, и Ан себе забирает небо, а Энлиль себе забирает землю (см.: В.К. Афанасьева. От начала начал, с. 80-84). То есть мы видим, что первоначально небо и земля были вместе. Это небо-земля (Ан-Ки), через дефис. Вы понимаете, что «неба-земли» быть не может, так же как ворона некричащего и голубя, не вертящего головой. Небо-земля – это как «мужчина-женщина» или «ребенок-старец» - так не бывает. То есть это инобытие, где все не так, как у нас. И вот это должно быть разделено. И начало мира начинается с разделения.

В знаменитом предании о Гильгамеше в 12-й таблице есть шумерская, ранняя, версия этого предания. А шумерские тексты очень часто начинались с космогонических форм, с рассказа о самом начале, ab ovo, хотя дальше могло говориться совершенно о других вещах. И как раз в прологе к шумерскому повествованию, которое С.Н. Крамер назвал «Гильгамеш, Энкиду и подземный мир», дается, пожалуй, самая развернутая шумерская версия создания мира, она небольшая. Но здесь важно каждое слово. Впервые эта таблица стала известна в 1862 году, и с тех пор над ней работают ученые. Я прочту текст в последнем инварианте перевода.

«В предвечные дни, в бесконечные дни,
В предвечные ночи, в бесконечные ночи,
В предвечные годы, в бесконечные годы,
В те времена былые, когда всё насущное в сиянии выявилось, вот когда,
В те времена былые, когда всё насущное нежно вымолвилось (ми-ду - говорить ласково, как женщина), вот когда,
Когда в домах Страны хлеб вкушать стали, вот когда,
Когда в печах Страны плавильные тигли делать стали, вот когда,
Когда небеса от земли отделились, вот когда,
Когда земля от небес отодвинулась, вот когда,
Когда Ан себе небо унёс, вот когда,
Когда Энлиль себе землю забрал, вот когда,
Когда Эрешкигаль (царицу подземного мира) подарком брачным миру подземному (Куру) подарили, вот когда...»
(В.К. Афанасьева. От начала начал. С. 214-215).

«В предвечные дни, в бесконечные дни» - вы чувствуете парадокс? Как может быть предвечный день и бесконечный день? Мы знаем, что день – это 12 часов или 24 часа, как угодно считайте, но это вполне конечная определенная форма. Вчерашний день, завтрашний день, день идет за днем. Предвечный день и бесконечный день – это, с точки зрения современного человеческого опыта, абсурд. Но и мы знаем образ вечного дня. То есть это заведомое противоречие, введенное для того, чтобы понять, что это - то иное, которое мы не можем объять нашим сознанием. Так же, как когда египтяне говорили Нун, то они понимали, что имелось в виду. А шумеры разбивают наше сознание вот этими образами: в предвечные дни, в бесконечные дни, в предвечные ночи, в бесконечные ночи. Как видите, это и не ночь, и не день, потому что если бесконечный день, то где же место бесконечной ночи? То есть это вообще не наши категории.

«В предвечные годы, в бесконечные годы, в те времена былые, когда все насущное в сиянии выявилось…» - в этом инобытии, в сиянии выявилось все существующее. Вот так возникает мир! Из того инобытия, о котором мы не можем ничего сказать и к которому абсолютно не подходят все наши временные категории (а уж о пространствах мы и не говорим), выявилось все насущное в сиянии. Сияние – это образ творения (ср. древнеегипетский иероглиф хаи).

«В те времена былые, когда всё насущное нежно вымолвилось…». «Да будет» - это был не рев с Небес, это было произнесено нежно, потому что творение происходит нежно - удивительный штрих.

«Когда в домах Страны хлеб вкушать стали… Когда в печах Страны плавильные тигли делать стали…» - то есть когда началась жизнь. Сначала это было инобытие, а потом начали вкушать хлеб, начали делать плавильные тигли, началось ремесло.

