1. Проблема «оправдания Бога» за зло в мире и человеке

Дорогие друзья, эта лекция будет посвящена двум темам, из которых одна естественно переходит в другую. Разговор на первую тему мы начали в конце прошлой лекции. Это удивительные тексты, вавилонские и шумерские, которые сейчас не совсем правильно называют теодицеями. Само греческое слово «теодицея» — это изобретение не греков, а немецкого философа Лейбница, и за этим «искусственным словом» стоит идея оправдания Бога за то зло и за ту неправду, которые существуют на земле. Мы знаем, что очень многие люди обвиняют Бога в том, что на земле есть зло. Например: если есть Бог, то почему умирают дети? И теодицея – это попытка объяснения, почему Бог благ, а дети умирают, и так далее. Эта тема очень важная. В Египте почти нет такого сюжета, в Месопотамии же он очень распространен.

Вторая тема – это уже непосредственно эсхатологические представления, то есть представления о смерти и посмертном существовании. Они тоже очень отличаются от египетских, хотя мы увидим в них и некоторые черты сходства. Дело в том, что если вы будете читать популярную литературу о Месопотамии, то вы не раз встретите утверждения даже крупных ученых о том, что в Месопотамии присутствуют элементы зла, лжи и насилия в самом творении, то есть когда боги творили мир, они включили эти элементы в само мироустройство (см., например: S.N. Kramer. The Sumerians: Their History, Culture, and Character. University of Chicago Press, 1963. Pp. 125 ff.). И в подтверждение этого зачастую приводится фрагмент старинного шумерского текста, где говорится, что «никогда безгрешное дитя не выходило их женского лона…, безгрешного отрока не бывало исстари». Эти глубокие и важные слова понимаются в том смысле, что грех заложен в саму матрицу цивилизации. Но это не так.

Дело в том, что грех - это именно нарушение, нарушение закона, нарушение и ритуальных, и нравственных принципов, которое потому и нарушение, что оно не заложено. В данном тексте говорится о том, что человеку свойственно грешить. И каждый из нас, глядя внутрь себя, легко видит наше, как сказал бы аскет, «удобопоползновение ко злу». Но это не значит, что Бог так сотворил. Это значит, что нам дана свободная воля, но эта воля испорчена нами. И поэтому зло присутствует в нас.

С.Н. Крамер, когда выдвигал идею заложенности зла в само человеческое естество, опирался на знаменитую вавилонскую теодицею – текст средневавилонского периода, то есть довольно поздний. В нем есть такие слова:

«Царь богов Нарру, человеков создавший,
Зуллумар великий, добывший их глину (то есть глину, из которой делали человека),
Царица, лепившая их, владычица Мама,
Кривую речь человечеству дали,
Наделили его навсегда неправедностью и ложью».

Но если боги сами наделили людей неправедностью и ложью, за что они тогда их наказывают? А те тексты, которые мы будем сегодня читать, говорят о наказании. Значит, здесь фактически присутствует другое, чего так боятся люди до сего дня. Здесь присутствует факт свободной воли, и этот текст правильнее прочитывать иначе: боги дали человеку возможность кривой речи, наделили его навсегда возможностью несправедливости и лжи. То есть человек может творить несправедливость и говорить ложь. Но это не значит, что сама ложь вменена человеку в обязанность. Человек свободен, и он может говорит правду, а может и не говорить её.

И вот теперь мы погрузимся в мир удивительных месопотамских текстов, которые ставят вопрос так: почему страдает человек, который не совершил явных грехов? Это очень существенный вопрос.

2. «Человек и его Бог» - плач шумерского «Иова»

Самый ранний текст, в котором этот вопрос поставлен, был найден в Ниппуре и собран буквально из мозаики осколков, причем четыре фрагмента этого текста в разное время были обнаружены в музее Пенсильванского Университета в Филадельфии, а два фрагмента – на другом конце земного шара, в музее Древнего Востока в Стамбуле. Их собрали Самуэль Ноах Крамер и Эдмунд Гордон. Этот шумерский текст, в значительной степени разрушенный, состоит из 139 строк. Мы не можем точно сказать, когда он был составлен, но, скорее всего, он относится к раннегосударственной эпохе, то есть к III тысячелетию до Р.Х. Небольшой фрагмент этого текста в переводе В.К. Афанасьевой вы можете найти в книге С.Н. Крамера «История начинается в Шумере» (с. 124-125). Я позволю себе прочесть этот текст, дополняя тот фрагмент, что включен в книгу С.Н. Крамера, другими его фрагментами, опубликованными в книге Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament (сокращенно: ANET) (Ed. by J.B. Pritchard. Third Edition with Supplement. Princeton: Princeton University Press, 1969; доступны и более поздние переиздания). Это издание содержит исчерпывающее собрание наиболее значимых текстов – и религиозных, и правовых (хотя на Древнем Востоке все тексты так или иначе были религиозными) – с хорошими комментариями и в хорошем английском переводе многих ученых, в том числе, С.Н. Крамера, Г. Франкфорта, Дж. Уилсона. Поэтому я буду ссылаться на этот сборник и рекомендую вам тоже использовать его.

Итак, в ANET наш текст присутствует на с. 589-591. Он состоит из нескольких кусков, собранных вместе только после 1960-го года.

Содержание первого фрагмента: человек должен восхвалять своего Бога и утешаться сетованиями, возносимыми к нему (строки 1-9).

Во втором фрагменте некий человек, хотя и страдает от болезней и бед, обращается к своему Богу со слезами и молитвами (строки 10-20).

Третий, самый большой – это само обращение к Богу (строки 26-116). Оно состоит из описаний попыток лечения болезни, обращений к родственникам и заклинателям с просьбой о помощи и, наконец, что очень важно, исповедания грехов и обращения к Богу с просьбой облегчить страдание.

Потом идет констатация того, что Бог услышал молитвы и избавил страдальца от всех бед (строки 117-129).

И завершается оно прославлением Бога (строки 130-139).

То есть даже из этого короткого перечисления вы видите, что человек, в конечном счете, все равно констатирует свою греховность. Он сначала говорит о том, что делал много хорошего (как и все мы), а потом все-таки он сознает свою греховность. И когда он сознает, что он грешен, несовершенен, тогда-то Бог и слышит его молитвы, и избавляет его от всех бед.

А теперь давайте послушаем этот текст. Я подчеркиваю, что он очень древний. В Египте в это время, в III тысячелетии, не было ничего подобного. Но в Месопотамии осознание проблемы внутренних отношений человека и Бога было очень глубоким. Мы помним, как, по месопотамским представлениям, возник человек, помним, что он должен был заместить богов в оформлении мира. И грех – это, по сути говоря, именно плохая деятельность человека, который не созидает мир, а так или иначе своими нравственными поступками разрушает его.

