1. Дворцы Крита

Итак, дорогие друзья, на прошлой лекции мы закончили разговор об историческом развитии Крита и перешли к его религиозным особенностям. Надо сказать, что когда мы говорим о Крите, политическое и религиозное разделить очень нелегко. Это связано с особенностями миросозерцания критян. Очень важным символическим моментом для Крита является строительство дворцов – мы называем их дворцами условно, поскольку в русском языке просто нет аналогичного слова. Это не дворцы в нашем понимании, а огромные комплексы, практически целые города в одной архитектурной форме, можно сказать, под одной крышей.

Сэр Артур Эванс, который раскопал первый подобный дворец в Кноссе, недалеко от Ираклиона, был потрясён тем, что он нашёл. Это был огромный комплекс зданий от трёх до пяти этажей, располагавшийся на территории города, фактически объединённого в одно здание. Это здание было соединено с окружающей местностью, с морем с помощью системы лестниц и мощёных дорог. В нём были оборудованы площадки для религиозных действий, подземные внутренние помещения для священных обрядов, некие похожие на театры под открытым небом сооружения с рядами каменных скамей, безусловно, предполагающие какие-то большие публичные действия, потому что они вмещали сотни людей. В нём был роскошный тронный зал с престолом, фланкированным изображениями грифонов, и в то же время – множество жилых помещений, предназначенных для большого числа людей.

Надо отметить, что помещения эти являлись весьма комфортабельными, с прекрасными мраморными ваннами, проточным водопроводом и канализацией. Впоследствии был открыт целый ряд таких дворцов. Самые крупные и самые ранние из них – это, помимо Кносса, дворец в Фесте и дворец в Малии, Като Закрос на самом востоке Крита, Миртос в его центральной части, Кидония, Галатас, Монастираки. Естественно, названия их в основном современные. Эти дворцовые комплексы возведены по большей части между 2200-м и 2000-м годами до Рождества Христова.

Этим удивительным дворцам соответствует удивительная керамика, которая получила название стиля камарес по имени деревни и пещеры на склоне горы Иды недалеко от Кносса. Великолепно расписанные вазы стиля камарес, действительно, один из совершенных образцов искусства. Также в различных дворцах и домах Крита этого времени было найдено много великолепных украшений из золота и драгоценных камней. Всё это свидетельствует об изяществе и художественном совершенстве техники, проявленных не только при строительстве дворцов, но и в прикладном искусстве, в малых формах.

Самый ранний из известных нам дворцов – или протодворцов – расположен в пятнадцати километрах к северу от Иерапетры в деревне, которая сейчас называется Василики, что означает «Царская». Там с 1970-х годов идут систематические раскопки американских археологов Бойда и Сигера. Этот протодворец, или, как его ещё называют, большой дом на холме – сложно устроенный дом-крепость с большим внутренним двором. И он был воздвигнут ещё в раннеминойский период, около 2600-го года до Р.Х., то есть, в ту эпоху, когда в Египте строились Великие пирамиды. В святилище этого большого дома на холме была найдена керамическая фигура богини, указывающая на то, что это был не только жилой дом и не только крепость, но и святилище.

После 1700 года, когда, по-видимому, на Крите произошло разрушительное землетрясение, дворцы подверглись очень серьёзной перестройке. Они тут же стали восстанавливаться, поэтому мы не можем говорить о какой-то цивилизационной смене, но дворцы были восстановлены уже в новом, ещё более роскошном стиле с мощными колоннадами, огромными восходящими ко дворцам лестницами, повсюду украшенными стилизованными изображениями бычьих рогов, так называемыми букраниями.

Кстати, эти стилизованные рога очень напоминают распространённое древнеегипетское изображение Рути - Шу и Тефнут в виде двух сидящих львов, над которыми восходит солнце. Тесные контакты Крита с Египтом позволяют предполагать, что схожесть этих изображений – не случайное совпадение. То есть эти рога – одновременно и изображение Бога-Творца в образе быка, и образ сотворения мира через аллюзию Шу и Тефнут, пару львов, которых египтяне называли рути. Такова характерная особенность критских дворцов.

Я думаю, что все, кто побывали в Кноссе, в Фесте, или же видел на изображениях восстановленные и реконструированные дворцы, были потрясены их величием и красотой. Были потрясены величием Крита и греки более позднего времени. Так, странник Одиссей рассказывал своей супруге Пенелопе после возвращения о посещении Крита:

«Остров есть Крит посреди виноцветного моря прекрасный,
Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный;
Там девяносто они городов населяют великих.
Разные слышатся там голоса…»
[Гомер, Одиссея, песнь XIX, 171-175]

И дальше перечисляются голоса и ахейцев, и дорийцев, и пеласгов – разных народов, которые там обитают. То есть для греков времени, к которому принадлежал Гомер, архаического, но уже последнего тысячелетия до Р. Х., Крит был образцом, к которому хотелось тянуться, на примере которого хотелось создавать свою культуру.

И неслучайно Платон в своих «Законах» главным персонажем вывел критянина. Это очень характерный момент. Так же, как средневековая Европа и Европа Нового времени имела идеалом устроенной жизни Римскую Империю и хотела ей подражать, Древняя Греция от Гомера до Платона помнила Крит через «Илиаду» и «Одиссею» и, видимо, другие предания, и пыталась подражать минойскому Криту.

Фресковые росписи критских дворцов свидетельствуют о напряжённой общественной жизни Крита, безусловно, связанной со священнодействиями, с некими социально значимыми религиозными обрядами. Нам придется ещё много раз упоминать эти фресковые изображения. На фресках изображены священные процессии, вереницы людей несут чаши и ритоны, на закрытых носилках движется, должно быть, статуя божества, как это было принято в Египте и в передней Азии. В Кноссе, кстати, сохранилась и терракотовая модель такого паланкина для перенесения божества. Сам Эванс назвал критские дворцы дворцами-святилищами – palace-sanctuary, то есть, в них светская жизнь соединялась с жизнью храмовой.

2. Храм и дворец: соединение священного и профанного

В городах Крита не были найдены отдельно стоящие храмы. Храмы были встроены во дворцы, чего нет как нормы ни в Месопотамии, ни в Египте. А на Крите храм с самом начала является элементом дворца. Но можно ведь взглянуть на вещи и по-другому: может быть дворец являлся элементом храма, и гражданская, политическая и даже личная жизнь царя и царского окружения была частью вечно длящегося священнодействия? У нас есть все основания это предполагать, и об этом мы еще поговорим.

