1. Доисторические истоки культа Думузи

На прошлой лекции, дорогие друзья, мы с вами затронули тему умирающего и воскресающего Бога, имея в виду Думузи. Многие из нас помнят этот рассказ еще со школы, в учебнике пятого класса об этом говорится с упоением. Однако в настоящее время теория умирающего и воскресающего Бога, в начале XX века предложенная Джеймсом Джорджем Фрезером (1854-1941) в его «Золотой ветви», считается глубоко устаревшей и не соответствующей действительности.

В своих работах Дж. Фрезер, по сути, пытается доказать мифологичность (т.е. сказочность) христианства. При этом он, в отличие от многих других, не ставил под сомнение историчность Иисуса Христа. Ему было важно показать, что евангельский рассказ об Иисусе во многом воспроизводит древний передневосточный, а, в некотором смысле и общечеловеческий, миф об умирающем и воскресающем Боге. По Фрезеру, умирающий и воскресающий Бог – это бог урожая, жатвы, сева, который каждую осень умирает и каждую весну возрождается вместе с растительностью. Очень простой образ.

Мы с вами уже видели, что это не так, когда говорили о предании о нисхождении Инанны в преисподнюю и о заместительной жертве, опираясь на открытые в 1963-ом году дополнительные фрагменты, которые показали, что Инанна сама распоряжается, чтобы полгода в преисподней пребывал Думузи, а полгода – Гештинанна. И мы говорили, что Гештинанна – это не какая-то другая женщина, сестра Думузи, а земной инвариант, alter ego, самой Инанны, Царицы неба. Мы скоро увидим, что в некоторых личных любовных текстах, относящихся к священному браку, имя Гештинанны широко употребляется как одно из имен Инанны. Мы говорили также о том, что имя Думузи (шум. «Истинный сын») отобразилось и в переднеазиатском Таммузе, и в греческом Дионисе. Это - одна и та же парадигма.

Замечательный русский религиевед, один из основоположников отечественного религиеведения, Николай Сергеевич Арсеньев (1888-1977), создавший в 1919 году кафедру Сравнительной истории религий в Московском университете, а потом вынужденный бежать от большевиков в Польшу, в своей статье «Пессимизм и мистика в Древней Греции», изданной в журнале «Путь» в 1926 году, писал о таинствах Диониса, и, в сущности, эти слова, конечно же, он мог бы применить и к Думузи: «Это была победа над смертью, но кажущаяся победа! Ибо за возрождением шло новое умирание» (Арсеньев Н. Пессимизм и мистика в древней Греции // Путь. Париж. 1926. № 5. - С. 55).

Эта точка зрения распространена до сих пор, хотя сейчас ученые всячески разводят категории урожая, жатвы, сева – то есть земледельческого цикла, и фигуру Думузи-Таммуза, пытаясь соединить последнюю, скажем, с царским культом. Между тем, суть этого образа намного глубже и сложнее – это прекрасно показано в ряде современных исследований, в том числе, в работах нашего ассириолога Владимира Владимировича Емельянова и сравнительно недавней статье историка Марка Смита "The Death of 'Dying and Rising Gods' in the Biblical World: An Update, with Special Reference to Baal in the Baal Cycle" (Scandinavian Journal of the Old Testament 12: 257-313 (1998).

Дело в том, что, как пишет В.В. Емельянов, ассириологи и шумерологи «на разный лад толкуют представления, плохо понятные уже самим шумерам. Расцвет культа Думузи, несомненно, приходится на время, предшествующее возникновению письменности, и к моменту фиксации идеологических представлений, он отходит на второй план, уступая место культам богов-властителей (термин Т. Якобсена)» (Емельянов В.В. Шумерский календарный ритуал, с. 254). Выражение «идеологические представления» оставим на совести Емельянова, но, в целом, это верная интуиция.

В культе Думузи можно заметить два момента, которые явно говорят о его догосударственном функционировании. Во-первых, нет гимнов Думузи, не связанных с Инанной. Нет никаких восхвалений Думузи помимо дихотомии священного брака с Инанной и смертью Думузи. Думузи всегда жених и муж Инанны и заместительная жертва за Инанну. То есть вне диады Думузи - Инанна Думузи просто нет и, видимо, никогда и не было.

С другой стороны, существует большое количество свадебных песен и плачей по Думузи, формально не связанных с жизнью храма и дворца - мы их читали на прошлой лекции, и это замечательные любовные песни, в основном, о сватовстве Думузи, о встрече Думузи с Инанной, о браке Думузи и Инанны, но это всегда нечто, никак не связанное с царем, с храмом. Это обычная деревенская свадьба с одним необычным моментом – невестой на ней является величайшая богиня.

В середине III тысячелетия культ Думузи был преимущественно связан с общинными празднествами и с обрядом нецарского священного брака. Древнейшие тексты подчеркивают, что Думузи стал царем только благодаря браку с Инанной. И Думузи как рыбак (зи-шу-пеш) из Куара или пастух (сипа) из Бад-Тибиры обязательно умирает. Смерть, причем всегда трагическая, насильственная, была другим важнейшим моментом, связанным с Думузи. Думузи всегда молод, он умирает не от болезней и не от старости, и важен сам факт этой смерти.

В XXVI-XXV веках целый ряд личных имен был связан с именем Думузи. Это имена из различных юридических документов: Ур-Думу-зи-да – (Раб Думузи), Лугаль-Думу-зи (Царь Думузи), некий База именуется привратником в храме Думузи.

В Шумере известно, как минимум, два места, где были храмы Думузи – Бад-Тибира и Гирсу. Но это всегда то, что связано с Инанной. При III династии Ура, когда происходит изменение сути культа Думузи, или несколько раньше, он почитался вместе с умершими царями, то есть почитался не как бог, а как умерший человек.

Итак, единственная социальная роль Думузи – жених, муж и заместительная жертва Инанны.

