1. Зарождение нового учения

Сегодняшняя лекция, третья по религии Упанишад, будет посвящена проблеме появления учения о сансаре (saṃsāra – в середине сонорный согласный, поэтому по-русски можно произносить это слово и через «м», и через «н»). Сансара, в переводе с санскрита, это блуждание. Речь идёт о блуждании чего-то, и мы сегодня будем выяснять, что же это блуждает. Блуждание чего-то вместо того, чтобы идти к той ясной цели, о которой мы говорили на прошлой лекции - к осуществлению в себе познанного Брахмана, к осуществлению принципа тождественности Атмана Брахману.

Это второе - после учения о тождестве Атмана Брахману - тайное знание Упанишад. Нам сейчас кажется, что учение о сансаре совершенно естественно и для Южной Азии – оно вошло в плоть и кровь не только индуизма, но и буддизма, джайнизма, сикхизма, – и, благодаря буддизму, – в плоть Дальнего Востока, включая Бурятию, Якутию, народы по течению Амура. Пожалуй, только чарвака - давно не существующее материалистическое учение древней Индии, отрицало учение о переселении душ. Но практически все учёные сходятся в том, что учение о сансаре было в Южной Азии не всегда. Оно появляется в какой-то момент, и это как раз большая проблема.

Брайан Келли Смит, автор статьи о сансаре в «Энциклопедии религии», пишет: «Соединенные вместе учения о сансаре и карме обеспечивают религии Индии и объяснением причин различия людских судеб, и нравственной теорией морального воздаяния» (B.K. Smith. Saṃsāra // ER. Vol. 12. P. 8097). То есть они обосновывают всё: и почему одни рождаются царями, а другие - нищими, неприкасаемыми, и почему одни рождаются в богатых семьях, а другие - в бедных, и почему одни счастливы, а другие несчастны. Эта теория морального воздаяния объясняет, почему хороший человек, который в жизни ничего плохого не сделал, до гроба страдает, а плохой человек, который живёт отвратительно, наслаждается.

Притча Христа о богаче и Лазаре (Лк. 16:19-31) была бы осмыслена в Индии совершенно иначе, чем в Евангелии. Было бы сказано, что в прошлых рождениях богач был праведником, и поэтому он, несмотря на свою дурную жизнь, получил хорошее рождение, но теперь он проматывает свою карму, свои прошлые достояния. А Лазарь был, видимо, грешником, но своим смиренным принятием страданий, которые он получает в этой жизни за проступки прошлых рождений, он сподобился прекрасной участи в будущем на лоне Авраамовом. Для Индии эта перекличка очень важна.

Вы помните, в Евангелии от Иоанна есть такое странное место, где ученики Христа встречают слепорождённого и спрашивают Иисуса, кто виноват в том, что он рожден слепым (Ин. 9:2)? Кто согрешил - он или его родители? Если согрешили родители, тогда, понятно, им в наказание родился слепой ребенок. А как мог согрешить сам слепорожденный? Если он уже родился слепым, значит, он мог согрешить только в предшествующей жизни. И эта идея не вовсе чужда ученикам Христа, они считают, что это возможно и потому предлагают Учителю и такой вариант ответа. Это неслучайно.

К тому времени, когда проповедовалось Евангелие, то есть к I веку, идея перевоплощения, многочисленности рождений (греч. полигенесия), была широко распространена по всему греко-римскому миру. Об этом писали и Вергилий, и Юлий Цезарь, говоривший, что встречал такие представления у галлов. А еще раньше об этом, как о новом учении, говорил Платон, а до него – Пиндар в конце VI – начале V века до Р.Х. Прежде об этом учил Пифагор, вроде бы получивший это учение от своего учителя Ферекида, а тот – от египтян. И Геродот говорит, что египтяне знали о перерождении душ, хотя сейчас с полной очевидностью можно утверждать, что у египтян этого учения не было. Зная египетскую религию сравнительно неплохо, мы нигде не находим идеи перевоплощения. Да, душа умершего человека по его желанию вроде бы может входить в различные существа - насекомых, животных, людей, но она не перевоплощается, у неё нет новых жизней. Есть одна жизнь – посмертная вечная жизнь. Идеи соединения результатов твоей предшествующей жизни с жизнью последующей, то есть идей блуждания души и воздаяния, кармы и сансары, в Египте нет. На Западе это - новая идея, и она появляется у греков – у Пифагора, Пиндара, Платона.

Новая она и в Индии. В Индии сансара противополагается мокше и нирване. Мокша - это спасение от сансары, буквально – освобождение от сансары. А нирвана - это угасание, угасание этой суетной жизни, повторяющейся жизни. То, что у нас, в современной Европе или даже у Вергилия, воспринимается как что-то очень положительное – помер, и опять родился, - в Индии воспринимается прямо противоположенным образом, как нечто очень плохое. Цель всех индийских религий - избавление от сансары.

Сансара понимается как punar mṛtyu - вторая смерть, возвращающаяся смерть. Понятие punar avṛtty - возвращающаяся жизнь, возвращающееся рождение (ср. греч. полигенесия), встречается очень редко, потому что никого не привлекала новая жизнь здесь, на земле, полная страданий и горести.

Это совершенно противоположно нашему нынешнему представлению о гедонизме, о жизни как наслаждении. Современные западные люди всячески пытаются протянуть жизнь, пожить подольше всеми правдами и неправдами. Для индийца же мысль о повторении этой тяжелой, трудной жизни тягостна. Линкольн Брюс в своей книге «Myth, cosmos, and society: Indo-European themes of creation and destruction» (Harvard University Press, 1986) пишет: «Карма, учение о перерождениях, которые зависят от дел, совершенных в прошлых жизнях – это новый догмат в ранних Упанишадах, отсутствующий в более ранних источниках, но быстро ставший основным учением религии и философии Индии» (p. 123).

С ним согласен такой знаток древнеиндийской религии и культуры, древнеиндийской жизни, как Артур Ллевеллин Бэшем (A.L. Basham, 1914-1986), чью книгу «Чудо, которым была Индия» я всегда рекомендую как первый подход к изучению индийской культуры. Это абсолютный шедевр, бестселлер в англоязычном мире. Бэшем считается учителем многих индийских историков. Этот замечательный учёный, значительную часть жизни прожил в Индии. И вот, что он пишет в своей книге «The Origins and Development of Classical Hinduism» (Boston: Beacon Press, 1989): «В Ведической литературе до Упанишад нет определенных отсылок к учению о переселении (душ). Люди Ведической эпохи большей частью не имели веры в то, что душа переходит из тела в тело. Из самих этих текстов (о переселении душ) явствует, что учение появилось как новое и необычное» (p. 42). Мы сейчас об этом будем говорить подробно.

Уже упоминавшийся мною в прошлых лекциях Роберт Чарлз Зенер (R.C.Zaehner), тоже весьма интересный учёный, предполагает, что учение о переселении душ арийские завоеватели Индии заимствовали у автохтонного населения (см. его книгу: The Comparison of Religions. Boston, 1962), и я должен сказать, что эта идея была особенно распространена в начале XX века. В то время многие ученые полагали, что это была общая идея у первобытных народов. Но это не так.

Дело в том, что сейчас среди многих первобытных (или, как мы их называем, дописьменных) народов действительно распространены эти идеи, но далеко не у всех народов они есть. У австралийских аборигенов, например, этого нет, там смерть - возвращение к тотемным предкам. Те, кто читали мою книгу «Доисторические и внеисторические религии» (М.: «РИПОЛ классик», 2017), понимают, о чём идёт речь. А вот, скажем, у народов Азии - как Южной (даяки Индонезии), так и Северной (народы Амура – орочи, ульчи, нанайцы) – эти учения есть. Но совершенно ясно видно, что и на севере, и на юге это заимствованные из буддизма и индуизма учения, плохо переваренные, плохо понятые, часто - абсолютно синкретические.

У древних же народов, имеющих достаточно письменных текстов, чтобы судить об их религиозных представлениях в таких тонких вопросах, - скажем, у древнейших письменных народов Месопотамии и Египта, учения о переселении душ нет. И в раннезороастрийской Авесте этого учения нет, и у Гомера - нет. Оно появляется, как я уже сказал, у Пифагора, а это VI век до Р.Х.