Нерасчлененностью сакральной и профанной функций дворцы-храмы Крита напоминают священные города средненеолитической Анатолии - Чатал-Хююк, Хаджилар VI-V тыс. до Р.Х., воздвигавшиеся, кстати, как и минойские дворцы, в виде единого архитектурного комплекса, фактически под одной крышей. Среди ученых существует мнение, что первые жители Крита пришли на остров из южной части Малой Азии, из Лувии, о чём я уже говорил на предшествующей лекции, как ранее считал Эванс – в VIII тыс., но сейчас полагают, что скорее в V тыс. до Р.Х. Не были ли они выходцами из сожжённых и разграбленных в те века Чатал-Хююка и Хаджилара? Возможно, именно они принесли на Крит этот тип государственности?

Другое дело, что они не смогли его воспроизвести сразу, поскольку пришли нищими беженцами. Но через одно-два тысячелетия этот тип священного города, – как вы помните, города среднего неолита мы с вами называем священными городами, – города, где совершают священнодействия, но живут далеко не все, а только люди, связанные со священнодействием, и воспроизвёлся во дворцах Крита. Эванс всю хронологию Крита предложил мерить по дворцам: это додворцовый, протодворцовый, новый дворцовый и последворцовый периоды Крита.

В Египте, как вы помните, мы говорили о том, что светская власть царя постепенно выделяется из чисто религиозной его функции ритуального Бога. Возможно, это выделение и разделение на Крите было не столь завершено, не столь закончено, и оно сохранилось. Мирча Элиаде в своей «Истории религиозных идей» замечает: «Характерно полное отсутствие на минойском Крите сооружений, напоминающих позднейшие классические храмы Греции. Даже священнодействия, связанные с сельскохозяйственным циклом, совершались на открытых площадках дворца»
[M. Eliade. A History of Religious Ideas. Vol.1. Chicago 1978]

То есть дворец и храм были соединены, что принципиально отличает минойскую цивилизацию от классической греческой цивилизации, где между жилым домом, в том числе и дворцом, и храмом, всегда сохраняется дистанция. Большие дворцы в Фесте и Малии имеют в планировке много общего с Кноссом. Расположенная на западе широкая эспланада с колоннами пересекается мощёной огромными каменными плитами дорогой, ведущей к главному входу во дворец и к внешней, расположенной перед дворцом «театральной» площади, хотя, возможно, эта площадь – совсем не театральная, а площадь для священнодействий, а возможно, что и для священнодействий, и для народных собраний. В Кноссе на такой площади расположены остатки двух алтарей. Внутри дворца есть ещё один прямоугольный двор, служивший для общенародных действий, о чем говорят ряды ступеней-сидений, как в классических эллинских амфитеатрах.

В Малии посреди внутреннего двора сохранился алтарь с ямой в центре, подобный алтарям хтонических божеств и героев Греции I тыс. до Р.Х. Многочисленные помещения культового характера находились и в иных частях дворцов, в том числе и подземных, которые освещались светом, падавшим из световых колодцев в потолке, а то и вообще не освещались естественным светом. Святилища критских дворцов большей частью не отгорожены от окружающего дворец пространства, но составляют с ним одно целое, намекая нам на большую, чем на Переднем Востоке, публичность религиозной и, что в то время было практически одним и тем же, политической жизни минойского общества.

То есть, мы видим не сакральную замкнутость, в которую не могут войти люди «с улицы», а сакральную разомкнутость, которой может сопричаститься любой человек, как сейчас любой человек может войти в церковь. Это особенность Крита – публичность как властной, политической, так и религиозной жизни. В Фесте небольшое помещение с алтарём в первом дворце легко доступно извне через специальный проём в западном фасаде. В небольшом дворце в Кании из двадцати семи помещений пять имели религиозное назначение, делая здание более сходным с общественным святилищем, чем с частной виллой. Учёные констатируют большую склонность минойцев совершать священнодействия не только во дворцах, но и среди дикой природы, в горных лесах или же в пещерах, этим они напоминают жителей Ханаана и хеттов.

Кстати говоря, это подробно, очень интересно и, я бы сказал, исторически точно описано Мережковским в его романе «Тутанкамон на Крите». Мережковский писал этот роман в эмиграции в 1920-е годы, в то время, когда Эванс публиковал результаты своих раскопок. Известно, что Мережковский внимательно следил за этими публикациями и был ими восхищён. Он написал такой интересный роман, что я рекомендую всем любителям Крита сначала его прочесть, а потом уже поехать смотреть сами дворцы. И в этом романе он как раз описывает в том числе и священнодействие в лесистых горных долинах.

3. Святилища на вершинах гор

Те, кто бывал в Греции, видели, что на вершинах гор, которые до сих пор считаются у греков священными, стоят кресты, а часто даже храмы; гора до сих пор является у греков образом священного. И на вершинах гор археологи находят вымощенные площадки, а иногда рядом с ними – маленькое каменное сооружение или основание, фундамент такой постройки, которая, видимо, была святилищем. Это, например, гора Петсофо, гора Кофинас, гора Юкта близ Кносса.

В горном святилище на Юкте я был сам и видел эти археологические раскопки. И кстати, рядом с этим святилищем стоит христианский маленький храм святого Георгия. На Юкте три вымощенных террасы, последовательно поднимаясь к вершине, ведут к небольшой постройке со ступенчатым престолом и алтарём на самом краю головокружительного обрыва. Один из исследователей религиозной жизни Крита Скалли пишет: «Для минойской религиозной культуры характера концепция как бы органического роста здания, его вписанности в окрестный ландшафт».

Поскольку критяне мало писали, но много изображали, рисовали, ваяли, вырезали инталии, такие изображения сохранились. Например, в Като Закро найдена ваза, на которой изображено святилище, стоящее среди гор, буквально кишащих дикими козами. И сейчас в горах Крита масса диких коз, так что всё это очень естественно. И в этом, изображенном на вазе, святилище возвышается трёхчастная постройка, увенчанная как раз рогами. На кносской дворцовой фреске молящийся в сходном природном окружении поставил на скалу корзину, полную жертвенных приношений. В некоторых местах на вершинах гор, например, на Петсофо и Юкте, целые расселины забиты золой и пеплом жертвоприношений.

В жертву приносили животных, растения, глиняные модели частей тела, фигурки людей и животных различной величины, а также глиняные шарики. Конечно же, учёные решили, что фигурки людей или модели частей человеческого тела – это заменители человеческих жертвоприношений. Как я уже много раз говорил, учёные о наших предках думают плохо, но если сейчас пройти по храмам того же Крита, да и вообще, по монастырям Греции, то вы увидите, что там на чтимых иконах или даже на чтимых деревьях висят те же самые изображения из серебра рук, ног, целые человеческие фигурки или головы, или сердца, или изображения маленьких детей.