2. Парадигма брака в религиозной традиции Междуречья (сравнительно с парадигмой отец-сын в Египте)

Священный брак, по-гречески – иерос гамос, – это важнейший узел для Думузи. И именно он дает нам подсказку. Дело в том, что в Египте, как вы помните, основополагающей сотериологической моделью, то есть моделью, по которой осуществляется спасение человека, была модель отношений сына и отца: повиновение сына отцу при жизни и жертвы, приносимые сыном отцу после его смерти. То есть это как бы альтернатива неповиновению Адама Богу в Раю. А Гор – это совершенный верный сын своего отца. Эта парадигма верного сына отражена в мифологеме Гора и Осириса, и для осуществления этой мифологемы и возникает в Египте, как мы с вами говорили, монархия. Потому что царь Египта – это, в первую очередь, Гор. Гор живой, который помогает всем уходящим в иной мир достичь блага.

В тот момент, когда египтяне начали ощущать, что они сами несовершенны, и поэтому их отцы могут не наследовать спасение, именно тогда возникает совершенный Гор, совершенный царь, который является тем, кто приносит жертвы за всех умерших. И в египетских заупокойных формулах III тысячелетия постоянно говорится, что царь и Анубис приносят жертвы такому-то. И все священники действуют от имени царя. То есть египетская монархия создается именно тогда, когда в этой простой системе отношений сын-отец – и в земной жизни, и в культе – наступает неуверенность. Неуверенность в том, что если я – плохой сын, то из-за меня мой отец не достигнет спасения. Или если вдруг я окажусь плохим отцом и не смогу сделать сына таким, чтобы он, когда я умру, молился за меня, то я также не достигну спасения. Поэтому лучше, чтобы был царь, был совершенный человек, который бы эту парадигму выполнял. Такова египетская модель.

Священный брак в Египте очень маргинален, его следы можно заметить, пожалуй, только в одном ритуале, связанном с Мином, Богом явленным – это так называемый праздник ступеней Мина. В нем есть элемент священного брака царя и царицы. Но так же, как есть в Египте элемент парадигмы священного брака, хотя бы и маргинальный, так же есть и в Шумере элемент отношения отца и сына, потому что Думузи – это истинный сын, то есть тот, кто сын по истине. И это сближает Шумер с Египтом. Но во всем остальном мы видим совершенно другую парадигму. По-видимому, шумеры пришли в Месопотамию, уже имея ту парадигму спасения, в которой ключом, позволяющим преодолеть смерть, были отношения брака. Не отношения отца и сына, а другие, столь же естественные человеческие отношения – отношения мужа и жены. И поскольку и слово «Думузи», и слово «Инанна» на шумерском языке вполне значимы – это «истинный сын» и «Царица неба», то мы можем сказать, что шумеры не восприняли какую-то местную древнейшую доисторическую традицию (семитскую или какую-то еще), а принесли эту традицию со своей древней родины, переселившись в Месопотамию в VI-V тысячелетии до РХ.

В чем же суть этой парадигмы? Давайте попробуем на нее взглянуть совершенно по-новому. Все те гимны, которые мы читали, гимны III тысячелетия, связанные с Инанной и Думузи, на самом деле воспевают страстную любовь девушки к юноше, Инанны к Думузи, и, соответственно, не менее страстную и пылкую ответную любовь Думузи к Инанне. Все вроде бы очень понятно – юношеская страсть, но не все так просто. Это очень четко личностно направленная страсть. Речь идет не просто о юноше, которому хочется полового общения с женщиной, или о женщине, девушке, которой хочется интимной связи с мужчиной, речь идет об абсолютно конкретном выборе. Никакой другой юноша не интересует Инанну, и, как вы помните, есть даже предание о том, как два жениха – Думузи и Энкимду, пастух и земледелец, борются за руку Инанны, и Инанна выбирает Думузи. То есть ей интересен только определенный человек. И, соответственно, Думузи постоянно говорит о том, что из всех девушек он безумно влюблен только в одну – в Инанну. Это да, половое чувство, но не стихийное чувство, якобы движущее людьми, а чувство, абсолютно личностно ориентированное. И тому есть множество жизненных примеров.

Древний человек потрясался и поражался тому, что среди множества людей двое находят друг друга. Как сказал Блок: «И эта — прежняя, простая — уже другая, уж не та…». Вот эта тайна, когда из многих вычленяется одна, имеет огромное личностное значение. Это то, что отличает человека от животного. Человек личностен, и в другом он видит личность. Поэтому первый момент тайны брака, еще до всякого полового сближения - это горячая влюбленность.

Кстати говоря, то же самое мы видим и в библейской «Песни Песней». В ней постоянно звучит тот мотив, что для возлюбленной, Суламифи, нет никого краше ее избранника: «Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? что я изнемогаю от любви. — Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты так заклинаешь нас? — Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других…» (Песня Песней 5:8-10).

То же самое говорит и юноша: «Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами. Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня. Волосы твои — как стадо коз, сходящих с Галаада; зубы твои — как стадо овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними; как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими. Есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц и девиц без числа, но единственная — она, голубица моя, чистая моя; единственная она у матери своей, отличенная у родительницы своей. Увидели ее девицы, и — превознесли ее, царицы и наложницы, и — восхвалили ее» (Песня Песней 6:4-9). Тайна любви выделяет одного из всех. И это, действительно, тайна, которая всегда будет оставаться тайной – почему один выбирает одну, и одна выбирает одного.

И вслед за этим мы слышим удивительные слова о том, что любовь сильней, чем смерть (Песня Песней, 8:6). В этих словах огромный смысл. Как такая сильная личностная любовь побеждает смерть? Эта победа совсем не в том, что рождаются дети. Как раз у Инанны и Думузи никакие дети не рождаются. Смерть побеждается самим таинством любви. Вот эта страстная любовь конкретного юноши к конкретной девушке, конкретного Думузи к конкретной Инанне и наоборот, эта страстная любовь не может превратиться просто в скотское половое общение.