«Когда Эрешкигаль подарком брачным миру подземному подарили…» - мы помним, что Нергал пришел с небес, а Эрешкигаль - это извечная царица подземного мира. Оказывается, Эрешкигаль вошла в преисподнюю как брачный подарок. На что это намек? На появление времени, когда люди уже живут и умирают. То есть момент творения – это разделение неба и земли.

В другом тексте, который я, по-моему, уже читал, говорится: «На Горе Небес и Земли, когда Ан сотворил Ануннаков» (В.К. Афанасьева. От начала начал, с. 74). Ануннаки – это духи земные и подземные, определяющие судьбу и судящие умерших. И этих Ануннаков, Ан сотворил на Горе Небес и Земли. Что такое Гора Небес и Земли? Это нечто возвышенное, где еще неразделенные Небо и Земля, это инобытие. И в этом инобытии Ан сотворил Ануннаков, духов – то есть духи созданы до разделения мира, до создания мира, до разделения Неба и Земли, до возникновения преходящего и пребывающего, то есть до Эрешкигаль. Месопотамия знает, что духи созданы, что они не существовали вечно! Они были созданы, а дальше они, по-видимому, уже сами выбирают свою участь.

И в этом же тексте («Гильгамеш, Энкиду и подземный мир») говорится о том, что в давние времена каждая вещь была создана без порока. Значит, порок вошел в вещи потом. Как он вошел? Видимо, вторжением этих духов. А эти духи сами тоже были созданы без порока. Как же в них вошел порок? Только своеволием, других объяснений этому нет. И в шумерских текстах это как-то связано с поведением самого Энки на Дильмуне. Вот что страшно - что сам Творец мира Энки сделал что-то не так, и отсюда возникло все это. Это, конечно, не коррелируется с христианским богословием, но это какие-то очень древние интуиции, которые для нас интересны тем, что все это произошло задолго до людей. И, может быть, потому отпали духи, что что-то было неправильно сделано в самом творении, но что именно, мы, конечно, из предания об Энки и Нинхурсаг на Дильмуне понять не можем. До нас донесено какое-то древнее чувствование, но мы его только отчасти и с большой долей условности можем реконструировать. Произошло что-то, о чем не хотели говорить в древнем Шумере, поэтому говорили только намеками.

Мирча Элиаде его реконструировал очень смело, но я не могу сказать, что во всем с ним согласен. В своей «Истории религиозных идей» он пишет: «Энки на Дильмуне съел плоды, рожденные его женой Нинхурсаг. Совершен смертный грех, ибо Энки не повел себя в соответствии с принципом, который он сам воплощал. Этот грех близок к тому, чтобы скомпрометировать его собственное творение. Иные тексты сохранили сетования богов, когда они становятся жертвой рока» (M. Eliade. A History of Religious Ideas: 3 Vols. – Vol. 1: From Stone Age to the Eleusinian Mysteries. Chicago, 1978. P. 59). Мирча Элиаде ссылается на книгу R. Jestin. La religion sumérienne (Geuthner, 1931, p. 170), в которой об этом говорится.

7. Аккадские космогонии. Энума Элиш

Теперь мы переходим к аккадским текстам. В древнейшем гимне об Атрахасисе (это текст старовавилонский, 1800 года до Р.Х.) говорится о том, что Ан, Энлиль и Эа метают жребий, кому какая часть мира достанется. Это совсем как в Древней Греции Зевс, Аид и Посейдон делят мир. Там, правда, земля достается всем троим, а здесь земля достается одному Энлилю. Но это проходящий момент, и я, надо сказать, внимательно читая старовавилонскую версию предания об Атрахасисе, этого не нашел. Возможно, это есть в какой-то неизвестной мне версии, потому что Мирча Элиаде об этом пишет.

Но вот в чем нет никаких сомнений – это в вавилонском предании о творении мира, в знаменитом Энума Элиш. Это предание сохранилось на семи табличках, и оно было найдено Джорджем Смитом примерно в 1860 году в библиотеке Ашшурбанипала. Этот текст написан на аккадском языке, и его долгое время относили к старовавилонскому периоду. Сейчас ученые говорят, что это чуть более поздний текст, касситского времени, то есть от 1800 до 1500 гг. до РХ. Но, как бы там ни было, нам этот гимн интересен тем, что он исполнялся во время ежегодной новогодней церемонии - поэтому он, собственно, и сохранился в царской библиотеке. В то время, когда этот гимн исполнялся, то есть во II–I тысячелетии до Р.Х., главной ритуальной фигурой был царь, который символизировал Мардука, то есть во время этого священнодействия царь был Мардуком во плоти.

Само новогоднее священнодействие было связано с восстановлением мира, то есть мир каждый год творился заново. И этот текст для нас интересен тем, что он очень откровенно говорит о тех вещах, о которых мы в шумерских текстах только догадывались. И я сразу скажу, что он говорит о борьбе поколений богов. То есть, оказывается, вот этот скрытый конфликт, это появление порчи – это результат борьбы поколений богов. Нам всем это известно по греческой мифологии, но там эта борьба не имеет такого драматизма, там она, скорее, сказочная. Здесь же мы от этой сказки обращаемся к очень серьезной мифологической реальности, в которой участвует царь как в главном священнодействии года.

Этот гимн называется «Энума элиш», «Когда вверху» - по первым словам текста. Когда вы не дали название какому-то своему тексту в компьютере, то автоматически первые слова текста станут его названием. В Месопотамии же это была просто норма – тексты назывались по первым словам. Как я уже говорил, текст был найден Джорджем Смитом в Ниневии, в столице Ассирии, и он опубликовал эти таблички в целом ряде выпусков журнала Британского музея «Cuneiform Texts from Babylonian Tablets», начиная с 1896 года. Потом эта публикация была дополнена немецкими раскопками в Ашшуре, где были найдены дополнительные таблички. Потом, в 1915 году, Э. Эбелинг опубликовал новые таблички, а потом, после Первой Мировой войны, были англо-американские раскопки в Кише, и знаменитый ассириолог Лэнгдон опубликовал их результаты в 1923 году. Потом это все было сведено воедино. Находки продолжаются по сей день. И некоторые новые находки только сейчас вводятся в оборот и, тем самым, постепенно дополняют прежние публикации.

Я в основном буду основываться на переводе с аккадского языка, который сделал И. Дьяконов, наш прекрасный специалист в области аккадского языка. Этот текст опубликован в маленькой книжечке «Я открою тебе сокровенное слово: Литература Вавилонии и Ассирии» (М.: Худож. лит., 1981). Но я кое-где буду исправлять Дьяконова по более новым находкам и по английским переводам, которые мне в настоящее время доступны. Теперь попробуем внимательно послушать текст, а я буду вам его комментировать.

«Когда вверху (Энума элиш) не названо небо, а суша внизу была безымянна…» - мы знаем, что мир творится словом: «Да будет свет, и стал свет» (Быт. 1:3) Пока еще не названо и безымянно, значит, его просто нет. Это не то, что кто-то что-то не назвал. Этого просто нет, потому что бытие вызывается из небытия словом. Пока есть только потенция Неба и Земли, Ан и Ки, Ан-Ки как целое, как идея, но не как реальность.

Итак,
«Когда вверху не названо небо,
А суша внизу была безымянна,
Апсу первородный, всесотворитель,
И Мумму-Тиамат, что все породила.
Воды свои воедино мешали…»

Естественно, наши ученые говорят, что Апсу – это пресные воды, а Мумму-Тиамат – это соленые воды, это слияние Евфрата и Тигра с Персидским заливом, но это - наши домыслы. На самом деле речь идет о том, что и Апсу, и Мумму-Тиамат – это первобытное инобытие. Это, если угодно, Нун и Нунет египетского предания. Мумму потом оказывается визирем Тиамат, визирем Апсу, а здесь он почему-то Мумму-Тиамат, как одно целое. И они вместе, Апсу и Мумму-Тиамат, воды мешали, то есть они были вместе, но поскольку они уже суть женское и мужское начала, начинается какое-то творение, потенция творения.