И понятно, что это не замена человеческих жертвоприношений, а просто-напросто благодарность за исцеление, или за то, что у молящихся родился ребёнок, которого они давно просили. Или же это был образ того, что люди как бы приносят себя в жертву, но на самом деле приносят в жертву лишь своё изображение, бросая в огонь жертвенного костра глиняную посвятительную статуэтку, то есть это символическое действие. Я расскажу позже о нескольких возможных находках следов человеческих жертвоприношений, но их крайне мало, и о них надо говорить особо.

4. Священные пещеры

Как и в глубочайшей древности, в палеолите, критяне минойского времени превращали пещеры, которыми очень богаты горы острова, в естественные храмы. Почитание пещер распространено здесь и по сей день. Многие пещеры носят имена святых, и в более чем сотне из них располагаются православные часовни. У входа в одну из грандиознейших пещер Крита, Скотино, белеют стены небольшого православного храма, где есть престол Параскевы Пятницы. В день памяти этой святой 26-го июля здесь собираются крестьяне из долины Апоселимы – и даже со всей Херсонесской области Крита.

После литургии в храме они направляются под своды пещеры, где танцуют до полного изнеможения, безудержно напиваются, распевают любовные песни, но дальше этого не заходят. При свете фонарей и масляных лампад веселье длится до глубокой ночи. И это, как бы сказал ученый-этнограф, является очень яркой картинкой древних вакхических празднеств, о которых еще у нас пойдёт речь, когда мы будем заниматься классической Грецией. Но традиция этих празднеств пережила все смены веры и все исторические перипетии прекрасного и многострадального острова посреди виноцветного моря.

В глубине Скотино найдены расположенные на четырех ярусах святилища минойского времени, остатки топоров и следы многочисленных приношений. Ряд ученых полагает, что пещера Скотино была естественным прообразом Дедалова лабиринта, о котором речь пойдёт позже. Сейчас те, кто посещают музей Ираклиона, видят целые витрины, наполненные очень интересными археологическими находками из этой пещеры. Другими известными своей минойской археологией и нынешним почитанием у местного населения пещерами Крита являются Камарес в горной цепи Иды, о которой я уже говорил, и знаменитая Диктинская пещера близ Психро, в которой по преданию Рея скрывала от кровожадного Крона младенца Зевса.

Вы помните, что Крон, боясь того, что его свергнет сын, пожирал всех своих детей. И когда родился Зевс, его мать Рея отдала Крону вместо ребёнка камень, обёрнутый в пелёнки, который тот и проглотил, а Зевса Рея спрятала как раз в Диктинской пещере на Крите. Обратите внимание на эти связи, мы сейчас увидим их глубже.

В верхнем зале Диктинской пещеры хорошо сохранился четырёхугольный престол минойского времени, сложенный из грубо отёсанных камней и окруженный дарами. Здесь есть и каменные жертвенники, и керамические сосуды для возлияний, и двойные бронзовые топоры среди золы и обугленных костей жертвенных животных. В примыкающем зале в специально отгороженном священном пространстве, греки его называют теменос, также лежали жертвенные дары, в том числе бронзовое оружие середины II тыс. до Р.Х., а также модели этого оружия, маленькие, как детские игрушки. На самом деле это - жертвенные приношения, ведь воин не мог принести в жертву свой меч. Он был ему нужен, меч был большой ценностью. И он приносил в жертву его маленькую модель. Мечи, кинжалы, топоры и другие копии предметов – всё это в изобилии присутствует в археологическом музее.

Наконец, в нижнем зале поблизости от небольшого подземного озера наконечники копий, двойные топоры и бронзовые фигурки людей были специально вбиты в расселины сталагмитов. Судя по всему, так же, как и в Чатал-Хююке, неолитические обитатели которого не ленились отправляться в далекие экспедиции за пещерными конкрециями сталактитов и сталагмитов, в минойскую эпоху эти естественные формы считались нерукотворными образами божества и весьма почитались. В сталактитах и сталагмитах люди видели нерукотворные статуи Бога.

В додворцовый период в сельской местности минойцы возводили отдельно стоящие святилища, подчас довольно монументальные. Так, в Миртосе конца III тыс. возвышалась храмовая постройка, состоявшая из четырёх помещений, в одном из которых на низком основании из камней и глины стояла фигура женского божества. Другие святилища из трёх помещений были воздвигнуты по дороге из Кносса к вершине Юкты. Там, видимо, проходили священные процессии. Во дворцах-пещерах на вершинах гор Крита часто можно встретить остатки престолов и жертвенников. Престолом могла быть необработанная скала, но бывал и тёсанный камень, обычно кубической формы, часто с вогнутыми боковыми сторонами. Вообще, идея вогнутой формы, как мы увидим, была очень распространена на Крите. Во дворце Малии на камне престола высечены знаки звезды и креста.

Более монументальные престолы, часто со ступенчатыми всходами, можно встретить во дворцах минойских дворцов и в святилищах на вершинах гор. Такие престолы украшались изображениями рогов и декоративными поясами. Минойские жертвенники делались из камня и керамики, с ножками и без, обычно – с углублениями для возлияний. Обод жертвенника из Феста исполнен в виде быков и спиралей, то есть, льющейся из принесённых в жертву животных крови. Иногда на столах предложений сохраняются и следы горевшего на них когда-то жертвенного огня. Классические эллинские жертвенники для начатков плодов, которые греки называют панспермия, предвосхищаются минойскими столами предложений с множеством углублений, видимо, для разнообразных зёрен, плодов, масел и жидкостей.

Например, во дворце Малии находится круглый жертвенник с большим углублением в центре и тридцатью четырьмя маленькими углублениями по краю, стоявший на небольшом возвышении в углу центрального двора. Известны и разнообразные ритуальные сосуды, часто с узором изображения голов львиц и львов. Они, по всей видимости, употреблялись для сбора жертвенной крови. Бык был образом бога и объектом жертвы, а львица – символом царицы неба, адресата жертвоприношения.

5. Великая богиня Крита

Главной священной фигурой на Крите, как и практически на всем Переднем Востоке, было женское божество – то божество, которое Эванс назвал Великой Богиней. Как правило, она изображается как женщина в классическом критском жреческом платье - в перехваченной высоким наборным поясом юбке до пола, с фалдами и оборками, выше пояса – обнаженный торс, пышные, приподнятые груди, руки, увитые браслетами, а в руках сжаты извивающиеся змеи – образ того, что этой богине подвластно подземное царство, подвластен подземный мир. Змея – это хтоническое существо. И власть над змеями – это власть над подземным миром. Мы не раз ещё вспомним здесь Персефону, владычицу подземного мира в классической Греции, связанную с Элевсинскими мистериями, с мистериями победы над смертью. Да и высокие груди богини – это древний символ, уводящий нас к совиноглазой богине мегалита и к алебастровым изображениям женской груди в Чатал-Хююке. И даже, возможно, к палеолитическим Венерам.

Питаться молоком богини, быть с ней одной плоти, одной сути – это общая норма. Как вы помните, и в Шумере, и в Аккаде многие люди говорили, что вскормлены на коленях богини, вскормлены молоком богини. И в Египте были такие изображения, когда фараон сидит на коленях богини и вкушает молоко из её груди. Инверсией этого образа является образ Божьей Матери, Богородицы. Богородица – человек, а Иисус пьет Её молоко. Таким образом, Иисус – божественное, сошедшее с небес существо, родившееся от Богородицы, вкушает молоко Богородицы, и тем самым утверждает своё как раз не божественное, а человеческое естество. Так что это очень древний символ, если угодно, символ наоборот.

Поклонение Великой Богине изображено на многих кольцах, инталиях, рельефах Крита. И здесь обычно изображение поклона наоборот. Я уже говорил, что выгибание, изображение вогнутости, распространено на Крите. Так вот, критский священный поклон – это не поклон вниз, как на востоке, а откидывание корпуса, выгибание тела, когда грудь выпячена, позвоночник вогнут, и рука человека, который поклоняется, прислонена к глазам, чтобы не ослепнуть от сияния божества.

В последних сценах драмы Софокла «Эдип в Колоне» есть такие слова: «Царь рукою заслоняет глаза, как будто страх невыносимый ему привиделся». [Софокл, Эдип в Колоне, 1650-52]. Это говорится о Тезее, который видит уход Эдипа в подземный мир. Заслонение глаз рукой – типичная критская форма выражения уважения к божеству, как бы реакция на исходящее от божества сияния. Часто Богиню изображают на вершине горы, фланкированную львицами. Отпечаток такой геммы был найден Эвансом в малом колонном святилище Кносса, которое, по мнению самого археолога, являлось главным святилищем дворца.

Львица – символ Великой Богини по всему Востоку. Это символ Астарты и Инанны, символ Великой Богини-Матери у хеттов. И здесь, на Кноссе, так же; львица – это образ мощи, образ силы, и одновременно – образ матери-земли, которая, как лев, пожирает плоть умершего, похороненного в землю, и эта плоть, пройдя через ее чрево и родившись вновь, становится божественной. Так же и Нут, изображенная в ковчеге, принимает в себя умершего. В народном искусстве минойского Крита Великая Богиня предстаёт обнажённой женщиной и изображается в довольно грубых формах, с подчёркнутыми женскими частями тела, как у палеолитических венер, что указывает на важное значение в её культе символов брака и деторождения. Такие фигурки были найдены в Миртосе, Кноссе, Газе, Карфе.

В отличие от Переднего Востока, в облачении божеств Крита и Греции практически нет ничего специфического, что бы отличало их от людей, наподобие рогатых шапок в Шумере или знаков анех, которые держат боги и бессмертные умершие в Египте. Поэтому на Крите мы с трудом можем сказать, чьё изображение перед нами: Великой Богини или её жрицы. Образ женщины в длинном платье со змеями Эванс считал изображением Великой Богини, но возможно, что это и статуэтки жриц. Они были найдены в храмовой сокровищнице Кносса.

Как вы помните, в начале 50-х годов ХХ века Вентрис и Чадвик расшифровали самое позднее крито-микенское письмо – линейное письмо Б. И из текстов, написанных этим письмом, мы знаем имя Великой Богини. Это имя – Ариадна. Оно известно нам и по мифу, по нити Ариадны, о которой мы сегодня, быть может, ещё успеем поговорить. Греки интерпретировали имя Ариадна как Ариадни, Ариагни, то есть, «Пресвятая», «Святейшая». Агиос означает «святой».

Долгое время считали, что это домысел, благочестивая сказка. Но оказалось, что микенское «д» в классическом греческом языке действительно часто переходит в «г». И тогда адни произносилось как агни, «святая». Её также именовали Бритомартис - «Сладостная Дева», и Диктина. Имя Диктина специалистам по греческой мифологии хорошо известно: в классическую эпоху оно было прозвищем Артемиды. Этимологически это имя выводилось из слова диктум, «охотничья сеть» – Артемида же – охотница, а одним из орудий охотничьего лова является сеть. Но возможно, что это - вторичная этимология, а изначально прозвище Великой Богини связано с именем Дики –«правда», «истина». В таком случае Диктина – это повелительница, хранительница и обладательница правды. Это праведная, и ловчая сеть тут ни при чём. Такие имена Великой Богини, как Пресвятая, Праведная, Сладостная Дева, говорят нам о Её важнейшей роли на Крите.

Мартин Нильссон, один из лучших специалистов по народной греческой религии, был убеждён, что Ариадна переживалась и на Крите, и в Микенах владычицей смерти и воскресения, образами которых были, как и повсюду в мире до сего дня, весна и произрастание растений, дающих пищу, а значит, и жизнь, животным и человеку. Весна, растения и цветы были образами этой богини – владычицы смерти и воскресения. Это уже старая, 1932-го года, но не потерявшая своего значения книга Нильсена «The Micenaean origin of Greek mythology» [University of California Press 1932].

Очень возможно, что в XXX Гомеровом гимне Гее, Матери Всех (а Гея, как вы помните, это земля), вспоминается именно эта почитавшаяся на Крите Владычица жизни и смерти. Послушайте маленький отрывок этого гимна:

«…Все лишь твоими щедротами живы.
Ты плодовитость, Царица, даешь и даешь плодородье.
Можешь Ты жизнь даровать человеку и можешь обратно
Взять ее, если захочешь». [4-7]

Алексис Стилиано в своей книге «Минойская цивилизация» специально подчёркивал, что под именами богинь классической Греции – Артемиды, Афины, Афродиты, – присутствуют не разные лица, но одно и то же божественное существо, которое только в Греции I тысячелетия разделилось на разные божественные лица. То есть, и Диктина, и Бритомартис, и Ариадна также, как впоследствии – Афина, Артемида, Афродита – это было одно божественное существо. [A. Stylianos. Minoan Civilization. Heraclion. P.72-74]

Каковы же основные атрибуты этой богини? Как вы видите, в отличие от лекций, посвящённым древним хеттам, мы здесь не читаем больших текстов, но зато много внимания уделяем искусству. Первым и важнейшим её атрибутом, который иногда плохо понимают, была вертикальная колонна. Колонны на Крите, как правило, своеобразной формы. Те, кто там бывали, должны это помнить. Это колонны, расширяющиеся кверху и сужающиеся книзу, что не может быть просто так, потому что для устойчивости это нецелесообразно. Ведь прообразом колонны является ствол дерева, и храмы первоначально строили на деревянных колоннах. И понятно, что для устойчивости более широкое основание ставили вниз, а более узкая, держащая плоскость была обращена наверх колонны.