И, как вы помните, Инанна, хотя и испытывает очень сильную половую тягу к Думузи, говорит ему: «Нет-нет, только после брачной церемонии!». Она так говорит вовсе не потому, что она такая хорошо воспитанная пуританская девушка, но потому, что она знает другое: только брачная церемония превращает влюбленного юношу и влюбленную девушку в Думузи и Инанну. Только священнодействие брака, которое, на самом деле, является таинством и посвящением, делает их будущие половые отношения священным, побеждающим смерть союзом. Оказывается, брак – это не социально-правовое оформление половых отношений, а это великое священнодействие, в котором оба становятся не только людьми, но и богами. И поэтому и себе дают бессмертие, а не животную смерть, и своим будущим детям, коль они родятся, дают святость. Брак должен произойти между человеком и божеством, при этом каждый становится и человеком, и богом. Об этом мы уже говорили на прошлой лекции. Имя Думузи в браке – Ама-ушумгаль-анна («Великий Дракон Небес»), а его супруга – Инанна-Гештинанна. Они оба – боги.

Шумерские представления о таинстве брака, в котором двое любящих друг друга людей превращаются в божественные сущности, перешли потом в Северную Месопотамию, в Аккад, и нашли отражение в библейской Песни Песней.

Три элемента делают брак священным: любовь, страсть – абсолютно персонально направленная, и – обязательно! - священнодействие таинства. Собственно говоря, поздней репликой этого древнейшего установления является и христианское таинство брака.

В известном произведении «Сон Думузи» Думузи говорит: «Я не человек, я супруг Богини» (Лу ну-ме-эн дам дингир ра-ме-эн). Супруг богини уже не человек, он – бог, хотя и остается человеком. Так же и его невеста, земная девушка, может сказать: «Я уже не женщина, я – супруга Бога». Это супружество возникает в момент полового общения, в ту самую первую брачную ночь. Супружеские отношения – это священнодействие, выводящее двоих на уровень вечности, на уровень божественности. По всей видимости, в доисторическое время именно правильный брак, таинство брака превращало не знавших до того полового общения, но страстно желавших друг друга, юношу и девушку в Думузи и Инанну. И тогда их половой союз становился таинством обмена качествами. И, превращаясь в одну плоть, мужчина обретал божественность, а женщина давала божественность мужу и детям. Поэтому апостол Павел и говорит в Первом послании к Коринфянам, что «неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим. Иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь — святы» (1 Кор. 7:14).

В Шумере сексуальное общение вне таинства брака вело в смерть, а для тех, кто знает суть тайны брака, открывалась божественная жизнь. Характерно, что Жениха-Христа, как и Думузи, постоянно именуют Новым Агнцем. И даже во время совершения Литургии большая просфора, из которой вырезается большая часть, которая дробится и подается как Тело Христово, именуется Агнцем. Это великая древнейшая традиция.

3. Царский священный брак

Но то же чувство, которое заставило египтян, усомнившихся в своем совершенстве, выделить одну идеальную пару сын-отец и сделать ее царями – царем живых и царем умерших, и через нее спасать всех сыновей и всех отцов Египта (так, собственно, и возникла монархия), это же чувство побудило и шумеров к созданию монархии. Но только здесь такой парадигмой стал священный брак. Была выделена особая пара, через которую обожения достигали все горожане, без претензии на собственное совершенство. Это был царь, лугаль, и жрица Инанны, если угодно - профессиональная Инанна. Это уже не брак любого юноши с любой девушкой, а брак правителя со жрицей Инанны, то есть с самой Инанной, и в этом браке, как мы сейчас увидим в текстах, качества человека, определенного царя с определенным именем – скажем, Иддин-Дагана, и качества Инанны смешиваются: Иддин-Даган становится великим небесным драконом, Ама-ушумгаль-анной, а Инанна приобретает человеческие качества и становится Гештинанной. Иногда упоминается даже личное имя жрицы, то есть это личностные отношения – но только царские. И все черноголовые, все жители Месопотамии, все жители города получают освящение, получают эту божественность уже не в своем браке, который несовершенен, а в царском священном браке. И люди получали надежду на спасение через идеальный парадигмальный царский брак.

Первым правителем, который, как нам известно, назвал себя мужем Инанны, был шумерский правитель (эн) Урука Энмеркар, который именуется сыном Уту и сыном основателя I династии Урука Месгиаггашера. То есть он – сын Уту, сын Солнца, и сын своего земного отца. Это допотопные цари. Таким образом, шумеры начало священного брака отсылают в самую глубокую древность, в самое начало царственности.

Эн – это жреческий титул, буквально означающий «господин», то есть это царь-жрец. Это или жрец Думузи, ставший царем, или царь, ставший жрецом Думузи.

В древнем эпическом тексте «Энмеркар и Энсухкешданна» рассказывается о том, как два эна, два жреца-князя спорят за Инанну – кто должен, простите за грубость, спать с Инанной (см.: В.К. Афанасьева. От начала начал, с. 171-181). Это их диалог, так называемый жанр Адаман-дугга – словесный спор, состязание. Вроде бы дело-то простое – каждый глава города может иметь свою жрицу и объявить ее Инанной. Но не все так просто. По крайней мере, для этого эпоса важно, что истинная Инанна – одна. Она, царственная Инанна, одна. И она как раз любит Энмеркара. И Энмеркар говорит своему сопернику, что ты, мол, во сне видишь Инанну, видишь свою близость с Инанной, а я с Инанной лицом к лицу, вот в этом наша разница.

Интересно, что соперник Энмеркара Энсухкешданна – царь (эн) Аратты. Аратта - таинственный город, который сами шумерийцы считали каким-то полумифческим, который находился где-то на Иранском нагорье, а, может быть, даже восточнее, в западной Индии. Очень возможно, что этот город как-то связан с прародиной шумеров.

Я прочту несколько строк из этого спора в переводе В.К. Шилейко:

«Он с Инанною хочет жить в Эзагине, храме лазурном в Аратте!
Но я, со мною живет она, когда с небес на землю сходит (это слова Энмеркара).
На изукрашенном ложе в сладком сне он хочет лежать с нею вместе!
Но я - на сверкающем ложе Инанны, осыпанном лазурными травами!
А в ногах там - могучий лев.
В изголовий там - свирепый лев.
Могучий догоняет свирепого.
Свирепый настигает могучего».

Мы видим здесь борьбу за право быть мужем Инанны и, соответственно, чтобы черноголовые, жители Урука, получали божественность от священного царского брака.