«Тростниковых загонов болот тогда еще не было,
Когда из богов никого еще не было,
Ничто не названо, не размечено,
Тогда в недрах их зародились боги,
Явились Лахму и Лахаму и именем названы были».

Тростниковые загоны – это гипар, постройка, в которой происходил священный брак. И священный брак тоже берет начало от тех дочеловеческих времен, и его тоже еще не было – именно это имеется в виду, когда говорится о тростниковых загонах. И болот тогда еще не было. Если вы помните, в сказании об Энки и Нинхурсаг говорится, что первое оплодотворение на Дильмуне произошло в болоте, то есть семя Энки было излито в болото, и из него не путем соединения мужского и женского, как это принято в нашем мире, а путем соединения семени со стихиями или, можно сказать, путем соединения слова с бытием (потому что слово и семя – это одно и то же) возникает мир.

Так вот, когда ничего этого еще не было, из богов никого еще не было, ничто не названо, не размечено, но уже тогда смешивалось мужское и женское, Апсу и Мумму-Тиамат. В исторический период перед каждым месопотамским храмом был бассейн для омовения, и он именовался Апсу, а владыкой Апсу является Энки.

И в недрах Тиамат и Апсу зародились боги.
«И пока они росли и мужали,
Тогда были созданы Аншар и Кишар».
Здесь используется глагол «созданы», но кем созданы – непонятно.

Мы видим, что Апсу и Тиамат, потом Лахму и Лахаму, потом Аншар и Кишар, в общем, оставались только именами. Напомню, что с Аншаром в ассирийский период было связано имя Ашшур. Бог Ашшур, полагали ассирийцы, - это Аншар, то есть тот, кто до Ану.

«Они дни копили, множили годы,
И наследник их — Ану, — отцам своим равный.
Ану-первенца Аншар себе уподобил.
Нудиммуда родил по своему подобию Ану.
Нудиммуд, отцами рожденный своими,
Он разумом светел, многомудр и всесилен,
Аншара, деда его, превзошел он премного,
Меж богов-братьев (вар. отцов) нет ему равных».

То есть Ану (Небо), верховный Бог - дитя Аншара и Кишара. Поэтому ассирийские цари говорили, что Ашшур древнее Мардука.

8. Мотив конфликта богов в Энума Элиш

Нудиммуд, которого родил по своему подобию Ану – это одно из имен Энки. Причем, относительно Нудиммуда очень непонятно используется слово «ша-лит» (создатель) или «а-лид» (зачинатель). То ли Нудиммуд – создатель своих отцов, то ли он зачинатель своих отцов, то ли он создан или зачат своими отцами – есть разные варианты текста, и в них используются разные глаголы.

«Толпой собираются сородичи-боги,
Тревожат Тиамат, снуют, суетятся, (ma-muš-šu-nu)
Чрево Тиамат они колеблют
Буйным гамом в верхних покоях».

Боги суетятся – здесь используется глагол «ма-муш-шу-ну», значение которого не до конца понятно, но он связан с какой-то активностью, и мы еще не раз встретим его в месопотамских текстах.

И вот эта «суета», «суечение» очень раздражает «первых», «извечных» богов. Здесь мы видим антитезу: «суета» как некая активность и вечная пассивность. Такими очень простыми словами выражается конфликт между вечно пребывающим «ныне» и созданием времени бытия, то есть созданием активности.

Если в Библии ничего этого нет, если там просто говорится: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1), то есть все начинается с момента творения, то здесь мы видим, что было до этого. А до этого, до «начала», был вечный покой, вечное «ныне». И вот, через несколько поколений, не совсем ясно, почему проходят эти несколько поколений, начинается активность. И эта активность не нравится Тиамат. Это, опять же, чисто человеческий образ.