Но на Крите – наоборот, и я думаю, что это не случайность, не просто своеобразный художественный, нигде более не встречающийся, штрих. Я полагаю, что критская колонна – это образ Великой Богини, которая ведёт от земли на небо. И понятно, что земля меньше, здесь временная, ограниченная жизнь. А небо – огромное, бескрайнее. Поэтому, в противоречие всем законам и архитектоники, и произрастания растений, колонна расширяется кверху. Такие священные колонны расположены в центре святилищ Кносса и дворца Кании. И о том, что они – не просто колонны для поддержания потолка, говорит очень важный штрих: перед ними находятся небольшие бассейны, видимо, для ритуальных омовений или священных возлияний, и алтарные камни, на которых совершались жертвоприношения. Из Кносса происходит и золотой перстень с изображением человека, молящегося у такой колонны.

Вторым и очень важным знаком богини, который мы уже упоминали, является топор с двумя лезвиями. В боевом смысле двулезвийный топор абсолютно никому не нужен – это тяжёлая вещь, которая при неловком размахе может поранить вторым лезвием самого воина, держащего его в руках. Это ненужная вещь, но она исключительно распространена на Крите. И она использовалась впоследствии, вы же помните ликторские топоры Древнего Рима, которые втыкали в ликторские фасцы, в ликторские прутья. Кстати, от фасцев, сфаши, происходит и слово «фашизм».

Когда императоры и великие понтифики-жрецы выходили за пределы Рима, тогда в эту связку фасций добавляли двулезвийный топор. Потом этот топор стал элементом герба многих стран, знаком римской мощи. В частности, в гербе Французской Республики он есть до сих пор и был на петеновской Франции (1940-1944).

Этот двулезвийный топор именовался лабрис. Слово лабрис, лабрус – фригийское, оно пришло из Малой Азии. Такие же изображения имеются и в самой Малой Азии, во Фригии. На Крите в храмовых святилищах, в пещерах, во дворцах, на колоннах подземелий очень часты изображения двулезвийных топоров, или же непосредственно бронзовые топоры, часто надетые на каменные рукояти, прямо иссечённые из скалы, то есть это не боевое оружие, а священный предмет. Это символ богини в двух её проявлениях: подательницы жизни и подательницы смерти. Отсюда и двойное лезвие. Но топор – это и древний символ, как вы помните, Небесного Бога. Древнеегипетский знак бога – это каменный топор. Возможно, что двулезвийный топор – символ божественного брака как такового или же образ священного брака.

Изображения модели двулезвийных топоров встречаются на Крите уже в слоях III тысячелетия до рождества Христова, то есть они синхронны Египетским пирамидам, Древнему царству; во втором и третьем раннеминойском периоде – вместе с изображением змей, птиц, рогов быка, характерных для позднейшего религиозного искусства дворцового периода. Лабрис стал одним из знаков минойского иероглифического, а потом и слогового письма, в скорописи редуцированный до буквы, напоминающей наше и латинское заглавное Т. Может быть, это прабабушка нашей современной, пришедшей из Рима, из Греции, буквы Т. Хотя, судя по всему, в минойском языке знак лабриса выражал долгое «а». Я напомню, что иероглифическое и раннее слоговое письмо до сих пор не расшифрованы, поэтому об этом можно только догадываться.

Третьим образом Великой Богини, перешедшим потом к Афродите, было изображение птицы, возможно, голубки. Часто её изображали сидящей на навершии древка лабриса, который, как я уже упомянул, являлся образом священного брака.

6. Царь-жрец Древнего Крита

Но есть и другое изображение, связанное с Великой Богиней – мужское. Партнером Богини было некое мужское существо. Эванс назвал его царь-жрец, потому что, с одной стороны, он имеет жреческие элементы в изображениях, а с другой стороны, часто имеет царскую корону. Смотрите, как соединено мирское и священное на Крите: дворец – храм, царь – жрец.

В археологическом музее Ираклиона один из самых знаменитых экспонатов – это Т7, изображение молодого царя-жреца, юноши в царском венце с пекторалью, то есть с дорогим украшением на обнажённой груди, как в Египте, в прямых одеждах сирийского типа, идущего по цветущему лугу. Подобные же скульптуры, выполненные из слоновой кости, нашёл в 1968-м году в святилище Микен, то есть уже в материковой части Греции, на Пелопонессе, Тейло. Есть изображение, где на спину царя-жреца наброшена леопардовая шкура, а его жезл увит виноградом. На инталии из Кидонии он изображен как муж, по обе стороны которого лежат львы. На печати из Кносса царь-жрец, увенчанный высокой, изукрашенной тиарой, со щитом и копьем в руках, шествует в сопровождении львицы, как считал Эванс. Хотя когда я разглядывал эту печать, мне показалось, что это скорее изображение большой собаки, но, возможно, художник был не очень искусен.

А львица – общий для Переднего Востока знак царицы неба, то есть это изображение их близости: небесного Божества и царя-жреца. По леопардовой шкуре и по жезлу, увитому виноградными лозами, мы понимаем, что царь-жрец – это Дионис, умерший и воскресший Бог, его греческое проявление. В паре молодого царя-жреца и Великой Богини усматривается классическая пара Переднего Востока III тысячелетия до Р.Х. Царица неба одновременно и супруга человека, земного царя, пастуха Думузи, Таммуза, Диониса.

