1. Дхарма

Итак, дорогие друзья, сегодня лекция по этике в Упанишадах. Этика – это не отвлечённое понятие. Нельзя сказать, что религия существует для этики, для того, чтобы люди себя хорошо вели. Наоборот: люди стараются вести себя правильно, этично или, как у нас говорят, нравственно, чтобы осуществить некоторые религиозные цели. А какие же цели объявляются в Упанишадах? В старейшей «Брихадараньяка-упанишаде» сказано: «Пока прастхатар (помощник удгатра, певец) поет саман (песнопение), пусть произносит (заказчик жертвоприношения): «Веди меня от небытия (asat) к бытию (sat), веди меня от тьмы к свету, веди меня от смерти к бессмертию» [Брихадараньяка-уп.1:3,28].

Это прямая рекомендация. Бытие, свет, бессмертие – это реальность Брахмана. Есть только одна реальность – Брахман, и к ней ведёт путь, который называется дхарма. Слово «дхарма» вам знакомо по ведической религии. Вы помните, что оно означает «поддерживать», «держать». Дхарма – это установление, нравственный долг, справедливость, добродетель, благочестие. Как нравственная категория дхарма особенно проявляет себя в Упанишадах.

В той же брахмане «Брихадараньяка-упанишады» о дхарме говорится так: «(Брахман) сотворил еще лучший образ – дхарму. Кшатра кшатры – вот что такое дхарма» (вы помните, что кшатра – это власть, т.е. «власть власти», вот что такое дхарма). Поэтому нет ничего выше дхармы. И бессильный (надеется) одолеть сильнейшего с помощью дхармы, словно с помощью царя. Ибо, поистине, дхарма есть правда (satya). Поэтому и считают, что говорящий правду, говорит дхарму, говорящий дхарму, говорит правду. Ведь обе они – одно и то же» [Брихадараньяка-уп. 1:4,14].

Посмотрите: дхарма, закон, благочестие, нравственный долг, и сатья, правда, истина, – это одно и то же. Поэтому тот, кто лжёт, ниспровергает закон. Отсюда и «сатана – отец лжи». Во второй брахмане этого же раздела Брихадараньяка-упанишады, который называется Мадху, «Мёд», сказано: «Эта дхарма – мёд для всех существ, все существа – мёд для этой дхармы» [Брихадараньяка-уп. 2:5,11].

То есть, она сладка, она потребляется всеми существами. Как все существа – и люди, и медведи, и пчёлы, с наслаждением едят мёд, точно так же и дхарму все нормальные люди вкушают с наслаждением. Этот закон распространяется на все существа; все существа являются объектами закона. Поэтому все они – мёд для дхармы.

«И этот блистающий бессмертный человек, который в этой дхарме, и этот, относящийся к телу блистательный бессмертный человек, который дхарма – он и есть этот Атман. Это – бессмертный, это – Брахман, это – всё» [Брихадараньяка-уп. 2:5,11].

Это очень важное умозаключение: в упанишадических категориях оно подчёркивает, что дхарма, этика, закон – именно то, что есть изначальный человек, начальный Пуруша. Дхарма - человеческая мера. Правда и закон, дхарма и сатья – человеческая мера. Когда человек отходит от истока правды, когда он лжёт, когда он нарушает справедливость, добродетель, нарушает закон – он разрушает в себе человека, и соответственно, он не достигает тождества с Атманом. Он не обнаруживает Атмана в себе.

Ещё в Атхарваведе утверждается: «Действие в согласии с правдой – главная обязанность царей. Цари должны действовать в соответствии с истиной (сатья)» [АВ. 5:17,10]. Вы помните, что в Библии Премудрость говорит: «У меня совет и правда; я разум, у меня сила. Мною цари царствуют и повелители узаконяют правду; мною начальствуют начальники и вельможи, и все судьи земли» [Притч.8:14-16].

Именно такова основа власти: это действительно кшатра кшатры. В «Чхандогья-упанишаде» описывается царская дхарма, описывается то, что должен делать царь. Царской дхарме посвящена вся восьмая глава «Законов Ману», но это более поздний текст, а мы с вами сейчас рассматриваем ранний упанишадический период.

2. Познание Атмана, как этический акт

В пятой части «Чхандогья-упанишады» присутствует такой сюжет: пятеро благочестивых брахманов обратились к нашему старому знакомому Уддалака Аруни (Гаутаме) с вопросом, как им узнать об Атмане. И Уддалака Аруни им отвечает, что царь Ашвапати Кайкея, повелитель племени кекайя в области между реками Инд и Джелам, сейчас постигает Атмана Вайшванару. И предлагает – «Давайте пойдём к нему».

Что такое Атман, вы понимаете. Но что такое Вайшванара? Вайшванара – это «всечеловеческий», «присутствующий во всех». Этот царь стремится познать Атман, который присутствует во всех существах, и, конечно, в первую очередь, – в людях. Он пытается познать эту божественность, что есть во всех людях. И шестеро мудрецов, среди которых и Уддалаки Аруни, шестеро брахманов, идут к царю Ашвапати. Ашвапати – это «повелитель коней», если точно переводить. Это рыцарь, нечто похожее на европейского дворянина; шевалье – так бы к нему обращались в Европе.

Они идут к Ашвапати Кайкея, брахманы идут к кшатрию, Всегда странно, когда высшие просят мудрости у низших, брахманы идут к кшатрию. Как вы помните, так же и Шветакету Арунея пришёл в собрание жителей Панчала к Правахане Джайвали, тоже царскому родичу. Как вы понимаете, такое в принципе было невозможно в эпоху Вед, но в эпоху Упанишад это стало обычным делом.

«Когда они пришли, [Ашвапати] оказал каждому из них почетный прием. И, поднявшись на следующее утро, он сказал: "Нет в моем царстве ни вора, ни скупца, ни пьяницы, ни человека, не возжегшего огня, ни невежды, ни распутника, ни тем более распутницы. Поистине, почтенные, я собираюсь совершить жертвоприношение. Сколько богатства я дам каждому жрецу, столько я дам и почтенным. Пусть же почтенные останутся".
[Чхандогья-уп., 5:11, 5]

Подобно тому, как домохозяин может совершать жертвоприношение, только когда он чист, когда у него в доме всё в порядке, когда его дети, жена ведут себя достойно, точно так же и царь может совершать жертвоприношение только когда всё в порядке в его царстве. А Ашвапати Кайкея собирается совершить жертвоприношение, чтобы постичь Атмана Вайшванару, то есть Атмана, который присутствует во всех людях, в том числе и во всех его подданных.

Так же, как есть царская дхарма, без соблюдения которой не познаешь Атман, если ты царь, есть дхарма учителя и ученика, не исполнив которую, ты тоже не познаешь Атман. Познание Атмана есть не философский, отвлечённый от этики акт, а есть акт, глубоко укоренённый в этике. В другом месте той же «Чхандогья-упанишады» говорится, что для того, чтобы учиться, надо соблюдать три ветви дхармы:

«Вот три ветви дхармы (trayo dharma skandhа): жертвоприношение, изучение, подаяние – это первая; подвижничество – вторая; ученичество, пребывание в доме учителя, постоянное умерщвление плоти в доме учителя – третья. Все они ведут к мирам добродетели; тот, кто прочно утвержден в Брахмане, достигает бессмертия» [Чхандогья-уп., 2:23,1].

«Обучив веде, учитель наставляет ученика: «Говори правду (сатья), следуй добродетели (дхарме)… Не пренебрегай правдой, не пренебрегай добродетелью» [Тайт.Уп.1:11,1].

Это – норма. В «Брихадараньяка-упанишаде» есть прекрасный поэтический образ, который говорит об этом:

«Три вида сыновей Праджапати жили со [своим] отцом Праджапати как изучающие священное знание – боги, люди и асуры (Праджапати – это «Владыка всего»). Закончив учение, боги сказали: "Поведай нам, господин".

Тогда он произнес перед ними слог «да» [и спросил]: "Вы поняли?" – "Мы поняли, – ответили они, – ты сказал нам: "Подавляйте себя". – "Верно, – сказал он, – вы поняли".

Тогда люди сказали ему: "Поведай нам, господин". И он произнес перед ними слог «да»: "Вы поняли?" – "Мы поняли, – ответили они, – ты сказал нам: "Подавайте". – "Верно, – сказал он, – вы поняли".

Тогда асуры сказали ему: "Поведай нам, господин". И он произнес перед ними слог «да»: "Вы поняли?" – "Мы поняли, – ответили они, – ты сказал нам: "Дарите сострадание". – "Верно, – сказал он, – вы поняли". То же самое повторяет божественный голос – гром: да, да, да – "подавляйте себя", "подавайте", "дарите сострадание". Пусть же исполняют эти три: подавление, подаяние, сострадание [Брихадараньяка-уп. 5:2].

Здесь переводчик А.Я.Сыркин обыгрывает слог «да» в ответах. Как вы видите, завершение обучения тесно связано с изобретением опытного знания. В «Тайттирия-упанишаде» есть целый гимн, посвящённый такому соединению опытного знания со знанием отвлечённым и мистическим, которого достигает знаток Атмана. Как Яджнавалкья внушал Майтрейи, что надо познать своё тождество с Атманом, понять, что вне Атмана нет ничего вечного и сущностного, как в только что прочитанном тексте из «Брихадараньяка-упанишады» говорилось о подаянии, сострадании и подавлении себя, так и в девятой главе «Тайттирии-упанишады» в разделе «Наставления» постоянно обыгрывается эта формула – делать должное и соединять это с изучением и обучением. ṛtaṃ ca svādhyāyapravacane ca. На санскрите это более гармонично звучит.

«Должное и изучение с обучением.
Правдивость и изучение с обучением.
Подвижничество и изучение с обучением.
Самообуздание и изучение с обучением.
Спокойствие и изучение с обучением.
[Уход за жертвенными] огнями и изучение с обучением.
Агнихотра и изучение с обучением.
[Прием] гостей и изучение с обучением.
Человечность и изучение с обучением.
Рождение детей и изучение с обучением.
Оплодотворение и изучение с обучением.
"[Нужна] правдивость", – [говорит] Сатьявачас Ратхитара. "[Нужно] подвижничество", – [говорит] Тапонитья Паурушишти. "[Нужны] изучение и обучение", – [говорит] Нака Маудгалья, – ибо это и есть подвижничество, ибо это и есть подвижничество"»
[Тайттирия-уп.1:9].

Этот замечательный текст говорит о том, что все обыденные вещи, которые должен делать ученик, домохозяин – вплоть до зачатия детей и приёма гостей, это подвижничество, и он должен соединять всё это с изучение и обучением – с изучением Вед и обучением этому других. То есть не надо говорить, что духовное – это одно, а быт – другое. Всё обыденное следует пронизывать священным. И делать это нужно в соответствии с дхармой. У каждого своя дхарма, своё призвание, и исполнять надо именно свою дхарму, а не чужую. На санскрите это звучит как свадхарма, «индивидуальная дхарма». Следование своей дхарме – это осуществление единства с Атманом. В одном более позднем индийском тексте будет сказано, что лучше своя дхарма, исполненная так себе, чем чужая, исполненная прекрасно. У каждого – своё дело, своё призвание.

3. Дхарма, артха и кама

Уже ведические арии кроме дхармы знали и два других уровня бытования. Первый – это артха – прибыль, бытовое устроение, жизненное устроение в этом мире. Наука организации государства – Артхашастра Каутильи, как и организация дома, приобретение богатства – всё это артха. Замечу, что речь всегда идёт именно о праведном богатстве. А есть ещё и кама, «наслаждение». К этой области относится получение наслаждения от еды, половое наслаждение, любые другие виды удовольствия – в том числе от чтения и даже от философских размышлений.

Упанишады же не предполагают удовольствия, но своей целью ставят спасение, освобождение, мокшу, а это последний, четвёртый уровень. Артха, и кама обязательно должны подчиняться дхарме. Если они дхарме не подчиняются, то всё разрушается и гибнет. Но на совершенном уровне артха и кама должны полностью отсекаться. Аскет намного более уважаем в Индии, чем царь или богач.

Действия, порождённые желанием, приводят к перерождению, а отсечение желания приводит к четвёртому состоянию после дхармы, артхи и камы – к мокше, к освобождению. И здесь уместно будет вспомнить одного из самых ранних христианских мыслителей, Климента Александрийского, который пишет в «Строматах»:

«Первым началом доброй деятельности человека совершенного будет действие, совершаемое не ради пользы. Коль скоро он рассудил, что добродетель есть нечто прекрасное и достославное, пламенное стремление его души постоянно и действенно побуждает его к добру ради самого добра. Его не увидишь сегодня добродетельным, а завтра преступным или безучастным к добру; путь его точен и утвержден в добре непреложно. Он устраивает свою жизнь по образу и подобию Божию не для стяжания славы или известности и не ради награды от Бога или от людей, как утверждают философы. Во всем стремится он уподобиться Богу в своей жизни» [Климент Ал. Строматы 4:22 (137,1)].

При всех различиях между христианскими и упанишадическими представлениями о целях человеческой жизни, о которых мы с вами говорили на прошлой лекции, и позапрошлой лекции, посвящённых Сварнаре и высшему тождеству Упанишад, тождеству Атмана и Брахмана, при всех этих различиях можно подчеркнуть, что сказанное Климентом – общее для обоих учений. Дхарма, правда, осуществляется ради самой себя. На прошлой лекции я как раз рассказывал, как митрополит Сергий Страгородский говорил о том, что у нас думают, что благо – это цель, а благо – это бытование, благо – это жизнь. Мы не стремимся к благу, мы в нём живём. И это стремление к благу очень ясно выражается в Упанишадах. Я сейчас прочту вам целиком одну маленькую упанишаду. Она называется «Иша-упанишада»; Иша означает «владыка». Это одно из тех слов, которое можно на русский язык, на славянский, переводить словом «Господь». Послушайте её.

«Владыкой окутано все то, что движется в мире;
Наслаждайся же отречением, не влекись к чужому добру.
Постоянно совершая здесь деяния, пусть стремится [человек] прожить сотню лет;
Такой же, а не иной, [путь] и у тебя – [путь, на котором] деяние не привязывается к человеку.
[Мирами] асуров называют те миры, покрытые слепою тьмой;
В них после смерти идут люди, убившие [в себе] Атмана.
Неподвижное, единое, оно – быстрее мысли; чувства не достигают его, оно двигалось впереди [их].
Стоя, оно обгоняет других – бегущих; Матаришван влагает в него деяния.
Оно движется – оно не движется, оно далеко – оно же и близко,
Оно внутри всего – оно же вне всего.
Поистине, кто видит всех существ в Атмане,
И Атмана – во всех существах, тот больше не страшится (Это очень важный ключ; мы бы сказали – «Бога во всех видеть, и все существа видеть в Боге»).

Когда для распознающего Атман стал всеми существами,
То какое ослепление, какая печаль могут быть у зрящего единство?
Он простирается всюду – светлый, бестелесный, неранимый, лишенный жил, чистый, неуязвимый для зла.
Всеведущий, мыслящий, вездесущий, самосущий, что должным образом распределил вещи на вечные времена.
В слепую тьму вступают те, кто чтят незнание;
Словно в еще бóльшую тьму – те, которые наслаждались в знании.
Поистине, говорят, что [это] отлично от знания, отлично от незнания, –
Так слышали мы от мудрых, которые разъяснили нам это.
Тот, кто знает обоих вместе – и знание и незнание,
Переправившись через смерть с помощью незнания, достигает бессмертия с помощью знания.
В слепую тьму вступают те, кто чтят непроявление;
Словно в еще бóльшую тьму – те, которые наслаждались проявлением.
Поистине, говорят, что [это] отлично от проявления, отлично от непроявления, –
Так слышали мы от мудрых, которые разъяснили нам это.
Тот, кто знает обоих вместе – и проявление и уничтожение,
Переправившись через смерть с помощью уничтожения, достигает бессмертия с помощью проявления.
Золотым диском покрыто лицо действительного (Золотой диск – как маска, которая отбрасывает свет, слепит нас, излучает энергию на нас, но мы как бы входим в него).

Ты, Пушан, открой его мне, чтящему действительное, чтобы я мог видеть.
О Пушан, единственный риши, Яма, Сурья, сын Праджапати, распространи [свои] лучи, сосредоточь [свой] блеск.
Я вижу твой прекраснейший образ, я есмь тот пуруша, который [находится там].
Пусть жизнь [войдет] в бессмертное дыхание, и это тело найдет конец в пепле.
Аум! Ум, помни совершённое, помни! Ум, помни совершённое, помни!
О, Агни! Веди нас благоприятной стезей к процветанию, о, бог, знающий все пути.
Удали от нас совращающий грех. Мы воздадим тебе величайшую хвалу»
[Иша-уп.].

Вот какой удивительный текст с призывом к спасению. И он перекликается с мыслями того христианского учителя, который известен под именем Дионисия Ареопагита. В трактате «О божественных именах» Дионисий пишет: «Если всякое познание связано с сущим и имеет в сущем предел, то находящееся за пределами сущности находится и за пределами всякого познания» [Дионисий. О Бож. Им. 1:4].

Мы должны это ясно понять: сущностное – познаваемо, а то, что находится за пределами сущности – непознаваемо. Именно поэтому Яджнавалкья и объясняет Майтрейе, что Атман – не это и не это, греки называют это апофатическим богословием. А в своём замечательном трактате «О мистическом богословии», в обращении к Тимофею, епископу Эфесскому, которого традиция считает тем самым Тимофеем, которому адресованы два послания апостола Павла, включенные в Новый Завет, Дионисий Ареопагит, имея в виду Моисея, который на Синае вошёл в божественный мрак, пишет:

«И тогда Моисей отрывается от всего зримого и зрящего и во мрак неведения проникает воистину таинственный, после чего оставляет всякое познавательное восприятие и в совершенной темноте и незрячести оказывается, весь будучи за пределами всего, ни себе, ни чему-либо другому не принадлежа, с совершенно не ведающей всякого знания бездеятельностью в наилучшем смысле соединяясь и ничего-не-знанием сверхразумное уразумевая» [Дионисий Ареопагит. О мистическом богословии Тимофею, епископу Эфесскому 1:3. 1001А].

Это описание христианского божественного экстаза, выхода из себя. И то же самое мы только что слышали в «Иша-упанишаде». Если соединить это с пониманием кармы и с пониманием двух путей, то мы увидим, что если человек множит поступки, то он привязывается к этому миру – соответственно, он не достигает Атмана. Но если он совершает в мире все необходимые поступки, строит дом, воспитывает детей, даже приобретает в должное время какие-то богатства, когда он домохозяин, но думает об Атмане и стремится к Атману, а остальное воспринимает лишь как фон в своей жизни, тогда всё правильно, тогда он будет одно с Атманом. Если же он страстно стремится к обретению вещей, обладанию вещами и всем иным – людьми, богатством, чем угодно, тогда он не обретает Атмана. Тогда включается закон вещей, закон кармы.

4. Соотношение дхармы и кармы

Карма – это закон тела, и он включается, когда ты выстраиваешь вокруг себя то, что буддийские философы потом назовут нама рупа, «имя-образ». Эти слова вам уже известны. Человек формирует имя-образ из своих дел. Скажем, он страстно хочет иметь хорошую машину, и какая-то его часть формируется в соответствии с этим желанием. Он страстно желает сделать карьеру, стать профессором, министром, миллионером, и это формирует часть его натуры. Он страстно желает обладать какой-нибудь женщиной, и это формирует часть его натуры. Он страстно желает, чтобы его дети были успешны, богаты и счастливы – и это тоже формирует часть его натуры. Так и лепится имя-образ – у каждого свой, у каждого своеобразный; он-то и не пускает к Брахману, он-то и заставляет перерождаться.

Но если ты ни с чем не соединяешься страстно, тогда ты идёшь путём не предков, а богов. Здесь даже есть одна тонкость, о которой, пожалуй, надо рассказать позже, но я её обозначу в двух словах. Даже когда ты страстно желаешь обрести небесное блаженство, ты тоже формируешь себе нама рупу, и вследствие этого, по индийским представлениям, ты обретаешь его не навсегда, а лишь на время. Как вы помните, Мирча Элиаде объяснял, что всё, что связано с делами, конечно, потому что сами дела конечны. Плод добрых дел рано или поздно завершается, и человек опять остаётся, если угодно, у разбитого корыта - у нового рождения.

Макс Вебер в работе «Социология религии», с большим апломбом утверждает, что принцип кармы – это самая убедительная теодицея, то есть, оправдание Бога, оправдание Божественного бытия. «Формально, наиболее полное решение теодицеи представляет собой индийское учение о карме, о так называемой вере в переселение душ» [Социология религии // Работы Макса Вебера по социологии религии и идеологии. М.:ИНИОН АН, 1985. – с. 215].

Но здесь, к сожалению, при всём моём уважении к Максу Веберу, все утверждения некорректны. Во-первых, мы уже знаем, что речь в Упанишадах идёт не о переселении душ. Никаких душ нет; есть только нама рупа, имя и образ. Во-вторых, и это самое главное, индийцы боятся такого переселения как огня и хотят, по крайней мере, желали в эпоху Упанишад, а сейчас многие с этим смирились, идти путём богов, а не путём предков. То есть, они хотят отказаться навсегда от этого переселения, от этих плодов кармы.

В сущности, именно тогда, когда ритуал перестаёт быть надёжным, когда он всё больше и больше обретает магический характер, тогда и появляется учение о карме и сансаре как альтернатива гибели. Фактически учение о карме и сансаре – это учение, если угодно, о нашем аде, только повторяющемся. Поэтому учение о карме называют «учением о повторяющейся смерти». Об этом мы сейчас прочтём в «Мундака-упанишаде».

«Приди, приди!» — [говорят] ему совершающие подношения и лучами солнца ведут жертвователя,
Восхваляя [его] и обращаясь [к нему] с приятной речью: «Это твой чистый мир Брахмана, [заслуженный] добрыми делами!».
Всё же непрочны эти ладьи в образе жертв, счетом – восемнадцать, в которых пребывают низшие действия;
Те глупцы, что радуются им, [словно] благому, снова достигают старости и смерти (То есть, непрочны эти лодки жертв, в которых везутся жертвы на небо. Они не довозятся. Жертвоприношениями не достигается Брахман).
Пребывая в глубине незнания, [но] считая себя разумными и учеными,
Мучимые скитаются дураки, словно слепцы, ведомые слепцом.
Пребывая в многообразном незнании, невежественные полагают: «Мы достигли цели»;
Исполняющие обряды не постигают [истины] и поэтому, страдая от привязанностей, гибнут, когда истощаются миры (То есть, когда истощаются завоёванные их заслугами миры).
Считая жертвоприношения и благочестивые дела самым важным, ослепленные не знают иного блага;
Насладившись на вершине небес благодаря добрым делам, они вступают в этот или еще более низкий мир»
[Мундака-уп. 1:2,5-10].

Я рассказывал о том, что есть три пути – путь отцов, путь богов, и самый низший путь – путь животных и всяких кусающихся тварей. Речь тут идёт о благочестивых людях, которые думают жертвами обрести путь богов. Но жертвами можно получить только путь предков – и, как результат, вернуться снова в этот мир.

«Те же, которые с верой предаются в лесу подвижничеству (шаратхам сатьям), чтут веру как сущее, успокоенные, знающие, ведущие жизнь нищенствующих монахов,
Идут, безгрешные, через врата солнца [туда], где – тот бессмертный Человек, негибнущий Атман.
Рассмотрев миры, приобретённые действиями, пусть брахман достигнет безразличия – не бывает несотворённого благодаря сотворённому…
…Пусть правдиво передаст то знание Брахмана, благодаря которому знают неуничтожимого Человека – истину» [Мундака-уп. 1:2,11-13].

Это очень важная формула. Она означает, что мы не можем делами достичь того, что вечно и не создано делами, а пребывает всегда, помимо любых дел. Мы не можем делами достичь несотворённого. «Не бывает несотворённого благодаря сотворённому» – это важнейший индийский принцип, который одновременно несёт в себе и величайшее забвение, как вы понимаете, ритуала. В ведическом ритуале – наоборот, сотворённые дела, в каком-то смысле – зеркало несотворённого. Уподобление вечному, несотворённому есть в Ведах и иных ритуальных культурах деятельность человека здесь, на земле. В Упанишадах же, взирая на Пурушу, Человека до самопожертвования, мистик стремится к недеянью. Недеянье тут подразумевается не столько как формальное ничегонеделание, сколько как принцип делать, не желая плодов дел, не привязываясь.

Это замечательное место из «Мундака-упанишады» провозглашает бесстрастность и равнодушие к ритуалу. Вместо того, чтобы думать, что мир – это зеркало вечности, люди отказываются от этого мира. Для «магиста» позднего ведического времени вечность стала зеркалом мира; он использовал вечность для того, чтобы совершать те или иные магические действия, чтобы подчинять себе этот мир. Небесное привлекалось для решения земных проблем. Для ведического же ария мир был зеркалом вечности, и имевшееся на небе отражалось на земле. Произошла полная подмена смысла, против которой как раз и выступили Упанишады. Но они не вернулись к прежнему – это было, по всей видимости, невозможно. Они просто сказали, что не надо привязываться к земному, надо думать только о небесном, и творить всё земное постольку, поскольку оно необходимо, не привязываясь к нему желаниями.

5. Авидья и сансара. Аскетическая наука

Это и есть аскетическая наука – как жить здесь, не привязываясь к тому, чем ты здесь живёшь. И именно к эпохе Упанишад восходит двойной принцип авидья – карман – сансара, то есть, незнание – действие – блуждание в мирах, и видья – ву вей – мокша. Я использую здесь китайское слово vu vej, «бездействие», потому что санскритского аналога нет, об этом понятии говорится только описательно. Это знание, видья или джняна, – бездействие, непривязанность к делам, которую китайцы называют ву вей, – и освобождение, мокша. Вей означает «действие», а вей ву вей – «деланье неделанья», вот такой парадокс.

То же самое мы видим и в Индии. Подвижник должен совершать дела, как бы их не совершая, не думая об их земном результате. В Брихадараньяка-упанишаде об этом говорится так: «Этот человек состоит из желания (kama). Каково бывает его желание, такова бывает воля (kratu), какова воля, такое деяние (karman) он и делает; какое деяние он делает, такого удела он и достигает» [Брихадараньяка-Уп.4:4,5].

Соответственно, для того, чтобы человек не входил в карман и сансару, ему надо не иметь желаний. Это и есть основание упанишадической этики. Оно точно так же повторяется и в «Чхандогья-упанишаде»:

«Воистину, всё это – