1. Тит Ливий. История Рима от основания города (http://ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1364000100).

2. Овидий. Фасты // Элегии и малые поэмы. М.: Художественная литература, 1973. С. 235-372.

1. Особенности религии раннего Рима: общие замечания

Когда мы говорим о религии Древнего Рима, мы должны помнить, что это, с одной стороны, очень древняя религия, уходящая своими корнями во времена индоарийского вторжения в Западную Европу, в том числе, и на Апеннинский полуостров, а, с другой стороны, что это и очень позднее, по античным меркам, время. Ведь история Рима начинается в VI-IV веках до Р.Х. Это время, после-гомеровское и после-гесиодовское, можно считать совсем недавним, если сравнивать даже не только с Египтом, но и с Древней Грецией, и сами римляне это хорошо понимали.

6-ая книга Тита Ливия начинается со следующих слов: «(1) О дея­ни­ях рим­лян от осно­ва­ния Горо­да и до его пле­не­ния — спер­ва при царях, затем при кон­су­лах и дик­та­то­рах, при децем­ви­рах и три­бу­нах с кон­суль­ской вла­стью, о внеш­них вой­нах и меж­до­усоб­ных сму­тах — обо всем этом я рас­ска­зал в пер­вых пяти кни­гах; (2) дела эти за край­нею сво­ею дав­но­стью неот­чет­ли­вы и слов­но едва раз­ли­чи­мы в отда­ле­нии: ведь мало и ред­ко в ту пору слу­ча­лось при­бе­гать к пись­ме­нам, хотя толь­ко они надеж­но сбе­ре­га­ют память о свер­шив­шем­ся; а если даже и содер­жа­лось что в запи­сях пон­ти­фи­ков и в дру­гих государ­ст­вен­ных или част­ных памят­ных кни­гах, то боль­шею частью погиб­ло в пожа­ре Рима».

Речь идет о завоевании Рима галлами в 390 году до Р.Х., когда, как вы помните, незахваченным остался один Капитолий. То есть это уже время после того, как Сократ выпил цикуту и умер. Это время Платона, время высокой греческой культуры, когда мы всю греческую историю знаем по месяцам и даже по дням. Что же касается Рима, то это время здесь всё покрыто тьмой и, как говорит Тит Ливий, «едва различимо в отдалении». Мы должны это всегда учитывать, и, в большой степени нам придется действовать на ощупь.

Но надо заметить, что туманное знание истории политической вовсе не означает, что мы не можем попытаться узнать историю веры римского народа. История религии и история политическая очень различны по своей форме передачи от поколения к поколению.

Ученик Теодора Моммзена, о котором я уже упоминал, замечательный историк римской религии Георг Виссова отмечал, что «неопределенность политической и военной истории не означает автоматически того же самого относительно истории религии… Если политическое и военное прошлое сохраняющееся в законах и договорах, происшедших из него, является результатом записанного или созданного прошлого, которое затем уже не живет своей жизнью, религия повсюду остается современной и действенной силой. Её ритуалы совершаются ежедневно или ежегодно, ее представления и её боги вторгаются и в рутину мирной жизни, и в лихорадочную годину кризиса».

Если эти слова немецкого историка проиллюстрировать современностью, то много ли и часто ли мы вспоминаем историю ранней Византии или поздней Римской империи? Конечно же, нечасто, и далеко не всё мы знаем и помним реалии того времени, а вот литургии Иоанна Златоуста или Василия Великого, то есть памятники IV века после Р.Х., совершаются, как религиозное действо, и сегодня. Да, с небольшими отличиями, да, с небольшими изменениями, но они остаются. Священные тексты - Евангелия, Деяния Апостолов, Деяния Вселенских соборов, остаются для миллиарда христиан действенным фактом и сегодня. Молитвы, созданные великими святыми римской или византийской эпохи - Макарием Египетским, Василием Великим, Симеоном Новым Богословом, читаются сейчас каждый день многими сотнями миллионов христиан в утренних и вечерних молитвах. То есть религия сохраняет единство, время как бы исчезает в религии, оно не властно над ней. Вот об этом и хочет сказать Георг Виссова.

И поэтому, изучая даже более поздние явления, изучая тексты и религиозные формы, скажем, эпохи Варрона или ранней империи, мы, делая определённые оговорки и всегда принимая во внимание исторические перемены, всё же можем взглянуть не только на раннюю римскую религию, но и на религию, если угодно, римскую до Рима. У самих римлян с эпохи Августа было принято говорить о раннем Риме в формулах самоуничижения. Понятно, что гражданам великой империи, раскинувшейся от Евфрата до Британии, от устья Рейна до катаракты Нила - нильских порогов, представлявших для них столь величественное зрелище, хорошо было вспомнить, какими они были ничтожными раньше, какими они были жалкими. Народы, которые имеют своё славное прошлое, но довольно неприглядное настоящее, любят обращаться к прошлому как к великому. Народы же, которые имеют великое настоящее, любят вспоминать своё прошлое как ничтожное. Этим они ещё больше возвеличивают то, что имеют здесь и сейчас.

И вот в эпоху Августа в Риме говорили о жалкой бедной деревенской жизни нескольких сотен пастухов Палатинского холма, с которого началась история Рима. И надо вам сказать, что археология это подтверждает. Но, сочувствуя эпохе Августа, можно сказать, что вот этот жалкий мир пастухов Палатина за несколько веков превратился в мировое государство, Pax Romana. А огромное количество других подобных народов, в том числе и народов индоевропейских, так и осталось маленькими племенами, многие из которых были завоёваны римлянами или греками, и эти народы никогда не создали своей великой цивилизации и великими они никогда не стали, как об этом повествует поэт Проперций [«Элегии». 4.1.3-14].

Что же касается ранней религии Рима, то блаженный Августин, ссылаясь на Марка Тирренция Варрона (трактат «О древностях человеческих и божественных», дошедший до нас только во фрагментах), писал в своем сочинении «О граде Божьем»: «В течение более чем 170 лет римляне молились своим богам, не прибегая к статуям. Если бы эта традиция восторжествовала, богов бы прославляли в их истинном виде» [4.31].

Понятно, что христианский епископ говорит о примитивности поклонения статуям и видимым изображениям – «Бога не видел никто никогда» (Ин. 1:18). И в этом смысле он говорит, что когда-то в древности римляне были лучше, чем в последующие эпохи. Но для нас с вами сейчас интересно иное. Если Варрон был прав (а, скорее всего, он был прав, и археология это подтверждает), то в самом древнейшем Риме не было потребности в изображении божеств. Не потому, что богов не почитали, а потому, что Бог и изображение совсем необязательно были синонимами или параллельными явлениями. Бога чтили помимо изображения. И это происходит потому, что кроме изображений статуарных, скульптурных, живописных, есть ещё изображение словесное. Можно изображать богов в поэмах, создавать о них предания, описывать их ярость, любовь, зависть или какие-то другие, мы бы сказали, человеческие чувства. Так же, как изображали богов прекрасными женщинами и прекрасными мужчинами, так же точно, как мужчин и женщин, можно изображать богов словесно, что и делали греки.

