1. Таинства «знающих»

Итак, дорогие друзья, на прошлой лекции мы с вами говорили о представлениях о смерти в Месопотамии. И эти представления, как вы помните, состояли в том, что загробный мир, Арали, – безрадостное место, где вместо воды – грязь, где вместо еды – глина, где души умерших влачат абсолютно несчастное существование. Подобным образом чувствуют себя души умерших в Аиде, безвидном мире греческой мифологии. Это совсем не тот радостный, лучезарный мир, который предлагает праведникам Египет. Поэтому в Месопотамии принято было приносить в жертву умершим еду и питьё, чтобы эти жертвы каким-то образом помогали умершим на том свете.

Но тогда, конечно, вся жизнь обитателей Месопотамии проходила бы под тягчайшим душевным гнетом, ведь после короткой и тяжелой земной жизни их ожидала бы совсем уж печальная участь в загробном мире. С другой стороны, если бы все обстояло именно так, а многие ученые считают, что так оно и было на самом деле, то жители Месопотамии могли бы возмутиться против богов, которые их создали и на короткую тяжкую жизнь здесь, и на страдания там. Но духовная жизнь древней Месопотамии не свидетельствует ни о тяжелой депрессии народа, ни о протесте против несправедливости богов. Поэтому мы должны предположить, что все было не так просто, что жизнь была безрадостна для тех, кто не знал, не ведал и, соответственно, не старался осуществить некие принципы, спасающие, вводящие в какой-то другой мир. Повсюду – и в Египте, и в Греции, и, как мы сейчас увидим, в Месопотамии, знание этого пути называлось Таинствами. Это - тайный путь. Путь, не открываемый всякому, «узкий путь», который надо познать с помощью определенных усилий.

Мы знаем, что эти таинства назывались ниширту. Ниширту – это «сокровище», «тайное знание». Их называли и ниширту самиу иршитим, «тайное знание неба и земли». А знающий именовался муду, «тот, кто знает». С другой стороны, колофон текста К.7628 (К – это клинописные тексты) из Британского музея звучал как ла муду-у ла иммар – «Непосвященный, незнающий не должен читать этот текст». То есть только тот, кто посвящен, может узнавать эти истины. Много раз в месопотамских текстах мы встречаем эту формулу: «страх Божий препятствует разглашению тайны».

Месопотамия знает и категорию посвящения. Баруту – «посвящение», ибару – «посвященный в таинство». Вы уже помните повествование об Адапе, который сломал крыло Южному Ветру и был вознесен к престолу Ану. И ассирийский царь Ашшурбанапал, тот самый, который волею судеб сохранил для нас великолепную библиотеку, говорит о своем образовании так:

«Я изучил писания мудреца Адапы. Сокрытые тайны всех писаний, таблицы неба и земли я читал и изучал прилежно. В собрании учеников я занимался указами богов. Таинства (пиишту) неба я изучал под руководством мудрого господина священного помазания (видимо, это некое духовное лицо). Страшные тайны, которые не подлежат разглашению, я постигал».

Как мы видим, этот ассирийский царь – не тупой тиран, примитивный завоеватель мира, которым властвует алчность обладания; это мудрец. Причем он говорит об этом сам, он гордится тем, что постиг глубочайшие тайны неба и земли. И это постижение тайн неба и земли нужно не только для того, чтобы хорошо управлять, хотя, как мы узнаем, видимо, на следующей лекции, оно нужно и для этого тоже, но в первую очередь – для того, чтобы самому избегнуть смерти. Смысл великих тайн не в том, чтобы узнать, каково расстояние от Земли до Солнца, не в том, чтобы узнать, какой высоты горы и какой глубины море, и что такое число Пи, и так далее. Не об этом идет речь. Величайшая тайна – это то, как преодолеть смерть, как обрести божественную жизнь.

Из византийского «Хроникона» Синкеллия мы знаем писание Бероэса, вавилонского священника, который уже в эллинистическое время на греческом языке написал книгу «Халдеика», где рассказал об истории и вере своего народа. И в тех небольших фрагментах, которые дошли до нас, мы читаем, что во время царствования седьмого допотопного царя Эведорахоса, так он передает это имя на греческом языке, из Эритрейского моря вышел рыбочеловек Оаннес и открыл царю таинства. Эведорахос – это, очевидно, Атрахасис, теперь, изучив шумерский язык, мы это понимаем. Это имя прошло через несколько списков, и естественно, оно искажалось. А Оаннес – это никто иной как Эа или Энки, то есть, таинства эти – таинства Энки, и мы сейчас поймем, почему.

Другие фрагменты сочинения Бероэса объясняют, что откровения были сделаны первому, третьему, шестому и седьмому допотопным царям. И было написано: «И с этого времени ничего не было добавлено к этим указаниям». Также Бероэс пишет: «Крон повелел последнему, десятому допотопному царю начертать тайные тексты и поместить их в Сиппаре». Сиппар – один из городов Вавилонии, а начертать – означает начертать на камне. После потопа эти тексты были найдены и стали достоянием людей. А сами шумерские тексты говорят о том, что начало таинствам положил царь Сиппара Энмендуранки. Эти таинства передаются от отца к сыну, их тексты написаны на смеси шумерского и аккадского и крайне трудны для понимания. Эти книги – священное достояние богов, их не должен читать непосвященный.

Речь идет о разных текстах. В этот корпус таинственных текстов ниширту, тайного знания, включено огромное количество гаданий, которые любили в Вавилонии: гадание по звездам, гадание по внутренностям животных, гадание во время тех или иных жертвоприношений. Все это – тоже ниширту, все это – тоже тайное знание, потому что это тоже методы открытия воли богов. Но это, если угодно, внешний уровень тайны, а за ним лежит её внутренний уровень. Это не открытие воли богов в частности, а идея самого достижения победы над смертью. И в этом смысле жители Вавилонии сохранили для нас нечто даже большее, хотя и совсем по-другому, нежели в Египте.

В Египте мы действительно находим целые корпусы заупокойных текстов - «Тексты Пирамид» - которые, конечно, очень древние, это середина III тысячелетия. Но это, безусловно, тексты, проработанные той религиозной революцией, которая произошла в Египте, как мы предполагали, в конце IV – начале III тысячелетия до Рождества Христова. Эти тексты в целом уже понятны для нас, в них есть доступная нам логика, последовательность, хотя в них присутствуют и намеки, которые мы не можем расшифровать. А в Месопотамии подобной религиозной, именно религиозной революции не было. Социальная была, был переход к городской цивилизации, к письменному слову, а вот религиозной революции, как в Египте, не было. Там доисторическое втягивается в историю постепенно. И поэтому Месопотамия сохранила для нас, если угодно, более архаичную, но из-за этого и менее понятную традицию. Над ней уже полтора столетия, с 1870-х годов, бьются ученые, открывая всё новые и новые тексты.

2. Инанна и Думузи

Скажем, мы часто обращаемся к переводам Шилейко, и у него есть знаменитый текст «Схождение Инанны». Но он построил его на вавилонских источниках, и это действительно очень сложно, это смесь и шумерского, и аккадского. Этот текст один из самых, я бы сказал, труднопонимаемых во всем корпусе переводов Шилейко. Но с того времени ученые успели открыть огромное количество изначальных шумерских текстов и собрать их воедино. И постепенно картина если не прояснилась, то, по крайней мере, ее основные линии стали понятны.

Здесь мы должны, конечно, высказать огромную и особую благодарность англо-американскому ученому Стивену Герберту Лэнгдону, о котором я уже не раз говорил. Он был подданным Великобритании, но родился в Соединенных Штатах, в 1876-м году, а умер в 1937-м, работал и преподавал и в Колумбийском университете, и в Оксфорде, в Англии, и наконец, в знаменитом музее университета Пенсильвании, где позже работал Крамер, и в котором находится, может быть, самое уникальное собрание клинописных текстов, сравнимое разве что со Стамбульским музеем. Он издавал много книг, делал очень много переводов, и множество раз его гипотезы и предположения ученые пытались подвергать сомнению. Вы сами понимаете, что наш мир науки тем и живет, что следующее поколение подвергает сомнению предыдущее, но не всегда справедливо. На самом деле многие гипотезы Лэнгдона только подтверждаются современными текстами. Так что Лэнгдон остается одним из замечательных ассириологов первой половины XX века. И вот, в 9-м томе «Энциклопедии религии и этики», в статье «Вавилонские таинства», он пишет:

«Если вавилоняне имели какие-то религиозные мистерии, мы должны искать их в связи с празднованием смерти и воскресения Бога природы Таммуза. Нет сомнения, что службы справлялись во время празднеств в середине лета юному Богу плодородия, который умер и разыскивался рыдающей матерью и подругой, в сопровождении мистериальной пантомимы. Очень вероятно, что участники празднества несли изображение юного Бога, облаченного в какие-то священные одеяния, украшали его ладью цветами и снопами созревших колосьев и проводили ее по воде каналов и рек. Его погружение под воду символизировало его сведение демонами в Арали (подземный мир). Во время этого празднества мисты, возможно, избирали одну из жриц играть роль рыдающей матери Инанны (Иштар), тоскующей по отшедшему возлюбленному и, в конце концов, сходящей в Арали в поисках Таммуза»
[Encyclopaedia of Religion and Ethics. Ed. J. Hastings. IX, p.70].