«Да обращается муж всегда к величеству Бога своего;
Да молит юноша в словах безыскусных Бога своего (здесь употребляется шумерское слово гуруш, которое стилистически близко еврейскому слову гебхер — отрок. При этом подчеркивается, что в молитве не надо мудрить, надо говорить очень просто).
Да возносит стон свой в доме песнопений, живущий на широкопростертой земле … с подругой или другом своим.
Да успокаивает он сердце… Да успокаивает плач его сердце Бога его…»

Когда человек плачет перед Богом, то гнев Бога успокаивается, и Он начинает жалеть человека. Мы знаем, что и Бог Библии жалеет человека. Он пожалел, что навел потоп на землю [см. Быт. 8:21-22]. То есть Бог, как и человек, способен менять свое мнение, способен испытывать жалость, гнев, любовь.

Вот еще одно очень важное замечание! Без Бога своего он не будет иметь пропитание себе. «Бог свой» - это, как мы знаем по другим текстам, не ангел-хранитель. Я уже много раз это говорил — есть дух-хранитель человека, посылаемый Богом, но собственно Бог – это Творец мира, Создатель мира (Его звали - Мардук, Энлиль). Так же, как мы, когда говорим: «Царь мой и Бог мой», имеем в виду не какого-то своего личного бога, а Бога, Который есть Бог всех людей. Поэтому неправы те ассириологи, которые видят в этой фразе обращение к личному богу, к ангелу, хотя обращения к ангелу тоже встречаются, и мы это потом увидим. Но обращение к Богу и обращение к ангелу – это разные вещи.

Важно и то, что юноша не должен «употреблять силы свои на зло в месте лжи». То есть уже тогда, в III тысячелетии, было ясно, что юноша может увлечься злом в том месте, где говорят ложь. Это может быть что угодно – воровской притон, дом разврата, дом блудницы, какой-то трактир, где пьют, где лгут. И в любом случае юноше не надо этим увлекаться. Мы знаем, что юноши в определенном возрасте бывают склонны к этому, а у некоторых этот юношеский грех остается на всю жизнь.

И дальше, после некоторой лакуны, идет следующий текст:

«Юноша я (В.К. Афанасьева переводит «мудрец», но там стоит гуруш, то есть отрок) отличающий, но уважающий меня не преуспел…».

Отличающий что? Правду от лжи. Этих слов нет, но это очевидно. То есть: «я человек, отличающий правду от лжи, но уважающий меня не преуспел».

«Правдивое слово мое превращено в ложь,
Словно ветер Южный окутал меня лжец, наложил на меня ярмо.
Не уважающий меня осрамил меня пред тобою!
Страданья – всю боль их, всю новь их – ты даешь мне сполна!
Муж я, на улицу выхожу – разрывается сердце.
В дом вхожу – дурны предсказанья!
Я герой, а мой праведный пастырь (то есть царь) разгневан,
глядит на меня глазами гнева (видимо, герой этого текста - молодой офицер, военачальник).
Мой погонщик, тот, кому не враг я, возложил на меня
руку злую (погонщик – это, видимо, тоже пастырь, то есть царь).
Мой товарищ не молвил мне верного слова,
Мой друг не поверил речам моим искренним.
Лжец оклеветал меня тайно.
Боже, и ты тому не перечил!
Отрок я мудрый, но к безграмотным причтен.
Знающий, но к невеждам причислен.
Хлеба довольно, а моя пища - голод.
В день, когда наделяли долей, моим уделом стало страданье.
Боже, пред тобою да встану!
Скажу мое слово перед тобою,
Слово мое – стон тяжелый!
Тебе да поведаю об этом, горечь стезей моих да оплачу!Поведаю о моем смятенье…
Пусть мать, родительница моя, пред тобою плачи мои да не погубит (то есть пусть не осудит меня моя мать).
Пусть сестрица песни радости пред Тобою да не заводит.
В горестных плачах да рыданиях пусть расскажет Тебе, о Боже, о моих бедах. Пусть жена голосит о моих страданиях.
Пусть лучший певец мою долю оплачет.
Боже! День над страною сияет, а мой день черным-черен!
Сияет день, день прекрасный, подобный мощи… (видимо царской, но кусочек текста потерян).
Плачи и слезы дурным предсказаньем
поселились в моем сердце!
Гореванья меня охватили словно плачущего ребенка!
Намтар схватил меня крепко, унес от меня дыхание жизни (Намтар – это бог, уводящий к смерти от жизни).
И в тело мое, словно в воду, погрузился злобный демон болезни.
Боже мой! Ты же отец, мой родитель! (видите, шумерийцы, как и мы, христиане, называли Бога Отцом, потому что Он вылепил человека из глины, Он дал дыхание каждому человеку).
Дай же лику моему подняться!
Словно корова святая в чистой … милости, мои вопли и стоны […].
Доколе будешь пренебрегать мною, оставлять без Своей защиты?
Словно бык … (видимо, имеется в виду: «словно бык я, ведомый на заклание»). Доколе не будет взят ведомый? (то есть тот, кто меня ведет на заклание)
Они говорят, мужи мудрые, доблестные, слова истинные они молвят.
Ни одно человечье дитя не выходит безгрешным из женского лона.
Издревле не бывало в мире беспорочного отрока» (вот то самое, о чем я вам уже говорил!) [25-102].

То есть человек говорит, что все грешны, но почему же именно на него все это обрушилось?

Далее следует плохо сохранившийся фрагмент, в котором страдалец просит Бога дозволить ему шептать молитвы пред Ним, ходить пред Ним. И даже говорится (этого нет в переводе В.К. Афанасьевой): «О Боже мой, показавший мне ныне грехи мои… Во вратах … буду говорить я… Я, юноша, буду исповедовать грехи мои пред Тобою» [111-113].

Видимо, речь идет о «вратах града». Вы помните этот образ, про врата мы уже много говорили. «Грех» – по-шумерски это шебида, а по-аккадски – хититу, от глагола хату - падать. Это прегрешение против ритуала, когда человек совершает ритуально неправильные вещи: ест не то, что надо, в храм не ходит, когда полагается ходить. А преступление против человека, то есть то, что относится к области, если угодно, гражданского и уголовного законодательства, скажем – убийство, воровство, это, по-шумерски, намтагга и арну (преступление, грех), а, по-аккадски - шерту. То есть человек говорит, что он готов исповедать все грехи – и арну, и шебида. Значит, Бог его вразумил, Бог открыл ему его грехи. Это, опять же, очень важный момент. Когда человек грешен, но сам не сознает своих грехов, он все равно, если угодно, увечен, он, по шумерским представлениям, поломан. И поэтому с ним случаются несчастья. Сам он субъективно не виноват, но объективно он страдает. И поэтому Бог открывает ему его грехи, которых он не ведает. И тогда он их принимает, признает и исповедует. И это позволяет ему очиститься от грехов. И дальше говорится:

«Да прольешь Ты дождь на собрание (видимо, это то собрание, которое собралось у ворот)… подобно облаку,
Да … Ты в палате Твоей мою опечаленную мать [тоже] вернешь к жизни…»
И внял Бог молитвам и мольбам человека.
Его плачи, его слезы смягчили сердце Бога.
Бесхитростные, праведные слова, что тот молвил,
Бог его принял.
Муж! Слова его молитвы, он, Бог его, узнал.Воистину, благие его слова плоти Бога были приятны -
Бог от злых своих слов отвел руку (то есть убрал обвинения).
…то, что угнетает сердце… Он отнял.
Прочь унесся демон болезни, что его окружал,
что широко расправил крылья.
Развеялась боль его недуга, что рвала его беспощадно,
Он отвел Намтара (духа смерти), что стоял
согласно его решеньям-приказам (то есть чтобы забрать душу).
Муж! Страдания его воистину он превратил в радость!
Доброго духа с ним рядом поставил, сделал стражем (вот он, ангел-хранитель!),
Богиню-хранительницу с благостным взглядом ему дал он. [114-131]

И далее строки 138-140:

«глаголет муж постоянно к превознесенности Бога его…
Да возвратится Он ко мне…
Да освободит Он…
Да исправит Он пути мои…»

То есть возвратится к человеку Бог, освободит его и исправит пути человека. Таков древнейший текст. И вы видите, что проблема здесь очень и очень нам близкая.

3. «Муж со стенаньем…». Старовавилонская поэма о невинном страдальце

Следующий текст, уже на аккадском языке, это плохо сохранившаяся старовавилонская (ок. 1800 г. до Р.Х.) поэма о невинном страдальце. Эту поэму переводил Игорь Сергеевич Клочков, наш очень талантливый, безвременно ушедший ассириолог. В ней примерно 90 стихов. Послушаем это произведение:

«Муж со стенаньем своему Богу плачется,
Молится постоянно, просит его неотступно.
Разум его пылает, мучительно наказанье,
И от страданий дух мутится;
Ослаб он, пал на колени, поник, склонился.
Многи его наказанья, - вот он приблизился, плача,
Кричит, как осленок, от ослов отделенный,
К Богу свой вопль возносит;
Как у быка - его рот, как у плакальщиц - завыванья.
Его Господину плач несут его губы.
Наказания, что претерпел, Господину он поверяет,
О страданьях, что выстрадал, муж сообщает:
"В душе моей, Господин, - так рассуждал я, -
..... сердца, прегрешенья, что сделал, - я не знаю.
...... мерзость перед тобою.
Лютую скверну я встречаю.
Не поносил я брата пред братом,
Друга перед другом его не хулил я.

Дальше идет исповедь. Но большая часть её погибла, 42 стиха утеряны. И дальше уже говорится о прощении:

«Приблизился Бог к нему - и сердце его просветлело;
Он обещает ему восстановить здоровье…».

Это очень характерно, что человек исповедал грехи. Он говорит, что каких-то грехов не совершал, но, возможно, он что-то и вспомнил, просто это утеряно. И когда Бог отходит, человек мечется, ему плохо, в него, как в воду, входят злобные духи (помните шумерский текст?). А тут Бог приблизился, и сразу легко стало на душе. Любой верующий человек знает это чувство, когда Бог приходит, и тогда человек становится таким вот счастливым коконом, ему даже не хочется вовне действовать, он весь внутри, весь в переживании этого радостного и теплого Богообщения.

Итак,

«Приблизился Бог к нему - и сердце его просветлело;
Он обещает ему восстановить здоровье:
"Вел ты себя как муж; сердце твое зла не творило!
Кончились годы, исполнились дни наказанья!
Если б никто не судил тебе жизни,
Как дошел бы, как вынес болезнь всю тяжкую эту?
Беду безысходную ты видел,
Дошел до конца, нес тяжкое бремя;
Была закрыта дорога, - теперь для тебя открыта:
Выровнена стезя и установлена милость!
В будущем не забывай твоего Бога, -
Создателю твоему каким добром отплатишь?»

Вот вам намек! Человек, видимо, слишком увлекся внешней жизнью и забывал о том, что все идет от Бога.

«Я - твой Бог, твой создатель, твоя защита!
Тебя бережет мой страж, и силен мой
Гений-хранитель!» (видите, одно дело - Бог-Создатель, а другое – ангел, «гений-хранитель»).
..................................Смотрю на тебя и долгую жизнь дарую.
И ты не бледней, возьми умащенья,
Голодного накорми, жаждущего напои водою;
И кто сидел, чьи глаза горели,
Пусть на еду твою поглядит,
Пусть проглотит, возьмет, пусть возликует».

Как вы видите, все очень просто. Накорми голодного, одень нагого. То же самое мы встречаем в знаменитых словах Христа, когда Он говорит о Страшном Суде [Мф. 25:31-46]. Все оказывается крайне просто. Ритуал ритуалом, но если хочешь, чтобы Бог был с тобой — помогай слабому, убогому, голодному, нищему. Это древняя, как сам человек, истина. Когда человек живет для себя, он губит себя. Когда же человек живет для других, он, казалось бы, только теряет, а на самом деле – только приобретает. И это и есть главное лекарство, главное оружие в борьбе со злом.

И, наконец:

«Открыты тебе врата мира и жизни;
Обернись и вступи в них, выйди!
Да будешь благополучен!»

4. «Владыку мудрости хочу я восславить…». Средневавилонская поэма о невинном страдальце

Еще один, очень информативный, текст – это средневавилонская (ок. XIII в. до Р.Х.) поэма о невинном страдальце, называемая по первым строкам «Владыку мудрости хочу я восславить…». Это большое произведение, записанное на четырех таблицах. Поэма была очень популярна, она сохранилась во многих (около тридцати) списках, происходящих из многих городов – Вавилона, Сиппара, Ашшура, Ниневии. В библиотеке Ашшурбанапала сохранился более поздний ассирийский комментарий к поэме, который сообщает, что Мардук избавил страдальца от болезней и рабства. Спасенный, вместе с другими жителями Вавилона, принимает участие в торжествах по поводу своего выздоровления.

Я прочту небольшой фрагмент. Здесь все звучит от первого лица, то есть это рассказ самого страдальца. И мы знаем имя этого страдальца, оно сообщается в одном из кусочков поэмы — Лудлул Бел Немек.

В.К. Шилейко перевел четыре строчки из первой таблицы и довольно большой кусок из второй таблицы. В.К. Афанасьева перевела только вторую таблицу, которая вся посвящена горестным восклицаниям. А первая, третья и четвертая таблицы содержат восхваления Бога. Но этого как раз в русском переводе нет. Найдите этот текст в ANET (с. 596-600) и прочтите его целиком, а я сейчас прочту вам некоторые кусочки. Начало поэмы, в том числе ее первая строка: «Владыку мудрости хочу я восславить…», происходит из библиотеки Ашшурбанапала.