Я думаю, что предположение о наличии подобных представлений у каких-либо доисторических народов, по меньшей мере, очень смелое. Как вы понимаете, это тонкое представление, и его нельзя твердо и определенно констатировать без наличия письменных текстов. У вымерших народов археология не даёт возможности такое учение воспроизвести. Но я не знаю никаких примеров ни в живописи, ни в захоронениях палеолита или неолита, даже близко намекающих на представления о перерождении. У меня есть очень серьёзное подозрение, что соединение идей кармы и сансары, представление о перерождении как воздаянии – это идеи чисто индийского происхождения, возникшие в более-менее понятное время.

И, надо сказать, Мирча Элиаде очень ясно об этом пишет: «Сансара появляется из брахманического ритуала. Поскольку каждое ритуальное действие имеет результат, то общая сумма результатов конечна. Поскольку имеет результат каждое священнодействие, то также имеет результат и проступок, и любое профанное действие. Поскольку душа не исчезает бесследно, то, исчерпав себя, свои деяния (karman), она вновь воплощается» (M. Eliade. A History of Religious Ideas, vol. I. P. 239).

Мирча Элиаде говорит о том, что идея перерождения возникает из самого брахманического ритуала, из идеи жертвы, и, соответственно, идея результата ритуального действия, жертвоприношения переносится и на любой человеческий поступок, праведный или неправедный, и из этого возникает идея перерождения. Вот, например, человек совершил много хороших дел, но они конечны - значит, он исчерпает их когда-то, и они не помогут ему войти в вечность. Конечное не входит в бесконечное.

Ведическому арию было ясно, что правильная жизнь на земле приводит его в сварнару, в вечность, а брахманический ритуал порождает представление о конечности заслуг и конечности проступков. За проступки ты страдаешь, за заслуги ты получаешь, как бы мы сказали, бонусы, но количество страданий и количество бонусов равно твоим проступкам и правильным действиям, и оно конечно. А что после этого? А после этого новое рождение. Так предполагает Мирча Элиаде.

Уже давно немецкий санскритолог и компаративист, автор работ по христианству и восточным религиям, митраизму, Альфред Шенингтон Геден (1857-1936), писал в статье «Упанишады» из «Энциклопедии религии и этики»: «Кажется странным, что никакой попытки не делается подкрепить столь важное учение о переселении (душ) ссылкой на аналогии или на более общие принципы жизни как целого. Оно просто утверждается как окончательный и всецелый принцип окончательной судьбы души» (A.S.Geden. Upanisads // ERE. Vol.12, p.547).

Это и правильно, и не совсем правильно, аналогии мы сейчас увидим. Но, в принципе, да, учение о переселении душ предлагается в Упанишадах как абсолютная реальность, но реальность неведомая профанам.

Другой немецкий учёный, Рихард Гарбе, в статье из той же «Энциклопедии религии и этики», посвященной переселению душ (трансмиграции), пишет, что впервые это учение появилось в Шатапатха-брахмане. Вообще сама по себе Шатапатха-брахмана, «брахмана ста путей», предполагает наличие разных путей после смерти. В ней, кстати, впервые в подробностях описаны адские мучения, на которые в ведах есть только намёки. Но есть и пути блаженства, пути ввысь. Это учение в Шатапатха-брахмане еще не разработано, но впервые оно там появляется. И вот после этих замечаний Рихард Гарбе пишет: «Начиная с этого времени (Шатапатха-брахмана – это примерно XI-X вв до Р.Х.) эта идея рассматривается в Индии как учение, которое не нуждается в доказательствах и в котором могут сомневаться только примитивные материалисты (чарваки), о которых говорится с большим пренебрежением» (ERE. Vol. 12, p. 434).

Современные учёные это подтверждают. Но, «как бы то ни было, к VI веку до Р.Х., времени зарождения Буддизма и Джайнизма с одной стороны и Упанишад, с другой, теория перерождения принята практически повсеместно (в Индии). С этого времени все индийские религии, секты и философские системы, за исключением чарваков, приняли учение о карме и перерождении» (B.K. Smith. Saṃsāra // ER.12. P. 8098).

Однако, дорогие друзья, здесь должна быть некоторая оговорка. Дело в том, что буддизм и джайнизм не приняли это учение, а родились из этого учения. Буддизма и джайнизма вовсе не было, если бы не было учения о переселении душ. И буддизм, и джайнизм появились именно как альтернативный брахманизму и упанишадам ответ на учение переселении душ. Об этом я буду говорить в своё время.

А упанишады появились раньше буддизма и джайнизма. Ранние упанишады, в которых очень интересно говорится об этом учении, относятся примерно к Х-IХ веку, а отнюдь не к VI, а 300 лет – это большой срок. А.С. Пушкин родился в 1799 году, и вот отсчитайте 300 лет от Пушкина. Это будет время, когда ещё не родился Иван Грозный. Эпохи очень различны.

И вот в таком большом промежутке времени, между Шатапатха-брахманой и буддизмом с джайнизмом, происходит что-то настолько серьезное, настолько важное, что появляются новые учения, которые существуют до сих пор, и которые, если говорить о буддизме, стали великой мировой религией и новым мировоззрением всего Востока.

Как же это всё произошло? Я пока не буду делать вывода по этому поводу, мы его сделаем в конце. Сейчас же скажу, о чём написала очень серьезный русский индолог Виктория Георгиевна Лысенко в Энциклопедии индийской философии: «Важно понимать, что для индийцев сансара была не столько предметом веры, сколько установленным эмпирическим фактом, принимаемым как данное положение вещей» (Степанянц М.Т. (отв. ред.). Индийская философия. Энциклопедия. М.: Вост. лит., 2009. С. 713). То есть это было всеобщим представлением.

В России, начиная с Елены Блаватской, начали распространяться «восточные» мысли о переселении душ, но в сознании подавляющего числа наших людей бытует представление о том, что человек один раз живёт, а потом умрёт. Верующие надеются на вечную жизнь, воскресение мертвых, неверующие не верят в это. Но то, что человек один раз живёт и один раз умирает, это общепринятая точка зрения. А вот в Индии прямо противоположенная точка зрения, хотя в ведическую эпоху вера была такая же, как и у нас.

Но почему-то около 1000 года до Р.Х. (точное время, когда это произошло, мы определить не можем и вряд ли сможем) происходит колоссальный сдвиг. Для того, чтобы понять этот сдвиг, мы должны сначала понять проблему. Проблема заключается в том, что в древности, ещё в эпоху вед, появляется, как я рассказывал, категория Атмана, личного духа, которая уже в брахманах открывается как тождество с Абсолютным, с Брахманом, и коррелирует с древней идеей Махапуруши, великого Человека, который создал мир Своим самопожертвованием.

И, в то же время, человек эмпирически знает, что он - живая душа. Эта живая душа называется джива. Это слово однокоренное с нашими словами «живой», «жизнь» и происходит от санскритского джив - дышать. Отсюда же и латинское vivus (ср.: me vivo – пока я живу).

Джива - это личная индивидуальная душа. Как же соотносится эта личная индивидуальная душа с абсолютным божественным Атманом? Ведь эта индивидуальная душа, и это прекрасно знают индийцы, отнюдь не абсолютна. Она желает, а Брахман не желает, а часто она желает и чего-то дурного. Она прилепляется страстью то к тому, то к другому. А Истинное, Брахман, бесстрастен, потому что Он есть Абсолют. Он, пожелав, создал мир, и надо вернуться к Брахману, вернуться к Тому, что по ту сторону и мира, и желаний. Поэтому между дживой и Атманом возникает зазор.

И, видимо, думающие люди (большинство ведь жило обычной жизнью, приносили жертвоприношения, надеясь этими жертвоприношениями достичь сварнары) начинают размышлять о том, как соотносятся джива и Атман. Если я - джива, но тогда я не соответствую вот этому абсолютному совершенному Человеку. А если я - Атман, то откуда во мне страсти? Это большая проблема. Постепенно индийская мысль - я сейчас забегу вперёд, потому что это очень часто переносится и на ранние упанишады, - станет говорить о том, что во всех один и тот же Атман. Но древняя индийская мысль в ранних упанишадах знает о том, что есть много Атманов, что у каждого человека свой Атман, и этот Атман тождественен абсолютному Атману, но в то же время Он индивидуален.