Собственно, вся греческая мифология - это изображение жизни и эмоционального мира богов как изображение жизни и эмоционального мира людей. Вот этого как раз в Риме нет. И не потому, что в Риме не было Гомера и Гесиода, как говорили историки в начале ХIХ века. В Риме потому и не было своего Гомера и Гесиода, что это было не нужно. Потому что у римлян совершенно не было потребности ни ваять статуи, ни делать мифологические словесные картины богов, подобных людям. Божественные силы были деперсонализированы в Риме, они были лишены столь удобной для нас человеческой оболочки - удобной потому, что в ней нам легче воспринимать божество.

Вспомните, как в Библии постоянно встречаются образы: мышцы Бога, перст Бога, уст Бога, глаз Бога, уха Бога - «преклони ко мне ухо Твоё…» (Пс. 30:3). Всё это вещи описательные, но от них полшага до антропоморфизма. И христианство этот шаг делает, но делает законно, поскольку Бог воплотился и вочеловечился. Слово Божье, не имеющее образа, получило образ, приняло на себя человеческий образ.

А древние римляне предпочитали видеть Бога, не видя Его, слышать Бога, не слыша Его. Этим они принципиально отличаются от греков. Отсюда - отсутствие мифологии. И когда действительно, через, быть может, сто семьдесят лет, у римлян появляются изображения богов (мы будем говорить о первых божественных статуях), эти изображения заимствованы у греков или у этрусков. И одновременно появляются элементы мифологии - мы тоже об этом будем говорить. Но это всё заимствованные вещи. Мы же с вами сейчас интересуемся ранней религией Рима - религией, когда ещё этого заимствования не произошло. Потом римляне почувствовали, что чего-то у них не хватает. А на самом деле, возможно (здесь как раз прав был Августин), что у них было больше, чем у греков, того, что было нужно для правильного понимания божества.

2. Особенности древнеримских представлений о божественном

Вы помните, что я на предыдущей лекции говорил о так называемом дотеистическом учении – представлении о римской религии, которое появилось в ХIХ веке и существовало до 60-х годов ХХ века. Эту «дотеистическую» религию связывали с очень известной латинской категорией Numen. Этот нумен сторонники дотеистической теории понимали как рассеянное священное - то, что не имеет персональной формы, и даже сравнивали с такой на самом деле религиоведческой категорией, как мана. Мана - это меланезийский термин, означающий деперсонализированное божественное. На самом деле, я думаю, что нумен и мана - это более-менее одно и то же, и мы сейчас поймем, что это такое.

Сторонники этой дотеистической идеи или прадеизма, такие как Людвиг Дойбнер или Герберт Дж. Роуз, полагали, что в религии римлян можно выделить «добожественный» период, когда еще не было ни статуй, ни изображений. Добожественный – потому что люди не видят в Боге лица, личность. Но это лишь религиоведческая теория, и к настоящему времени она считается уже абсолютно устаревшей. Тот же Дж. Шайд считает её безмерно устаревшей. Об этом до Шайда говорил знаменитый историк римской религии Жорж Дюмезиль.

А что же на самом деле? А дело в том, что само слово Numen - это пассивная форма отглагольного существительного «дремота», «кивок», то есть это то, что происходит в результате дремоты, кивка, в результате, как мы могли бы предположить, поклонения Богу. То есть нумен - это божественное, являющееся нам. Мы ему кланяемся, мы в некоем состоянии дремоты (это не совсем верное слово - в светском языке оно так употребляется, но в религиозном контексте это, скорее, состояние религиозного транса). Вот в этом состоянии к нам приходит нечто божественное, а источник этого божественного вполне может быть персональным, но только этот персонализм по ту сторону нашего опыта, это совсем не человеческий персонализм, это не такой же, только более сильный, человек.

Бог - это Иное. И нумен - это не рассеянное священное, а явление священного в наш мир. Поэтому, кстати говоря, не совсем верно использование формулы «нуминозная сила», потому что нумен – это и есть божественная сила, явленная в наш мир.

Кстати говоря, название высших священников Рима, фламинов, это ведь то же самое, это пассивная форма отглагольного существительного «дуновение». Flamen – это то, что происходит в результате дуновения. Если угодно, священник, фламин, низводит эту божественную силу на землю, или же он является воротами этой божественной силы, то есть он не сила сама по себе, но проявление силы.

Бог есть сила - так же, как, скажем, Пушкин есть поэт, а проявление его поэзии - это чтение его стихов, слушанье его стихов каждым из нас. Вот точно так же проявлением силы Бога является нумен, а проводящим эту силу к нам (=чтецом Пушкина) является фламин, римский священник. Но проявление силы иногда может означать и объект, то есть сам объект, источник сил, - это тоже сила. Применительно к источнику сил это слово может быть употреблено и во множественном числе – numina, то есть божественные силы. Это воля, действие Бога или богов. Все это вовсе не значит, что за этими силами нет личности. Личность есть. Бог – Личность, и между Богом и человеком есть диалог. Открытие великой тайны, что Бог личностен и одновременно человечен, вернее, тайны божественности человека, это другой разговор. Этого в Риме совсем нет. И отсутствие интуиции божественности человека - особенность римской религии.

Но то, что божественное лицо, отличное от человеческого и потому неизобразимое, мы можем изобразить, потому что оно обращено к нам, это есть. Тот же Виссова заметил, что в римской религии, и это очень отличает ее от религий Переднего Востока, в том числе, и от греческой, существует категория пола бога, а отношений богов, супружеств богов нет. Есть боги и есть богини, но нет супружеских пар, тем более – адьюльтеров, на которые так богата греческая мифология.

Есть даже такое, очень распространённое в римских молитвах, обращение sive deus sive dea («любой бог и любая богиня», то есть какой бы ни был бог, какая бы ни была богиня). Это обращение делается для того, чтобы, если другая божественная личность - не та, к которой мы обращаемся, является причиной того или иного божественного явления, того или иного явления силы (нумена), мы бы её не оставили вне внимания, чтобы этой силе, неизвестной нам, но являющей себя, мы отдали должное в жертве, в поклонении, в молитвенном обращении. Отсюда sive deus sive dea - то есть какой бог или богиня, нам неизвестно. Но то, что есть бог или богиня, и это разные вещи, римляне это понимали. Бог - не бесполое существо, и это очень важно для них.

Но между богами и богинями нет брачных союзов. Если в Египте, Месопотамии, Греции, да и почти повсюду, боги на человеческий манер вступают в брак, рождают детей, то в римской религии этого долго не было. Хотя великие богословы и говорили, что браки богов - это символические образы, что речь идёт о другом, для простого человека изображение Исиды, кормящей грудью младенца Гора, это вполне нормальная вещь: богиня, как и любая женщина, рождая ребёнка, кормит его молоком из своей груди. В римской же религии пол выходит за пределы категории брака, деторождения. Пол оказывается, если угодно, космической категорией.

Я напомню, что римская религия, и сейчас мы это увидим, в своих основаниях индоевропейская, но своеобразно индоевропейская. И в своеобразной религиозной индоевропейской форме пол есть, а брака нет. И вообще, если убрать греческие заимствования, в римской религии исчезнет вся мифология, и останутся только нуминозные явления, только божественные силы. Но эти силы бесконечны, потому что за любым явлением в мире - и человеческим, и природным, и космическим, и политическим - усматривается некая нуминозность, усматривается некая божественная сила.