Обратите внимание, что здесь постоянно обыгрывается идея того, что Инанна – и мать, что неверно, и возлюбленная, что верно, Таммуза. Но не все тут справедливо. Скажем, идея того, что Таммуз – бог природы, это, скорее всего, идея ошибочная, хотя она была повсеместна, и до сих пор учебники истории, и школьные, и университетские только об этом и пишут. Но это, по всей видимости, неправильно. А вот основное чувство – что если были мистерии, то это мистерии Инанны и Думузи, или Иштар и Таммуза, если говорить по-аккадски, это правильное ощущение. И как знаток очень многих текстов Лэнгдон в целом верно описал эту мистерию, о которой мы на самом деле почти ничего не знаем.

3. Царь Думузи

Постепенно узнавая все больше, мы видим, что в шумерский период, начиная со второго царя III династии Ура – Шульги, и вплоть до конца шумерских или квазишумерских династий Иссина и Ларсы, где при дворе старались говорить на шумерском, хотя в народе уже главенствовал, судя по всему, аморейский язык, то есть, в XXI-XVIII вв. до Р.Х., сам царь играл роль Думузи. Сейчас обнаружено довольно много текстов, которые это подтверждают, но об этом мы поговорим на следующей лекции. Однако само по себе таинство Инанны и Думузи бесконечно древнее III династии Ура. Оно уходит, как совершенно правильно предположил Торкильд Якобсен, другой великий ассириолог, в IV, и даже в V тысячелетие. То есть, уходит в дописьменный, в догородской период, когда шумеры только обосновались в Месопотамии, и мы не знаем, были ли эти таинства принесены шумерами со своей прародины, или же они обрели их здесь, у коренных семитских народов Междуречья. Хотя понятное на шумерском языке значение имён и Инанны (Царица Небесная), и Думузи (Истинный сын) указывает, что это – именно шумерские образы и с ними они уже пришли в Междуречье Тигра и Евфрата..

В любом случае, это очень древняя интуиция, очень древнее знание. Торкильд Якобсен, опять же, по всей видимости, ошибочно, настаивает на том, что первоначально это были совершенно светские тексты. Все то, что я вам буду сейчас читать, Торкильд Якобсен считает светскими текстами об отношениях просто мужчин и женщин, девушек и юношей, которые лишь постепенно оформились, может быть, в III тысячелетии, в священный брак, и именно о нем сейчас пойдет речь. А вот наш ученый, Вероника Афанасьева, здесь принципиально с ним не согласна и пишет о том, что эти тексты изначально были сакральными. Вся моя интуиция религиеведа подсказывает, что здесь права Вероника Афанасьева. Это изначально были религиозные тексты, которые, безусловно, могли использоваться и в светской жизни, как и сегодня на священническом жаргоне в светской жизни очень часто используются те или иные цитаты из Писания. В те же времена, когда вся жизнь была неразрывным континуумом мирского и священного – тем более. Но происхождение этих песен, без сомнения, религиозно.

Имя Думузи носят два древних царя. Один – допотопный царь, и один – царь Урука в царском списке. Кто такой Думузи? Ну, во-первых, этому имени предстоит огромная судьба, потому что Думузи в аккадском варианте – это Таммуз, в греческой передаче это Даозос, Даоннос, Дионис. А Дионис, как мы помним, это же и Осирис. То есть мы видим, что весь Передний Восток, все Восточное Средиземноморье сплетается с этим образом. Но только в Шумере, на шумерском языке, Думузи – значимое слово, и это предполагает, что все-таки данный образ принесен с прародины шумеров. Скорее всего, его перевод – «Истинный Сын». Я не хочу забегать далеко вперед, но мы должны вспомнить, что любимое самоименование Христа – «Сын Человеческий». И здесь есть что-то общее, потом мы это увидим. Думузи часто называют «Пастырь времен допотопных», «Рыбак из Куара». До сих пор на Переднем Востоке месяц летнего солнцеворота именуется Таммуз, что, опять же, неслучайно: именно в это летнее время происходила гибель Думузи и его оплакивание. Но об этом – чуть позже.

Наиболее ранние изображения, связанные с Думузи и Инанной – это изображения на вазе из Урука конца IV тысячелетия до Р.Х. Там изображена сцена, которую мы сейчас с вами будем разбирать в поэзии более поздней, потому что самая ранняя поэзия, которая до нас дошла, записана в конце III тысячелетия до Рождества Христова, а большей частью – в первой половине II тысячелетия на шумерском языке. Но она, конечно, была множество раз переписана и, видимо, это – записанный фольклор, записанное народное творчество. А наиболее древний памятник, на котором изображена сцена, как Думузи сватается к Инанне, и за ним слуги несут огромное количество даров, сейчас мы все это увидим, сейчас я вам буду читать, – это конец IV тысячелетия. С XXVI века имя Думузи уже точно присутствует, оно уже фиксировано хронологически, не в списке неких допотопных царей, которые прожили по тысяче лет, а в совершенно конкретных исторических именах.

Интересно, что древнее упоминание Думузи в его аккадской версии, Таммуз, сохранилось у Иезекииля. Если вы будете искать это место, то не забудьте: поскольку в греческой передаче имя Таммуз писали с буквы «Фета», «Тета», оно переведено как «Фаммус». Но это, безусловно, Таммуз. У Иезекииля в 8 главе написано:

«И привел меня (ангел) ко входу в ворота дома Господня, которые к северу, и вот, там сидят женщины, плачущие по Фаммузе, и сказал мне: видишь ли, сын человеческий? обратись, и еще увидишь большие мерзости (то есть, это мерзость). И ввел меня во внутренний двор дома Господня, и вот у дверей храма Господня, между притвором и жертвенником, около двадцати пяти мужей стоят спинами своими ко храму Господню, а лицами своими на восток, и кланяются на восток солнцу».
[Иез., 8:14 – 8:16]

Мы видим, что есть почитание, видим упадок иерусалимского храма, и это говорит о том, что в то время жители Иудейского царства фактически не были последователями Ветхого Завета, Танаха, а были обычными исповедователями таинств Думузи, Таммуза и Астарты-Иштар. То есть, их вера была такой же, как и на всем Переднем Востоке. Именно поэтому у Иезекииля это мерзость; это не просто какой-то плач по Таммузу, это вера, попытка осуществить свою заупокойную участь, это попытка спастись после смерти. Оттого женщины плачут по Таммузу, а мужи кланяются солнцу. И вы сейчас увидите, что солнце - Уту, играет очень большую роль в этой мистерии.

Много раз, так или иначе, концепция того, что эта традиция связана с плодородием, подвергалась критике: многие ученые говорили, что это царский культ. И это правда – например, М.М.Фриц на этом настаивал, но мы должны понять, что это позднее явление. И культ плодородия – это тоже внешняя оболочка. На самом деле не ради плодородия свершался культ Астарты и Таммуза, Инанны и Думузи, а плодородие было побочным свидетельством и, если угодно, знаменьем главной надежды участников этого культа – надежды на посмертное спасение. Плач по Таммузу, которого обитатели Харрана, сабии, именуют Та'уз, сохранялся и исполнялся до X века после Рождества Христова. По крайней мере, в X веке эти плачи были записаны на арабском языке. И сами сабии Харрана, уже христиане, соединяли его с Георгием Победоносцем.

4. Образ Думузи

Примечательно, что в Шумере мы встречаем два круга памятников, связанных с таинствами Инанны и Думузи, и сейчас мы с вами будем их рассматривать. Это, во-первых, памятники сватовства и брака Думузи и Инанны, а во-вторых – плачи по Думузи. И вот, в Шумере присутствуют оба этих круга текстов, а после старовавилонской династии, после середины II тысячелетия, сохраняется актуальной только вторая часть – только плачи, а брак отступает. Но это не означает, что он исчезает, на самом деле, он благополучно сохранятся до самого конца дохристианской Вавилонии как так называемый священный брак или как храмовая проституция, но об этом мы поговорим позже. Торкильд Якобсен реконструировал весь этот корпус. Вся первая часть «Сокровищ Тьмы» есть реконструкция этого корпуса мистерий Инанны и Думузи. И Торкильд Якобсен совершенно справедливо считает, что они уходят корнями в IV-V тысячелетие. В этом смысле он абсолютно прав, на мой взгляд, хотя некоторые ученые, как я говорил, это и оспаривают. Он провел большую работу, пускай мы и увидим, что кое-где, возможно, он неправильно скомпоновал части. Но он собрал очень много шумерских текстов воедино, и в целом мы будем следовать его модели, я буду отмечать, где там есть неточности.