Итак, таблица I:

«Владыку мудрости хочу я восславить, премудрого Бога!
Хранящего ночь и дающего день,
Мардука, владыку мудрости, премудрого Бога!
Хранящего ночь и дающего день.
Его гнев окружает Его, как бурный ветер,
Но веяние милости Его прекрасно, как утреннее дуновение,
Гневу Его нет преграды, ярость Его - всё сметающий потоп.
Но сердце Его милостиво, а ум Его склонен к прощению.
Тот, руки Которого превыше небес,
Милующей рукой Своей поддерживает Он умирающего.
Мардук, руки Которого превыше небес,
Милостивой рукой Своей поддерживает Он умирающего…»

Вот такое видение Бога! С одной стороны, это Мардук - фактически единственный Бог, Бог-Творец, Бог-Создатель, по вавилонским представлениям. Это тот, кто, как вы помните, рассек Тиамат, Кто создал небо и землю. Именно к Нему, а не к ангелу-хранителю, взывает страдалец как к своему Богу. И Он, как вы видите, и строг, и милостив. Он может гневаться, но может и проявлять невероятное милосердие. Его рука, которая творит небо и землю, одновременно поддерживает умирающего, которым, собственно говоря, и был этот бедный человек.

«Воин Энлиль (или «воин Энлиля», т.е. Нинурта)…
Мой Бог покинул меня и не виден он боле.
Моя Богиня (это, конечно, Инанна-Иштар) отвергла меня и удалилась.
Благостный дух, всегда бывший рядом со мной, ушел он,
Мой дух-защитник отлетел и ищет кого-то иного,
Мое достоинство отошло от меня и благоволение людское ко мне исчезло.
Ужасные знаменья знаменуются мне,
Изгнан я из дома своего и брожу в пустыне…»

Далее идет замечательный текст из фрагмента К. 9392 (см. ANET, p. 596-597).

А вот II таблица, она переведена на русский язык:

Я не буду читать весь текст, он очень большой, но смысл его в том, что человек бесконечно несчастен, он оставлен Богом, оставлен людьми. Там, например, есть такие слова:

Вы видите, что здесь прекрасно описана тяжкая болезнь, и, может быть, опытный врач даже объяснит, что это такое – холера, тиф – я не знаю.

Это текст, который любят переводить на русский язык. Потому что это абсолютный пессимизм, а мы, русские люди, склонны к такому пессимизму. Нас хлебом не корми — читай эту таблицу, но за ней следом идут две других, не надо это забывать! Но они не переводятся…

В этом тексте очень важно, что страдалец - знатный человек. Если вся страна восклицает: «Погиб он, горе!», то ясно, что это не какой-нибудь погонщик скота или лесоруб, а важный вельможа, царский министр или военачальник, судья, жрец, известный на всю страну. И вот, он в таком состоянии, и никто ничего не может сделать!

В третьей таблице рассказывается о начале исцеления, которое подает страдальцу Мардук. Оно дано очень тонко, страдалец еще не верит, что уже не так плохо. Еще плохо, еще руки, ноги, как плети, но уже потихоньку начинается процесс выздоровления. Психологически это блестяще показано. Но там есть большие потери текста, поэтому о многом мы можем только догадываться.

А четвертая таблица — это просто гимн, восторг от исцеления.

«Господь поддержал меня,
Господь поставил меня на стопы мои,
Господь вернул здоровье мне.
Он извлек меня из ямы,
Он избавил меня от разрушения,
Он спас меня из реки Хубура,
Он взял руку мою».

Хубур — это и реальная река, которая течет по Месопотамии, и, одновременно, это река, которая, по вавилонским представлениям, отделяет царство умерших от земного мира. И через этот подземный Хубур-Стикс, как и в греческом мифе, перевозит перевозчик. То есть страдалец уже был на берегу реки смерти, месопотамского Стикса, но Бог избавил его.

Вы понимаете, что Сарпанит, «отблеск серебра» — это Инанна, Иштар. «Мардук может даровать жизнь даже тому, кто уже в могиле. Сарпанит знает, как спасти от тления» - эти слова очень важны. Они говорят о том, что речь идет не только об умирающем, но и об умершем. Тление, могила — это уже когда человек умер. То есть здесь есть намек, пусть очень слабый, и я знаю, что многие ассириологи со мной не согласятся, но это намек на воскресение умерших.

Так же, как уже смердящего четырехдневного Лазаря вывел Господь из склепа и, тем самым, избавил его от дальнейшего тления, так может сделать и Мардук.

Вот таким замечательным гимном кончается этот средневавилонский текст.

5. «Вавилонская теодицея»

И, наконец, обратимся к «Вавилонской теодицее». Этот текст был записан в XI веке до Р.Х. и дошел до нас в целом ряде списков. Поэма состоит из 27 одиннадцатистрочных строф. Каждая строка в строфе начинается с одного и того же клинописного знака, а все вместе они образуют акростих: "Я - Эсагил-кини-уббиб, заклинатель, чтущий Бога и царя". То есть мы узнаем имя автора и героя, который пострадал и, по всей видимости, был избавлен от страданий.

Здесь очень интересное построение. Нам доступно одиннадцать копий этой поэмы. Смысл её такой, что страдалец ловит какого-то своего друга, останавливает его и спрашивает о причине своих страданий. А друг говорит, что ты страдаешь, потому что ты грешник. То есть этот текст в значительной степени похож на беседу Иова с его друзьями (рис. 10). Я не буду целиком читать этот большой текст, вы сами его можете легко найти в интернете и прочесть – он есть в русском переводе, выполненном Игорем Сергеевичем Клочковым (URL: http://skazanie.info/vavilonskaja-teoditseja). Я приведу лишь некоторые примеры.

Страдалец:

«Мудрый ... постой, я хочу сказать тебе
. . . . . . . . . я хочу поведать тебе,
. . . . . . . . . . . . . . тебе.
Слуга твой страждущий - постоянно хочу прославлять
Где мудрец, что был бы подобен тебе?
Где ученый, что сравнился б с тобою?
Где же советчик? - хочу рассказать свое горе:
Конченный я человек: настигло меня страданье.
Младшим я был в семье,- и судьбою отец похищен;
Мать, что меня родила, обратилась к Стране без возврата ,
Отец и родительница моя оставили меня без защиты.

Друг:

Друг мой почтенный, что сказал ты - печально.
Милый мой, помыслы ты на зло направил,
Ум твой высокий рассудку глупца уподобил.
Облик твой светлый мрачным сделал.
Да, оставляют нас наши отцы,- уходят дорогой смерти,-
"Реку Хубур переходят",- как говорят издревле.
Видел ведь ты всех людей многочисленных вместе:
... первенец слабый,- не ... одарил его;
Лоснится богач,- кто его осчастливил? -
Служащий Богу - в делах удачлив,
Чтущий Богиню - копит богатства».

И дальше страдалец все время говорит, что ему плохо, а друг все время отвечает, что, мол, ты сам виноват. Затем страдалец переходит на обобщение, и даже говорит, что он, может быть, станет преступником, бандитом. Нечто подобное есть еще в одном тексте, я не буду вам его сейчас читать, вы можете тоже найти его сами – он называется «Пессимистический диалог» или, по первым словам, «Раб, повинуйся мне!» (URL: http://www.vekperevoda.com/1930/vyakobson.htm). Это диалог человека со своим рабом, где человек предполагает разные свои действия, а раб соглашается с ним, но потом говорит, что, делая так, ты ничего хорошего не достигнешь.

Так вот, наш страдалец говорит:

«Дом хочу бросить ... Имущества да не возжелаю ...
Жертвы Богу презрю, попру Божьи меры.
Бычка зарежу, ... пища.
Тропой пойду, в даль заберусь я;
Запруду открою, пущу наводненье.
Точно вор, по широкой степи скитаться стану.
В дом за домом буду входить, утолю голод (то есть стану воровать).Буду голодным бродить, буду по улицам рыскать.
Точно убогий, внутрь войду ...
Далеко благо ...»

Далее, видимо, друг что-то сказал, но этого текста не сохранилось. А дальше страдалец говорит:

«Все ... обратились люди:
В жалкое рубище одет царевич,
В роскошный наряд облачен сын бедняка и голодранца.(вспоминается египетский текст «Речения Ипувера»)
Кто солод стерег - золотом владеет (солод – это полуфабрикат, использующийся для изготовления пива),Кто мерой червонное мерил - тяжкую ношу таскает.
Кто ел одну зелень - пожирает обед вельможи,
А сыну почтенного и богатого дикий плод- пропитанье!
Рухнул богач; далеко ...»

А друг возражает:

«Мыслям искусным твоим ты заблудиться позволил.
... изгнал ты мудрость.
Разумное ты презрел, установленное опоганил.
Кто ритуалы свершает - от тяжких трудов избавлен.
... сделался важным,
... имя ему ученый:
Голову держит высоко, имеет то, что желает.
Следуй стезею Бога, храни его обряды».

И дальше диалог страдальца и друга продолжается, и в конце страдалец говорит, что

«Был я послушен, учен, богомолен,
Но помощи и поддержки ни на мгновенье не видел.
Городскую площадь прохожу незаметно;
Тиха моя речь, негромок голос.
Головы не подъемлю, в землю смотрю я:
Точно раб, не молюсь я в собрании равных.
Боги, что бросили меня, да подадут мне помощь.
Богиня, что бежала, да возымеет милость.
Пастырь, солнце людей, как Бог, да упасет человеков!»

Вы видите, что кончается все призывом к Богу, чтобы состояние человека исправилось.

И, видя эти очень популярные в Шумере и Вавилоне поэмы, мы понимаем, что перед шумерийцами и вавилонянами стояла большая проблема. Почему благочестивый человек страдает? И, соответственно, почему неблагочестивый не страдает? На этот вопрос отвечали в том смысле, что у тебя есть грехи, только ты их не видишь. И Бог должен помочь тебе открыть твои грехи. И если ты страдаешь, то страдаешь потому, что Бог тебя испытывает. Он ждет от тебя раскаяния. Он ждет от тебя просьбы о помощи. Он ждет, что ты обратишься к Нему как к своему Богу. Он ждет, что ты Его не будешь забывать. И тогда у тебя будет благо.

В «Вавилонской теодицее», в частности, говорится, что благочестивый человек может быть небогатым, но он всегда будет в достатке, у него всегда будет кусок хлеба и кров над головой (ср. Пс. 36:25). То есть дается установка, что в этой жизни надо не забывать о Боге, прославлять Бога и не унывать, когда тебя настигают даже тяжкие болезни. Нужно молиться, и тогда Бог поможет тебе. Вы помните, что библейская книга Иова построена на этом же сюжете. Только там вскрыта сама подоплека страданий Иова.

Но перед нами стоит следующий вопрос: насколько финальны эти страдания? Есть ли за ними еще какая-то потусторонняя жизнь? И что это за жизнь? Состоит ли она тоже из страданий и наслаждений? Вопрос этот не банален. И сейчас мы переходим к месопотамской эсхатологии.

6. Погребальные практики Месопотамии

Вы помните, что для Египта тот мир – это почти всегда (за исключением «Песни арфиста») мир Блага. Благой человек обретает в том мире исключительное благо и, в конечном счете, соединяется со своим Ка и становится частью Бога.

В Месопотамии мы не найдем столь разработанной идеи обожения, теозиса. Скорее, мы встретим с самого раннего времени довольно мрачные описания подземного мира, который называется «Страной без возврата». Большой знаток и переводчик месопотамской литературы С. Лэнгдон в статье в Энциклопедии религии и этики (Encyclopaedia of Religion and Ethics: 13 Vols. / Ed. by J. Hastings. Edinburgh: T. & T. Clark; New York: C. Scribner's Sons, 1908-1926) писал, что, в отличие от египтян, жители Шумера и Аккада представляли тот мир существенно худшим, чем этот (Vol. IV, p. 444) – к этой теме мы сейчас вернемся.

Действительно, ничего подобного огромным египетским некрополям, где в гробницах хоронили умерших, (что постепенно в Древнем Египте стало почти общей практикой, в Месопотамии не было. Захоронения часто располагались под домами, практиковалось трупоположение прямое или скорченное и кремация, которая была немыслима в Египте. После кремации останки собирались в кувшин, в древности - для пива, а позднее - для воды. Это неслучайное уточнение. Дело в том, что пиво – это еще наследие неолита, потому что оно изготавливается из зерна, прорастающего и побеждающего смерть. Вода - это уже философская рефлексия, видимо, письменного периода. Вы помните египетский Нун, Инобытие. И, помещая останки умершего в кувшин для пива или воды, обитатели Междуречья выражали свою веру в то, что умерший уходит в мир прорастания к новой жизни (как зерно) или же в мир Инобытия (символика воды). Это, по сути, одно и то же, лишь методы разные. Таковы две традиции – дописьменного и письменного периодов.

В Ниппуре кремационные урны найдены уже в слоях IV тысячелетия. В Лагаше раскопаны два обширных кремационных некрополя, Сургул и Эль-Хибба. Кремация совершалась здесь своеобразным способом. Тело клали на кирпичный постамент, обмазывали слоем мягкой глины и после этого обкладывали горючим материалом и сжигали. После этого делали отверстие и, если тело полностью сгорало, то зола через это отверстие высыпалась, и сохранялась только, если угодно, маска всего тела умершего человека, уже превратившаяся в камень, в обожженный кирпич. А если кремация целиком не происходила, то хоронили именно эту, превратившуюся в кирпич, оболочку, в которой было тело. Об этом подробно говорит С. Лэнгдон по результатам раскопок в Шумере. Рядом клали вещи, пищу, сосуды для жидкостей. Использовали фамильные склепы до самого конца месопотамской цивилизации.

В этих фамильных склепах, в которые полагали новые тела, обычно горела неугасимая лампада. Но, в отличие от Египта, где, как вы помните, погребали в ковчегах, в Месопотамии ковчеги использовались нечасто. И, главное, в гробницах нет никаких заупокойных текстов. Гробницы могут быть очень богатыми, как гробницы III династии Ура, или совсем бедными – но текстов ни там, ни там нет. В лучшем случае, в Ассирии помещались тексты от имени детей, обычно царей, о своих усопших родителях, где сообщалось, как они о них заботились и как они их похоронили. Но записей заупокойного ритуала нет. В этом смысле Египет совершенно уникален. Это не значит, что в Месопотамии этого ритуала не было, но, очевидно, он был другим. Потому что египетский заупокойный ритуал — вспомним Тексты Пирамид – четко корреспондирует с отношением египтян к умершему телу, и это отношение было исключительно заботливым. Египтяне стремились сохранить тело, а в Месопотамии этого стремления не было.

7. Описания подземного мира

Самый ранний из дошедших до нас текстов, где описывается подземный мир, Страна без возврата, это «Гильгамеш, Энкиду и подземный мир», переведенный В.К. Афанасьевой (От начала начал, с. 214-226). Это довольно большой текст, я буду читать его с пропусками. В нем очень много ритуальных моментов, которые мы должны учитывать. Фабула здесь такая: Энкиду, друг Гильгамеша, спускается в подземный мир, и Гильгамеш дает ему наставления, как себя вести в подземном мире и что он там увидит.

«Если ныне ты в подземный мир спустишься,
Совет тебе дам, прими совет мой,
К словам, что я тебе скажу, обрати свой разум!
В одежду светлую не облачайся -
Они тебя примут за странника-духа.
Свежим жертвенным маслом не натирайся -
На его ароматы они вкруг тебя соберутся.
Копья в Кур брать ты не должен (Кур – изначально это гора, потом большая гора, потому что сам Шумер - плоская равнина, значит, горы - это другие страны. А потом это слово стало использоваться для обозначения Страны без возврата, той далекой Страны, куда уходят умершие)
Копьем убитые вкруг тебя соберутся.
Кизиловый жезл не бери в свою руку -
Духи мертвых тебя непременно схватят.
Обуви не надевай на ноги -
Не сотвори шума в подземном мире.
Не целуй жены своей любимой,
Не бей жены, тобой нелюбимой (имеется в виду - умершей),
Не целуй дитя свое любимое,
Не бей свое дитя нелюбимое, -
Вопли мира подземного тебя схватят.
У той, что лежит, у той, что лежит,
У матери бога Ниназу, у той, что лежит,
Ее бедра прекрасные не покрыты одеждой,
Ее светлая грудь льном не прикрыта.
Ее голос как чистая медь звенит.
Волосы треплет, словно солому, она».

Все эти ритуальные моменты, которые мы здесь видим, очень важны. Первое – это то, что мертвые в принципе враждебны человеку, и поэтому нельзя привлекать к себе их внимание. Второй, очень важный, момент – в том мире ты не должен обращаться ни к любимой жене, ни к любимому ребенку (и к нелюбимому - тоже).

И еще один момент – это описание Эрешкигаль. Вы видите, она описывается как некая обнаженная, даже, в некотором смысле, соблазнительная, женщина. С одной стороны, она постоянно в муках рождения. Она рождает, как Мать-Сыра Земля, в другой мир. С другой стороны, она привлекает к себе, чтобы с ней соединиться. Потому что нисхождение в могилу - это не только вхождение в нее как в утробу Матери-Земли, но и брачное соединение со смертью. Тот, кто соединился со смертью в брачном соединении (мы недавно читали повесть «О Нергале и Эрешкигаль», где Нергал и Эрешкигаль становятся мужем и женой), кто, тем самым, стал супругом Эрешкигаль, тот становится обитателем мира мертвых. Поэтому, как бы соблазнительна она ни была, ты не соблазняйся, подобно Нергалу.

А дальше Гильгамеш расспрашивает Энкиду, что он там видел.

"Законы подземного мира видел?"
"Да не скажу тебе, друг мой, да не скажу!
Если скажу тебе о подземного мира законах,
Ты сядешь, рыдая". —"Пусть я сяду, рыдая".
"Тело мое, к которому ты прикасался,
свое радовал сердце,
Словно старую тряпку, заполнили черви,
Словно расщелина, забито прахом".
"О, горе!" — вскричал он и сел на землю.»
(Вы видите, что в этом древнейшем шумерском тексте описание подземного мира очень печальное).
"Того, у кого один сын, ты видел?"
"Да, видел".
(То есть того умершего, у которого остался на земле один сын).
"Каково ему там?"
"Он тот, кто перед колышком, в стену вбитым, горько рыдает".
"Того, у кого два сына, видел?"
"Да, видел".
"Он тот, кто на двух кирпичах сидит, хлеб вкушает" (то есть уже лучше).
"Того, у кого три сына, ты видел? "
"Он подобен тому, кто пьет воду в степи из бурдюка,
Слабеньким отроком принесенного" (то есть воду он пьет, но воды мало – отрок, приносящий ее, слабый).
"Того, у кого четыре сына, ты видел?"
"Подобно тому, кто запряг четырех ослов, веселится сердцем".
" Того, у кого пять сыновей, ты видел?"
"Словно добрый писец, чья рука искусна,
кто во дворец вступает смело".
" Того, у кого шесть сыновей, ты видел?"
"Подобно доброму землепашцу, он весел сердцем".
" Того, у кого семь сыновей, ты видел?"
"Словно друг богов, сидит в кресле,
музыкой танцев наслаждается".

Вы видите, что чем больше сыновей, тем лучше участь. Такое представление сохранилось до сих пор у многих неписьменных народов. Почему? Да потому, что человек исполнил свою миссию. Он дал жизнь многим людям. А они ему будут приносить заупокойные жертвы. Но главное, что он исполнил свою миссию на земле, поэтому его жизнь хорошая. Поэтому иметь семь, восемь сыновей — это то, что надо.

А что же ожидает того, у кого вообще нет наследника?

"Хлеб, кирпичу, разбитому ветром, подобный, он ест".

В общем, и жена нерожавшая, и отрок юный, который еще не имел жены, и девушка, не имевшая мужа — им плохо там, они рыдают. Но хорошо там мертворожденным младенцам, выкидышам.

"Моих младенцев мертворожденных,
Кто себя не знает, видел?"
(то есть они вышли из лона матери мертвыми, поэтому сами себя не осознали).
"Да, видел".
"Каково им там?"
"Вкруг столов из злата и серебра,
Где мед и прекрасные сливки, резвятся".

И дальше многое другое, вы все это прочтете. Но важно, что тот мир плох, тот мир страшен. В конце он спрашивает:

"Шумерийцев, аккадцев ты видел?"
"Да, видел".
"Каково им там?"
"Воду лживых мест, воду темную они пьют…"
"Отца моего, мать мою… ты видел?"
"Да, видел".
"Каково им там?"
"…они пьют…

Дальше текст, к сожалению, прерывается. Но, в любом случае, это печальное описание. Счастье за гробом испытывают лишь те, у кого много сыновей, и мертворожденные младенцы.

8. Посмертная судьба человека

В 1919 году Лэнгдон опубликовал табличку, найденную им в хранилище Пенсильванского Университета, из их раскопок Ниппура, содержащую довольно интересный текст о схождении Ур-Намму в Кур. Ур-Намму, как вы помните, был первым царем III династии Ура, то есть славным правителем. Он сходит в подземный мир и приносит жертвы и дары семи подземным богам, затем каким-то двум непонятным богам-писцам (я думаю, что это что-то подобное египетскому Тхоту), чтобы заручиться их поддержкой. Потом он подходит к Гильгамешу – судье Кура.

Но если есть судья, значит, есть и суд. Значит, в Стране без возврата имеет значение не только арифметическое количество сыновей, но еще и поступки. И Гильгамеш ему объясняет законы подземного мира и правила Кура. И первые дни все в порядке, потому что ему, как усопшему царю, приносят жертвы на земле. Но он начинает страшно скорбеть о земле живых, о том, что не достроил стены своего города, что не может больше принимать участие в народном собрании, что не может больше обнять свою жену, посадить на колени своего ребенка, поласкать его. И он начинает томиться этим, и вся вторая часть текста - это плач по жизни, плач по этому миру. В Египте такого очень мало, а в Месопотамии это очень распространено.

Как вы помните, в Египте очень сложное понимание того, что мы называем «душой». Это категория Ба. Ба – это божественная энергия, центрованная человеческой волей, то есть за этим стоит сложнейшее богословие. В Месопотамии же душа понимается примерно в том же смысле, что и у нас. У нас - что такое душа? Душа - это дыхание. То, что дышит, дуновение ветра. И то же самое в Шумере. Душа – это зид, «дуновение ветра». А, по-аккадски, душа – это напишту, дыхание (и этим же словом обозначаются горло и органы дыхания).

Смерть, по-шумерски, это диг – «уводить, уносить». В Аккаде для обозначения смерти используется масса метафор: или шу иктур шу – «его Бог забрал его»; ана шимати ша иллику – «она ушла к своей судьбе». «Его ночная судьба нашла на него», - часто говорится в Ассирии об умерших, особенно об умерших врагах.

Лэнгдон в «Энциклопедии религии и этики» приводит вавилонскую притчу о смерти:

«Разве строим мы дом навсегда? Налагаем навсегда печати?
Разве навсегда разделяют имущество братья?
И тот, кого ты ненавидишь, разве навсегда он?
И разве навсегда поднимается вода в реке?
… Спящий, умерший, где простерты они?
В смерти не сохраняют они образов своих
Когда духи галу (это духи, уводящие умерших) и стражи приветствуют их,
собираются Ануннаки, великие боги.
Создательница судьбы их Мамми свидетельствует о достоинстве их.
И смерть, и жизнь уготована,
Но час смерти неведом людям» (ERE IV, p. 444).

В этом элегическом фрагменте очень важны строки, говорящие, что Мамми присутствует при рождении человека в её имени Бау — «повивальная бабка». Она слепила первых людей из глины, и она же присутствует при рождении каждого человека и дает ему судьбу, дает ему определенное задание. Египтянин сказал бы, что это похоже на категорию Ка. И после смерти Мамми вместе с Ануннаками судит человека – по всей видимости, за то, насколько он осуществил или не осуществил свою судьбу.

Ежемесячно в Месопотамии проходили дни поминовения всех умерших. Каждый месяц священники творили заупокойную службу. Люди приносили пищу. Это называлось ки ан аг – «общая трапеза», по-шумерски - ки сиг, «преломление хлеба». Четвертый месяц, который как раз падал на солнцеворот, на декабрь-январь, назывался кисиг ниназу (Ниназу – бог нижнего мира).

Сохранилось письмо одного из царей I вавилонской династии, Аммидитана, некоему Шумма или сыну Идин-Мардука о жертвах кисигга в месяце Ненениг (видимо, это какой-то его казначей или хранитель запасов): «Как только прочтешь письмо это, да выдаст интендант твой 30 коров и 60 ка масла коровьего и доставит в Вавилон. Пока не завершится кисигга, да поставляет он молоко». То есть эти жертвы должны быть принесены умершим.

Жрец из Харрана (город в северной Месопотамии) перечисляет жертвы и курения мертвым. Курения мертвым тоже очень важны. Оплакивание умерших – это норма. Есть плакальщицы, но и царь-воин Гильгамеш оплакивает Энкиду. И вообще плакать над умершим считается правильным и нормальным делом. А вот бальзамирования умерших нет. Очень редко применялось кедровое масло, но это явно египетский обычай, своего рода - дань моде.

В Месопотамии отношение к телу было в принципе другим. Душа умершего именуется гидим, гиг-дим («создание тьмы»). Идим - это «слабый, несчастный», то есть это не всесильные аху, а слабые, несчастные души умерших. Но они, души умерших, сохраняют силу творить добро и зло (так же, как в Египте). То есть они могут приходить в этот мир, могут помогать своим потомкам, а могут и вредить. И от вредоносных душ умерших есть заклинание.

И призывание и молитвы добрым духам предков — это тоже обычная норма в Месопотамии. Если для Шумера подземный мир — это Кур, то в Аккаде это Араллу, «тот свет».

Я прочту небольшой фрагмент «Эпоса о Гильгамеше» в переводе И.М. Дьяконова, где говорится о том, что такое смерть (это таблица VII). Энкиду рассказывает Гильгамешу о том, как к нему подходит демон смерти Намтар. Он видит человека — «лицо его мрачно,
Птице бури он лицом подобен,
Его крылья — орлиные крылья, его когти — орлиные когти,
За власы он схватил, меня одолел он,
Я его ударил – как скакалка он скачет,
Он меня ударил – исцелил мою рану,
Но, как тур, на меня наступил он,
Сжал, как тисками, все мое тело.
…
Он ко мне прикоснулся, превратил меня в птаху,
Крылья, как птичьи, надел мне на плечи:
Взглянул и увел меня в дом мрака, жилище Иркаллы,
В дом, откуда вошедший никогда не выходит (то есть в дом без возврата),
В путь, по которому не выйти обратно,
В дом, где живущие лишаются света,
Где их пища — прах и еда их — глина,
А одеты, как птицы, - одеждою крыльев,
И света не видят, но во тьме обитают,
А засовы и двери покрыты пылью!
В Доме праха, куда вступил я,
Видел я царей, венец сложивших,
Видел государей венценосных, что в прежнее время владели землею, —
Они - образ Ану и Энлиля
(вы помните, что царь - это образ Божий),
им ставят жареное мясо,
Печеное ставят, холодным поят — водою из меха.
В Доме праха, куда вступил я,
Живут святитель и служка, живут жрец и одержимый,
священники богов великих…»

Далее он видит Эрешкигаль, перед которой читают таблицу судеб:

«Подняла лицо, меня увидала:
"Смерть уже взяла того человека!"»