Шайд пишет: «Римские боги бесчисленны. Они наполняют весь известный мир. Некоторые явлены римлянам, носят традиционное имя, обладают резиденцией и культом: они составляют часть римского порядка, публичного или частного. Другие божества обитают в чужих странах. Если римляне действуют в этих чужих странах, то с их точки зрения необходимо вступить в отношения с этими чужеземными богами, предоставив им культ на месте или пригласив их поселиться и в Риме» (Дж. Шайд. Религия римлян. М.: Новое издательство, 2006. С.157).

Это правда, все эти описания соответствуют историческим фактам. То есть божеств множество, и чтобы хорошо управлять той или иной другой страной, другим городом надо поклоняться богам этого города, этой земли, этой страны и в самой этой стране, и, если эта страна значима, то и в Риме.

Но в то же время верны и слова Мирчи Элиаде: «мир богов бесконечно растяжим, но может быть сокращен и до нескольких лиц». И это тоже важно. Дело в том, что есть несколько лиц, которые повелевают всем, нуминозность которых максимальна. Это римляне знают опытно. А есть масса других богов, которые являются их прислужниками. Об этом мы ещё поговорим.

3. Докапитолийская Триада

И вот этой самой древней минимальной совокупностью богов является докапитолийская Триада. Докапитолийская Триада - это те три божественных лица, которые почитались в Риме до возведения Тарквиниями, то есть этрусскими царями - в первую очередь, последним царём Рима Тарквинием Гордым, на Капитолии храма, о котором мы будем говорить чуть позже. А до этого существовала другая, докапитолийская, Триада.

И если капитолийская Триада во многом связана с миром этрусков, то докапитолийская Триада, как считает Ж.Дюмезиль, и есть все основания думать, что это правильная догадка, связана с доримским периодом римской религии. Доримским - то есть до основания Рима, когда эта религия была одной из ветвей, одна из форм индоевропейской религии.

Жорж Дюмезиль, посвятивший исключительно много внимания именно общей индоевропейской религиозности, конечно же, не мог обойти вниманием религию Древнего Рима, которой он посвятил большой двухтомник «Религия Древнего Рима» (G. Dumezil. Archaic Roman Religion. Vol. 1 & 2. Chicago: The University of Chicago Press, 1970. Рус. Перевод: Ж. Дюмезиль. Религия древнего Рима. СПб.: Издательский проект «Квадривиум», 2018).

Что же это за докапитолийская Триада? Это Юпитер, Марс и Квирин.

3.1. Квирин

Квирин - особа интересная. Все лица интересные, и мы обо всех будем говорить. Но Квирин - особо интересное и менее всего понимаемое лицо. В историческом Риме Квирина приравнивали к Ромулу, то есть к основателю города, и считали его, если угодно, героем, основателем Рима.

Дело в том, что само слово Квирин происходит от индоевропейского *Couirio-no - бог сообщества граждан в мирное время. То есть это божественный правитель общества. Само по себе это очень важно, ничего подобного в восточных религиях нет. Бог, который является хранителем не отдельного человека, не каких-то божественных сил, а сообщества граждан. Но это важная индоевропейская форма, которая практически тождественна индоевропейскому Митре и, если угодно, диаде Митра-Варуна, о которой мы с вами будем говорить, когда перейдем к ведической религиозности. Варуна - это небесное, а Митра - это земное. Вот так же и здесь: Юпитер - небесное, Квирин - земное. Митра - это дружба, это единство людей. Отсюда и наш «мир» во всех его проявлениях. Славянское слово «мир» - это и отсутствие войны, и мир как сообщество, как вселенная, как социальность. Всё это происходит от слова «Митра». И Квирин – это покровитель содружества граждан, а мир – это само содружество, вселенная, в которой они находятся.

Говорят, что первоначально это было божество сабинян. Но самое главное, что Квирин - это социальность. Для Рима очень важна социальность как божественный факт. Не люди образуют общество как нечто вторичное, а общество само по себе есть первичная ценность, в котором человек является клеточкой, подобно тому, как в Церкви каждый христианин является членом Тела Христова. Это первое.

Откуда мы можем сказать, что именно такова была первичная докапитолийская Триада - Юпитер, Марс и Квирин? Кстати говоря, обращение «квириты», которое мы ещё много раз услышим, употреблялось в формуле Senatus Populusque Quiritium Romanus (S.P.Q.R) – «Сенат и народ, квириты Рима». Квириты, то есть Сенат и народ - это все потомки Квирина, все потомки Ромула, необязательно даже по крови, но по гражданскому единству. Это гражданская социальность, гражданская нация - вот что такое квириты.

И когда мы смотрим на самый ранний уровень организации божественного поклонения в Риме, то мы видим, что божественное сообщество на земле, религиозная политическая система состоит из пяти взаимосвязанных лиц. Не так, как в Египте, где царь, который является Богом, соединяет в себе всё, но пять взаимосвязанных лиц, которые вместе осуществляют высшую религиозную функцию соединения божественного с земным и низведения божественного на землю.

Это царь (рекс), это фламины, то есть жрецы трёх великих богов: фламин Диалис («дуновение Божье»), фламин Мартиалис («дуновение Марса, войны) и фламин Квириналис («дуновение Квирина»), а пятое лицо - это понтифик максимус – «великий мостостроитель», то есть верховный жрец, который строит мост между небом и землей. Царь и понтифик максимус часто соединялись в одном лице. Само слово «религия», о котором мы с вами говорили на прошлой лекции, означает восстановление связи. Вот это восстановление связи и совершает царь как понтифик максимус. А три великих фламина (фламинес майорес) - воспоминание о великой докапитолийской Триаде Юпитера, Марса и Квирина.

3.2. Марс

О Марсе в этой древнейшей функции мы можем сказать очень мало. Но если мы, следуя Дюмезилю, вспомним ведическую традицию, то мы увидим, что Марс - это Индра. И в первоначальном смысле Марс - это победитель зла, победитель Вритры, победитель средостения между небом и землёй, и, собственно, только благодаря победе Марса возможно гражданское общежитие, возможно существование Квирина. Поэтому в ведах Индра и Митра очень часто действуют вместе. Если бы не Индра, то не было бы Митры. Если бы не Марс, то не мог бы действовать и Квирин. Сначала побеждается средостение зла, потом устанавливается социальное гармоническое общежитие, столь дорогое сердцу римлян.

В Риме с глубочайшей древности раз в году совершалось поклонение Благочестию (Fides) как таковому. Вообще римляне очень любили такие символические божества. Не надо этому удивляться. В зороастризме было поклонение Амеша-Спента («Бессмертные Святые»), и это тоже отвлеченные категории и одновременно персональности. В Риме существовал храм Благочестию, и раз в году фламины Юпитера, Марса и Квирина приезжали на открытой колеснице к этому храму и совершали специальные поклонения, прося гармонизации общественных отношений в городе, чтобы город был единодушным.

Здесь опять вы видите политический аспект: общество как цельность – вещь крайне важная. И ведь это именно фламины Юпитера, Марса и Квирина, а не каких-то других божеств. Значит, докапитолийская Триада, это единство Трёх, сохранялось как память в религиозных ритуалах.