Инанна во фрагменте из Абу-Салябиха говорит Лугальбанде (сыну Энмеркара), что у нее нет мужа, и, если он хочет взять в жены Нинсун, она готова быть его тещей. Это не совсем понятный фрагмент, но смысл его в том, что, безусловно, Инанна – жена его отца Энмеркара. Возможно, Нинсун – это ее новое имя, новое явление, и она станет женой сына Энмеркара Лугальбанды. Так в Шумере оформляется идея священного брака, но уже не общего, не обычного, а царского священного брака.

В одном старинном, очень архаичном шумерском фрагменте, называемом «овальной пластинкой», есть слова: «Женщины прежних дней по два мужа имели». Речь идет, конечно, не о двоемужестве, а, по-видимому, о том, что муж был в двух образах: в образе божественном и в образе человеческом, Думузи и Ама-ушумгаль-анны. И тогда, в некотором смысле, мужья тоже имели двух жен: земную женщину и Инанну. И это был общий принцип брака.

В древнейших шумерских текстах эн – это брачный партнер богини. Это жрец, который вступает в брачное единство с богиней (жрец-эн). И также жрица-нин – это та жрица, которая вступала в союз с Думузи. Интересно, что супруга выбирает жрица. Эн - господин, мужчина. Лугаль Ура Месаннепада впервые именует себя супругом жрицы (дам ну-гиг), то есть женского воплощения Инанны.

Что же дает эта любовь царю? Конечно, не надо думать, что священный брак – это просто попытка несколько украсить половые отношения. Ничего подобного. У царя было достаточно наложниц. Хотя обязательно должна была быть настоящая любовная страсть, личностно направленная любовная страсть, и это должна быть личностная любовь между Инанной-жрицей и царем. И это - дань прежнему, древнему представлению о священном браке. Потом это исчезнет. И в надписях говорится о том, что некий царь, скажем, лугаль Лагаша Эанатум – возлюбленный супруг Инанны. Обязательно присутствует вот этот образ любви, любви-страсти, которая как раз и дает эту тайну, почему эти двое, мужчина и женщина, могут быть священной парой, а другие женщины и другие мужчины не могли для этих двоих быть их второй половиной священной пары. У каждого должна быть своя священная пара, и она определена Богом, и именно с ней человек может совершить священнодействие и совершать это священнодействие всю жизнь, находясь в браке.

Однако для царя есть еще один очень важный момент. Дело в том, что Инанна, возлюбив того или иного царя, дает ему царственность. Так же как Думузи стал царем только после того, как его полюбила Инанна, а до этого он был пастухом и рыбаком, так и в политической области – по крайней мере, в политической идеологии – Инанна, полюбив того или иного человека, дает ему царственность. Об Эанатуме говорится: «Эанатуму, энси Лагаша, Инанна, возлюбив его, должность энси Лагаша, царственность Киша даровала». То есть Инанна возлюбила энси (жреца) Лагаша и даровала ему царственность, лугальство, над Кишем.

О другом царе Урука, Лугалькингенешдуду, говорится: «Когда Инанна энство с царственностью соединила, в Уруке эном его сделала, в Уре – лугалем».

Царя, который возлюблен богиней и поэтому делает очень важное дело для всего города, именуют Дам-ки-аг – возлюбленный супруг, мутум – муж Богини (аккад.). Так именовали себя Саргон Древний и Нарам-Суэн, очень многие цари Ура, Исина, Ларсы и даже Салманасар I, царь ассирийский.

В тексте о рождении Саргона Древнего, основателя семитской вавилонской династии, правившего в XXIV-XXIII вв. до РХ, говорится: «Когда я был садовником, Иштар полюбила меня…». Был ли на самом деле Саргон садовником? Он рассказывает, что когда-то он был вообще никому не известным, брошенным, что он не знает ни отца, ни матери. Так ли это в действительности или это художественная форма – непонятно. Но важно то, что через любовь богини он достигает власти. Энство, то есть брак с богиней, открывает путь к царственности, к тому, чтобы стать лугалем.

Инанна называет своего избранника так называемым «благоприятным именем» – му-ду-са (шум.). Возможно, в этом благоприятном имени содержится идея передачи божественных сил. Вы помните, что когда-то Инанна хитростью завладела Таблицами судеб (МЕ), принадлежащими Энки. И вот теперь Инанна наделяет царя этими МЕ. Но не только царя. Конечно, через царя она наделяет ими и весь народ, что позволяет людям жить, стране процветать, детям рождаться, скоту плодиться и так далее.

Когда-то каждая девушка, вступая в брак со своим избранником, несла этот образ Инанны и МЕ. Вспомните, что до сих пор в сказках очень многих народов, в том числе, и в наших народных сказках, говорится о мудрой деве, которая вступает в брак. Конечно, люди уже не всегда понимают, в чем ее мудрость. Поэтому, например, в сказаниях о Петре и Февронии эта мудрость выражается в каких-то наивных присказках и баечках со стороны Февронии. Они, конечно, благочестивые, но никакой особой мудрости не несут. Скажем, «попей воды с правого борта, попей воды с левого борта. Она одинаковая, видишь? Вот так и все женщины одинаковые. Иди к своей жене, а ко мне не приставай», – это она говорит корабельщику. Большой мудрости для этого не надо. Но когда-то мудростью было знание Таблиц судеб, Тайны связи Неба и Земли. И эта мудрость передавалась Инанной в браке. Вот чем был этот брак.

Царь именуется истинным пастырем (сипа-зи(д)). В научной литературе по этому поводу ведется дискуссия: одни говорят, что этот пастырь – Думузи, другие – например, В.В. Емельянов, считают, что образ пастыря черноголовых применительно к царю вторичен относительно пастырских знаков власти, которыми владел царь. Это в какой-то степени сохраняется до сих пор, ведь то, что мы называем скипетром, это не что иное, как сильно изукрашенный, измененный пастушеский жезл. В Египте же плетка и скипетр были главными символами царственности. И то же самое было в Месопотамии. Но, как бы то ни было, в Месопотамии царя именуют истинным пастырем.