Вот эта же сложная идея тождественности и индивидуальности объясняется в христианстве учением апостола Павла о множестве членов единого Тела Христова (1 Кор. 12). Церковь - Тело Христово, но в ней множество членов, и каждый имеет своё призвание, каждый имеет свою особенность, свою личность. Так же как разные члены нашего тела имеют свою функцию в организме, так и все люди имеют разные функции в Теле Христовом, но все они – части одного Тела. И как тело увечно без руки, ноги, глаза или пальца, так и Тело Христово увечно без каждого из нас. Отсюда, кстати говоря, принцип аскетики, что мы своими грехами уродуем не только себя, но и Тело Христово. (См. подробнее А.Б.Зубов. Религия Библии. Христианство. М.: Никея, 2021. – С.505-511).

2. Тайное учение о деянии

А в Индии эта проблема разрешается иначе, и именно попытка решить проблему соотнесения Атмана с дживой рождает новое учение. В ранних Упанишадах это учение всегда описывается как новое, необычное и тайное. В наиболее откровенных повествованиях о нём говорится как об учении, которое никогда не было ни с одним брахманом и которое является достоянием кшатриев.

Например, в древнейшей Чхандогья-упанишаде говорится: «Гаутама, до тебя знание это никогда не переходило к брахманам. Поэтому во всех мирах это учение принадлежало лишь кшатре» (Чх.Уп. 5:3,7). Гаутама – это брахман, а с ним беседует царский родич Правахана Джайвали.

В Брихадараньяке-упанишаде этот же диалог описывается так: «Не будь в обиде на нас, Гаутама, так же как и твои отцы. Ведь до сих пор это знание не пребывало ни с одним брахманом. Но я передам тебе его» (Бр.Уп. 6:2,8). Мы будем потом читать этот текст целиком, пока же нам важен именно этот момент.

Когда индийцы говорят о традиционном знании, они всегда настаивают на том, что веды - это шрути, вечное знание, которое было всегда, и оно было услышано тем или иным риши и стало транслироваться в мире. Здесь же говорится о знании, которого никогда не было ни с одним брахманом, ни с одним из представителей варны учителей и священников. Почему-то оно было с кшатрой, и понятно, что оно было недавним. Если бы это было древним учением, о нем бы знали все варны. То есть это какое-то новое учение, родившееся незадолго – может быть, за несколько поколений, а, может быть и за одно - до диалога Праваханы Джайвали с Гаутамой.

Это новое учение, и это не боятся подчеркивать. Нигде не говорится, что это древнее учение, которое передавалось от царя к царю, но было неизвестно священникам. Ничего подобного нигде нет. Идея тайного учения кшатриев породила множество спекуляций на тему внутренней борьбы кшатриев и брахманов в Индии, об этом было написано немало книг и защищено немало диссертаций. Но, на самом деле, из этих текстов нельзя сделать вывод о какой-либо борьбе. В них говорится только об одном - что это знание открыто в среде царей, в среде кшатриев.

Однако есть и другие тексты, где говорится о том, что всё-таки брахманы открывают это учение кшатриям. Есть и то, и то. В той же Брихадараньяке-упанишаде, где говорится, что это знание не пребывало ни с одним брахманом, в другом разделе, во второй главе третьего раздела, рассказывается, как царь или, по крайней мере, кшатрий, Джараткарава Артабхага беседует с уже известным нам Яджнавалкьей. Яджнавалкья, как вы помните, расстался со своей женой Майтреей, научил её, как достичь бессмертия (но он ей ничего не говорит о сансаре!), а уже после этого, видимо, находясь в лесу, он то ли сам познал (то есть божественная Сущность ему открыла), то ли другие подвижники объяснили, но он познал эту тайну. И вот эту замечательную тайну он и раскрывает Джараткараве Артабхаге.

Давайте послушаем, как он её рассказывает. Мы сейчас опять погружаемся в реальный мир Индии. Ведь эти ранние упанишады - а я напомню, что Брихадараньяка-упанишада - это тоже ранняя упанишада, - открывают нам мир, может быть, не менее богатый, чем мир платоновских диалогов. И, безусловно, если кто-то от кого-то зависел, а, скорее всего, это не так, то Платон зависел от этих упанишадических диалогов, которые древнее Платона на 300-400 лет.

Давайте послушаем их. Это удивительная возможность войти в мир древней, отстоящей от нас на три полных тысячелетия, культуры и увидеть там живых людей, живую беседу. В какой-то степени аналогом этого могут являться некоторые ранние книги Библии. Но здесь это настоящая религиозная философия.

Начинается с того, что «Джанака, [царь] Видехи, совершил жертвоприношение со множеством даров [жрецам]. Там собрались брахманы из жителей Куру и Панчалы. И Джанака, [царь] Видехи, пожелал узнать, кто из этих брахманов самый ученый. Он заключил [в загоне] тысячу коров и к рогам каждой прикрепил десять пад [золота].

Он сказал им: "Почтенные брахманы, пусть мудрейший брахман среди вас уведет этих коров". Те брахманы не осмелились [сделать это]. Тогда Яджнявалкья сказал своему ученику: "Дорогой Самашравас, уведи их". Тот увел [коров]. Брахманы разгневались [и сказали]: "Как мог он объявить себя мудрейшим брахманом среди нас?" И был [там] Ашвала, хотар Джанаки, [царя] Видехи (хотар – это брахман, совершающий ведическое жертвоприношение). Он спросил его: "Действительно ли ты, Яджнявалкья, мудрейший брахман среди нас?" Тот ответил: "Мы склоняемся перед мудрейшим брахманом, но и желаем иметь коров". Тогда хотар Ашвала начал спрашивать его» (Бр.Уп.3.1. 1-2).

И дальше идёт беседа, но беседа идёт среди брахманов. Она очень интересная, вы её прочтёте сами. А потом его начинает спрашивать царь или царский родич. Мы не до конца понимаем, Джанака и Джараткарава Артабхага - это один и тот же человек или это родственники, но, безусловно, это кшатрии.

«Тогда Джараткарава Артабхага стал спрашивать его, "Яджнявалкья, – сказал он, – сколько существует орудий восприятия и сколько предметов восприятия?"…

"Яджнявалкья, – сказал он, – когда умирает этот человек, уходят ли из него жизненные дыхания или нет?" – "Нет, – сказал Яджнявалкья, – они собираются в нем, он распухает, вздувается, и мертвец лежит вздутый".

"Яджнявалкья, – сказал он, – когда умирает этот человек, то что не оставляет его?" [Яджнявалкья ответил:] "Имя. Поистине, имя – бесконечно, бесконечны вишведевы. С его помощью он приобретает бесконечный мир". (Бр.Уп.3.2. 11-12).

Вот это слова, которые очень ясно нам говорят, что имя соединяет человека, делает человека или фиксирует человека как божественное существо, как одного из богов (отсюда – вишвадевы). И он, конечно, не умирает.

"Яджнявалкья, – сказал Джараткарва Артабхага, – когда речь этого умершего человека входит в огонь, дыхание – в ветер, глаз – в солнце, разум – в луну, ухо – в страны света, тело – в землю, Атман – в пространство, волоски на теле – в травы, волосы на голове – в деревья, кровь и семя попадают в воду, – где находится тогда этот человек?" [Яджнявалкья сказал:] "Артабхага, дорогой, возьми [мою] руку. Мы одни узнаем это, не надо нам [говорить] об этом на людях". И отойдя, они повели беседу. И когда они говорили, то говорили о деянии (karman); когда восхваляли, то восхваляли деяние. Поистине, [человек] становится добрым от доброго деяния, дурным – от дурного.

И тогда Джараткарава Артабхага умолк» (Бр.Уп.3.2. 12-13).

Вы видите, дорогие друзья, что эта великая тайна кажется банальностью, но так всегда и бывает. Когда вам рассказывают что-то таинственное и совершенно непонятное, значит, сам рассказывающий этого не понимает. На самом же деле, истинные глубинные тайны просты, как просты притчи Христа, но, чтобы их понять во всей глубине, надо приложить много стараний и работы ума.