3.3. Юпитер

Слово «Юпитер» - это, пожалуй, один из самых явных реликтов древней индоевропейской традиции. Юпитер - это не что иное, как Деус Питар, Бог-Отец. Деус - это индоарийское производное от Divum («сияющее небо») и Deivos («небожитель»). Отсюда и дэвы ведической религии, и дивы (уже с обратным знаком) зороастризма. Дивум, сияющее Небо – это Бог Небесный. Сияющее небо – это образ неба, посылающего энергию на землю, сияющего солнцем, теплом, светом, без которого земля существовать не может. И, соответственно, Он - Отец всего земного. Так что Юпитер – Девус Питар, это Небесный Отец. Это слово аналогично слову «Зевс».

Греческое слово теос (бог), по этимологии Эмиля Бенвениста, имеет другую природу. Оно происходит от слова тесос (священное), но это очень близкие по звучанию формы. И Зевс, безусловно, это тот же самый Теос, тот же самый Дивус, сияющее Небо, и, соответственно, Юпитер.

4. Боги и культы, связанные с докапитолийской Триадой

Итак, первое лицо - это Небесный Отец. Уже в мифологии вед Дьяус (Дьяус Питар) – это Небесный Отец. Культ Небесного Отца был связан с именем царя. Царь потому и рекс, что он соединён с Небесным Отцом, он - отец народа, образ Небесного Отца. Поэтому Понтификальная коллегия, то есть жреческое собрание, которое определяет, когда, что и как надо совершать, какие священнодействия, заседала в Региуме (бывшей царской резиденции) уже в республиканское время, то есть после 509 года.

И там совершался культ Януса - начало года. Великий Янус - это не что иное, как начало, и, соответственно, он одним лицом смотрит в новый год, а другим - в прошедший год. И культ Юноны - начало месяца, от слова Iuno - молодое, новое, то есть обновление, начало каждого месяца.

Но главными объектами поклонения в Региуме и, соответственно, на Капитолии, были Юпитер, к которому были привязаны рыночные дни (нундины), Марс в его святилище sacrarium Martis, и рядом с ним, в соседней комнате - культ госпожи Опс Консива (Ops Consiva).

Опс Консива – это то, о чём стоит сказать два слова. Это персонифицированное изобилие. Консус (Consus, ср. англ. consumption – потребление) – это бог зерновых запасов (от латинского глагола condere – хранить). Ему посвящены консуалии – праздники, происходившие 21 августа, когда зерно уже собрано в закрома. А празднества, посвященные Ops, богине изобилия, совершались 25 августа. Поэтому Опиконсивы - это празднества изобильных хранилищ, когда хранилища, амбары заполнены зерном, а, значит, голод не грозит народу на ближайший год. Естественно, Италия имеет один урожай в год, и поэтому, если не собрал этот урожай к концу августа, то будет голод - самое страшное, что может быть, если не считать эпидемий.

А покровителем хранилищ (если угодно, начальником Консуса) являлся Квирин, бог общества, потому что – о какой социальности можно говорить, если народ голоден? Отсюда, фактически, вот этот храм, вернее - часовня Опс Консивы в Региуме. Это часовня если и не самого Квирина, то его подчинённых.

И, кстати говоря, в отправлении культа Консуса и Опс Консивы всегда участвовал и возглавлял его фламин Квирина. Об этом пишет Овидий в Фастах:

«Как возвращался однажды я в Рим той порой (25 апреля) из Номента,
На середине пути белую встретил толпы.
Фламен шёл в этот день в стародавнюю рощу Робиги,
Чтобы овцы на огне жечь и собаки нутро:
Тотчас же я подошёл, чтобы знать и об этом обряде
Фламин же твой, о Квирин, молвил такие слова:
Злая Робига, щади посевы Церериных злаков,
Дай им над почвой качать нежные стебли свои!» [Фасты. 4.910].

Робиго - божество, которое умилостивляли, чтобы спасти зерновые от мучнистой росы, губившей зёрна.

Эта же Триада - Юпитер, Марс и Квирин – призывается в древней молитве самопожертвования. Это особый и очень интересный факт, о котором рассказывается в 8-ой книге Тита Ливия. В 340 году у подножия Везувия на реке Везер произошло сражение между римлянами и латинами. В этом сражении римляне проигрывали, а сражение было очень важным, и его возглавляли консулы. И, если это сражение будет проиграно, над городом нависнет смертельная опасность. И вот консул Деций обращается к понтифику Марку Валерию, то есть великому жрецу, который присутствует рядом с ним во время битвы.

Обратите внимание, это типичная индоевропейская традиция. В ведическую эпоху пурохита («стоящий впереди») - царский жрец, постоянно находится рядом с царём. Здесь царя уже нет, поэтому он рядом с консулом. И вот что консул Деций говорит Марку Валерию. Дальше я процитирую Тита Ливия.

«В этот тре­вож­ный миг кон­сул Деций гром­ко позвал Мар­ка Вале­рия: "Нуж­на помощь богов, Марк Вале­рий, — ска­зал он, — и ты, жрец рим­ско­го наро­да, под­ска­жи сло­ва, чтобы эти­ми сло­ва­ми мне обречь себя в жерт­ву во спа­се­ние леги­о­нов". Пон­ти­фик при­ка­зал ему обла­чить­ся в претек­сту, покрыть голо­ву, под тогой рукой кос­нуть­ся под­бо­род­ка (это особая римская молитвенная поза, когда краем тоги закрывается верх головы, и незаметно под тогой другой рукой касаются подбородка) и, став нога­ми на копье, гово­рить так: «Янус (то есть начало, зачинательное действие), Юпи­тер, Марс-отец, Кви­рин, Бел­ло­на (богиня войны), Лары (это сильные предки), боже­ства приш­лые и боги здеш­ние, боги, в чьих руках мы и вра­ги наши, и боги пре­ис­под­ней, вас закли­наю, при­зы­ваю, про­шу и умо­ляю: даруй­те рим­ско­му наро­ду кви­ри­тов одо­ле­ние и победу, а вра­гов рим­ско­го наро­да кви­ри­тов пора­зи­те ужа­сом, стра­хом и смер­тью (то есть мы можем не знать всех здешних богов, но наших-то богов мы знаем. И консул призывает всех богов, все божественные силы, все нуминозные явления). Как сло­ва эти я про­из­нес, так во имя государ­ства рим­ско­го наро­да кви­ри­тов, во имя воин­ства, леги­о­нов, сорат­ни­ков рим­ско­го наро­да кви­ри­тов я обре­каю в жерт­ву богам пре­ис­подней и Зем­ле вра­же­ские рати, помощ­ни­ков их и себя вме­сте с ними».

То есть мало обречь врага на гибель, надо принести в жертву и себя, чтобы это страшное заклятие ради римского народа квиритов и его союзников подействовало.

«Так про­из­но­сит он это закли­на­ние и при­ка­зы­ва­ет лик­то­рам идти к Титу Ман­лию (другому консулу) и поско­рей сооб­щить това­ри­щу, что он обрек себя в жерт­ву во имя воин­ства. Сам же пре­по­я­сал­ся на габин­ский лад, воору­жил­ся, вско­чил на коня и бро­сил­ся в гущу вра­га. Он был заме­чен и в одном и в дру­гом вой­ске, ибо облик его сде­лал­ся как бы вели­че­ст­вен­ней, чем у обык­но­вен­но­го смерт­но­го, слов­но для вяще­го искуп­ле­ния гне­ва богов само небо посла­ло того, кто отвра­тит от сво­их поги­бель и обра­тит ее на врагов» [Тит Ливий 8,9:4-8].