4. Смерть Думузи

Мы с вами сейчас говорим о священном браке, но надо помнить о том, что, на самом деле, священный брак Инанны и Думузи – это только первый аккорд. А второй аккорд – это смерть Думузи. Я уже говорил, что Думузи обязательно умирает насильственной смертью, и, по крайней мере, в знаменитом тексте о нисхождении Инанны в преисподнюю он – заместительная жертва. Поэтому, казалось бы, и жениху, и царю, который тоже жених, радоваться особо нечему. Да, брак прекрасен, любовь прекрасна, но за этим наступит смерть. И вот это как раз нам подсказка, что никакого умирающего и воскресающего Бога в Месопотамии и вообще на Переднем Востоке никто себе не представлял, кроме религиеведов. Потому что, если бы такое было, то какая радость была бы в браке? Но мы знаем, что брак с богиней всюду – предмет гордости, за него борются, за него совершают словесные поединки, а иногда и не только словесные, но и военные, а, значит, он ценен. И царь совершенно не собирается после этого умирать. То есть речь идет о наследовании качеств божественности, а не о проигрывании всей этой мифологемы. Мифологема важна для того, чтобы объяснить, как человек обретает божественность, но не более того.

Сохранилось несколько царских текстов, которые вы можете прочесть - это царские гимны, связанные со священным браком. В них нет и намека на перспективу будущей смерти молодого мужа. Наиболее ранние тексты – это гимны царя Шульги. В одном из гимнов Шульги (Шульги X) рассказывается много интересных вещей. Этот гимн надо было бы прочесть полностью, но мы сейчас побережем время, вы сами его прочтите (см.: ETCSL 2.4.2.24). В нем рассказывается, что царь из Урука (а Шульги - это царь Урука), отправляется в Кулаб. В Кулабе на пристани он приносит богатые жертвы быков и ягнят, причем маленьких ягнят он прижимает к груди. Он произносит известную формулу, которую мы еще будем вспоминать: «твоя грудь за мою грудь, твои плечи за мои плечи». Вот, оказывается, где смерть! Оказывается, принося в жертву животное, того же агнца, - а царь может и быков принести в жертвы, и Думузи нередко, особенно в брачных песнях, именуется диким быком, это образ плодовитости, - царь умирает как Думузи, но не сам, а в жертвенном животном, которое он приносит. В этом смысл жертвы. Простой же человек обычно приносит овец, ягненок – парадигмальная жертва. Потом мы увидим, как в Ханаане это представление изменилось, но царь умирает и, наверное, жертвоприношение было одним из элементов брачного священнодействия. То есть жених, как Думузи, умирал в жертвенном животном, а в брак вступал уже, естественно, он сам. Поэтому он и прижимает ягнят к груди, потому что они – часть его, он их пытается сделать частью себя, а потом их приносит в жертву.

Затем Шульги входит в Кулабское святилище Инанны Энинну, где облачается в льняную священническую одежду и надевает на голову тиару, которая называется хили. Хили переводится с шумерского языка как «сексуальная привлекательность», то есть эта тиара дает ему неотразимую мужскую привлекательность, он становится желанным. Инанна встречает его радостно. Описание самого брака, который там явно происходит, в гимне Шульги целомудренно опущено. Но после супружеского общения Инанна определяет Шульге благоприятную судьбу: «Пусть дни твоего любящего сердца долги будут!».

Иддин-Даган, аморейский правитель, наследовавший III династии Ура, говорит в гимне, переведенном В.К. Шилейко (http://skazanie.info/molitvy-shumera-i-akkada):

«Радость черноголовых,
ты одна благодатна,
о владычица Нинни,
дочерь светлого Сина,
госпожа Гештин-Анна,
велика твоя честь.
Царицу небес и земли
мою госпожу я пою;
пред моею святою богиней,
пред лицом её я веселюсь.
Госпожа, вознесённая в небе,
о владычица, ты велика.
Тебе и сила,
тебе и слава…,
тебе и царство,
тебе и честь».

Мы видим, что Инанна и Гештинанна здесь просто сливаются.

5. Ритуал священного брака в Исине

Сохранилось два гимна священного брака из Исина – Иддиндаган А и Ишмедаган К.

Гимн Иддиндагана А – самый подробный из гимнов священного брака. Инанна выступает здесь и как хозяйка Исинского храма Эгальмах, то есть как жрица в храме, и как небесное божество. Процессия Инанны происходит в ночь лунного новолетия, то есть в ночь нового года по лунному календарю. До сих пор у нас Пасху вычисляют по лунному календарю.

Что же это за процессия? Люди идут со знаками обоих полов, в одеждах обоих полов, то есть один и тот же человек несет на одной половине своего тела женскую одежду, на другой мужскую, и держит знаки двух полов: знак женщины – веретено, знак мужчины – боевая дубинка. Разумеется, современные ученые говорят, что это трансвеститы, то есть как бы шумерское ЛГБТ-сообщество, но на самом деле смысл, конечно, совершенно другой, и даже стыдно об этом говорить, насколько современная мода мешает научному взгляду. Речь, конечно, идет о том, что в священном браке двое становятся одним, и уже нет ни мужчины, ни женщины, а есть некое единство и переход божественных качеств в человеческие. И, соответственно, в этой процессии они демонстрируют то, что они уже одно. Это уже не мужчина, не женщина, а и то, и то.

В этой же процессии идут люди, бичующие себя. Эта флагилляция, бичевание, которое сохранилось и в современном исламе, особенно в шиизме, во время оплакивания Хусейна, сына Али. Оплакивание и бичевание – это знак смерти, это то же самое, что принесение в жертву животных – «твоя грудь за мою грудь». Когда человек сам себя мучает, проливает свою кровь, он, тем самым, умирает как Думузи, чтобы потом, как Думузи, возродиться и через брак с богиней достичь вечности.

Интересно, что в этом празднестве существовал такой обычай – у нас сейчас все маленькие дети этим развлекаются – это прыжки через скакалку. Прыжки через скакалку были знаком и символом священного брака. Иногда смысл таких древних вещей постепенно забывается, и они становятся невинными детскими играми. Почему прыжки через скакалку были знаком священного брака? Я не знаю. Но то, что это так, это точно.