Якобсен отмечает в статье про Думузи: «Думузи обычно воспринимался как молодой мужчина или мальчик. В некоторых своих аспектах он уже имеет возраст, достаточный для вступления в брак, в других он моложе, просто ребенок. Он любим женщинами, окружающими его – его матерью, его сестрой и позднее – его молодой невестой. Но нет никаких оснований считать, что его почитание было, в основном, почитанием среди женщин [Fritz, 2003, pp. 353–359]. Любовные песни и брачные песни, которые ему посвящали, говорят о том, что невеста надеется, что ее тело будет его ублажать; нет любовных песен Думузи к Инанне (все песни адресованы Инанной Думузи). Соответственно, его оплакивание – это оплакивание со стороны матери, сестры и оставленной невесты, никогда нет оплакиваний его отца». Т.Якобсен ER (1-st edition)

И как раз у Иезекииля тоже говорится, что женщины плачут по Таммузу. То есть хотя вроде бы это и не чисто женский культ, но его исполнительницы в основном – женщины. Другой недавний исследователь, Пьетро Мандер, в 2005 году пишет, что в этом культе Инанны и Думузи большую роль играл царь «не потому, что он был вождем людей, но потому, что он низводил божественную силу с небес на землю, и поэтому он был распределитель этой божественной силы на земле. Это убеждение, этот пример был широко распространен и за пределами Месопотамии. Его тень может быть обнаружена даже в IV столетии после Рождества Христова, когда император Юлиан Отступник распространил философскую космологию на почитание Аттиса и Кибелы». [Mander, 2001. Encyclopedia of Religion. 2523]

Аттис и Кибела – это в некотором роде Думузи и Инанна. Здесь, в этих недавних работах, ученый смог уловить, почувствовать мысль о том, что речь идет о низведении на землю божественной силы, и это – самое главное. В какой-то момент это связано с царем, но происходило это и ранее, когда никаких царей еще не было. Самое главное для людей земли – чтобы божественная сила, дающая бессмертие, счастье, и полноту бытия, эта божественная энергия достигла их, лишенных этой силы и лишенных полноты бытия небесного.

Мы с вами, читая сейчас тексты, а на следующей лекции – тем более, не раз ещё столкнемся с образом Думузи-Амаушумгальанна. Амаушумгальанна переводят по-разному, но вообще это «Великий Единственный Небесный Дракон», так переводит Афанасьева, и я думаю, что это совершенно правильный перевод. Некоторые переводят иначе, но это очень надуманно. Или «Мать Его – Дракон Небес». Но его самого именуют Думузи-Амаушумгальанна. И в гимнах очень часто эти два имени перекликаются – Думузи и Амаушумгальанна.

Поразительно то, что Думузи, как мы узнаем из этих текстов, это человек. Это - не Бог. Иногда это царь, иногда – пастух, но пастух может быть пастырем, то есть царем, это неважно. Это, конечно, не нищий, не человек с улицы, но это человек. В огромный божественный пантеон входит человек. Потом, когда мы будем заниматься Грецией и Дионисом, то увидим, что там присутствует та же самая идея – человечность Диониса. Не будем забывать, что Дионис был рожден Зевсом от земной женщины - Семелы, что это человек. Да, в нем есть божественное, но и в каждом человеке есть божественное. И это жители Месопотамии знали отлично: человек создан из божественной крови, но и из глины Апсу тоже, из глины первозданного океана. Но человек – другого рода, нежели Бог. И вот Думузи – это именно тот, который – другого рода, нежели Бог. А Великий Дракон Небес, Амаушумгальанна – это, безусловно, божественное существо. И в поэмах, в гимнах два эти образа постоянно пересекаются: то Думузи, то Амаушумгальанна. И это одно и то же существо. И Инанна его так называет.

Потом мы встретимся еще и с земным инвариантом Инанны. В отличие от Амаушумгальанна большинство ученых не видят связи между Инанной и ее земным образом. Да и очень многие ученые, особенно в первой половине XX века, говорили о том, что воссоединение образов Думузи и Амаушумгальанна произошло только при третьей династии Ура для обожествления правителей, то есть, что это идеология. Но на самом деле уже тексты эдубы из Бадтибира говорят, что Думузи и Инанна были парой, а значит, это воссоединение произошло уже в начале III тысячелетия. А сосуд из Ура – это конец IV тысячелетия, что свидетельствует о том, что этот образ очень древний. На аккадский язык Думузи-Амаушумгальанна переводится как Таммуз-илу, «Таммуз-Бог». Получается, что есть Думузи-человек и есть Думузи-Бог, и Думузи-Бог – это Амаушумгальанна.

А как Думузи-человек становится Думузи-Богом? Вот в этом-то и заключается главная тайна. Мы с вами сейчас кружными путями подступаем к самой великой тайне Месопотамии. Кстати, просто из-за того, что мы не очень хорошо знаем шумерский язык, иногда Амаушумгальанна переводят как «Сердце финиковой пальмы» – в частности, тот же Якобсен. Дело в том, что у финиковой пальмы в центре вырастает большая шишка, из которой потом разворачиваются листья. Вот ее именуют сердцем финиковой пальмы. Разумеется, это надуманный образ, но в некотором роде мы с вами приближаемся к сердцу если не финиковой пальмы, то месопотамской религии. Оно именно здесь.

Думузи именуют по-разному. Часто его именуют Сын Дуттур, «Сын овцы», или Сын Нинсун, «Сын Владычицы диких коров». Естественно, все это божественные имена. Есть и такое выражение, как Думузи-Даму, то есть «Думузи Зерна». Опять же, вспомните Осириса-Непер, «Осириса-Зерно». Кстати говоря, Думузи-Даму почитается в виде маленького ребенка, а не жениха, потому что зерно еще не проросло, еще не выросло.

5. Любовь Инанны и Думузи

Однако обратимся к текстам. Думузи появляется не сам по себе, Думузи появляется именно в связи с Инанной, появляется сразу же как жених Инанны. А Инанна – вы уже знаете, кто. Инанна – царица небесная. То есть человек Думузи, юноша Думузи сватается к царице небесной. Но царица небесная предстает здесь просто богатой и знатной девушкой, не человеком, конечно, но божественной девушкой, богатой и знатной. И в этом смысле бытовая реальность Месопотамии IV тысячелетия, вся она здесь, но при этом описывается поразительная реальность сватовства человека к Богине. Мы помним, что Инанна – и дочь, и супруга Ану, небесного Бога. В браке, который будет заключен между Думузи и Инанной, потому что все идет к браку, она соединится с человеком и, соответственно, произойдет величайшее единство Ану и человека, которые оба оказываются мужьями Инанны. Но только не великой богини, а юной девушки, которая, кстати говоря, несмотря на то, что будет очень тесно связана с образом любви и любви плотской, всегда будет именоваться девственницей.

Не забудем, что Венера тоже всегда невинна. Да, она всегда в браке, и она всегда невинна. Греки имели два её образа: Афродита Пандемос, Афродита Публичная, и Афродита Урания, Афродита Небесная. И Афродита Урания –всегда невинна. Образ невинности, несмотря на половую жизнь – это удивительный, таинственный, глубочайший образ, который нам еще предстоит разбирать и пытаться понять. Но он был. Инанну всегда называют девицей.

Однако вернемся к нашим замечательным текстам. Многие из них переведены только Якобсеном, соответственно, русский перевод сделан Вероникой Афанасьевой, а некоторые еще отдельно переведены Афанасьевой для своей антологии. Первый текст – это диалог брата и сестры. Опять же, исследователи все как один говорят, что сестра эта – просто сестра Думузи, непонятно откуда взявшаяся. И действительно, у Думузи есть сестра, которая будет потом играть огромную роль во всем таинстве. Но беда в том, или ключик в том, что имя этой сестры – Гештинанна. Инанна, понятно, царица неба, а гешт – «виноградная лоза», «виноградная гроздь». То, что растет из земли и то, что дает вино, которое пьянит.