Характерно, что греки говорили, будто Зевс был рождён на Крите, Зевса именуют Критогенос. Там, в Диктинской пещере, был он выкормлен и вырос. Павсаний в «Описании Эллады» сообщает и вовсе поразительное – на Крите показывают могилу Зевса. Хотя по греческим мифам Зевс никогда не умирал, никто и никогда не описывал смерти Зевса. И вообще, понятие «бессмертные боги», атанато теи, это общепринятый эпитет для олимпийских богов. А тут – могила Зевса. То есть явно речь тут идёт не о Зевсе в классическом смысле. А вот могила Диониса есть, ибо он – трижды рождённый и трижды умерший. Поэтому под именем Зевса здесь имеется в виду некоторое другое существо, лишь в классической Греции объединённое с образом Зевса.

На Крите III - II тысячелетий до Р.Х. это был умерший и воскресший бог наподобие Думузи. С этим критским Осирисом – Думузи и связана символика данных изображений. Грекоязычные тексты позднеминойского времени именуют этого божественного земного супруга Небесной Богини Мельханос и Иакинтон (Гиацинт).

Искусство Крита – это любование живой природой, птицами, рыбами, осьминогами, подводными кораллами, летающими рыбками, бабочками, обезьянами, чем угодно. Критяне любуются природой, но это не наслаждение природной красотой самой по себе, как принято было в эпоху модерна в конце XIX – начале ХХ в Европе. Хотя культура европейского модерна, art nouvo, встретила восторженно открытие Эванса и немедленно запечатлела критские образы и в декоре, и в различных философских рефлексиях. В России, кстати, в то время, после открытия Эванса, была написана немного экзальтированная, но где-то интересная работа Брюсова «Учители учителей». Её вы тоже можете посмотреть. Об открытии Крита писал немало и отец Павел Флоренский.

Но на Крите III – II тысячелетия не мыслили в категориях «искусства ради искусства». Минойские художники вовсе не наслаждались безмятежно красотой и многообразием форм животного и растительного мира, как об этом писал наш замечательный исследователь Крита и Микен Юрий Андреев. Скорее они внимательно и напряжённо пытались связать эстетическое с религиозной сферой. Cимволами мужского божества, Диониса-Зевса классической Греции (не забудем, что Дионис – это сын Зевса от земной женщины Семелы, то есть, это богочеловек – или человекобог), на Крите являются бабочка, куколка и гусеница, знаки метаморфозы и преображения, находимые в минойских гробницах в виде золотых изображений.

Например, на так называемом кольце Нестора эти символы изображены над головой Ариадны. Бабочка, куколка, гусеница – это образы возрождения. Человек умирает, уходит, как куколка, под землю, его хоронят, он недвижим, он как бы мёртв, а потом он возрождается, как прекрасная бабочка, в инобытии. И этот процесс повторяется. Вглядывание в природное для Крита было попыткой не просто найти символы и аналоги, - древний человек не столько искал символы и объяснял символы, сколько видел во всем мире некую целостность и понимал, что отдельные элементы в мире проявляют и раскрывают тайну более глубоких и значимых вещей. Так метаморфоза насекомого раскрывает тайну преображения человека.

Помните, как пишет апостол Павел к коринфянам: «Не все мы умрём, но все изменимся» [1Кор.15:51]. Вот метаморфоза бабочки, гусеницы и куколки – это образ не смерти, но изменения. И он связан, как это ни странно, с мужским божеством, супругом Великой Небесной Богини.

7. Сакральные образы произростания

Очень часто на Крите встречаются изображения девушек в ритуальной одежде, в тех же самых фалдящих юбках, с открытой грудью, собирающих цветы или танцующих на лугу, а на заднем плане стоит храм, и через храм прорастает дерево. Это, например, фреска из Кносса и золотое кольцо Исопаты. Дерево, прорастающее через храм – это, безусловно, Великая Богиня, образ той живой колонны, дерева, что соединяет небо и землю.

Бронзовые вотивные пластины из пещеры Диктины раскрывают этот образ еще яснее. Тут растение вырастает не из храма, а между рогами быка, то есть это образ священного брака: Великая Богиня и Небесный Бог изображаются таким образом соединёнными в одну плоть. А цветы, обычно – весенние крокусы или лилии, которые собирают девушки на лугу, по которым идёт, как вы помните, тот самый царь-жрец из Кносского дворца, – это как раз изображение умершего и воскресшего Бога. То есть, он выходит из тьмы преисподней на землю, как и эти весенние цветы. Богочеловек умер, но и воскрес. И цветы – образ воскресения. Поэтому, собственно, так любят украшать цветами современные храмы, как православные, так и католические, и иконы, и другие священные изображения.

На большом золотом перстне из Микен, найденном в 1877-м году сотрудником Шлимана, Росиносом, сидящая под раскидистым деревом женщина, Царица Неба, держит в руках три цветка мака, а перед ней – три девушки, и одна из них держит в руках букет полевых лилий. Можно по-разному интерпретировать это изображение, но, безусловно, что это образ жертвоприношения цветов, то есть – победы жизни над смертью.

Ещё более сложное изображение можно увидеть на перстне, найденном в 1957-м году в заупокойном склепе Мирсинохоры близ Пилоса. На сколоченном из дерева прямоугольном престоле стоят рога быка, между ними – две масличные ветви с листьями и ягодами. Женщина в минойском ритуальном облачении, в иератической головной повязке с рогами шумерского типа, возлагает на престол лилию, образ отдания Инанной Думузи в царство смерти в качестве заместительной жертвы с упованием на его воскресение. Очень вероятно, что эта интерпретация верна.

Цветы еще с эпохи среднего палеолита, с эпохи неандертальцев – символ победы над смертью. Как и в пещере Шанидар, на одном из захоронений неандертальцев, найдена пыльца от положенных когда-то на тело цветов, так и на Крите эстетическая красочность цветов, танцующих девушек, всей весенней природы соединяется с религиозным переживанием воскресения, победы жизни над смертью.

Иван Бунин в своем стихотворении «Канун Купалы» говорит: «Смерть не семя губит, а срезает лишь цветы от семени земного». Цветы срезаны, а клубень или корень остаётся в земле, и из него на следующий год вновь появятся цветы. Это еще один образ победы жизнью над смертью.

Сведения об Элевсинских мистерии дошли до нас в поэтической форме в замечательном V Гомеровом гимне Деметре, о котором мы будем ещё подробно говорить, когда речь пойдёт о мистериях классической Греции. Начинается этот гимн как раз с оисания сбора девушками цветов на лугу, Гомер будто бы видит эту критскую картину:

«В сонме подруг полногрудых, рожденных седым Океаном,
Дева играла на мягком лугу и цветы собирала,
Ирисы, розы срывая, фиалки, шафран, гиацинты,
Также нарциссы...» [5-8]

После этого её похищает Плутон, Гадес, но образ Персефоны, то есть той, которая побеждает смерть, Гомер изображает здесь именно так.