И интересно, что в ночь перед священным браком царя Иддиндагана с Инанной очень рекомендуется всем гражданам, у которых есть семьи, иметь интимные отношения между мужем и женой. Считается, что эти интимные отношения дают силы Инанне и дают силы царю, а я думаю, что на самом деле все даже глубже – одновременно с царским этот священный брак совершается каждой супружеской парой.

Инанна спускается с небес и приносит МЕ, данные ей в Абзу Энки (Абзу, как вы помните, это инобытие). Вот теперь эта, казалось бы, смешная история о том, как Инанна, обманув Энки, забрала у него Таблицы судеб, оказывается просто литературным оформлением очень важного священного действа. Потому что Энки не сам отдает людям эти Таблицы, а через священный брак Инанны. И перед рассветом Инанна заклинает зло и благословляет добро. Наутро приносятся обильные жертвы и ставятся жертвенные столы, наполненные всякими вкусностями - как, собственно говоря, и полагается в любом нормальном браке. Кажется неприличным расписаться и уехать в свадебное путешествие, не накормив друзей и родственников. Традиция сохраняется у нас до сих пор, хотя ее смысла никто не понимает. Причем интересно, что вся последовательность: брачная церемония, потом свадебные столы, все пьют, едят, а потом уже священный брак и брачная ночь, сохраняется со времен Древнего Шумера до сих пор .

Что же такое все эти яства? Инанна, спустившись с Неба, закляла зло, благословила добро, дала царю и, видимо, городу МЕ, и город изобилует всем. Может быть, в городе обычно и нет такого изобилия, но тут уж надо не пожалеть. Как на современном Востоке во время брака, как известно, родственники буквально разоряются, потому что накормить две тысячи человек абсолютно необходимо. И эта традиция идет из древности. После этого, естественно, происходит омовение, окуривание брачного покоя – это, скорее всего, гипар, находящийся на вершине зиккурата, храмовой горы.

В гипаре, священном загоне, совершился, как вы помните, первый брак Энки и Дамкины еще в самом начале создания мира. Описывается, как Инанна совершает омовение, как она окуривает брачный покой – все делает она. На постель кладут растение нумун, стимулирующее страсть. После совершения таинства брака царь отправляется праздновать Новый год в храм Инанны в Эгальмах. В момент брака царь именуется то Думузи, то Ама-ушумгаль-анна.

6. Тайна священного брака

Сохранились любовные песни царю Шу-Суэну (иначе - Шу-Сину), четвертому царю III династии Ура, которые пишет Кубатум. Кубатум – жрица лукур Шу-Суэна, видимо, та самая священная супруга, которая изображала Инанну. И она восхваляет царя, объясняется ему в любви. Я сейчас попробую найти одну из них и прочесть, она есть и у Вероники Афанасьевой, и у В.К. Шилейко. Эта песнь, действительно, очень красивая, я ее даже хотел сначала перевести с английского, но потом убедился, что она есть в хорошем русском переводе.

Как пишет В.К. Афанасьева, это тяжелый для перевода текст, поскольку он написан на эме-саль, женском языке. Дело в том, что в Шумере женский язык, язык жриц – в первую очередь, жриц Инанны, но и, видимо, вообще женщин во время священнодействий, в том числе, во время священнодействий брака, отличался от обычного стандартного языка. Понять его нелегко, в нем очень много поэтических образов, образов страсти. Например, «острый, как кинжал» - не совсем понятно, как это переводить. Или «сладостный, как вино» - о вине ли речь или это образ любовной сладости? Поэтому даже такие шумерологи, как В.К. Афанасьева, не всегда хорошо понимают эме-саль, и перевод этих текстов всегда в какой-то степени условный.

Эту жрицу лукур (шум.) или натиту (акк.) зовут Кубатум. И поразительно, что еще до Второй мировой войны в Эрехе было найдено красивое женское ожерелье из драгоценных камней, на одном из звеньев которого сохранилась надпись: «Кубатум – жрица лукур Шу-Суэна». Так что эта женщина, от которой до нас дошел фрагмент написанной ею в конце III тысячелетия до РХ любовной поэмы, она для нас осязаема, потому что есть ее ожерелье, которое когда-то она носила на своей груди. Понимаете, как интересны все эти малейшие детали!

Сейчас я попробую прочесть вам два гимна. Они, действительно, прекрасны, вы войдете в мир священного брака, слушая, конечно же, очень рафинированные царские объяснения в любви. Мы помним, что через них прорываются, конечно, намного более простые, неловкие объяснения в любви простого юноши и простой девушки в первую брачную ночь. В этой совершенной поэзии есть отблеск тайны любви. И теперь вы знаете эту тайну: любовь делает двоих личностями. И только будучи личностями и пройдя священнодействие и полюбив друг друга на самом деле, они могут стать Инанной и Думузи и обеспечить себе вечность, а детям – святость. Вот что такое великая тайна брака.

Но давайте послушаем:

«Светочу дала рожденье, светочу дала рожденье,
Госпожа дала светочу рожденье,
Абисимти дала светочу рожденье.
Госпожа дала светочу рожденье!
О, куст ее душистый одеяний моего блаженства,
моя Абисимти!
О, древо могучее одеяний моего геройства, жизнь моя,
Госпожа моя Кубатум!»
(одно из имен или оба имени – это личные имена поэтессы)
«О, власы роскошные, о, моя опора,
повелитель мой Шу-Суэн!
О, слова мои, для тебя сказанные, тебе, сыну Шульги!
Оттого, что я так сказала, оттого, что я так сказала.
Одарил меня повелитель!
Меня, оттого, что я песнь пропела,
одарил меня повелитель!
(Речь идет, конечно, не о простой песне и не о простом даре, а о песне Инанны, о дарении МЕ и о брачном союзе).
«Острием златым, лазуритовой печатью
одарил меня повелитель!
Кольцами злата-серебра одарил меня повелитель!
Повелитель, сколь желанен для меня твой дар!
Очи твои да не нарадуются!
Шу-Суэн, сколь желанен для меня твой дар!
Очи твои да не нарадуются!
<...>
Да пошлет твой град привет тебе,
повелитель мой Шу-Суэн,
Львенком пусть у ног твоих уляжется,
пред тобою, сын Шульги!»
А дальше говорит уже Шульги:
«Небес любимица, моя прекрасная, пиво ее сладостно!
(Афанасьева переводит: «моя шинкарочка», на украинский манер. Я бы не решился так перевести)
И как пиво ее сладостно, лоно ее сладостно,
О, сколь пиво это сладостно!
И устам ее подобно, лоно ее сладостно,
О, сколь пиво это сладостно!
Брызжущее пиво ее сладостно!»
(В данный момент речь идет, конечно, уже не о пиве, а о страсти).
Далее слова Кубатум:
«Шу-Суэн, желанный мой,
Желанный мой, хороший мой,
Шу-Суэн, желанный мой.
Любимец Энлиля, Шу-Суэн мой,
Хозяин мой, бог страны своей!»
Это песнь баль-баль для Бау. (В.К. Афанасьева. От начала начал, с. 250-251).