Что же говорит Яджнавалкья? Он говорит, что человек становится добрым от доброго деяния, дурным - от дурного. Казалось бы, это понятно. Однако речь идёт о том, что он становится таковым в новом рождении, ведь речь идёт об умершем. Артабхага же спрашивает его о том, что остаётся с человеком после смерти. Имя (на санскрите - nama, ср.: name), если оно доброе, то человек в новом рождении становится добрым, если же это имя злое, то есть оно сопряжено с памятью злого, то человек становится злым. То есть карма и сансара здесь ясно возникают, они здесь есть.

«Освобождение от (mokṣa) или угасание (nirvāṅa) явленного существования для индийца – главная задача религии. Вопрос существования природы Бога, если вообще обсуждается, имеет второстепенное значение», - пишет Зенер (R.C.Zaehner. The Comparison of Religions. Boston, 1962. Р.43).

3. Учение Яджнавалкья об Атмане

Вопрос существования природы Бога, если он имеется, имеет второстепенное значение – это, опять же, исключительная особенность индийской религии. В индийской религии, начиная с эпохи брахман и упанишад, теологии в прямом смысле этого слова, как науки о Боге, нет. Потому что теология важна, конечно, когда человек соединяется с Богом. Тогда человеку надо знать, каков Бог, знать, каким надо быть, чтобы с Ним соединиться. Но поскольку мы с вами на всех предшествующих лекциях пытались увидеть, что в основании мира находится Великий Человек, Махапуруша, и каждый должен осознать своё соответствие этому Великому Первому Человеку, то и разговор о Боге, о богах малозначим. Самая главная задача - это освобождение от сансары и восстановление тождественности с Первым Человеком, с Брахманом, с Махапурушей или же угасание (нирвана). Речь идет об угасании этой жизни, жизни здесь, а что будет потом – это уже другой разговор, в разных религиях Индии это понимается по-разному.

В Брихадараньяка-упанишаде 4:3-4 опять появляются знакомые нам с вами герои - Яджнавалкья и Джанака, царь Видехи, и между ними опять происходит очень интересная беседа. Те же герои, те же ситуации – но это не мир сказки. Это до такой же степени сказка, до какой степени сказка - Платон, Сократ, Парменид и все герои сократических «Диалогов». Это не сказка. Это жизнь той Индии.

Итак,

«Яджнявалкья пришел к Джанаке, [царю] Видехи; он думал: "Я не буду разговаривать". [Между тем, однажды], когда Джанака, [царь] Видехи, и Яджнявалкья разговаривали во время агнихотры, Яджнявалкья предложил ему избрать дар…

Яджнавалкья думал, что будет, как брахман, совершать жертвоприношения, но уже не будет беседовать с этим въедливым дотошным царём, который уже многое для себя понял в проблемах Атмана, дживы, Брахмана. Он не будет с ним беседовать. Почему? Да потому что это знание, для него самого сокровенное, новое, недавно появившееся. И дальше идёт рассказ.

Тот избрал [право задать] вопрос, какой пожелает, и он дал [разрешение] ему. И вот [теперь] царь первый стал спрашивать его…

Это обычное правило. Но здесь не царь Видехи предлагает дар, а, видимо, Яджнавалкья, получив какие-то царские дары, предлагает ему избрать дар. Тут Яджнавалкья и попался, потому что тот избрал право задать вопрос, какой пожелает, и Яджнавалкья дал ему разрешение. И вот теперь царь первым стал спрашивать, как мы бы сказали, потирая руки. И мы, опять же, слышим диалог - такой же диалог, как диалог учителя и ученика, жены и мужа - диалог царя и великого мудреца.

"Яджнявалкья, какой свет [имеет] человек?" – "Свет солнца, о царь, – сказал [Яджнявалкья], – при свете солнца он сидит, ходит взад и вперед, совершает деяние, возвращается назад". – "Это так, Яджнявалкья.

Дальше перечисляются свет луны, когда солнце зашло, свет огня, когда зашла луна, потом свет речи, когда солнце зашло, луна зашла, огонь погас.

Когда солнце зашло, Яджнявалкья, зашла луна, погас огонь и замолкла речь, какой свет [имеет] человек?" – "Атман служит ему светом – при свете Атмана он сидит, ходит взад и вперед, совершает деяние, возвращается назад".

Замолкла речь – потому что человек умер.

"Кто этот Атман?" – "Человек, состоящий из познания, находящийся среди чувств, свет внутри сердца. Оставаясь одним и тем же, он блуждает по обоим мирам, словно думая, словно двигаясь. Ведь, находясь во сне, он выходит за пределы этого мира и образов смерти.

Поистине, этот Человек, рождаясь и входя в тело, соединяется со злом; уходя и умирая, он оставляет зло позади.

Поистине, у этого Человека (то есть Атмана), есть два состояния: состояния [пребывания] в этом и в другом мире и промежуточное, третье – состояние сна. Находясь в этом третьем состоянии, он видит оба состояния – состояния [пребывания] в этом и другом мире…

Дальше довольно подробно говорится об этом. Вы всё прочтёте. Но смысл заключается именно в этом. И, продолжая, Яджнавалкья объясняет царю:

Когда кто-либо из людей здоров, богат, господствует над другими, в избытке вкушает все людские наслаждения, то это – высшее блаженство людей. Стократное блаженство людей, это – однократное блаженство предков, приобретших [свой] мир. Стократное блаженство предков, приобретших [свой] мир, это – однократное блаженство мира гандхарвов.

Как всегда, в Индии разбирается масса состояний. И, наконец, последнее.

Стократное блаженство мира Праджапати - это однократное блаженство мира Брахмана, а также – просвещенного, свободного от лжи, не побежденного желанием. Это и есть высшее блаженство – просвещенного, свободного от лжи, не побежденного желанием. Это и есть высшее блаженство – этот мир Брахмана, о царь". – Так сказал Яджнявалкья» (Бр.Уп. 4:3.1-33).

То есть главная цель - прийти не к миру предков, не к миру гандхарвов, не даже к Праджапати, а к Брахману, который и есть вот этот Человек, изначальный Человек. Это высшее, ни с чем не соизмеримое блаженство.

Индийцы очень любили математику, и поэтому они бы сказали, что блаженство в стократной степени относительно блаженства самого счастливого человека на земле - это блаженство того, кто соединился с Брахманом.

[Джанака сказал]: "Я дам тебе, почтенный, тысячу [коров]. Говори же ради [моего] освобождения". И здесь Яджнявалкья испугался, [подумав]: "Рассудительный царь изгнал меня со всех границ".

То есть этот умный, хитрый царь завладел моим знанием. И, тем не менее, он продолжает:

"Он, этот [Человек], насладившись в этом сне, побродив [вокруг], увидев доброе и злое, снова спешит, как он шел [назад] к месту пробуждения.

Как тяжело нагруженная телега движется со скрипом, так же и этот телесный Атман, обремененный познающим Атманом, движется со скрипом, когда [человек] испускает дух.

Когда истощается это [тело], истощается от старости или болезни, то подобно тому, как освобождается от уз [плод] манго, или удумбары, или пиппалы, так и этот человек, освободившись от этих членов, снова спешит, как он шел [назад], к месту [новой] жизни.

Обратите внимание, здесь говорится о телесном Атмане, телесном духе, познающем духе. Идеи Атмана как Абсолютного Духа, вне человека находящегося, еще нет.

Подобно тому, как надзиратели, судьи, возницы, деревенские старосты поджидают приходящего царя с едой, питьем, ночлегом, [говоря:] "Вот он приходит, вот он приближается!", – так же и все существа поджидают знающего это, [говоря:] "Вот приходит Брахман, вот он приближается!"

То есть царю Видехи Джанаке Яджнавалкья объясняет так, как понятно было бы царю. Вот так же, как к тебе, царю относятся подданные, как тебя ждут, чтобы накормить, напоить, дать ночлег, когда ты приезжаешь в ту или иную местность своего царства, так же точно ждут этого умершего человека, зная, что это Брахман. Атман – это Брахман. Вообще, на самом деле, цари в Индии - не деспоты, между ними и их подданными нормальные гражданские отношения.

Подобно тому, как надзиратели, судьи, возницы, деревенские старосты собираются вокруг отъезжающего царя, так же и все жизненные силы собираются в час конца вокруг этого Атмана, когда [человек] испускает дух (= испускает Атмана) (Бр.Уп. 4:3.34-38).

Вот здесь, как вы видите, тоже идея трансмиграции. Человек не единожды умирает и снова возвращается.

Продолжая объяснять, уже как бы махнув рукой - царь всё равно всё выведал, и надо ему рассказать всё до конца, он настоящий верный ученик, - Яджнавалкья больше не жадничает и рассказывает ему всё как знает.

Подобно тому, как гусеница, достигнув конца былинки и приблизившись к другой [былинке], подтягивается [к ней], так и этот Атман, отбросив это тело, рассеяв незнание, и приблизившись к другому [телу], подтягивается [к нему].

Какой замечательный образ! Египтяне тоже любили маленьких животных, насекомых, совершенно не считали скарабеев чем-то недостойным - так же и тут. И Христос говорил о каких-то птицах небесных. Так и тут: гусеница с одной травинки перелезает на другую травинку, подтягивается, нагибается, мы же с вами сколько раз, будучи детьми, это наблюдали. Так и этот Атман переходит в другое тело. Здесь ещё нет никакого сомнения, что Атман переходит в другое тело. Потом, позже, уже в эпоху буддизма, возникнут иные точки зрения. Но это же Брихадараньяка- упанишада, IХ век, 300 лет до буддизма. И вот Атман переходит в новое тело. То есть переходит это личное, Дживатман (живая душа, живой дух) - потом будет такая категория.

Но продолжим эти сравнения.

Подобно тому, как золотых дел мастер, взяв кусок золота, придает ему другой, более новый, более прекрасный образ, так и этот Атман, отбросив это тело, рассеяв незнание, претворяется в другой, более новый, более прекрасный образ, [подобный образу] отцов, или гандхарвов, или богов, или Праджапати, или Брахмана, или других существ.

Здесь «подобный образ» - это вставка переводчика, А.Я. Сыркина. На самом деле он просто превращается в отцов, или гандхарвов, или богов, или Праджапати, или Брахмана.

Поистине, этот Атман есть Брахман, состоящий из познания, из разума, из жизни, из зрения, из слуха, из земли, из воды, из ветра, из пространства, из света и не-света, из желания и нежелания, из гнева и не-гнева, из дхармы и не-дхармы, из всего. Вот, что [означают слова]: "Он состоит из этого, состоит из того": как кто действует, как кто ведет себя, таким он бывает. Делающий доброе бывает добрым, делающий дурное бывает дурным. Благодаря чистому деянию он бывает чистым, благодаря дурному – дурным. И ведь говорят: "Этот человек состоит из желания". Каково бывает его желание, такова бывает воля; какова бывает воля, такое деяние он и делает; какое деяние он делает, такого удела он и достигает.

Деяние - карман. Значит, карма определяет новый удел.

Об этом такой стих:

К чему привязан его разум, с тем, связано деянием [его] внутреннее существо.
Достигнув конца какого-либо деяния, которое он здесь делает,
Он снова приходит из того мира в этот мир для [нового] деяния.
Это – о желающем.

То есть желающий чего-то, даже доброго, даже добрых дел, снова приходит в это мир, получая, может быть, даже тело гандхарвы или Праджапати. Это то, о чем говорил Мирча Элиаде: даже благие деяния, я уж не говорю про злые, приводят снова в этот мир, к благому рождению, но, естественно, все это со временем исчерпывается.

Теперь о нежелающих - то есть о тех, кто не желает ничего для себя.

Кто лишен желаний, свободен от желаний, достиг [исполнения] желаний, имеет желанием [лишь] Атмана, из того не выходят жизненные силы. Будучи Брахманом, он идет к Брахману.

Из того, кто желает, выходят жизненные силы, он становится неполным, и он перерождается. Тот же, кто не желает, не становится неполным, сохраняет целостность первоначального Существа, до Его самопожертвования. Поэтому он идёт к Брахману.

Об этом такой стих:

Когда исчезают все желания, которые обитают в его сердце,
То смертный становится бессмертным и достигает здесь Брахмана.

Речь идёт не о том, что он где-то там достиг, а он достиг здесь.

Кто знает это, те становятся бессмертными,
а остальные, поистине, идут лишь к бедствию.

Если [человек] прямо глядит на него, как на Атмана, как на Бога.
Владыку бывшего и будущего, то он больше не страшится (Бр.Уп. 4.4:1-15).

Он уже целостность, он уже по ту сторону.

В Чхандогья-упанишаде это объясняется так:

«Подобно тому, как гибнет здесь мир, приобретенный деянием, также гибнет мир, приобретенный добрым (деянием). И те, которые уходят отсюда, не познав Атмана и этих истинных желаний, не способны действовать, как желают, во всех мирах. Те же, которые уходят отсюда, познав Атмана и эти истинные желания, способны действовать как желают во всех мирах». (Чх.Уп.8:1,6).

Познать Атмана, познать в себе вот это божественное, вечное, абсолютное, но пока еще – это же Чхандогья-упанишада - твоё личное начало. Ср.: «Вы – боги» (Пс. 81:6) – но вы личные боги, каждый из вас – личный Бог, а не безличная частица божества.

Для Индии слово «Бог» вторично, главное - Человек. Ты в Махапуруше, ты - изначальный Человек, познай это! «Ты То еси» - познай это тождество, о котором мы говорили в предшествующей лекции, и ты не вернёшься в этот мир.

4. Учение о пяти огнях и тайна освобождения

И вот это учение – учение о возвращении в этот мир, о сансаре Это знание само по себе ценно.

Но ещё бесконечно ценнее знание, как избежать этой сансары, как достичь целостности. И вот для этого, дорогие друзья, мы с вами откроем тайное тайного. И это как раз и есть то учение, которого не было никогда ни с одним брахманом. Это то учение, то тайное тайного, которое сообщается во время беседы Гаутамы и Праваханы Джайвали. Я позволю себе прочесть этот текст по Брихадараньяка-упанишаде.

В Чхандогья-упанишаде есть параллельный ему текст - это 4-ый раздел 5-ой части (Чх.Уп 5:4,1-10). Более-менее подробно об этом же будет говориться в Джайминия брахмане, Каушитака-упанишаде, Бхагавадгите, Брахмасутрах, Бхагаватапуране, но в них будет немного сдвигаться акцент. Об этом мы сейчас скажем. Но здесь очень важно это великое знание, следующее после того знания, которое Яджнавалкья сообщил своей жене Майтрейи.

Я прочту этот текст (Бр.Уп. 6:2), и мы опять погрузимся в жизнь Древней Индии.

«Шветакету Арунея пришел в собрание жителей Панчалы. Он пришел к Правахане Джайвали, окруженному слугами. Видя его, тот сказал: "Мальчик!" [Шветакету] ответил: "Господин!" – "Обучен ли ты отцом?" – "Да".

Шветакету Арунея – это брахманский юноша, конечно он хорошо обучен и, как все мальчишки, гордится этим.

[Правахана спросил]: "Знаешь ли ты, как эти люди, уходя [из жизни], направляются в разные стороны?" – "Нет", – сказал он. "Знаешь ли ты, как они снова попадают в этот мир?" – "Нет", – сказал он. – "Знаешь ли ты, почему не наполняется тот мир, хотя многие снова и снова уходят туда?" – "Нет", – сказал он. – "Знаешь ли ты, при совершении какого подношения воды обретают дар человеческой речи, поднимаются и говорят?" – "Нет", – сказал он, – "Знаешь ли ты о достижении пути, ведущего к богам, или [пути], ведущего к предкам, – каким деянием достигается путь, ведущий к богам, или [путь], ведущий к предкам? …

– "Ничего из этого я не знаю" – сказал он.

Тогда [Правахана] предложил ему остаться. [Но] мальчик, не пожелав остаться, убежал. Он пришел к отцу и сказал ему: "Ведь, поистине, ты говорил раньше, что я хорошо обучен!" – "Так, что же, разумный?" – "Царский родич задал мне пять вопросов, и я не знал [ответа] ни на один из них". – "Каковы эти [вопросы]?" – "Вот", – и он повторил их основные положения.

Обратим внимание, что мальчик не знал ответов на эти вопросы, хотя был прекрасно обучен своим отцом, одним из наиболее почитаемых мудрецов Индии. Значит, действительно не были с брахманами эти учения.

Тот (Гаутама, отец Шветакету) сказал: "Ты знаешь меня, дитя, – если я что-либо знал, то все рассказал тебе. Иди же, – мы пойдем туда и станем жить [там] учениками". – "Иди лучше ты". И Гаутама пошел туда, где находился Правахана Джайвали.

То есть отец предлагает сыну вместе пойти и стать учениками. Отец - великий мудрец, великий священник, брахман, собирается вместе с сыном учиться у царского родича. Что же отвечает мальчик? - Иди лучше ты. И Гаутама пошёл туда, где находился Правахана Джайвали.

Тот предложил ему сиденье, приказал принести воду, оказал ему почетный прием и сказал: "Мы предлагаем почтенному Гаутаме [выбрать] дар". Сиденье более высокое, чем у кшатрия, которое делает брахмана выше царя.

Он сказал: "Вот обещанный мне дар: скажи мне ту речь, которую ты произнес перед мальчиком".

Тот сказал: "Поистине, Гаутама, это – из божественных даров. Назови [что-нибудь] из человеческих".

Он сказал: "Ты хорошо знаешь, что я в изобилии владею золотом, коровами, лошадьми, рабынями, приближенными, одеяниями. Не лишай же меня великого, бесконечного и беспредельного". – "Так, поистине, Гаутама, ищи этого предписанным способом". – "Я приближаюсь к тебе как ученик". А с такой речью древние приближались [к наставнику] как ученики. И так он остался [у Праваханы], сказав, что приближается к нему как ученик.

То есть этот великий мудрец, очень, как мы сейчас узнали, богатый в материальном смысле слова, думает только о вечном - как и Майтрейи, расставаясь с Яджнавалкья, уходящим в лес. Это голос тогдашней лучшей части индийского общества. Главное – это познание путей в вечность. Всё остальное - лошади, рабыни, колесницы, дворцы - ничего не значат. Как мы сильно деградировали с этого времени! А сами, наверное, думаем, что, по сравнению с той Индией и с той Европой, мы стали очень развитыми. Оказывается - нет. В каком-то главном запросе жизни произошла деградация.

Правахана предлагает Гаутаме искать желаемого предписанным способом, то есть просить принять его в ученики. Это проверочка на гордыню. Чтобы брахман просился в ученики к кшатрию? Да еще такой прославленный брахман? Это невозможно. Это всё равно, что патриарх стал бы послушником какого-нибудь монаха в каком-нибудь дальнем монастыре и согласился бы провести там лет 10 во вретище и веригах, обучаясь основам аскетического дела. Мыслимо ли такое? Вот здесь происходит нечто подобное. Но Гаутама остается у Праваханы, сказав, что приближается к нему как ученик.

В Брихадараньяка-упанишаде пропущен кусочек, он есть в Чхандогья-упанишаде, и, при желании, вы можете его посмотреть. Там говорится, что Гаутама провел 14 лет у Праваханы Джайвали как ученик. Он носил дрова, черпал воду и учился. Здесь этого ничего нет, здесь как будто диалог продолжается сразу.

Тот (Правахана Джайвали) сказал: "Не будь в обиде на нас, Гаутама, так же, как [не были в обиде] и твои отцы. Ведь до сих пор это знание не пребывало ни с одним брахманом. Но я передам тебе его, ибо кто может отказать, когда ты так говоришь?

То есть, когда ты - великий брахман - просишься в ученики.

И теперь, дорогие друзья, начинается тайна тайны. И, я повторяю, это не какой-то накрученный гностический текст, в котором искусственная, нарочитая мудрость. Всё предельно просто, но для индийцев это - великая тайна. Теперь она, естественно, известна. Упанишады записаны, переведены, но - тем не менее. Это Учение о пяти огнях - самое сокровенное упанишадическое знание, из которого всё остальное проистекает.

Поистине, тот мир, Гаутама, это [Жертвенный] огонь. Солнце – его топливо. Лучи – дым. День – пламя. Страны света – угли. Промежуточные стороны – искры. На этом огне боги совершают подношение веры (шраддха). Из этого подношения возникает царь Сома.

Вы помните, что Сома - это, если угодно, кровь богов, это божественная субстанция, и вы понимаете, что речь идет о великой агнихотре, великом огненном жертвоприношении, и результатом, плодом этой небесной (или сверхнебесной) агнихотры, совершенной в том мире, является царь Сома. Так что это первый жертвенный огонь.

Поистине, Парджанья (гроза), Гаутама, это огонь. Год – его топливо. Облака – дым. Молния – пламя. Перуны – угли. Град – искры. На этом огне боги совершают подношение царя Сомы. Из этого подношения возникает дождь.

Второй огонь - это гроза. Гроза, которая совершается между мирами, и результатом этого второго огня является дождь. Глядя во время тропического грозового ливня, когда дождь стоит стеной, а небо всё сияет змеящимися молниями под оглушающие раскаты грома, индиец видел не атмосферное величественное и страшное явление, а разверстое небо и тот мир сияющей воды и низвергающегося огня, в который стремилось его сердце. И он знал, что из того мира в этот его мир трудов и смерти приходит царь Сома, чтобы соединить его, маленького человека, с тем Великим Человеком, образ которого носит он в себе как залог своего величия, как знак бессмертия.

Поистине, этот мир, Гаутама, это огонь. Земля – его топливо. Огонь – дым. Ночь – пламя. Луна – угли. Звезды – искры. На этом огне боги совершают подношение дождя. Из этого подношения возникает пища.

Третья ангихотра – это дождь, падающий на землю, и он, понятно, прорастает растениями. Эти растения – пища для человека и для скота. То есть пища имеет божественное происхождение, это результат третьего огня, происходящего от небесной агнихотры. А вкушающий божественное – божественен – и человек, и животные, и растения.

Поистине, человек, Гаутама, это огонь. Открытый рот – его топливо. Дыхание – дым. Речь – пламя. Глаз – угли. Ухо – искры. На этом огне боги совершают подношение пищи. Из этого подношения возникает семя.

Четвёртый огонь - это человек, произносящий жертвенные формулы, совершающий священнодействия и вкушающий пищу, потому что нет такой пищи, которую, как у нас говорят, можно похавать на ходу. Даже когда мы говорим грубое слово «жратва», мы должны понимать, что это - жертвенная пища. «Жратва» и «жертва» - это одно и то же слово, потому что любая пища - это жертва. Поэтому верующие люди молятся перед едой и после еды, и эта молитва – не только знак благодарности Богу, но и свидетельство того, что пища – это жертва, которая совершается, если угодно, в их теле, жертва, которую они совершают, вкушая эту пищу. Вкушение пищи - священнодействие, и в результате возникает семя - это самое главное, потому что речь идёт о продолжении рода, о трансляции жизни.

И, наконец, пятый огонь. И пятый огонь – это женщина. Женщина не в том смысле, что женщина – не человек, но женщина именно как женщина, то есть как та, которая принимает семя и будет рождать. Едят и мужчина, и женщина, приношение пищи совершается обоими, но женщина особо выделяется как пятый, совершенно необходимый для жизни огонь.

Поистине, женщина, Гаутама, это огонь. Лоно – его топливо. Волоски – дым. Детородные части – пламя. Введение внутрь – угли. Наслаждение – искры. На этом огне боги совершают подношение семени. Из этого подношения возникает человек.

Половой акт - это тоже священнодействие, жертвоприношение, а не просто, как говорится, отправление физиологической потребности, как у нас сейчас порой считают. Совокупиться – как выпить стакан воды. На самом же деле, это великое священнодействие, которое приводит к рождению человека.

Что самое важное в этом учении о пяти огнях? Важно то, что человек, который зачинается мужчиной во чреве женщины и который рождается - это небесный человек, человек, возникший в результате пяти священнодействий, пяти агнихотр, первой из которых является агнихотра в том желанном мире сварнары, которого желают достичь ведические арии. И, оказывается, они жаждут его достичь по той простой причине, что это их родной мир. И по той же причине они могут его достичь. Не без труда, но могут.

В предшествующих лекциях - о брахманических уподоблениях и о Пурушасукте (90 гимн X мандалы), мы уже говорили о том, что человек – это производное Того Абсолютного Существа, а сейчас это объясняется знанием пяти священнодействий. Для брахмана очень важен жертвенный аспект реальности, потому что правильное жертвоприношение приносит плод. А эти жертвоприношения идут не с земли на небо, а с неба на землю! И настоящие жертвоприношения начинаются в божественном мире и завершаются рождением конкретного человека - не человека вообще, а конкретного человека - того самого Гаутамы, или Праваханы Джайвали, или мальчика Шветакету, который не хотел идти в ученики к кшатрию, а потом сам стал величайшим мудрецом. Все мы, с точки зрения индийцев, созданы в сверхнебесном мире, в том мире, который Платон назовёт Гиперуранией.

А что же происходит дальше, после того, как из этого, пятого, подношения возникает человек?

Он живет, сколько живет. Когда же он умирает,

То его несут к [погребальному] огню. Его огонь и есть огонь. Топливо – топливо. Дым – дым. Пламя – пламя. Угли – угли. Искры – искры. На этом огне боги совершают подношение человека. Из этого подношения возникает человек, покрытый сиянием.

Оказывается, погребальный огонь - это и есть парадигмальный огонь, как бы пример всех пяти огней. Это огонь погребального костра, на котором сжигается тело человека. То есть это, как ни парадоксально звучит, шестой из пяти огней нисходящих агнихотр. Но шестой огонь, огонь погребального костра, уже восходящий. На этом огне боги совершают подношение человека - не семени, а человека, рождённого на пятом огне. И из этого подношения возникает человек, покрытый сиянием, сияющий человек - человек, освобождённый от тела. Это – тот самый дживатман - живой, сияющий человек.

А дальше произносится знаменитая и очень важная формула: «уа evam etad viduh» - «те, кто знают это» (то есть знают ту тайну, о которой мы сейчас говорили):

Те, которые знают это, и те, которые в лесу чтут веру и истину (śraddhàm satyam), идут в пламя, из пламени – в день, из дня – в светлую половину месяца, из светлой половины месяца – в шесть месяцев, когда солнце движется к северу, из этих месяцев – в мир богов, из мира богов – в солнце, из солнца – в молнию. И придя к молнии, Человек, [состоящий] из разума (puruṣa mānasah), ведет их в миры Брахмана. В этих мирах Брахмана они живут вдали возвеличенные. Для них больше нет возврата.

Александр Яковлевич Сыркин переводит śraddhàm satyam как «вера и истина», но это непонятно. В.С. Семенцов предлагает переводить: «чтут веру как сущее». Эта традиция интерпретации восходит к немецкому ученому Отто Шрадеру, умершему в 1919 году.

5. Учение о двух путях

А что такое «вера как сущее»? А это, дорогие друзья, та самая вера (шраддха), которая приносится на первом огне небесной агнихотры. И те, кто здесь, на земле, «так знают» и чтут веру как сущностное знание – знание того, что они имеют небесное происхождение и путём пяти нисходящих жертвоприношений оказались на земле, те подвижники, кто в лесу учат араньякам и упанишадам, только они идут из пламени погребального костра в день, из дня - в светлую половину месяца, из светлой половины месяца (= возрастающая луна) – в шесть месяцев, когда солнце движется к северу (то есть когда день увеличивается), из этих месяцев - в мир богов, из мира богов - в солнце, из солнца в молнию.

Они идут путём обратным пяти жертвоприношениям, и, придя к молнии, человек, состоящий из разума (puruṣa mānasah) – если угодно, умный (слово, аналогичное греческому нус, ум), но умный в славянском смысле этого слова, то есть из ума состоящий (не из тела, не телесный, а умный), - ведёт их в миры Брахмана.

Что это за человек, состоящий из разума? Откуда он взялся? Это он сам, этот умерший, вернее его атмическая, умная сущность. Он чтил веру как сущее, а теперь его умная сущность ведёт покрытого сиянием подвижника в миры Брахмана. В этих мирах Брахмана такие люди живут возвеличенные, и для них больше нет возврата.

Вот всё объяснено, вот, как надо пройти путь, чтобы не было никакой сансары, чтобы не было никакого блуждания. Просто, вроде бы, но, как говорится, желающий может попробовать.

Те же, которые приобретают миры жертвоприношением, подаянием, подвижничеством (то есть те, кто живут не вот этим сознанием тождества с Брахманом, а желанием творить добрые дела, совершая ведические жертвоприношения, подвиги подвижничества, раздачу милостыни), идут в дым, из дыма – в ночь, из ночи – в темную половину месяца, из темной половины месяца – в шесть месяцев, когда солнце движется к югу, из этих месяцев – в мир предков, из мира предков - в луну.

Достигнув луны, они становятся пищей. Там боги вкушают их, подобно тому, как царя Сому, [говоря:] "Возрастай, уменьшайся". Когда это проходит у них, то [люди] попадают сюда в пространство, из пространства – в ветер, из ветра – в дождь, из дождя – в землю. Достигнув земли, они становятся пищей. Снова совершают подношение их на огне человека, и затем они рождаются на огне женщины. Так совершают они круговорот (=сансара), снова поднимаясь в миры.

Первый путь – путь в миры Брахмана, будет назван Деваяна (devayāna), это путь богов (дева). Второй путь – Питрияна (pitṛyāna), путь предков. Элементы учения о двух путях есть уже в ведах: «Иди по путям, исхоженным богами, по которым идут в мир неба принесшие жертву», - говорится в Атхарваведе (Атх.В.18:4,2). Это путь, исхоженный богами, но в ведах это еще не путь Брахмана. Потом очень быстро понятие деваяны как наилучшего пути исчезнет, забудется. Но в учении ранних упанишад эти два пути очень ясны, и путь Деваяна ведёт в Брахмалоку, в мир Брахмана.

Этими двумя путями всё не исчерпывается. А что же бывает с теми, кто не знает этих двух путей и не живет в соответствии с этими двумя путями, кто живет нечестивой жизнью, не приносит жертвоприношений, не раздает подаяний и тем более не чтит в лесу веру как сущее, а просто живет для себя, пытаясь урвать кусок побольше? Мы знаем, что таких людей много. Я боюсь, что со многими из них мы знакомы. Для них существует третий путь:

Те же, которые не знают этих двух путей, становятся насекомыми, птицами и кусающимися тварями.

Это особенно печально для индийского сознания. Почему? Потому что насекомые, кусающиеся твари и даже птицы - это существа, которые не способны к свободному волевому совершенствованию. Значит, они в этой биомассе будут крутиться постоянно. Они свой шанс человека не использовали - даже тот низший уровень, чтобы пойти путём предков, снова родиться человеком и снова получить шанс войти в Брахмалоку. Они не использовали ни этот, ни другой путь, они просто жили - не тужили, оттягивались по полной в этой жизни. И они, как объясняют комментаторы, теряют свой человеческий шанс возвращения к изначальному Человеку навсегда.

В Чхандогья-упанишаде поясняется:

«Те, кто отличается здесь благим поведением, быстро достигнут благого лона – лона брахмана или лона кшатрия, или лона вайшьи. Те же, кто здесь ведут себя дурно, быстро достигнут дурного лона – лона собаки или лона свиньи, или лона чандала» (Чхан.Уп.5:10,7).

Чандала - это неприкасаемый.

Таково, собственно говоря, это величайшее знание. Просто, но попробуй воспроизвести.

6. Влияние Индии на греческую философию

А теперь я открою тайну своего видения. Идея перерождения, вдруг, взрывно появившаяся у Пифагора, а потом у Платона (через Пифагора, скорее всего), конечно же, пришла из Индии. Великое открытие индийских лесных отшельников, которое всё объясняло, но которое при этом было, я бы сказал, богословским (философским) конструктом, было настолько удобно, настолько просто, что оно овладело значительной частью человечества.

И Плотин в своих «Эннеадах» (4:7,10) уже пишет о том, что для мудрого цель – это аплосис - (экстаз как упрощение). Обычный человек соединён со всем миром, а мудрец, говорит Плотин, в состоянии ощущения своего тождества с Единым достигает вот этой простоты (аплос - простой, безыскуственный, прямой, открытый), в которой он, как простой, соответствует Единому Первоначалу и соединяется с Ним. А иначе он опять возвращается в мир.

И кстати, Плотин фактически дал в своих «Эннеадах» полное описание этих двух путей – и пути отождествления с Единым, и пути нового рождения, пути кармического, в зависимости от тех или иных дел на земле. И даже не поленился довольно подробно описать, кто в каком виде родится, в зависимости от своей добродетели или грехов.

Но и в Индии это тоже появляется. Ад с его ужасами (21 круг ада) впервые описан в Шатапатха-брахмане и в Иша-упанишаде:

«Эти асурические миры, именуемые лишенными Солнца, покрыты непроницаемым мраком. В них после смерти отправляются те, кто убил Атмана в себе» (Иша Уп. 1:3).

Другой вариант перевода:

«Асурическими называют те миры, покрытые слепою тьмой; в них после смерти идут люди, убившие (в себе) Атмана».

Убил Атмана - то есть убил в себе божественный дух.

Иногда предполагают, что «асурические» - это не от «асура» (=могучий), а от «асурья», то есть лишенные солнца, бессолнечные. Эти два слова различаются только произношением.

Ранняя упанишада Яджурведы тоже сохранила этот образ. Ты убиваешь Атмана в себе, и ты идёшь в эти тёмные миры.

В Чхандогья-упанишаде поясняется:

«Поэтому и по сей день о неподающем (милостыни), неверующем, не совершающем жертвоприношений говорят: «Увы, - асура!», ибо это учение асуров» (Чх.Уп. 8:8,5).

Мир предков – это не абсолютно совершенный, но желанный мир, и из него есть возврат, есть возможность через новое рождение попасть в мир Брахмана, это - среднее состояние. А мир злодеев, мир богохульников, мир эгоистов - это мир без солнца (асурья), мир асуров, демонов, и из него уже нет возврата.

7. Рационализация упанишадического учения о сансаре

Может быть, в заключение имеет смысл сказать, что, в представлении ранних Упанишад, рождение, само по себе – благо, а смерть – зло. Круговорот рождений, возникающий из учения о двух путях и распространивший путь предков на всё существование, поменял акценты. Теперь рождение – зло, а абсолютное угасание – благо. В упанишадах мы встречаем ещё старое представление.

Вот что пишет об этом В.С. Семенцов в примечании к четвертой главе своей книги «Проблемы интерпретации брахманической прозы» (М.: Наука, 1981). Вообще в советское время всё умное относили в примечания, потому что основной текст проверяли цензоры, а всякие примечания, написанные мелким шрифтом, цензоры уже не в состоянии были проверять – ленились – тоже ведь люди, и был шанс там сказать что-то важное. Те, кто думают, что в советское время писали только по указке ЦК, очень ошибаются. Умные люди пытались научить других людей всеми способами, в том числе, и способом примечаний, написанных мелким шрифтом. В этом преуспевали и сами авторы, и их умные редакторы, которые были заодно с авторами. Лев Рожанский, замечательный человек, когда-то работавший и со мной, помогал В.С. Семенцову в редактировании, и он порекомендовал ему так сделать, чтобы сохранить самые главные свои выводы, и чтобы цензор просто не прочёл их по лени. Итак, в примечании Сева пишет:

«Таким образом, жертвоприношение начинает свой путь в этом мире, поднимается к солнцу (небу), возвращается в землю (в виде дождя), затем попадает в мужчину, в женщину и, наконец, рождается в виде ребенка. Этот "круговорот" не имеет ничего общего с позднейшим "круговоротом рождений", возникшим на основе учения о "двух путях" и являющимся распространением "пути предков" на все формы существования. Здесь мы еще находимся на уровне ведийских представлений о мире, где рождение ребенка – несомненное благо, а смерть – зло, тогда как впоследствии оценки будут перевернуты: жизнь, рождение – несомненное зло, но смерть (только не обычная, эмпирическая, которая означает новое рождение, перспективу бесконечных и бессмысленных рождений, а абсолютная, космическая, полное угасание) – благо» (с. 144).

Эта новая система, что все начинается с земли, возникает уже в «Законах Ману». Жертвоприношение на земле приводит к рождению пищи: «Жертва, надлежаще брошенная в огонь, достигает солнца, от солнца происходит дождь, затем – от дождя пища живым существам» (Ману 3:76).

Все начинается именно с жертвы на земле, принесенной на огонь, то есть не с неба, а с земли. А первоначально великое открытие состояло в том, что вера, которая хранится в лесу подвижниками, вера в единство Человека, в единство Пуруши, великая вера, что ты божественен, приносится в жертву в том Небе, и из неё рождается снова человек, который предназначен для божественного.

Позднее попытка соединить это тайное знание с рациональностью – как, например, это сделано в Апастамба Дхарма Сутре - приводит к появлению идеи бессмертия выше пупа и бессмертия ниже пупа.

Когда рождается сын, разрушается возможность духовного бессмертия, и возникают узы сансары. Сын будет творить шраддху (то есть жертву) по умершим родителям. И так достигается бессмертие ниже пупа. «Ты рождаешь потомство, и в этом твое бессмертие, о смертный!» (Апастамба Дхарма Сутра 2:9,24,1).

Это уже позднее представление. А первоначально, как довольно сложно объясняет В.С. Семенцов, рождение в новом теле – это лишь опосредованный результат жертвоприношения. «Поскольку человек после смерти поступает, как и любое жертвоприношение, в обычный кругооборот обмена энергиями между миром людей и миром богов, говорить о его «рождении в новом теле» можно лишь в том смысле, в каком удачное жертвоприношение приводит к рождению сына (или скота в усадьбе) у жертвователя. Ведь и в этом случае можно сказать, что приношение молока рождается «в новом теле» (Проблемы интерпретации брахманической прозы. С. 82).

«В новом теле» - то есть в теле сына, например. То есть, на самом деле, трансмиграции не происходит. Так это видел В.С. Семенцов.

Мы видим, как возникает идея сансары. Современный чешский учёный Карел Вернер в своей хорошей статье «Индийские представления о человеческой личности в том, что относится к доктрине о понимании души» (K. Werner. Indian Concepts of Human Personality in Relation to the Doctrine of the Soul // The Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland, No. 1 (1988)) пишет: «Очевидный и постоянный обмен между индивидуальным и вселенским и ясная зависимость индивидуального от вселенского также является важной особенностью всех религий и философских систем Индии… Элементы и силы Вселенной, формирующие человека, часто именуются в Ведах и Упанишадах богами (deva, devatā), и эта терминология заключает в себе их подлинную суть для интеллекта. Они действуют на двух различных уровнях: низшем и высшем. И есть сила за ними, не появляющаяся на сцене, таинственная и запредельная, которая считается первоначалом всего происходящего» (p. 76-77).

Цель упанишадического ария, упанишадического мудреца, цель, ради которой цари отдавали тысячи коров подвижникам, а брахманы на 14 лет становились учениками кшатриев, состояла не в том, чтобы войти в этот «обмен энергиями между мирами», а чтобы раз и навсегда достичь мира Брахмана. И сансара - это не цель и даже не средство, а та опасность, та нежелательная альтернатива, которой следует постараться избежать.

Да, думает какой-нибудь царь Видехи, познавший то, о чём мы с вами сегодня говорили на лекции, я родился царём. У меня есть все – колесницы, рабыни, дворцы, но что в этом толку, если я через некоторое время умру? Кем я смогу родиться вновь? Может быть, я буду рождён кусачим насекомым или какой-нибудь гнусной птицей? Да даже и человеком, даже царем – что с того. Мне известна царская жизнь – ее радости ничтожны и быстротечны, а тяготы, как и у любой плоти, ужасны. Нет, надо приложить все усилия, чтобы достичь божественного бытия, отождествить себя с Тем, от Кого я и происхожу – с Великим Человеком, Который создал всё это Своим жертвоприношением. Для этого я и совершу любое жертвоприношение - и коровами, и собственным подвижничеством, и отсечением собственной гордыни. Я готов на всё. Вот в этом пафос учения о сансаре в Упанишадах.

Потом, постепенно, оно стало действительно мирообразующим учением Индии, но тогда оно таковым ещё не было. Это было новое открытие - как достичь божественного, избежав вот этой недавно открытой страшной возможности вечного блуждания. Как избежать блуждания по мирам - в этом и состоит суть упанишадического учения о сансаре.