8. Сказание о Минотавре

Другой миф, который проливает свет на религиозные верования и обычаи минойского Крита – это предание о Миносе, Минотавре, Ариадне и Тезее. Этот миф упоминается ещё Гомером в XI книге «Одиссеи» (позднее мы процитируем это место). То есть это очень древний миф, и, безусловно, не выдумка Гомера. Предание о Минотавре приходит как раз из минойской древности и достигает классической Греции. Это один из наиболее таинственных мифов и главный мифообразующий элемент религии Крита. Я позволю себе о нём рассказать на этой лекции, тем более что он связан со всей символикой современной Европы.

Финикийская царевна Европа стала объектом внимания Зевса. Он влюбляется в неё, как, впрочем, влюблялся и во многих других земных женщин. И на берегу моря близ древнего финикийского города Тира он её похищает – и похищает значимым для нас образом. Европа (совсем как Персефона в Гомеровом гимне) играла со своими подругами на берегу, и тут вдруг из моря вышел огромный белый бык, очень красивый, который так понравился Европе, что она стала его гладить и села на него. А он бросился в море и поплыл. И девушке больше некуда было деваться. Его сопровождали прыгающие дельфины. Все вы помните прекрасную картину Серова «Похищение Европы». Это же изображение есть, по-моему, и на монете в два евро греческой чеканки. И Зевс – белый бык привозит Европу на Крит, а бык – это символ Небесного Бога. И в ивовых зарослях близ Гортины, - это древнейший город (на праиндоевропейском языке его имя и значит – город) в долине Мессары на центральном Крите, - соединяется с ней, и Европа рождает Зевсу трёх сыновей: Миноса, Сарпедона и Радаманта.

После этого Европу берёт в жены бездетный царь Крита Астерий и усыновляет её детей. После смерти Астерия три брата делят Крит между собой и управляют им. Интересно, что три древнейших дворца, которые, как считают многие археологи, были столицами трёх древнейших критских государств – Фест, Кносс и Малия - находятся в центре трех плодородных долин. И братьев тоже трое. Но совместное управление Критом ни к чему хорошему не приводит – между братьями возникают конфликты, и граждане недовольны. В итоге братья решают, что надо кончить дело миром и создать на Крите единовластие, а двоим другим братьям отправиться на свою историческую родину в Малую Азию.

Как же они решили миром этот спор? Этот спор решили путём жертвоприношения. Братья поставили на берегу моря три жертвенника с дровами, а объект жертвы им должен был дать повелитель моря Посейдон, брат Зевса, поскольку Крит расположен посреди моря. Минос надеется через свою жену Пасифаю победить в этом споре – как всегда, личные связи оказались сильнее честного соперничества. Дело в том, что Пасифая – дочь титана Гелиоса, солнца, и нимфы Криты, духа острова. И Минос надеется, что Пасифая сможет умолить Посейдона ему помочь. Так или иначе, удивлённые братья вдруг видят, как из моря выходит такой же белый бык, как тот, что привёз Европу когда-то на Крит. И он идёт прямо к жертвеннику Миноса. Миносу, конечно, следовало этого быка принести в жертву, но он жадничает, показывает себя настоящим европейским рачительным крестьянином, для которого такого хорошего быка просто так зарезать нерационально. И этим он совершает большой грех. Минос этого быка пускает в стадо своих коров, чтобы улучшить племя, а приносит в жертву быка похуже. А его братья соглашаются с Божьей волей и удаляются в изгнание.

Понятно, что Посейдон разгневан жадностью Миноса, и он наказывает Миноса необычным и страшным образом. Его жена Пасифая, благодаря которой, возможно, он и победил в этом соперничестве, начинает испытывать половую страсть к этому прекрасному белому быку Посейдона. И она в тайне от Миноса хочет с ним соединиться. Что не только нравственно крайне предосудительно, но и технически сложно исполнимо.

Но в этом ей помогает тот самый Дедал, который, как вы помните, своему сыну Икару сделал восковые крылья. Дедал – великий мастер, и он придумал, как помочь Пасифае. Он делает деревянную корову, обтягивает её настоящей коровьей шкурой, а Пасифая тихонько влезает в эту корову через специальную дверку сзади. После этого Дедал выталкивает корову на луг. Бык Зевса принимает её за настоящую, покрывает её, и дальше всё происходит, как и должно было произойти. В результате этого преступного соития рождается Минотавр. Минотавр в переводе с греческого означает «бык Миноса». Это страшное чудище, получеловек-полубык, человек с головой быка. Обратим внимание, что это половое соединение царицы с быком – тоже священный брак, ведь бык-то необычный, это бык Посейдона, божественный бык.

Потом, в развратное римское время, эту сцену будут воспроизводить в театрах, чтобы потешить пресыщенных зрителей, но первоначально это, безусловно, было священным образом, священнодействием. Интересно, что Минотавра именуют также Астерий, то есть «звёздный», это его личное имя, а Минотавр – это кличка. Минос не знает, что делать с этим ужасным ребёнком, он вопросил об этом оракула и услышал ответ: «Поручи Дедалу построить тебе убежище в Кноссе». И для чудовища строится сооружение, в которое можно войти, но из которого нельзя выйти. Это сооружение – лабиринт. Слово лабиринт – не греческое, и ученые спорят о его проихождении. По одной версии оно восходит к понятию лабрис, «топор», и тогда лабиринт – это святилище Великой Богини, а по другой – к слову лабра, лавра, что на малоазиатских наречиях означает «камень, пещера». В этом случае лабиринт – это искусственная пещера. Примечательно, что пещера близ Гортины на Крите и по сей день зовётся местными жителями Лабиринтос. Поскольку пещера – это первый опыт храма, восходящий к медвежьим пещерам неандертальцев, то эти смысловые ряды накладываются.

Бронзовый топор Крита имел прототипом каменный топор неолита, который запечатлен в знаке египетского иероглифа «нечер» - Бог, а пещеры – это древнее святилище.

Таким образом, Минос строит святилище на Крите, Минотавра поселяют в лабиринте, но это дитя желает питаться человеческим мясом и кровью. Опять же, это тема человеческого жертвоприношения, пожирания, которая присуща и образу львицы, символу Астарты, Великой Богини. На Крите, естественно, никто не хочет быть скормленным Минотавру, и там начинается смута, возмущение против Миноса, но тут происходит благоприятное для него в этом отношении событие.