Вторая песня, тоже небольшая – я позволю себе ее прочесть:

«Ты, пьянящий сердце мое, любимый мой,
Что за краса твоя радостная, сладостная —
душистый мед.
Ты, пронзивший сердце мое, любимый мой,
Что за краса твоя радостная, сладостная —
душистый мед».
(Речь идет, конечно, о страсти любящих друг друга людей. Любовь с проституткой так не описывается).
«Ты захватчик мой, все дрожит во мне.
Желанный, влеки же скорее на ложе.
Ты захватчик мой, все дрожит во мне.
Победитель, влеки же скорее на ложе.
Желанный, что делаешь ты в любови —
Всею силою ласк моих тебя заласкаю!
Здесь, на ложе, до самых глубин услады
Желаньем твоим наполнимся в радости.
Победитель, что делаешь ты в любви —
Всей силою ласк моих тебя заласкаю!
Желанный, ты прелесть мою забрал.
Скажи о том матушке — пусть одарит тебя,
И батюшке — пусть наградит тебя».
(Понятно, что это остатки старой, еще доцарской поэзии. Для молодой и только что ставшей женой женщины, конечно, еще очень памятны родители, которым огромная радость, что их дочь радуется, любит и состоит в браке – достойном, священном).
«Все услады — знаю, чем усладить тебя,
О желанный, до зари на ложе.
Твое сердце — знаю, как веселить его,
Победитель, до зари на ложе.
Ты же мне, если ты любишь,
Победитель, желанье даруй мне навеки.
Господин мой, мой бог, мой бог-хранитель,
Шу-Суэн, радость сердца Энлиля, мой повелитель!
То, что сладость тебе, того касайся.
Ту медовую сладость ищи руками.
Сминай, словно ткань, своими руками.
Словно ткань дорогую, рви руками.
Песнь баль-баль для Инанны. (В.К. Афанасьева. От начала начал, с. 251-252).

Здесь эта жрица уже откровенно именуется Инанной.

7. Священный брак и победа над смертью

Итак, мы видим, что брак, бывший браком любой пары, стал браком царским, но важным для всех. Но и вторая часть – смерть Думузи – тоже важна. Царя хоронят как Думузи. Хотя царь умирает каждый раз перед началом священного брака, принося жертвы, его хоронят как Думузи после его реальной физической смерти. В книге «Шумерский календарный ритуал» В.В. Емельянов приводит литанию сопровождения погребальной ладьи Думузи «В степи первых трав» (с. 361).

«Усусу, кого я сопровождаю к отцу, кем восторгаюсь», – так начинается эта литания. Начиная с Ур-Намму, первого царя III династии Ура, и вплоть до царей Исина и царя Иддин-Иштара, все цари были супругами богини и оставались ими после смерти. Умершие цари – образы Думузи. Как в Египте царь после смерти становился Осирисом, так и здесь царь становился умершим Думузи, который чаял победы над смертью и воскресения, поскольку Думузи не остался в преисподней, а воскрес. Вот почему цари прославляли священный брак, а не воспринимали его как тяжкую обязанность, предвещающую смерть. Это была радость, дающая бессмертие! То есть можно сказать, что царь (а до того – любой человек) вступал в образ Думузи дважды: в браке, который предваряют жертвоприношением, и в момент смерти. И вот этот ритм: брак Думузи с Инанной, смерть Думузи и замена Думузи Гештинанной, этот двойственный ритм характерен для шумеров.

А теперь посмотрите, если не считать рождения и крещения, то, собственно, для каждого человека два важнейших момента – это брак и смерть. Правильный брак и правильная смерть.

Кстати говоря, тот образ, о котором я говорил: «шея агнца за его шею, грудь агнца за его грудь», содержится в билингве из библиотеки Ашшурбанапала (Cuneiform Texts XVII, 37в, 14 и сл.).

8. Храмовая проституция как результат вторичной деградации священного брака

И мысль о том, что царь – это божественный Думузи, а до этого каждый человек – божественный Думузи, таинственным образом отразилась у библейского пророка Исайи. Это 14 глава, где пророк смеется над божественными претензиями царя. Для израильтянина «Песнь песней» оставалась как бы необъясненной, уже было непонятно, что это священный брак, а божественные претензии человека вызывали смех.

«Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: "взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему". Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней. Видящие тебя всматриваются в тебя, размышляют о тебе: "тот ли это человек, который колебал землю, потрясал царства, вселенную сделал пустынею и разрушал города ее, пленников своих не отпускал домой?"». (Ис.14: 12-17)

Это очень важный нравственный текст, но существенно то, что для еврейского пророка претензия на божественность казалась смешной. Идея божественности человека, столь сильная в Месопотамии, была забыта. Да и в самой Месопотамии, надо вам сказать, эта идея претерпела очень большое превращение. Как вы помните, и в Египте образ царя-сына и умершего царя-отца удержался очень недолго, только в Древнем царстве, и, видимо, уже в Первый переходный период люди перестали в это верить, а, может быть, из-за этого и закончилось Древнее Царство революцией, о которой говорят речение Ипувера и пророчество Неферти. После этого люди опять сами начинают заботиться о своем спасении, опять каждый пишет себе, заказывает себе заупокойные тексты, и, видимо, каждый сын их произносит. Это стало происходить уже при VI династии, мы видим это в Текстах ковчегов. Формально царская власть оставалась священной, формально царь остался Гором навсегда, но в спасительность института царственности, в священство института царственности египтяне перестают верить.