Излишне говорить, что Деций погиб в этом сражении, но победа была за римлянами. Вы видите, что центром призывания является та же докапитолийская Триада - Юпитер, Марс и Квирин. И вы видите, что сами римляне, римский народ именуется квиринами, квиритами. Квириты - это потомки Квирина, потомки бога социального мира.

Так же и посвящение доспехов. По древнему закону царя Нумы Помпилия доспехи вражеского полководца, если он пал в поединке с римским полководцем, следует не брать себе, а посвящать Юпитеру Феретрию (от слова «бить» – feri), затем Марсу и Квирину. И за это римское общество выплачивает полководцу 300, 200 и 100 асов, то есть денежное вознаграждение за это посвящение. Этот обряд именовался spolia opima. О нем говорит Плутарх в «Жизнеописании Марцелла» [8.5] после такого рассказа: «Совершенно новое зрелище явил собою сам полководец, несущий в дар Богу доспех убитого галла. Свалив высокий, прямой и легко поддающийся топору дуб, он обтесал нижнюю часть ствола в форме трофея, а потом привязал и подвесил к нему захваченное в поединке оружие, расположив и приладив все части в должном порядке. Когда шествие двинулось, он, подняв трофей, взошел на запряженную четверкой колесницу и сам про провёз через город прекраснейшее и достойнейшее из украшений своего триумфа. За ним следовали воины в самом лучшем вооружении, распевая песни и победные гимны, сочиненные ими в часть Бога и своего полководца. Когда процессия достигла храма Юпитера – Феретрия, Марцелл вошел в храм и поставил обещанный дар (доспехи галльского царя Бритомарта)».

То есть опять вы видите посвящение докапитолийской Триаде. Боги этой Триады были также покровителями коллегии жрецов Салиев (от salio – прыгаю, пляшу). Салии - это двенадцать жрецов Марса и двенадцать жрецов Квирина, которые в определённый день года ежегодно совершали воинские пляски. Это было очень важно. И, кстати говоря, этих жрецов никогда не выбирали из плебеев, они всегда были из патрициев.

5. Докапитолийская Триада и социальная стратификация индоевропейских обществ

Дюмезиль соединил эту Триаду с тремя социальными группами, которые действительно присутствовали у современных римлянам кельтов. А кельты - такие же индоевропейцы, и, по большому счёту, римляне первоначально - такие же кельты, только пришедшие из-за Альп, поселившиеся на Тибре и создавшие город Рим. И у кельтов, об этом пишет Юлий Цезарь в своих «Записках о Галльской войне», было три группы общества, которые могут соответствовать трём индийским варнам. Это друиды, равные брахманам, и покровителем их является Юпитер; флайты, равные кшатриям (воинам), и их покровитель – Марс; и бо-айринг (свободные скотоводы), которым покровительствует Квирин (ведич. Митра).

Дюмезиль считает, что эти три бога - покровители варн, и поэтому, собственно, докапитолийская Триада возникла от покровительства трём основным группам общества, деление на которые характерно для индоевропейцев. Дюмезиль исходил из того, и это, в общем, идея ХХ века, что небесное - это картинка земного. И, поскольку арийское общество было разделено на три группы - священников, воинов и скотоводов, то, соответственно, у них были свои боги-покровители: Юпитер, Марс и Квирин или, если говорить о ведической религии – Варуна, Индра и Митра. Но я вижу здесь, и это принципиальное замечание, другую последовательность.

Дело в том, что Юпитер, как и Варуна, совсем не является богом только брахманов, Марс, как и Индра, не является исключительно богом кшатриев, и Митра не является только богом скотоводов. Все трое нужны всему обществу. Общество цельно, все общество почитает эту Триаду, и в цельном обществе происходит разделение на варны. То есть не Триада вторична от общества, а общество, социальность вторична от этой Триады. Земное является отражением божественного, а не божественное - отражением земного. И поэтому в Риме все почитают Юпитера, все почитают Марса, и все почитают Квирина.

Трёхчастная социальность, которая где-то более чётко обозначилась, а где-то – например, у греков, - совсем не обозначилась, в Риме практически нигде не обозначена. То есть Капитолийская Триада есть, а земной тройственной социальности нет, или она рудиментарна. Это говорит не о том, что она исчезла, как думает Дюмезиль, а о том, что она просто не возникла. Небесная Триада совсем не обязательно ведёт к земной социальности, аналогичной этой Триаде. Необязательно писать иконы и делать статуи - и римляне прекрасно жили без статуй. Так же и социальная икона необязательно пишется с божественного Первообраза - Триады.

Мирча Элиаде констатирует этот факт, хотя и не делает того вывода, который делаю я. Он говорит: «В Риме деление общества на три группы разрушилось очень рано, но, возможно, памятью об этом мы обязаны легендарной традиции трех триб, а также трех главных фламинов, которые прошли через всю римскую историю». (M. Eliade. A History of Religious Ideas, Vol. 2. P.112).

Это правда, только это не говорит о том, что когда-то эти три группы были. Возможно, их никогда и не было. А вот докапитолийская Триада, безусловно, была. Однако эта докапитолийская Триада тоже не была такой простой. Пока мы с вами концентрировали на ней внимание, мы как бы немного отошли от других очень важных явлений, но ведь они тоже были.

6. Капитолийская Триада в контексте древней индоевропейской традиции

Очень древним является почитание Юноны. Если иды, то есть середина месяца, посвящены Юпитеру, то календы - начало месяца, посвящены Юноне, и это неслучайно. И неслучайно, что даже в республиканское время в целом ряде священных римских обрядов действия совершаются мужем и женой – rex и regina sacrorum, то есть священными царём и царицей. Царица не менее важна, чем царь.

Кстати говоря, воспоминания о том, что царица очень важна, сохранилось в целом ряде индоевропейских ведических ритуалов, в частности, в ритуале ашвамедхи. При этом в ведическом пантеоне женских божеств практически нет - только очень второстепенные, типа богини Ушас, утренней зари. А вот в Риме Юнона - важнейший факт. Причем слово «Юнона» - индоевропейское, и мы видим здесь некое совмещение.

Сейчас я хочу сказать вам вещь, крайне для меня важную. Раньше я всегда говорил, что весь ведический комплекс - в первую очередь, первая мандала Ригведы, еще принадлежит общей индоевропейской матрице. То есть это ещё индоевропейцы в своих первоначальных местах обитания – скажем, в пространствах между рекой Тисой и Уралом. Но сейчас, особенно после размышления о хеттах и думая о Риме, я прихожу к выводу, что индоевропейские элементы, в частности, вот эта Триада богов, была, но очень многие элементы вед и само откровение, дарованное ведическим риши, в котором нет места женским божествам, произошло уже после разделения. Это откровение было дано восточной ветви ариев и произошло оно в месте, которое греки называют Трансоксианой, а арабы – Мавераннахром, расположенном в районе Амударьи и Сырдарьи. С этого откровения в Индии началась ведическая религия, которой было суждено столь славное будущее, а в Иране зародился зороастризм, который в каких-то остатках сохраняется и поныне. Как вы помните, упоминание об этой религии содержится и в Евангелиях, рассказывающих о магах – жрецах, пришедших с Востока (Мф. 2:1-2).