Интересно, что в самой Месопотамии винограда не росло, там неподходящая для него почва, но все равно жители Месопотамии любили вино и покупали его, виноград рос в предгорьях, уже ближе к Эламу, там, где начинались холмы. Поэтому виноград был все равно. Но это не родная культура Месопотамии. Так же, как виноградное вино присутствует в Египте, хотя это не родная культура Египта, так же оно присутствует и в Месопотамии.

Итак, Гештинанна – это та же царица неба, но только земная. Потому что виноград растет из земли, это кровь земли. Виноград – это кровь земли, то есть, шире говоря, это наше естество. Ведь когда вино приносится на Евхаристию и перевоплощается в кровь Господню, все естество земли обожается таким образом, и мы, христиане, причащаемся им. Это не просто виноградная лоза; это в некотором роде квинтэссенция земли, вот что такое Гештинанна. Впрочем, в данном тексте этого имени не будет, но здесь есть сестра – и есть Инанна. Вот такое двоение. Как в брачных текстах будет двоение Амаушумгальанна – и Думузи, так же происходит и здесь. Потому что здесь сестра будет говорить о любви Инанны к ее брату. Гештинанна будет говорить о любви Инанны к ее брату. И важна любовь божественного существа к человеку, ведь любовь двух человеческих существ, конечно, может быть божественна, но обожить человека она не сможет.

Однако вернемся к тексту. Он начинается так: «Я становлюсь все бледней и бледнее…». Это маленький сохранившийся кусочек между первыми 13-ю разрушенными строками и также разрушенной 15-й строкой. Основной, цельный текст идет только с 16-й строки:

«…О брат мой (значит, это говорит сестра Думузи), только я вышла, только я вышла,
Только я на улицу вышла.
Только я на улицу вышла,
Инанна моя меня увидала.
О брат мой, и что она молвила мне,
и что она добавила мне!
Это — радость! Это — сладость! Это — милость!
Светлая Инанна моя сама мне открылась!
"Послу очей моих — передай!"
О прекрасный мой, она дала ответ!
Прелесть свою к тебе приблизит,
сама она тебе возрадуется!
О братец, в дом свой меня ввела!
На ложе сладкое меня возложила!
Рядом, у сердца, со мной возлегла!
И мы болтали — одна за другой, одна за другой!
О брат мой прекрасный, она тосковала!
Слабость ее я узнала!
Свое волненье она выдала!
Братец, к бедрам ее обрати взоры!
О мой ясноликий! Проведи с ней время!»
«Пусти меня к ней, о сестра, пусти меня к ней!
Сестра любезная, к ней во дворец, пусти меня к ней!
Для отца моего я всего лишь мальчик!»
«Пусть богиня узнает, что ты мужчина, — иди!»
[В.К. Афанасьева. От начала начал. с. 135]

Вот так перевела Афанасьева. Но на самом деле текст настолько труден для понимания, что возможно совершенно иное прочтение некоторых моментов, в то время как в целом перевод правильный. В частности, у Якобсена последние четыре строки звучат так:

«Отпусти меня, о сестра! Отпусти меня!
Прошу, моя дорогая сестра, отпусти меня,
отпусти меня во дворец!»

Здесь Якобсен предполагает, что Думузи, если угодно, лукавит, говоря, что хочет отправиться во дворец царя, а не во дворец Инанны, а на самом деле собирается к Инанне.

«Для взоров моих отцовских (это якобы говорит сестра) ты (по правде) еще
малый ребенок, там же Баба может познать в тебе мужчину,
Я отпущу тебя к ней!».
[Т. Якобсен. Сокровища тьмы. с.40]

Здесь есть два интересных момента: во-первых, Инанна нигде не называется Инанной, она называется Баба, госпожа, молодая госпожа, хозяйка, то есть именуется иносказательно. Афанасьева в своем переводе сама добавила в текст это имя – Инанна. Речь там, конечно, идет именно о ней. Во-вторых – сестра именует себя как бы отцом. Как это понять? Мы этого понять не можем. В любом случае, здесь явно все не так просто. Это не просто беседуют две девушки-подружки, и одна открывает другой, что влюблена в ее брата.

По-человечески все это очень понятно. Торкильд Якобсен, который вообще хочет все свести к человеческому, так и объясняет, что это такая любовная, часто встречающаяся в деревне история. А на самом деле – здесь глубокая тайна, потому что сестра (здесь она не именуется Гештинанной) говорит о любви госпожи к ее брату. И вполне возможно, что это она же, но в своем божественном облике, а совсем не другая девушка. Однако пойдем дальше.

Послушаем о том, как происходит встреча Думузи и Инанны. Опять же, здесь, конечно, есть замечательные бытовые детали, которые бесценны для человека, который изучает жизнь Месопотамии III, даже IV тысячелетия до Рождества Христова. Ведь от нее до нас практически ничего не дошло, кроме скуднейшей археологии. Но, разумеется, для нас с вами, как для религиеведов, самое важное – религиозный контекст.

«Мне, девице, коротавшей время праздно
со вчерашнего дня,
мне, Инанне, коротавшей время праздно
со вчерашнего дня,
коротавшей время в плясках,
пенье песен весь день напролет,
повстречался мне он! Повстречался мне он!
Господин, равный Ану, повстречался мне.
Господин вложил мою руку в свою,
Ушумгальанна обнял меня за плечи…».

Чувствуете, как все меняется? Это уже господин, равный Ану, Амаушумгальанна, Великий Дракон Небес. Здесь уже Инанна скорее – земная девушка, а он – божественное существо. Хотя на самом деле все наоборот.

«…Куда (ты ведешь меня)? Дикий бык,
отпусти меня, я спешу домой!
Равный Энлилю, пусти меня, я спешу домой!..»

Дикий бык, безусловно, тоже божественное наименование. Характерное и для Египта, наименование Божества. Вы помните, что в палеолите дикий бык – это образ Бога. И когда уже одомашнили животных, то все равно Бог – это дикий бык; еще долго Он будет оставаться диким быком. Хотя дикого быка уже и не сыскать было в Месопотамии на момент создания этого текста, их там давно истребили или одомашнили. Но все равно Бог – дикий бык, он не под властью человека, он свободен. Их в палеолите приносили в жертву, уподобляя Богу, и эта память сохранилась.

«…Равный Энлилю, пусти меня, я спешу домой!
Что мне выдумать в оправданье для матери?
Что мне выдумать для Нингаль?..»

Вот такой вопрос. Нингаль, или Нинлиль – это мать Инанны как дочери Сина. Помните схождение Сина с Нинлиль в подземный мир? Дальше мы будем видеть, что Инанна – и дочь Ану, и дочь Сина, об этом я вам уже говорил. Опять же, это совершенно бытовой прием девушки, которой хочется остаться с юношей: «Что мне выдумать для матери?». И надо сказать, Думузи тоже совсем по бытовому, как наивный мальчик, начинает предлагать ей разные варианты выдумок:

«Научу я тебя, научу я тебя,
научу я тебя, Инанна, выдумкам женским:
«Подруга моя со мной прогуливалась
на площади (то есть, он предлагает ей варианты),
под звуки флейты и тамбурина
танцевала она со мной (будто бы это не он, а какая-то подруга).
Наши песни печальные были сладостны – она мне их напевала;
наши песни веселые были сладостны – время летело!»
С этой выдумкой ты предстань перед матерью;
А мы – О, если бы мы могли тешиться
в лунном свете!
Позволь разостлать для тебя чистейшее, сладостное
царское ложе,
позволь проводить с тобой время в радости
и усладе…».

После этого часть текста разрушена, но мы совершенно точно знаем, что Инанна не позволила этому осуществиться, не пошла на такую милую уловку. И, видимо, дала ему понять, что надо идти и свататься по-приличному, к матери, в дом. И дальше, после лакуны мы читаем:

«Он решил подойти к воротам нашей матери,
Я готова бежать, (полна) ликования!
Он решил подойти к воротам Нингаль,
Я готова бежать, (полна) ликования!
О, если бы кто-то передал моей матери —
И она разбрызгала кедровое благовоние по полу!
О, если бы кто-то передал Нингаль, моей матери —
И она разбрызгала кедровое благовоние по полу!
Ее жилище благоухает сладостно,
Все ее слова полны радости…».

Инанна в этом гимне уверена, что ее выбор будет одобрен. Мы должны постоянно помнить, не должны забывать, что речь тут идет совсем не о веселом романе милых деревенских шумерских Ромео и Джульетты, речь идет о браке человека и богини. Человека, который утерял свою божественность, но который должен стать Амаушумгальанна божественным, и богини, которая должна поделиться с ним и, соответственно, со всем человеческим родом своей божественностью. Вот об этом тут идет речь. Поэтому нельзя просто так взять и переспать втайне, как предлагает Думузи по человеческому естеству, а надо обязательно получить согласие родителей, то есть великих богов. Потому что это божественное событие, меняющее сути, меняющее судьбу человека, открывающее ему тайный путь для тех, кто знает, для муду, для «знающих».