Дальше большой пропуск в тексте.

Вы видите, что в этом ранневавилонском тексте еще меньше хорошего, чем в шумерском. Даже сыновья особо не помогают. Царям, как образам Бога, еще ставят жареное мясо. Но, согласитесь, что это очень отличается от описаний восхождения какого-нибудь египетского Пепи на небо, описаний его полного обожения, вхождения в отверстые небесные врата. Ничего подобного здесь нет.

А вот еще один текст – о сошествии богини Иштар в преисподнюю (ANET, p. 106-109):

«В страну, из которой нет возврата,
В царство Эрешкигаль Иштар, дочь Сина, обратила ухо своё.
В тёмный дом, в жилище Иркалла (т.е. Нергала),
В дом, который никто не покинул, войдя в него.
По дороге, которая не ведет назад.
В дом, где входы не пропускают свет,
Где пыль – пища, еда – глина.
Где не видят света, пребывают во тьме,
Где одеты как птицы, с крыльями вместо одежды,
Где лежит пыль на вратах и засовах и где разлита тишина… (1-11).

Но, кроме этого Араллу, Кура, есть еще и остров блаженных, Дильмун, куда был помещен спасшийся от потопа Зиусудра.

«Ан и Энлиль Зиусудре с мягкостью…
Кто дал ему жизнь подобную Богу…
К жизни вечной, подобной Богу, его избрали.
Тогда они Зиусудру царя, всей твари, семени человеческого носителя (потому что от него пошло послепотопное человечество),
в страну перехода, в страну Дильмун,
там где Уту встает, поселили».

Как вы видите, кроме Страны без возврата, есть еще Страна Перехода, Восточная страна, где встает Уту, солнце. И, таким образом, есть альтернатива. Кроме этого ужаса, кошмара, когда тебе, в лучшем случае, дают воду и какую-то жертвенную пищу, есть и другой мир. Тексты, говорящие об этом, найдены в Эламе, и их вы не найдете в ANET – это - малоизвестные тексты. Но, слава Богу, они переведены на русский язык В.К. Шилейко (Ассиро-вавилонский эпос. Переводы с шумерского и аккадского языков В.К. Шилейко. СПб.: Наука, 2007. С. 351-352). Это погребальные таблетки из Суз, датируемые I тысячелетием до Р.Х. Сузы – это столица Элама.

В этих табличках из гробниц говорится о том, что даже в мире мертвых есть надежда. (Сами эламские таблички, возможно, это рецепция египетских практик заупокойных текстов)

То есть умершие получают приговор соответственно своей жизни.

Еще один текст:

Это - пожелание умершему.

И еще:

Здесь и надежда, и молитва, и констатация печали и трагичности.

В Месопотамии мы видим много подобных метафор, образов – как бы колеблющихся, находящихся на распутье.

Вот, например, шумерская поэма на освящение мотыги:

«Владыка, чтобы создать то, что полезно
Владыка, чьи решения непреложны,
Энлиль, приносящий зерна «полей» с земли,
Решил отделить небеса от земли,
Решил отделить землю от небес» (С.Н. Крамер. История начинается в Шумере. С. 97).

Если задуматься, это очень странные слова. Зачем приносить зерна полей с земли? Зерна кладутся в землю, чтобы они дали всходы. Если мы возьмем зерна полей с земли, то тогда, как вы понимаете, ничего не вырастет. То есть речь идет, видимо, не о зернах пшеницы или ячменя. Речь идет о людях. Здесь мы встречаем древний неолитический образ человека, который похоронен, положен в землю, и вот, он может подняться к Энлилю. Энлиль может забрать его к себе! То есть божественная участь не вовсе отсутствует у человека.

И мы должны еще раз вспомнить совет Торкильда Якобсена: «Метафоры, являясь единственным способом передачи опыта, связанного с восприятием божественного (нуминозного), занимают центральное место в религиозном учении и мышлении. Именно они связывают между собой прямой и опосредованный опыт, они соединяют основателей религии и религиозных вождей с их последователями; они же скрепляют верующих узами взаимопонимания. Наконец, только посредством этих метафор религиозное содержание и его формы могут передаваться из поколения в поколение» (Т. Якобсен. Сокровища тьмы. М.: «Восточная литература», 1995. С. 11).

Зерно является именно такой метафорой, и этот образ говорит о том, что жители Месопотамии надеялись, верили в то, что как-то все-таки удастся прорасти этому зерну. Один ассирийский царь – я уже говорил, что цари часто писали в гробницах обращения к своим умершим предкам — пишет: «Соорудил я ковчег, место отдохновения для него, прочным железом запечатал я крышку его, мощными заклинаниями обезопасил. Золотом и серебром снабдил я и всем, что необходимо для захоронения. Божественные изображения, которые любит он, соделал я, дабы видны они были пред Шамашем отцом моим, господином моим».

Характерно, что здесь использовано настоящее время: «изображения, которые любит он» (ша ирамму, вместо ша ираму – в прошедшем времени другое а и нет удвоения м). То есть умерший видит, умерший жив, и я делаю это для него.

Ашшурбанипал говорит об эламитах, что он будет преследовать их и после их гибели: «души их я лишаю отдохновения, отторгаю я их от жертвенной пищи и возлияний воды». То есть он не только погубит их здесь, не только убьет их, но он будет преследовать врагов и на том свете. Так что перед человеком открывается перспектива быть после смерти наказанным или, наоборот, быть возвеличенным.

В одном из шумерских текстов - сказании о царе Урука Лугальбанде и львиноголовом орле Анзуде, божественный орел говорит хитрому Лугальбанде, сумевшему втереться к нему в доверие: «Если ты Бог – одарю тебя Словом, другом моим навеки станешь! Если ты смертный – наделю Судьбою, да не встретишь в горах соперников, могучий герой, одаренный Анзудом» (В.К. Афанасьева. От начала начал. С. 195). То есть смертному вроде бы дается только эта жизнь, смертного он может одарить только в этой жизни. Жизнь же после смерти печальна. Но если ты Бог, говорит Орел, я одарю тебя Словом. Ты станешь божественным существом, ты будешь Богом навеки.

И человек безмерно хотел из человека стать Богом. Он безмерно хотел пойти не в Страну без возврата, не туда, где пища – глина, где всюду прах, мусор и пыль на засовах. Он хотел пойти в божественный сияющий мир. Он хотел, чтобы его одарили Словом, которое открывало бы ему небесный мир. Месопотамия рисует очень явно, очень подробно именно нижнюю, печальную перспективу, чего не делает Египет. И очень скупо говорит о перспективе небесной. Но эта перспектива, которой нет в ритуальных текстах, как в Египте, есть в самих священнодействиях. Она есть в том, чем жил человек, что было сутью месопотамской религии. И о том, как месопотамская религия преодолевала смерть и помогала человеку не пойти в Страну без возврата, о некоторых методах приобщения к божественному и небесному, я расскажу вам на следующей лекции.