Примерно то же самое и примерно в то же самое время происходит и в Месопотамии. Как раз в то время, когда Авраам вышел из Ура халдейского, когда рухнула III династия Ура, а вскоре после этого и ранние семитские династии Исина и Ларсы, и старовавилонская династия, идея царского священного брака как единственно необходимого исчезает. И появляется идея, что каждый человек должен вступать в священный брак.

Вы понимаете, что произошло? Сначала обычный брак – это и был священный брак. Потом из-за того, что люди чувствуют себя несовершенными, обычный брак, есть угодно, сублимируется в царский священный брак. А потом он опять переходит в необходимый каждому священный брак, но уже не как брак мужа и жены, а как брак мужчины со жрицей Инанны. Так как царь вступал в брак со жрицей Инанны, то и каждый должен вступить в брак со жрицей Инанны, и каждая женщина должна хоть один раз в жизни стать жрицей Инанны.

Мирча Элиаде писал об этом: «Таммуз завершает свое развитие в образе драматической и элегической фигуры одного из юных богов, умирающих и воскресающих ежегодно. Но его шумерский прототип, возможно, имел более сложную сущность. Царь, который являлся его воплощением и потому разделял его судьбу, ежегодно праздновал воссоздание вселенной, но, чтобы вселенная была воссоздана, она должна была прежде уничтожиться. Хаос, предшествующий творению космоса, также включал и ритуальную смерть царя (что аргументировано отрицает Емельянов), и схождение его в преисподнюю. Короче говоря, три космические диады – жизнь-смерть и космос-хаос, стерильность-фертильность формируют два последовательных момента одного процесса. Эти противоположности … были способны дать основание «таинствам», имеющим отношение к спасению человека и к его посмертной судьбе… Возможно, любой человек мог надеяться обрести эти качества, прежде усваивавшиеся только царям» (Eliade М. A History of Religious Ideas. Vol. 1: From Stone Age to the Eleusinian Mysteries. Chicago, 1978, p. 66-67).

И действительно, в Послании Иеремии, а Иеремия хорошо знал Месопотамию, потому что он там был с изгнанниками после взятия Иерусалима и после ухода в плен, говорится о храмовой проституции. То есть, с одной стороны, каждая женщина раз в жизни должна была быть жрицей Инанны, а, с другой стороны, каждый мужчина должен был иметь соединение со жрицей Инанны – видимо, раз в год.

«Женщины, обвязавшись тростниковым поясом, сидят на улицах, сожигая курение из оливковых зерен. И когда какая-либо из них, увлеченная проходящим, переспит с ним, - попрекает своей подруге, что та не удостоена того же, как она, и что перевязь ее не разорвана» (Послание Иеремии: 42-43).

О том же пишет и Геродот в первом томе своей «Истории»: «Самый же позорный обычай у вавилонян вот какой. Каждая вавилонянка однажды в жизни должна садиться в святилище Афродиты и отдаваться чужестранцу. Многие женщины, гордясь своим богатством, считают недостойным смешиваться с [толпой] остальных женщин. Они приезжают в закрытых повозках в сопровождении множества слуг и останавливаются около святилища. Большинство же женщин поступает вот как: в священном участке Афродиты сидит множество женщин с повязками из веревочных жгутов на голове. Одни из них приходят, другие уходят. Прямые проходы разделяют по всем направлениям толпу ожидающих женщин. По этим-то проходам ходят чужеземцы и выбирают себе женщин. Сидящая здесь женщина не может возвратиться домой, пока какой-нибудь чужестранец не бросит ей в подол деньги и не соединится с ней за пределами священного участка. Бросив женщине деньги, он должен только сказать: «Призываю тебя на служение богине Милитте!» Милиттой же ассирийцы называют Афродиту. (На самом деле, это, естественно, Инанна). Плата может быть сколь угодно малой. Отказываться брать деньги женщине не дозволено, так как деньги эти священные. Девушка должна идти без отказа за первым человеком, кто бросил ей деньги. После соития, исполнив священный долг богине, она уходит домой и затем уже ни за какие деньги не овладеешь ею вторично. Красавицы и статные девушки скоро уходят домой, а безобразным приходится долго ждать, пока они смогут выполнить обычай. Подобный этому обычай существует также в некоторых местах на Кипре» (Геродот. История 1;199). Восточная половина Кипра была финикийской, поэтому эти ханаанские обычаи, эти месопотамские обычаи присутствуют и там.

Геродот не понимает, что это, на самом деле, вторичная деградация когда-то священного брака. Каждая женщина должна стать Инанной, хотя бы раз в жизни, и каждый мужчина должен соединиться с Инанной – храмовой иеродулой, храмовой рабыней, проституткой, для того, чтобы этот священный брак произошел. То есть в Месопотамии забыли великую тайну священного брака, которая была в доисторический, в дописьменный период – священный брак это добровольный союз страстно любящих друг друга уникальных, не заменяемых личностей - мужчины и женщины, союз на всю жизнь.

Смысл священного брака, фактически, восстанавливается в христианстве. В 5-ой главе Послания апостола Павла к Ефесянам наставления апостола о браке, о правилах отношений между мужчиной и женщиной, завершаются словами: «Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Еф. 5:32). Оказывается, что это не просто брак двух христиан, а это брак Христа и Церкви, то есть Экклесии, собрания верных, брак людей и Бога, человека и Бога. Вот это – восстановление великой тайны брака. Но это восстановление тайны происходит только для тех, «кто так знает», а для остальных это остается небожественным отношением полов. Поэтому для «так знающих» блуд и прелюбодеяние твердо становятся смертными грехами – не потому, что отношения мужчины и женщины плохи сами по себе, а потому, что, совершённые неправильно, они лишают людей неба.

Многие формы обожения использовались потом, но самой главной парадигмальной формой преодоления смерти в Месопотамии всегда оставался священный брак.