«Господин мой, воистину ты достоин чистых объятий,
Амаушумгальанна, зять Суэна (зять бога луны, Сусина, Суэна, Нанны)!
«Владыка Думузи, воистину ты достоин чистых объятий,
Амаушумгальанна, зять Суэна!
Господин мой, богатства твои сладостны,
травы твои в степи благоуханны все до единой;
Амаушумгальанна, богатства твои сладостны,
травы твои в степи благоуханны все до единой!..»
[Т. Якобсен. Сокровища тьмы. 41-42]

Это может означать все, что угодно, ведь Думузи – пастух. Поэтому травы можно понимать и в буквальном смысле, но можно понимать их и как благоухание самого Думузи. Возможно, это была одна из форм любовного прославления жениха, что он благоуханен. В этой песне Инанна сама избирает себе мужа, но у нас есть и другой текст, еще более интересный. Мы помним, что у Иезекииля женщины плакали по Таммузу, а мужчины молились солнцу. Так вот, если Син – отец Инанны, то Уту, Шамаш, солнце – это ее брат, сын Сина в месопотамской мифологии. И старший брат заботится об Инанне и подбирает ей жениха.

6. Брак Инанны и Думузи.

Это так называемый «Диалог Уту и Инанны о брачных простынях». Здесь уже не Инанна сама выбирает себе молодого человека, как вы только что слышали, здесь все наоборот. Да, ей приглянулся Думузи, да, она – великая богиня, и давно уже имеет план, как через брак помочь людям достичь божественности. Потому что брак – это форма объединения плоти. Но это она держит в тайне. А Уту всезнающий, Бог правды, Бог солнца, сам предлагает ей это.

«Брат решил сказать своей младшей сестре,
Бог солнца Уту решил сказать своей младшей сестре:
«Юная Госпожа, лен полон прелести,
Инанна, лен полон прелести, (как) ячмень в борозде прелестен и вожделен.
Сестра, кусок полотна — большой или малый — прекрасен,
дай связать мне в узел и отдать тебе,
Госпожа, позволь принести тебе лен!
Инанна, позволь принести тебе лен!..»

Мы ничего не понимаем. На самом деле Уту недвусмысленно намекает на то, что ей нужны брачные покровы для ложа. И он принесет ей лен, «прекрасный, вожделенный», из которого она соткет полотно. Здесь довольно подробно описывается процесс тканья, я его опускаю, это, в общем, на самом деле повторение. Но Инанна всякий раз отвечает:

«…Брат, когда ты принесешь мне лен,
кто намочит его для меня, кто намочит,
кто намочит волокна его для меня?..»

И так далее, то есть она не хочет ничего делать сама. Ее задача совершенно в другом. Ее задача – не ткать полотно, ее задача – соединиться в браке и дать божественность Думузи. И, соответственно, великую радость и наслаждение – себе. Мы должны помнить всю глубину тайны любви. В конечном счете Уту соглашается, он все сделает сам, или некие его слуги все сделают. Инанна понимает, что дело идет к браку, хотя Уту пока только намекает. Намекает, но ей это надоело, и она задает ему прямой вопрос:

«…Брат, когда ты принесешь его мне
уже отбеленным,
кто возляжет со мной на него?
Кто возляжет со мной на него?»
«С тобою возляжет, с тобою возляжет,
с тобою возляжет жених,
возляжет с тобою Амаушумгальанна,
возляжет с тобою равный Энлилю,
с тобою возляжет
потомок благородного чрева,
с тобою возляжет
зачатый на возвышении тронном!»

Оказывается, вот кто такой Думузи. Да, он простой пастух, но одновременно он – божественное существо. Это то, что мы так часто забываем, когда смотрим сами на себя – что все мы полны божественности. Только эта божественность, если угодно, заперта в нашем грехе. Но категория греха в таком смысле, как родовой грех, не так переживалась в Месопотамии, хотя, как вы помните, и говорилось, что не было безгрешного ребенка.

Так что этот человек – он божественный, он равен Энлилю, он зачат на божественном троне. Он Великий Дракон Небес, Амаушумгальанна. Вот кто возляжет с Инанной. И ей это очень по душе, потому что вроде бы в этом гимне она не понимает, с кем ей предлагает соединиться в браке брат. Так часто, наверное, бывало в жизни, что брат присматривал жениха, естественно, своего друга, для своей младшей сестры. И Инанна говорит о том, что она уже по сердцу себе выбрала его, и она страшно рада этому.

«Справедливо! Он — муж мне по сердцу,
он — муж мне по сердцу,
Муж, какого подсказало мне сердце!
Работающий мотыгой, громоздящий горы зерна,
приносящий зерно в амбары,
земледелец с сотнями груд зерна,
пастух, чьи овцы грузны от шерсти».

Думузи здесь описывается просто как рачительный хозяин, не более того, казалось бы. Но это человек. Человек-мастер, человек, который делает, Homo faber - и одновременно это – Великий Дракон Небес, который должен стать мужем Инанны.

И вот наступает то, что мы называем священным браком, а греки – Иерогамос. Вы помните, что категория, категория священного брака, дошла до нас в христианстве, особенно в Апокалипсисе. «Блаженны званные на брачную вечерю Агнца» – говорится в 19-ой главе Апокалипсиса (стих 9); «Наступил брак Агнца, и жена Его приготовила Себя» – оттуда же, 7-й стих. А кто такой Агнец? Конечно, - Христос, но это же Думузи – он пастух, и его изображали агнцем. Забегая вперед, могу сказать, что его наиболее любимым жертвенным животным, который ему приносили люди как субститут себя, был ягненок, агнец. То есть, это - очень древняя традиция.

И речь тут идет о глубочайших вещах. Первое датированное упоминание священного брака – это III династия Ура. Но брачные гимны Инанны значительно этому предшествуют. А вот – текст «Сестричка, зачем ты закрылась в доме?», это знаменитая встреча Инанны и Думузи перед браком, перевод Афарасьевой. Обратим внимание, что здесь снова Думузи всюду именует Инанну сестрой, сестричкой, а Инанна называет Думузи братом. И мы сразу вспоминаем другой любовный текст. Это, конечно, «Песнь Песней», там мы видим то же самое.

Вообще, «Песнь Песней» потрясающе близка к этим любовным текстам. Это не оттого, что глупые составители Библии просто позаимствовали народный месопотамский текст, народную любовную песню. Конечно же, нет. Весь ритуал Думузи и Инанны в Библии однозначно осужден. Но сам факт тайны любви, соединяющей небо и землю, чистой, божественной любви жениха и невесты, он там есть. Это наиболее таинственный текст Библии - «Песнь Песней» никогда не читается за богослужением, тем не менее, это великий текст. Однако, послушаем шумерский диалог сестрички и брата.

«Сестричка, зачем ты закрылась в доме?
Малышка, зачем ты закрылась в доме?» (Конечно, кавычек жители Шумера не знали, поэтому весь диалог разбит самой Афанасьевой).
«Я водою омылась, мыльным корнем натерлась.
Я водою в чане блестящем омылась,
с мыльным корнем в сверкающем чане я мылась.
Благовонием из каменного сосудика
я с наслаждением умастилась.
Одеяние царское, Инанне милое (вставка), я надела.
Вот зачем я сокрылась в доме.
Я глаза подвела душистою краской.
На затылке прическу привела в порядок.
Кудри распущенные уложила.
Мое оружие власти сладостной он ныне знает.
Мои губы дрожат, я их успокою.
Принарядилась, прихорошилась» (Афанасьева любит такие просторечия).
«Сзади и спереди приукрасилась.
Золотыми браслетами унизала руки.
Маленькими бусинками обвила шею.
Изнутри жилкою их скрепила».
«Сестра, я несу для сердца сладость.
Твоему сердцу – влюбленное сердце.
Твоя Инанна дала тебе женские чары.
Сестра сияющая, сладость родимой матушки.
О, сестра моя, кому пять хлебов я принес?
Сестра моя, кому десять хлебов я принес?
Твое изваяние, что тебя достойно?
Сестра сияющая, тебе принесу на радость».
«Брат мой, что ты из дворца вышел, пусть певцы начнут свои песни.
…мое питье, мое пиво… (потери в тексте).
Оттого да возрадуется он сердцем.
Оттого да возрадуется он сердцем!
Пусть он принесет, пусть он принесет
Масла и сливок самых лучших.
Давай, пусть он принесет…»

Самые лучшие масло и сливки – безусловно, обычные дары пастуха любимой девушке. Но одновременно это и образ любовных ласк. Видимо, в крестьянской Месопотамии это было распространенным выражением – масло и сливки – это та сладость, которую несет юноша девушке.