Но западная часть индоевропейского целого, и те, кто никуда не двинулся - славяне и балты, - не имели этого откровения. И вот здесь, в Риме, и это - самое ценное в римской религии, мы видим ту религию, которая сложилась вне ведического откровения в Мавераннахре. Поэтому в ней есть ещё богини, и есть элементы как общей индоевропейской традиции, так и те, которые на востоке впоследствии исчезли.

И хотя Мирча Элиаде полагает, что от древнего индоевропейского наследия в Риме, то есть уже в капитолийской Триаде, сохраняется только Юпитер, это не совсем так. Что такое капитолийская Триада? В последние годы римского царства и в первые годы республики на Капитолийском холме был воздвигнут храм, посвященный трем богам – Юпитеру, Юноне и Минерве. Эта троица и называется капитолийской Триадой. Как вы видите, это один бог и две богини, а пол богов был важен для римлян. Почему здесь бог и две богини - это отдельный большой разговор.

Мирча Элиаде полагает, что только Юпитер - это общее индоевропейское наследие, а Юнона и Минерва восприняты от этрусков, поскольку храм строили этрусские цари. Но, скорее всего, это не так. Просто это - не ведическая версия арийской религии.

Вы помните, что Тит Ливий упоминает о богине Беллоне, которой римляне молятся наряду с капитолийской Триадой. Так вот, Беллона (от бэллум – «война») и Минерва – это, по сути, одно и то же. То есть здесь присутствуют как бы обе эти Триады вместе.

В Риме очень долго отсутствовала иерархия богов. Любое божественное явление священно само по себе. Пожалуй, впервые боги делятся на высших и низших, на значимых и малозначимых в таком обряде, как Lectisternium -Лектистерний (от lectum sternere - «расстилать ложе»). Это обряд угощения, которое предлагают богам. Не забудем, что в Риме ели полулёжа, то есть возлежали за столом. Так вот богам ставилась такая еда – Лектистерний, и расстилалось ложе. Первый раз такой обряд был совершён, как пишет Тит Ливий, в 399 году до Р.Х., когда в городе бушевала чума, и по Книгам Сивилл было определено, что надо накормить богов. Было поставлено три двойных ложа для богов Аполлона и Латоны, Геркулеса и Дианы, Меркурия и Нептуна. В 217 году такой же Лектистерний был совершен для двенадцати олимпийцев (греческое влияние!) после поражения при Тразименском озере. До этого никаких высших и низших богов не было.

Но вернемся к капитолийской Триаде. Капитолий начал строить Тарквиний Гордый, а завершил и освятил консул Марк Гораций Пульвилл в первый год республики, в 509 году. Характерно, что смена политического режима не привела ни к какому религиозному сдвигу. Республика (лат. res publica) - это «общее дело», общее дело глав семейств, и это всё более освящалось образом Юпитера, Небесного Отца. Так же, как глава семьи - это отец для всей семьи, так и Юпитер, Дьяус Питар, это Отец всех людей.

Конечно, этрусское влияние имело место в том, что произошло слияние Юпитера и Тиния, верховного бога этрусков. А две богини – они, безусловно, индоевропейские по происхождению, не этрусские. Можно даже сказать, что этрусская богиня Уни (Юнона, от june – «молодой», отсюда – iuniores – «молодые воины») аналогична ведической Сарасвати и иранской Анахите.

Второе божество - это Минерва (= этрусская Менрва, римская Беллона). Имя «Минерва» происходит от men – «умственная активность», манас. Мы же помним, что Афина (=Минерва) вышла из головы Зевса. Так что это богини, но богини, которые сами по себе, не супруги богов. Неслучайно Афина, даже в греческой мифологии, никогда не была ничьей женой, она всегда была девой.

Итак, капитолийская Триада – это Юпитер, Юнона, которую позднее стали считать женой Юпитера, и Минерва - умственная активность, сила. Юнона - это начало всего, отсюда категория рождения, категория женская, но и категория ума, потому что рождаться могут не только дети, но и идеи, мысли.

7. Особенности почитания богов в «капитолийскую» эпоху

Здесь есть еще один интересный момент. В Риме, в отличие от Греции, не поощрялось вести родословие от богов, и те римские рода, которые вели происхождение от богов, они, как правило, имитировали греческую традицию и никогда не уважались в Риме. В Риме никогда не было принято считать, что твоим предком является бог. Это было невозможно. Боги - это нуминозные явления, это силы, которые, понятно же, не могут зачинать. Поэтому, кстати говоря, тот же Тит Ливий очень скептически относится к идее, которая уже близка Цицерону, что Ромул родился от брака весталки и Марса. Не мог Марс войти к весталке! Такого не может быть потому, что идея брака человека и бога несвойственна ранней римской традиции. Боги не подобны людям, боги – это иное.

Помощников высших богов называли министри («прислужники»). Как я уже говорил, практически все акты человеческой жизни, все акты существования, вся энергия мира имеет божественное покровительство. Римлянин ощущал себя окружённым, пронизанным массой божественных сил. Он мог об этом забывать и вести себя как независимое существо, но в какие-то моменты жизни, когда какие-то из его желаний или целей не осуществлялись, он призывал на помощь именно ту божественную силу, которая могла ему в этом помочь.

С точки зрения христианина, и об этом говорит блаженный Августин в своем сочинении «О Граде Божьем», в 6-ой книге, человек фактически всегда ощущал свою божественность, но эту божественность христианин воспринимает как свою внутреннюю, органическую божественность, потому что он создан по образу Божьему, а римлянин воспринимал как средоточие божественных сил, с которыми он должен вступать в определённые отношения ради того, чтобы они действовали ему во благо. Блаженный Августин издевается над тем, что, скажем, в первую брачную ночь новобрачным помогают многочисленные божественные силы. Скажем, Виргиниенсия развязывает брачный пояс, Субиг (от слова «подчиняться») обеспечивает, чтобы жена подчинилась мужу, а богиня Пертунда обеспечивает лишение невинности и превращение девушки в женщину. Он смеётся над этим – мол, оставьте хоть что-то жениху, в конце концов. Но, на самом деле, это именно разница взглядов: окружённость божественными силами, о которых надо в нужный момент хотя бы вспомнить, попросить о помощи, и реальный факт божественности самого человека. Все эти божества - исполнители воли Юноны-Пронубы, покровительницы брака. Августин иронизирует над этим, но не забудем, что его информация восходит через Фабия Пиктора и Варрона к Libri iuris pontificii, то есть к понтификальным книгам - священнейшим, недошедшим до нас книгам, которые указывают именно на отношение божественного и земного (как, кому и когда надо обращаться в молитве).

Так что то, что в повседневной жизни вспоминалось редко, тем не менее, было нормой. И здесь мы опять должны увидеть вот эту особенность перехода к христианству именно римского мира, римского сознания. Когда всё это множество духовных сил (мы бы сказали – духов), с которыми надо вступить в контакт, вдруг оказывается тобою самим, и ты сам хозяин своих волений, ты не просишь - ты действуешь, помня о том, что ты должен действовать соответственно божественной воле, это меняет и в то же время делает ещё более мужественным римский образ мужа, соединённого великим мостом с богами.

То же самое, что относится к происходящему в брачном покое, можно сказать и о земледелии. Обаратор - это бог, покровительствующий обработке плугом земли. Мессор – бог-покровитель собирания урожая, но мы же знаем, что всё это, в конечном счёте, связано с Консивой и с Квирином. Но важно, что каждое действие имеет свою духовную привязку.

И теперь мы понимаем еще один (помимо признания пола применительно к богам) аспект обращения "sive deus sive dea". Мы не знаем, кто покровительствует тому делу, которым мы сейчас будем заниматься - скажем, мы будем заниматься им впервые, или мы оказались на каком-то новом месте и не знаем, какой бог покровительствует ему. Поэтому мы говорим: «неизвестный бог или богиня-покровитель этого места». Так Катон объясняет эту формулу. То есть обязательно надо обратиться к кому-то, кто покровительствует этому, а оказывается, что покровитель – ты сам, если ты от римской традиции перешёл к христианству. Вот такое тонкое различие.

Мирча Элиаде замечает в связи с этим: «поскольку Божественная воля проявляет себя hic et nunc (повсюду, здесь и теперь) в бесконечных рядах необычных знамений и явлений, важно знать какой ритуал будет самым действенным. Необходимость узнавать, даже в мелочах, своеобразные явления всех божественных сущностей поощряла довольно сложный ряд олицетворений. Была склонность всё множество эпифаний божественного, равно как и его различные действия, различать в качестве самостоятельных личностей… Морфологически такие сущности не обретали качества богов». (M. Eliade. A History of Religious Ideas, Vol. 2. P. 114-115).

То есть, обращаясь к этим божественным сущностям, ты показываешь, что ты знаешь, кто покровитель того или иного дела. Но все они были лишь министри, подчинёнными тех или иных значимых божественных личностей. Надо было знать всё это и в то же время понимать, что за этим стоит. Вот такая сложная религиозная модель.

Но такая же модель была и у греков, и вообще она характерна для очень многих народов вторичного политеизма, когда мир рассыпается на множество сил. Есть Небесный Отец, Дьяус Питар, но обращаемся мы не только к Нему, но и ко множеству других сил, не понимая, что мы сами являемся силой. Мавр Сервий Гонорат в IV веке по Р.Х. в комментариях к Энеиде пишет, что понтифики шептали такую молитву Юпитеру: «Юпитер, наилучший и величайший, или тот, каким именем ты желал бы быть призываемым». - Iupiter Optime Maxime, sive quo alio nomine te appellari volueris"

Величайший и наилучший (Optime Maxime) - это обычная формула. Но если тебе (Юпитеру) это не нравится, то каким именем ты хочешь называться, таким мы и будем тебя призывать. Так что мир всегда казался известным и неизвестным, в нём всегда была огромная степень неизвестности, и эту степень неизвестности надо было преодолеть новым поклонением и новой традицией.

Тит Ливий рассказывает об одном из самых драматических моментов истории Рима - о завоевании Рима галлами в 390 году.

«Тогда же некий Марк Цеди­ций, родом из пле­бе­ев, объ­явил три­бу­нам, буд­то он слы­шал в ноч­ной тиши голос, гром­че чело­ве­че­ско­го, и буд­то этот голос велел ему сооб­щить долж­ност­ным лицам, что грядут гал­лы. Слу­чи­лось это яко­бы на Новой ули­це, там теперь часов­ня (Aius Locutius – «Он, кто говорит») у хра­ма Весты. Но зна­ме­ни­ем пре­не­брег­ли, во-пер­вых, как неред­ко быва­ет, из-за низ­ко­го про­ис­хож­де­ния рас­сказ­чи­ка, а во-вто­рых, из-за того, что пле­мя это пред­став­ля­лось дале­ким и пото­му неве­до­мым». [5.32.6].

Однако, когда нашествие произошло, и в конечном счёте Рим был освобождён, то «упо­мя­ну­то было и об искуп­ле­нии за то, что пре­не­бре­жен был тот ноч­ной голос, кото­рый нака­нуне галль­ской вой­ны воз­ве­стил о несча­стье: поста­но­ви­ли воз­ве­сти на Новой ули­це храм Айю Локутию» [5.50.5]

Там, где было божественное явление - а никто не знает, кто это был, какое божество, - возвели часовню Айю Локутию – «тому, кто говорит», и неважно, кто это - Юпитер, Гестия или Юнона. Был голос, и этому голосу поставили часовню, и совершались ему приношения, потому что он предупреждал, а римляне не откликнулись.

Это тоже характерное - я говорил об этом на прошлой лекции - римское ощущение своей постоянной вины. Очень полезное, надо сказать, ощущение. После убийства Ромулом Рема у римлян постоянно присутствует чувство вины за то, что брат убил брата, и они осквернены, они не послушали божественный голос, они постоянно делают не то, что надо. Великая цивилизация, великая империя возникли не из-за того, что люди представляли себя выше и лучше всех, а из-за того, что они представляли себя ниже и хуже всех, самыми неблагочестивыми, самыми слабыми, знающими о Боге, но не слушающими Его, знающими правила, но не соблюдающими их. Это чувство вины, чувство неправды, постоянно преодолеваемое, создало великую цивилизацию.

Характерно также и другое. Например, там, где Ганнибал, увидев видение, повернул от Рима у ворот Капены и не стал штурмом брать Рим, а он бы его взял, потому что Рим тогда был плохо защищён, в благодарность за это была поставлена часовня (fanum) богу Редикулию, который дал повеление отступить. Что это за бог - никто не знает. Но ему, неизвестному богу, неведомому богу, повелевшему Ганнибалу отступить, был поставлен храм и совершались жертвоприношения. То есть римляне не выдумывали миф, а констатировали факт.

Как пишет Дюмезиль в I томе своей «Истории ранней римской религии» «Греки или индийцы придумали бы целое предание в связи с этим фактом, но для Рима был важен только сам факт – предупредивший их голос, которому они не вняли» (G. Dumezil. Archaic Roman Religion. Vol. 1. P. 39).

Греки или индийцы придумали бы целое предание в связи с этим фактом - отступлением Ганнибала. Но для Рима был важен только сам факт - предупредивший их голос. Это не примитивность, а некая особенность сознания. Я бы назвал его «функциональным благоразумием» - не сказочное объяснение, а рациональное понимание таинственного факта.

Об отношении римлян к религии, по крайней мере, во времена Тита Ливия, прекрасно свидетельствует - и это будет хорошим завершением нашей лекции - речь, которую сказал Камилл - диктатор, отстоявший Рим во время галльского разорения, после которого плебеи предлагали перенести город в Вейи, а Рим оставить и не восстанавливать. Весь город, кроме Капитолия, был сожжён, жить было негде, и плебеи, люди пришлые, говорили, что надо из этого города уйти и перенести его в Вейи, на другой берег Тибра. И вот Камилл - герой, отстоявший Рим, обращается ко всему народу, и к плебеям, и к патрициям, со следующей речью, в которой очень ясно видно отношение римлян (если уж не во времена Камилла, то во времена Тита Ливия) к божественному.