Я напомню, что Афины тоже были одним из городов минойской цивилизации, но расположенным на материке. И в Афинах у царя Эгея гостил сын Миноса Андрогей, его имя означает в переводе «человек земли», то есть он – не полубожественный Минотавр, а обычный сын Миноса и Пасифаи. Как и в более поздние рыцарские века, в те времена было принято искать приключений. Помните подвиги Геракла? Подвигами увлекались многие рыцари минойско-микенского времени, в том числе и Андрогей. И Эгей на вопрошание Андрогея, нет ли тут поблизости какого-нибудь подвига, говорит ему: «У меня есть для тебя прекрасное поприще, прекрасный подвиг. Окрестности Афин разоряет марафонский бык (как вы помните, его потом убивает Геракл). – Вот не можешь ли ты избавить от него Афины? Это будет великий подвиг настоящего героя». Кстати, марафонский бык по некоторым преданиям как раз тоже приплыл с Крита. Андрогей выходит на битву с марафонским быком и этот бык его убивает. Минос разгневан и говорит, что за такие шутки мы завоюем Афины. И со своим непобедимым флотом он идёт на Афины и, как и принято делать более слабому царю, как об этом говорится и в Евангелии, Эгей заранее просит мира у Миноса, а Минос соглашается на мир, но с большой контрибуцией.

Каждый год, или, по другой версии мифа, каждые девять лет, афиняне должны отдавать семь юношей и семь девушек на Крит на съедение Минотавру. И теперь уже волнуются недовольные афиняне. В одну из таких групп добровольно включает себя сын Эгея Тезей. Он отправляется на Крит, где в него влюбляется с первого взгляда дочь Миноса Ариадна. Обратите внимание на её имя. И когда Тезею и его компаньонам настало время отправляться в лабиринт, Ариадна предлагает ему клубок ниток, который всем хорошо известен. Тезей убивает Минотавра в лабиринте и по этой нити выходит наверх и бежит с Крита, потому что убил царского дитятю. Бежит с Крита, заранее прорубив днища у всех критских галер, чтобы его не преследовали, захватив только одну из них. Конечно же, он берёт с собой и Ариадну.

Путь от Крита, от Кносса, до Афин не близкий, и они останавливаются на острове Наксос на ночь. На этом острове ночью, когда все спят, Тезею является Дионис, и говорит, что «ты благодари Бога, что остался живым, это уже благой жребий, теперь торопись домой, а Ариадну оставь мне, она мне предназначена». В позднем римском варианте мифа Дионис говорит: «Твое счастье превосходит счастье смертного, ты можешь вызвать зависть богов, поэтому оставь свою невесту». Тезей поступает трусливо, но богопослушно, не будит утром Ариадну и тихонечко-тихонечко с друзьями уплывает в Афины. По другим версиям Тезей бросает Ариадну, влюбившись в какую-то иную девицу, или просто не желая делать критянку царицей Афин. Как бы там ни было, нам это не так интересно. Ариадна просыпается, к ней подходит Дионис, окруженный пышной, великолепной божественный свитой, и она становится его женой. Свершился священный брак, который очень значим. Интересно, что в тех самых строфах «Одиссеи», о которых я вам уже говорил, об этом говорится довольно грустно. В мире умерших Одиссею:

«…Явилась потом Ариадна Дочь кознодея Миноса: из Крита бежать с ним в Афины деву прекрасную бодрый Тезей убедил; но не мог он с ней насладиться любовью; убила ее Артемида тихой стрелой, наущенная Вакхом, на острове Дие» [Одиссея, 11. 321-325].

Остров Дия, который упоминает Одиссей, это совсем не остров Наксос. Остров Дия находится совсем рядом с Ираклионом, он оттуда виден. В любом случае, тут или там произошла великая тайная мистерия, когда девушка, дочь критского царя, становится женой великого Бога.

Нонн Панополитанский, поэт V века, который сначала был язычником, а потом стал христианином, описал этот момент в своем гимне Дионису, созданном еще в языческий период творчества:

«Бог всемогущий, Потос (богатство), дает тебе брак благородней:
Ты, блаженная, худшее ложе теряя Тезея,
Обретешь Диониса, с ним сочетавшись любовью!
Что же лучшего можешь просить? Ибо станет навеки
Домом горнее небо, а свекром твоим — сам Кронион!»
[Деяния Диониса. 47,541]

Этот образ небесного брака запечатлён, возможно, на золотом перстне из Кносса, на котором изображено, как маленькая фигурка с посохом в руке сходит с неба в ответ на молитвы женщины, стоящей в небольшом святилище перед колонной. И чтобы понять, что именно тут происходит, мы должны понять, что священный ритуал двойного брака, который как раз и изображает двойной топор, и который происходил, видимо, во дворце (поэтому-то дворец и был храмом), означал, что человек соединяется через Богиню-посредницу с самим Богом-Создателем. Как через Астарту, через Инанну, Думузи соединяется с Ану, с Небесным Богом, так же и здесь происходит священное соединение царя-жреца, который является мужем Великой Богини, с самим Небесным Богом.

Французский религиевед Франсуа Виан в связи с этим писал: «Было бы ошибкой полагать, исходя из незначительности пространства, отведенного для нее, что религии уделялось мало внимания в царских чертогах. Дворец был священен как целое, ибо он являлся обителью Божественной Покровительницы и жреца-царя, который был посредником между Ею и людьми. Танцевальные площадки, окруженные уступами ступеней, внутренние дворы, с возведенными там алтарями, сокровищницы — всё это религиозные сооружения. Царские престолы были объектами поклонения, как о том свидетельствуют изображения грифонов, фланкирующие их в Кноссе и Пилосе; и очень возможно, что эти троны предназначались не столько для земного правителя, сколько для нисхождений Богини»
[F.Vian. La religion de la Crete minoenne et de la Grece acheenne // Histoire des religions — T.1, p.475].

В мифе священный брак сначала Ариадны и Тезея, а потом Ариадны и Диониса, ведёт непосредственно к сути священного брака на Крите. Через жену-посредницу, одновременно – и небесную богиню, и земную возлюбленную, небо сходит на землю, и человек обожается. Артур Эванс говорил об этом так: «Она (божественная посредница) безусловно, обладала властью давать верующим жизнь после смерти. Она была очень близка к своим почитателям... Своих чад она защищала даже и после смерти... Перед нами - монотеистический культ, в котором женская форма божества занимала центральное место» [Sir Arthur Evans. The Earlier Religion of Greece. L.,1931.- P.39-41].

Вы увидели самую сердцевину религии Крита. А о том, как она развивалась дальше, мы поговорим на следующей лекции.