«…Сестричка, да войду я в дом со всем этим!
Словно овце, что приносит ягненка,
дозволь мне принести все это!
"Сестричка, да войду я в дом со всем этим!
Словно козе, что приносит козленка,
дозволь мне принести все это!..».

Мы помним, что те же самые образы овцы, козы – это «Песнь Песней». «Зубы твои как белоснежные овцы, выходящие из купальни» [Песн 6:6]. Это образы пастушеского, земледельческого мира, где все это не надуманно, где все это естественно. Это буколика, но только буколика не греческая, а буколика передневосточная, месопотамская или палестинская.

«…Сестричка, да войду я в дом со всем этим!
Как коза с козлятами пестроцветными это будет!
Сестричка, да войду я в дом со всем этим!»
Как сразу же грудь моя затрепетала,
Волоски поднялися на лоне разом!
Дабы лоно желанного дарением возрадовать,
О, давайте возвеселимся!
Пляшите, пляшите!
Бау, ради твоего лона,
Давайте же возвеселимся!
Пляшите, пляшите!
А завершение — ему да в радость, ему да в радость.
Это — песнь баль-баль Инанны.
Пусть он принесет, пусть он принесет,
Масла и сливок самых лучших, давай,
пусть он принесет!
Повторенье строки да будет».
[В.К. Афанасьева. От начала начал. 136-137]

Мы видим, что Инанна, как, судя по всему, и вообще месопотамская девушка, прекрасно понимала, что такое любовь, понимала, что она не ограничивается чисто платоническими чувствами, и радовалась этому сама. И мы читаем замечательный диалог влюбленных, в конце которого, кстати говоря, Инанна переходит на так называемый женский язык, эме-саль. Как и у многих древнейших народов, в Шумере когда-то употреблялся помимо мужского еще и своеобразный женский язык, отличавшийся от мужского как другой диалект. Эта традиция есть и у австралийских аборигенов. И в конце, когда она говорит о наиболее интимной части любви, Инанна переходит на эме-саль.

Я, опять же, позволю себе прочесть это в переводе Афанасьевой. Мы видим, что любовное чувство усиливается, оно возрастает. Используется ласковое, видимо, принятое в Месопотамии выражение луби-лабу. Оно означает «моя любимая» или что-то похожее. «Любушка моя». Я не знаю, как еще это перевести.

«О, моя луби-луби-люба,
О, моя лаби-лаби-лада, родимой матушки услада!
О вино мое живящее, мед пьянящий мой,
о ты, сладость уст своей матушки!
Очей твоих взгляды пристальные приятны мне,
приди, сестра моя любимая!
Твоих уст приветы приятны мне, о ты,
сладость уст своей матушки!..»

Возможно, это уже песня послебрачной любовной близости, наступивший момент брака. Но посмотрите, насколько это близко к «Песне песней»:

«Твоих губ поцелуи на груди моей приятны мне,
о, приди, сестра моя любимая!
О сестра моя, зерна пива твоего хороши, о ты,
сладость уст своей матушки!».

Мы помним подобные образы, в том числе образ граната в «Песне Песней». Конечно, это на самом деле красота и прелести возлюбленной.

«Хмель вина твоего жгучего мне хорош,
о, приди, сестра моя любимая!
Дом услад твоих приятен мне, о, ты,
сладость уст своей матушки!
О сестра, услады твои хороши, о, приди,
сестра моя любимая!
Дом твой, истинный дом моих радостей, о ты,
сладость уст своей матушки!».

Дальше говорит Инанна:

«О ты, царский сын, брат с прекраснейшим ликом,
О, пока ты живешь, о, пока ты живешь,
злой судьбе тебя обрекаю!
О брат, кто па окраине городской живет,
злой судьбе тебя обрекаю!
Чужак, кого взмахом руки не приветят,
злой судьбе тебя обрекаю!
Чужак, кого словом уст не приветят,
злой судьбе тебя обрекаю!..»

Мы еще не понимаем, в чем дело, но все, что говорит Инанна, правда. Причем эта злая судьба не навсегда. Но она этого не скрывает. Думузи безумно стремится к Инанне. Инанна отдается Думузи, но предупреждает его о злой судьбе. И мы поймем, почему.

«Ты, кто с лона новую мою совлек одежду.
Мой любимый̆, человек моего сердца.
Воистину злую, воистину злую судьбу на тебя навлекаю,
О мой брат с прекраснейшим ликом!
О брат мой, злую судьбу на тебя навлекаю,
О мой брат с прекраснейшим ликом!
Свою правую ты возложил мне на лоно,
Твоя левая под моей головою (руки).

Опять же, абсолютная калька «Песни Песней»: «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, - не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно. Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного? Под яблоней разбудила я тебя: там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя. Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем» [Песнь. 8:3-7].

Видимо, происходит любовное соединение. И здесь уже начинается женский язык.

«О, желание твое сладко!»
«О, сладость моего наполнения,
о, в абрикосовом саду!»
«О, желание твое сладко!»
«О, в абрикосовом саду,
о, воздымания моего плод!»
«О, желание твое сладко!»
«Она сама Думузиабзу (бездна Думузи)!».
«О, острие золотое мое,
о, острие золотое мое,
О, желание твое сладко!
Острие-алебастр, лазурита печати крепленье,
О, желание твое сладко!»
Это песнь баль-баль Инанны».
[В.К. Афанасьева. От начала начал. 138-139]

Мы видим, что здесь словесно передается соединение. И не раз мы потом встретим подобное в любовных текстах уже царского священного брака. Видимо, я прочту вам их на следующей лекции. Но вот происходит эта величайшая тайна, то есть половое соединение богини, прекрасной девушки, и прекрасного человеческого юноши. Но это злая судьба.

Почему злая судьба? Потому что юноша – человек. И как человеку ему предстоит смерть. Он уже божественен, уже как Бог ощущает эту божественность. Он и раньше имел божественную природу, пусть и искаженную. Но теперь, после соединения с Инанной, а плотское соединение из двух делает одну плоть, он уже божественен. Но он человек, и ему предстоит смерть.

7. Подвиг небесной царицы

Есть так называемый урукский текст, хранящийся в Лувре, 70-я единица хранения, ритуальный текст, где говорится о брачных украшениях. Думузи приносит груды фиников, и в них, это непонятный образ, все брачные украшения для Инанны. А потом мы узнаем, что все эти брачные украшения, от венца до драгоценной набедренной повязки, все их Инанне придется снять в подземном мире, когда она будет туда спускаться.

В «Свадебной песне», сейчас мы ее посмотрим, у Якобсена говорятся некоторые очень важные вещи. Это свадебная песнь брака Думузи и Инанны. Но здесь Инанна приоткрывает нам тайну, почему она вступает в брак. Якобсен, наивный человек, пишет, что, оказывается, она совсем не в девичьей, не в женской страсти, а расчетливо, желая обеспечить будущее, вступает в эту связь. Он-то считает, что Инанна просто девушка. На самом же деле, расчет есть, но он совершенно другой, и сейчас мы с вами это увидим.

(Инанна):
«Слова из уст моих все чисты,
я правлю страной как должно!»
(Подруги):
«Сладостно, как, уста твои, все твое тело,
оно подобает державной владычице,
воистину подобает державной царице!»
(Инанна):
«Подчиняя себе мятежные народы,
заботясь об умножении люда,
я правлю страной как должно!..»

Вот, оказывается, каковы ее цели. Это совсем не девочка, которая решила с молодым человеком приятно провести время; понимание очень глубокое.

(Инанна):
«…Я желала, чтобы народ размножался,
выбрала Думузи Богом страны (Богом земли, земным Богом).
Ибо Думузи — любимец Энлиля,
я прославила его имя, дала ему почет.
Моей матери всегда он был по сердцу (Нингаль),
мой отец (Соэн) превозносил его хвалами,
я омылась для него, терла (себя) мылом
для него (мыльным корнем, мыла как такового не знали в Месопотамии),
и когда служанка принесла сосуд
с водою для омовения,
то расстелила мое одеянье как бы сложенным вдвойне,
и я (надела) сложенное вдвойне платье для него —
пышное одеянье царицы!»