В Месопотамии жили не так, как живем мы сейчас. Сейчас все семьи живут в отдельных квартирках. А в Месопотамии, как, скажем, и в Индии, даже люди богатые стараются жить все вместе, несколько поколений, деды, бабки, отцы, матери, дети, внуки - все они стараются жить в одном доме. Старшие поколения помогают воспитывать детей, внуков и передают им традиции, культурные нормы, которые дети сами не способны еще передать. И таким образом обеспечивается трансляция культуры, а это великая вещь. Но, с другой стороны, мы представляем себе, что молодые веселятся, у них масса энергии, а старикам хочется покоя - мне это очень понятно. И в этом смысле этот житейский конфликт введен сюда, но за этим житейским, даже, можно сказать, смешным конфликтом, лежит очень глубокая реальность: инобытие, само породив некую активность, не хочет в нее вовлекаться. Тиамат ее породила, но она ей не близка, она хочет продолжить существовать в покое, мир-космос ей не нужен, мир – это проблемы. Мы с вами живем в мире, и мы знаем, какие в мире проблемы. Давайте посмотрим, как все это описывается очень натурально.

«Толпой собираются сородичи-боги,
Тревожат Тиамат, снуют, суетятся, (ma-muš-šu-nu)
Чрево Тиамат они колеблют
Буйным гамом в верхних покоях.
В Апсу не утихает их гомон,
Но спокойна, безмолвствует Тиамат,
Хотя тягостны ей их повадки
Не добры их пути, она же щадит их
Апсу, великих богов творитель,
Кличет Мумму советника, так ему молвит:
"Советник мой Мумму, веселящий мне печень,
Давай пойдем-ка с тобой к Тиамат".
И они пошли, пред Тиамат воссели,
О богах, своих первенцах думали думу».

Видите, Тиамат, как добрая бабушка, еще готова терпеть, но Апсу, более своенравный дедушка, уже терпеть не хочет.

«Советник мой Мумму, веселящий мне печень» - в Месопотамии печень является как бы вторым, более низменным, сердцем. А сердце, понятно – очень высокая вещь.

«Апсу уста свои открыл,
Кричит раздраженно, обратясь к Тиамат:
"Мне отвратительны их повадки,
Мне днем нет отдыха, покоя — ночью,
Их погублю я, дела их разрушу,
Да утихнут звуки, во сне да пребудем"».

Апсу кричит раздраженно – там действительно употребляется глагол, означающий раздраженный крик. С одной стороны, это очень по-человечески, а, с другой стороны, это же космогонический уровень!

«Едва такое услышав, Тиамат
Взъярилась, накинулась на супруга,
В одинокой ярости вопияла горько,
Злобою полнилось все ее чрево:
"Как Порожденье свое уничтожим?
Пусть дурны их пути — дружелюбно помедлим!"
Тут Мумму к Апсу обратился с советом,
Недобр и неласков совет был Мумму:
"Уничтожь, отец мой, их злые повадки
Будут дни твои мирны, будут ночи покойны!"
Апсу то слышит — светлеет ликом,
Ибо злое он первенцам своим замыслил.
Тут обхватил он за шею Мумму,
Посадил на колени, ласкать его начал»

Возможен и другой перевод: Мумму встал перед Апсу на колени, а тот обнял его за шею и начал ласкать. Но, как бы там ни было, Апсу, то есть Бездне, очень нравится перспектива остаться Бездной и больше не творить ничего. Боги явно замыслили что-то, они такие активные, и что-то появится из этой активности.

«О том, что в совете они порешили,
Богам, своим первенцам, они сказали.
Услышали боги о том, заметались,
После затихли, безмолвно сидели…»

То есть боги, радующиеся тому, что вот они возникли, что начинается креация, испытывают, как мы бы сказали, шок, узнав, что их хотят уничтожить. Эти божественные пары – Лахму и Лахаму, Аншар и Кишар, напоминают четыре пары - Восьмерицу гермопольских богов в Египте. Но если в Египте мы не видим никакого конфликта между творением и Нуном, если он почти скрыт в Шумере, и только предание о Дильмуне немного на него намекает, то здесь мы совершенно явно видим страшный конфликт: оказывается, творение мира не было мирным, бесконфликтным явлением, оказывается, оно породило конфликт. Запомним это.