«Чело­ве­че­ские дела зави­сят от почи­та­ния или небре­же­ния волей богов. Мы еще толь­ко всплы­ва­ем со дна после того чудо­вищ­но­го кру­ше­ния, кото­рое наш корабль пре­тер­пел по нашей вине. Видя все это, неужто вы не чув­ст­ву­е­те, кви­ри­ты, какое гото­ви­те новое кощун­ство? Наш город зало­жен в доб­рый час, при свер­ше­нии ауспи­ций (то есть предсказаний). В нем нет ни одно­го места, кото­рое не было бы испол­не­но свя­тынь и богов. Для наших тор­же­ст­вен­ных жерт­во­при­но­ше­ний места уста­нов­ле­ны с не мень­шим тща­ни­ем, чем вре­мя их про­веде­ния. Неуже­ли же, кви­ри­ты, вы гото­вы поки­нуть всех этих богов, как наших общих, так и семей­ных? Насколь­ко же ваши поступ­ки не похо­жи на поведе­ние пре­вос­ход­но­го юно­ши Гая Фабия, кото­рый недав­но, во вре­мя оса­ды, вызвал вос­хи­ще­ние не толь­ко у вас, но — не мень­шее — и у вра­гов! Ведь он спу­стил­ся с Кре­по­сти (Капитолия) и про­шел сре­ди галль­ских копий, чтобы сотво­рить на Кви­ри­наль­ском хол­ме жерт­во­при­но­ше­ния по обы­чаю рода Фаби­ев. Так неуже­ли же при­лич­но, не изме­нив семей­ным свя­ты­ням даже и на войне, в мир­ное вре­мя забро­сить свя­ты­ни государ­ст­вен­ные, самих рим­ских богов? Может ли быть, чтобы пон­ти­фи­ки и фла­ми­ны мень­ше забо­ти­лись о государ­ст­вен­ных свя­щен­но­действах, неже­ли част­ное лицо — о родо­вом уста­нов­ле­нии? Кто-то может ска­зать, что, мол, то же самое мы будем испол­нять и в Вей­ях или ста­нем при­сы­лать оттуда сюда жре­цов — пусть они испол­ня­ют. Но ни то ни дру­гое невоз­мож­но без нару­ше­ния обрядов. Не буду гово­рить обо всех свя­ты­нях и обо всех богах вооб­ще — но вот на пиру в честь Юпи­те­ра доз­во­ле­но ли при­гото­вить подуш­ки где бы то ни было, кро­ме Капи­то­лия? (об обряде возлежания я вам рассказывал). А что ска­зать о веч­ном огне Весты, о ста­туе, что хра­нит­ся в ее свя­ти­ли­ще как залог вла­ды­че­ства? Что ска­зать о ваших свя­щен­ных щитах, о Марс Гра­див и ты, о Кви­рин-отец? Ужель оста­вить на пору­га­ние все эти свя­ты­ни, из коих одни суть ровес­ни­ки горо­да, а иные и стар­ше его? Смот­ри­те, какая огром­ная раз­ни­ца меж­ду нами и наши­ми пред­ка­ми; они заве­ща­ли нам совер­шать свя­щен­но­дей­ст­вия на Аль­бан­ской горе и в Лави­нии, они счи­та­ли кощун­ст­вом пере­но­сить к нам в Рим обряды вра­же­ских горо­дов, мы же не видим сквер­ны и в том, чтобы свои соб­ст­вен­ные пере­не­сти во вра­же­ский город Вейи (Альбанская гора и Лавиния - это не Рим).

Вспом­ним, сколь­ко раз свя­щен­но­дей­ствия воз­об­нов­ля­лись из-за того, что была про­пу­ще­на какая-нибудь часть дедов­ских обрядов, будь то по неува­же­нию или слу­чай­но. А, меж­ду тем, что же послу­жи­ло к исце­ле­нию государ­ства, изну­рен­но­го Вей­ской вой­ной, как не воз­об­нов­ле­ние таинств и ауспи­ций после Аль­бан­ско­го чуда? Буд­то в память о древ­них запо­ведях, мы пере­нес­ли в Рим и чуже­зем­ных богов и учреди­ли новые куль­ты: недав­но при­ве­зен­ная из Вей цари­ца Юно­на была освя­ще­на на Авен­тине — что за тор­же­ст­вен­ный это был день, как достой­но он про­шел бла­го­да­ря вели­ким ста­ра­ни­ям мат­рон! В честь голо­са, про­ве­щав­ше­го на Новой ули­це, мы поста­но­ви­ли воз­ве­сти храм Айю Локу­тию. Мы доба­ви­ли к чис­лу дру­гих празд­неств Капи­то­лий­ские игры и по пред­ло­же­нию сена­та учреди­ли для них новую кол­ле­гию. Зачем же все это было нуж­но, если мы собра­лись оста­вить город Рим одно­вре­мен­но с гал­ла­ми, если ока­жет­ся, что в тече­ние столь­ких меся­цев мы выдер­жи­ва­ли оса­ду на Капи­то­лии не по сво­ей воле, но из-за стра­ха перед непри­я­те­лем?

До сих пор мы гово­ри­ли о свя­ты­нях и о хра­мах. А что же ска­зать о жре­цах? Неужто вам даже в голо­ву не при­хо­дит, какой грех здесь совер­ша­ет­ся? Ведь вестал­ки могут жить лишь в одном месте, откуда их ничто не стронет, кро­ме паде­ния Горо­да (речь идет о храме Весты на Форуме); для фла­ми­на Юпи­те­ра кощун­ст­вен­ным счи­та­ет­ся про­ве­сти вне Горо­да даже одну ночь. Что же, вы соби­ра­е­тесь сде­лать рим­ских жре­цов вей­ски­ми? Неуже­ли, о Веста, поки­нут тебя твои вестал­ки, а фла­мин сво­им житьем на чуж­бине навле­чет вели­кий грех на себя и государ­ство?

Далее. Како­му забве­нию, како­му небре­же­нию мы пре­да­ем те государ­ст­вен­ные цере­мо­нии, что при­ня­то про­из­во­дить по свер­ше­нии ауспи­ций, — ведь почти все они про­во­дят­ся внут­ри поме­рия? (Померий - это тот участок, который Ромул обвёл плугом, и создал там священный центр города). Где мож­но с ауспи­ци­я­ми соби­рать кури­ат­ные коми­ции, кото­рые реша­ют вопро­сы вой­ны, где устра­и­вать цен­ту­ри­ат­ные коми­ции, на кото­рых вы изби­ра­е­те кон­су­лов и воен­ных три­бу­нов, как не в обы­чай­ных (то есть для этого созданных) местах? Уж не пере­ве­сти ли и это в Вейи? Или пусть народ с вели­ки­ми неудоб­ства­ми соби­ра­ет­ся ради коми­ции сюда, в город, остав­лен­ный бога­ми и людь­ми?» [5.52].

Вот такое представление о божественном характерно для Рима эпохи Тита Ливия и, естественно, эпохи более ранней. Мир римских богов - это мир сил, с которыми всегда соединён римский народ как целое, римский народ как социальность. А о том, как эта социальность проявляет себя и как устраивается социальная организация Рима в религиозном плане в эту раннюю эпоху, мы, дорогие друзья, поговорим на следующей лекции.