(Инанна):
Сердце мое размышляло о том, что я собираюсь сказать вам,
и то, что скажу я, обдумав, должны вы поведать —
я, Инанна в величественном, сложенном вдвойне одеянье, —
песельница соткет из моего рассказа напев,
певец воспоет его в песне,
и жених мой возрадуется предо мной,
и пастырь, Думузи, возрадуется предо мной;
у кого есть уста —
вложит слова в его уста,
кто услышит песню —
младшего петь обучит.
Когда напев взмоет ввысь (полным хором),
он будет (подобен) Ниппуру,
(в) праздник;
когда напев опустится, он мягко...»
[Т. Якобсен. Сокровища тьмы. 60-61]

Оказывается, речь на самом деле идет о великом подвиге небесной царицы, которая желает, чтобы люди не просто размножались, а обретали божественное естество. Дальше идут совсем уж смелые описания прелестей тела Инанны, которые должны возрадовать Думузи. И не случайно в Месопотамии IV тысячелетия мы находим массу женских фигурок с изображением именно половых органов. Это не какая-то эротика в нашем смысле слова. Это знак соединения, да, полового соединения, которое прекрасно, великолепно, чувственно, и в то же время спасительно. Но в то же время и печально. Мы сейчас поймем, почему.

Дом Думузи, где он вступает в брак с Инанной, именуется Э-намти-ла, «Дом жизни». Дом, где в этом соединении человек обретает жизнь. Но за этим следует трагедия, смерть Думузи. Смерть Думузи по-разному дается в Месопотамии. Есть масса плачей о смерти Думузи. Но чтобы понять, что произошло, а это самое сложное, мы должны представить себе один очень интересный текст, это «Плач Гештинанны по брату», и в нем говорится, что она сходит в подземный мир, пытаясь вызволить брата, который погиб. Причем описываются трагические формы его гибели. Его уносит река в подземный мир или на него нападают разбойники и убивают его.

Есть текст, находка 1963-го года, который называется «Сон Думузи», он начинается так: «В жалобах сердца он бежит по равнине…». Думузи снится сон, будто его убивают. И он рассказывает его своей сестре, а она вещунья, толковательница снов, она видит, что все образы действительно говорят о его гибели.

И он гибнет. Есть «Плач Инанны о погибшем супруге», я не читаю все эти тексты, их все можно прочитать. Гештинанна спускается в подземный мир, хотя это очень страшно для человека, но ее не пускают. Потому что Гештинанна – человек, сестра. И она не может войти в подземный мир, хотя она и предлагает себя взамен своего брата. Есть такая песня, «Един-на-у-саг-га», «В степи ранних трав», где Гештинанна рассказывает об этом схождении в подземный мир. Ее именуют там Амагештинна, «Небесная лоза», «Госпожа небесная лоза». И, тем не менее, она человек, она все-таки – лоза, и она не может войти в подземный мир.

8. Инанна небесная и Инанна земная

И вот тогда начинается самое главное действие. Чего не понял Якобсен, это то, что все это – и смерть Думузи, и попытка его вызволить, – они происходят неудачно, потому что Инанна как человек, и возлюбленная как человек, не может спасти человека. Человек не может спасти человека. Человек не может вызволить человека из преисподней. В этом смысле, конечно, очень характерно предание об Орфее, когда он вроде бы выводит Эвридику, но вывести не может, и она возвращается в подземный мир. Но то, что невозможно человеку, простите за евангельскую цитату, возможно Богу.

И тут происходит главное, как я уже сказал. Уже не Гештинанна, не земная возлюбленная, а великая Царица Неба, супруга Ана сходит в подземный мир. «Нисхождение Инанны…» – это удивительный текст, который раскрывался нам постепенно. Сейчас у нас есть 13 фрагментов таблиц, все они из Ниппура, и они находятся частично в Восточном музее Стамбула, частично в университетском музее Пенсильвании. Все они – от первой половины II тысячелетия от Рождества Христова, на шумерском языке. И они рассказывают о сошествии Инанны в подземный мир, но нигде не говорится о том, почему Инанна это совершила.

А вот если понять, что Гештинанна сошла в преисподнюю, но ничего не могла сделать, тогда понятно, почему туда сходит Инанна. Потому что то, что невозможно земной подруге, возможно Великой Богине. Ей же самой, той же самой, но – Великой Богине. Мирча Элиаде, анализируя этот текст, пишет: «Амбициозная Инанна принимает решение сойти в преисподнюю, чтобы заместить собой старшую сестру Эрешкигаль, владычицу преисподней. Инанна желает править и Нижним миром» [The History of Religious Ideas, vol. 1, p.64]. Не об этом идет речь. Инанна желает освободить умершего возлюбленного - Думузи от уз смерти. Именно поэтому почитание Думузи и Инанны, Таммуза и Астарты дошло буквально до Средневековья в лице Тауза. «Нисхождение Инанны…» начинается следующими словами, в переводе Афанасьевой:

«С Великих Небес к Великим Недрам помыслы обратила.
Богиня с Великих Небес к Великим Недрам
помыслы обратила.
Инанна с Великих Небес к Великим Недрам
помыслы обратила.
Моя Госпожа покинула небо, покинула землю,
в нутро земное она уходит.
Инанна покинула небо, покинула землю,
в нутро земное она уходит.
Жреца власть покинула, власть жрицы покинула,
в нутро земное она уходит.
В Уруке храм Эану покинула, в нутро земное она уходит.
В Бадтибире Эмушкаламу покинула,
в нутро земное она уходит…»

Она уходит, облаченная во все те царственные одежды, которые являются одеяниями невесты, подаренные ей когда-то Думузи. Но это же – царственное одеяние, и все это - символы ее власти. И по дороге в подземный мир ей нужно пройти семь ворот, или, как в других текстах, двенадцать ворот. И страж первых ворот спрашивает: «Инанна, зачем ты спустилась сюда?» Инанна говорит явную неправду – что «муж моей сестры Эрешкигаль, царицы подземного мира, великий бог небес, Гугальанна (естественно, имеется в виду Нергал), он умер, и я пришла его оплакать вместе с Эрешкигаль». Но все понимают, что это, конечно, чепуха.

И Эрешкигаль говорит – пусть входит. Эрешкигаль мучается родами. Опять же, это странный образ. Помните, я уже говорил вам об этом? Она постоянно мучается родами. Земля мучается родами и не может родить, потому что умершие не могут снова выйти на землю. Это мучение родами без возможности родить, это невероятная постоянная мука. Кстати Якобсен тоже не понимает этого, говорит о каких-то детках, которых она рождает. Но это другое. Это земля не может отдать своих мертвецов. Нет воскресения.

И вот, около каждых ворот с Инанны снимают одно из ее украшений, и в итоге, совершенно обнаженная и согбенная, она входит к Эрешкигаль, и семеро Аннунаков присуждают ее к смерти за то, что она вошла в подземный мир и хочет сместить Эрешкигаль с ее престола. И Инанну, Царицу Небесную, вешают мертвую на крюк, и она превращается просто в кусок мяса. Просто в половину туши, да еще разложившуюся. То есть Царица Небесная, не знающая тления, не знающая плоти земной, превращается в человеческое или животное (а она еще и Великая корова небесная), давно умершее.

Но Инанна предполагала, что нечто подобное может произойти. И поэтому, когда она еще только собирается войти в подземное царство, то говорит своему визирю, или своей прислуге, не совсем понятно, какого пола это существо, потому что, с одной стороны, оно женского пола, камеристка Ниншубур, а с другой стороны, потом ее именуют царем, но она говорит: «Если я не вернусь через три дня, ты должен пойти к великим богам, к Ану, Энлилю, Энки, к Сину, и сказать, что я погибла, и чтобы они меня спасли». Это очень важно. Мы сейчас будем читать послание, которое она передает Энки, и вот какие слова она в него вкладывает:

«Отец Энки, не дай твоей дочери
погибнуть в подземном мире!
Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом
в подземном мире (подземный мир – это Кур)!
Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик
в подземном мире!
Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!
Отец Энки мудр и могуч,
Травы жизни знает он, воды жизни знает он,
Он меня и оживит!»

Вот что она говорит, отправляясь в подземный мир. И через три дня Ниншубур отправляется к богам, и Ану, Энлиль, Син - Соэн, все они говорят: «Что же поделать? Она нарушила законы мироздания, она пошла в подземный мир, она погибла. Очень жаль, но ничего сделать нельзя». А Энки, который, как вы помните, действительно весьма хитроумен, он отвечает, что Инанне надо помочь. И он создает двух существ, видимо, бесполых, евнухов, калатурру и кургару. А почему они бесполые? Потому что всё, имеющее пол, не может выйти из подземного мира. Все, что связано с размножением половым путем, имеет родовое бессмертие, а не личное, и оно не может выйти из подземного мира. А то, что не имеет родового бессмертия, оно, вроде бы, может выйти из подземного мира.