«Но разумом мудрый, хитроумный, искусный,
Всеведущий Эйа (шумер. Энки) придумал выход.
Он создал образ, завершил и закончил,
Заклинанье святое сотворил премудро,
Повторил громозвучно, отправил в Воды.
Излилась дремота, сном окружила —
Апсу усыпил он сном излиянным,
Цепененье охватило советника Мумму.
Эйа перевязь снял, сорвал тиару —
Апсу сиянием овладел он,
Апсу сковал он и предал смерти.
Он Мумму пленил, на засов его запер,
Он возвел над Апсу себе чертоги,
Надсмеялся над Мумму, протащил на веревке,
Как разбил, уничтожил своих супостатов,
Укрепил над врагами победу Эйа.
Отдых вкусил в потаенном покое (гипаре),
"Апсу" нарек он покои, кумирней (то есть местом поклонения) сделал,
Для брака святого их предназначил.
Там с Дамкиной, супругой, возлег Эйа в величье.
В покое судеб и предначертаний».
Вот он, первый священный брак!
«Бог зачал мудрейшего из мудрых —
В Апсу зарожден был Мардук,
В светлом Апсу зарожден был Мардук.
Эйа, родитель, там его создал,
Дамкина, мать его, породила.
Грудью богини был он вскормлен.
Благоговея, мать его питала.
Его лик был прекрасен, сверкали взгляды!
Изначально властна, царственна поступь!
Узрел его Эйа, отец-творитель, —
Весельем и радостью наполнилось сердце.
Он воспринял его совершенство,
Наградил его божьей силой двойною».

Замечу, что Мардук в Вавилоне – это, конечно же, Энлиль в Шумере.

А дальше будет нарисован облик, который, с точки зрения эллинской меры, явно ужасен. Мне один из моих слушателей написал: «Вы говорите, что люди верили в богов, но они же такие ужасные, такие страшные, я бы только испугался». Но ведь это все написано не для того, чтобы пугать, а для того, чтобы разбить наши человеческие представления о божественном. Мы невольно Бога делаем человеком, вменяем Ему человеческие качества. Отчасти мы имеем на это право, но только отчасти. Мы должны понимать, что Он инаков – по крайней мере, относительно нас нынешних. И поэтому описание Мардука очень характерное.

«Он ростом велик, среди всех превосходен,
Немыслимо облик его совершенен —
Трудно понять, невозможно представить.
Четыре глаза, четыре уха!
Он рот раскроет — изо рта его пламя!
Он в четырежды слышит мудрейшим слухом,
И всевидящи очи — всё прозревают!
Средь богов высочайший, прекраснейший станом,
Мышцами мощен, ростом всех выше!
"Малыш мой, сыночек! Малыш мой, сыночек!
Сын - Солнце! Солнце Божественное!"
Нимб его — десяти богов сиянье!
Пятьдесят сияний его окружают!
Породил Ану четыре ветра,
Вложил ему в руки — "Подарок сыночку!" —
Он сотворил ураганы и вихри,
Он топи создал, что гнетут Тиамат».

Итак, творится великая могучая божественная сила. И мы, опять же, видим образ сияния сотен солнц, который будет в Бхагавадгите, когда Вишну является Арджуне в своем истинном облике [Бхг.11]. Это облик невыносимого божественного Иного, с которым, в общем, человек сродни, но в своем совершенстве, а не в нынешнем состоянии.

Но что же происходит после этого, как возникает мир? Мы живем в нём, мы знаем, что он возник. Но как же он возникает? Убит Апсу, пленен Мумму, осталась Тиамат, и мы видим, что она недовольна, она возмущена. Это то, как житель Месопотамии видел становление в инобытии бытия. И это совсем не такой мирный процесс, как в Египте или в Библии. И о том, каков он, мы поговорим на следующей лекции.