И вот эти существа, которых он, кстати говоря, слепил из грязи, вынутой из-под своих ногтей (хорошая подробность бытовой аккуратности шумерских людей), отправляются в подземный мир. И отчасти они тоже имеют какое-то божественное естество. Они то змеями проползают под воротами, то мухами пролетают над воротами, в общем, они легко, без всяких проблем проникают к Эрешкигаль. А Эрешкигаль как всегда мучается родами, и они ей сочувствуют. Она покорена их сочувствием и говорит, что если вы боги, я вас одарю словом, если люди – я вам исполню любое ваше желание. Она благодарит их за любезность, потому что ей плохо, ей тяжко.

И они тут же говорят: «Коли так, то отдай нам этот кусок мяса». А Энки снабдил их водой жизни и зерном жизни, или хлебом жизни. Эрешкигаль понимает, конечно, к чему идет дело, и всячески отнекивается, предлагает им то и это. Обычная сказочная ситуация. Но они стоят на своем: «Нет-нет-нет. Как мы договорились, так и договорились. Ты хотела все, что мы ни попросим, нам дать. И вот мы просим, дай». Эрешкигаль некуда деваться, она отдает им полуистлевший кусок туши, они его шестьдесят раз кропят водой жизни, шестьдесят раз посыпают зерном жизни, Инанна воскресает и выходит из подземного мира.

Но тут Аннунаки говорят: «Ничто (имеющее пол) не может выйти из подземного мира, если не даст за себя замену. Ты должна дать за себя замену, «голову за голову», саг аш сагана. Это «замена», ки гар би ше по-шумерски. Когда Инанна вышла из подземного мира, она была окружена страшными демонами, ищущими, кого забрать взамен. Вы помните из предания об Энлиль и Нинлиль, что чтобы выйти из подземного мира, они отдали взамен троих своих детей. То есть это общий закон.

И первой Инанне встречается как раз Ниншубур, камеристка ее – или царь. Тут он называется царем, и он в трауре по Инанне. Она говорит: «Нет, его не надо забирать». Потом – бог Шару, правитель Уммы, он тоже сидит печальный. - Не его. Следующий – Латарак, правитель Бад-Тибиру, Бог. - Не его. И наконец, они приходят в Кулаб близ Урука, где царем является Думузи.

Конечно, самое сложное здесь – то, почему Думузи был в подземном мире, и Гештинанна не могла его освободить, а сейчас он здесь, и он царь. Возможно, он вышел, потому что он вышел вместе с Инанной. Возможно, мы чего-то не понимаем в отношении текста. В любом случае, Думузи совсем не в печали. Все остальные цари, боги, они в печали, в трауре, а Думузи радостен. Он в белых одеждах, он ликует, он слушает музыку. И Инанна говорит: «Вот его. Вместо меня – его».

Вот почему она сулила ему горе. Он человек, он может умереть. Но он и Бог, и поэтому он умереть не может. То есть в этом указании Инанны есть, конечно, и невероятный трагизм, и великое коварство, подобное тому коварству, когда убили Христа. Помните, богословы (в том числе Иоанн Златоуст) не раз говорили, что Христа дали смерти, как наживку. Смерть проглотила Его как человека, но не смогла удержать как Бога, и погибла сама. Вот примерно то же самое происходит и тут.

Думузи бежит, пытаясь спастись. Бегство Думузи – это целая трагическая поэма. Видимо, она воспроизводилась ритуально. Он бежит, обращается к Уту, чтобы тот его спас. И Уту дает ему разные образы – то образ змеи, то образ газели. Думузи пытается скрыться от преследующих его демонов, но в итоге демоны все равно его ловят. Там также присутствует такой очень интересный таинственный образ – когда он приходит в храм Богини Белит, то говорит: «я – не только человек, но еще и супруг божественной Инанны, помоги мне». Она ему помогает, но ничего не получается. Он открывает своим друзьям и Гештинанне, где он находится. Гештинанна его не выдает, хотя ее хватают, мучают, она не выдает своего брата. А друзья выдают. Друзья предали его. Опять же, конечно, это аллюзия с Иудой, да и с Петром. Друзья его предают, и его ловят, убивают и отправляют в подземный мир.

И тут происходит самое странное. Хотя и говорится, что «Cвященная Инанна отдала пастуха Думузи в их руки», но происходит, наконец, суд, который провозглашает: «Ты – полгода, твоя сестра – полгода». Оказывается, что Думузи должен находиться полгода в подземном мире, и полгода – Гештинанна. То есть Думузи будет полгода находиться в подземном мире, а полгода – на небе, как божественное существо. И наоборот, Гештинанна в виде Инанны будет полгода на небе, а полгода – в подземном мире. И в том же «Предании об Адапе» сказано, что Думузи, Таммуза, Адапа встречает как божественное существо у врат Ану.

Каждой весной Думузи выходит из Кура и вступает в брак с Инанной. Тогда ему приносятся жертвы по обряду несаг. В Ханаане это человеческие жертвы [Емельянов, 363]. И каждое лето в месяце таммуз, на грани июня и июля, восемнадцатого таммуза, Думузи умирает и оплакивается, и уходит в иной мир.

Вот, собственно говоря, таково предание о Инанне и Думузи. Мы видим в нем две основные точки – это сладостный брак и ужасная, трагическая гибель, но и победа. Гештинанна именуется «Госпожой Лозой Небес», и к ней Думузи обращается:

«Сестра, любимая Думузи,
Дочь возлюбленная Туртур (Сиртур –мать Думузи),
Семя быка благородное в утробу излитое,
О госпожа моя, для господства рожденная».
[В.К. Афанасьева. От начала начал. 166-67]

То есть совершенно очевидно, что это Инанна. Инанна победила смерть. Мы, конечно, можем сказать – как же так, полгода жизнь, полгода смерть? Часто этого не понимают, и русский религиевед Николай Сергеевич Арсеньев писал, что это ненастоящая жизнь, ибо за ней опять следует смерть. Но мы не должны этим смущаться. Мы сами, христиане, ежегодно отмечаем и смерть, и воскресение Христа. И постимся в день его смерти, и весь Великий пост, и радуемся его воскресению в Пасху. И мы прекрасно знаем, что смерть и воскресение произошли единожды, и воскресение победило смерть. И каждый год мы его отмечаем только потому, что год равен жизни. Год – это все временное бытие, сжатое воедино. И, на самом деле, на протяжении церковного года мы ясно видим и пребывание в раю, это масличная неделя, и изгнание из рая, это воскресенье перед Великим постом, и время Ветхого Завета, темное время Великого поста, когда даже литургия не совершается. И, наконец, победа жизни на Пасху.

Мы тоже празднуем это каждый год, но, конечно, мы понимаем, что это лишь образы того, что произошло единожды. Это же прекрасно понимали и жители Месопотамии. Для них было важно то, что эти первые полгода прошли. Первые страшные полгода, когда человек не имел доступа на небо, когда он пребывал в подземном мире, прошли. Теперь человек может взойти на небо.

И поэтому, и Инанна, и Думузи почитались как победители смерти. Поэтому Гештинанна – «Для господства рожденная». Инанну именовали «Разрушительницей смерти», «Разрушительницей Кура», царства мертвых, Кур гуль-гуль. Ее именовали «Та, что животворит умерших», Нин тин диг-га. [H.Radau. Sumerian Hymns. Munchen, 1913. – S.42.] То есть, Инанна побеждает смерть и животворит умерших. А святилище Инанны близ Ура именовали Э-дилмунна, дом Дильмуна. Но Дильмун – это острова блаженных, где находился, как вы помните, Утнапиштим, которому даровали вечную жизнь. То есть она переводит людей из этого смертного мрака в рай, в великолепный мир. И нужно еще сказать, что есть культовый гимн, в котором говорится о том, что Думузи и Инанна побеждают смерть: «О Владыка, величественное дитя, превозносимый на небе и под землей». И последняя, триннадцатая песня этого гимна, гласит: «Ты приходишь с поклажей к нам, дающей жизнь».

Вот это – тайная сердцевина месопотамской религии. Видимо, очень древняя, связанная с любовью, смертью и победой над смертью, связанная с жертвой. Не случайно Гештинанна приносит себя в жертву ради брата. Описаны ее ужасные мучения, ужасные пытки, которым она подвергается, но она не выдала брата. И таким образом они остались верны друг другу. Понятно, что Инанну никто пытать не может, но ее тоже могли убить. И в итоге – эта победа. И весь вопрос в том, как сопричаститься этой победе. То есть, теперь мы знаем главное – мы знаем, как это было с точки зрения жителей Месопотамии. Второй вопрос – каким образом с этой победой соединиться простому жителю Месопотамии. Но об этом мы с вами поговорим на следующей лекции.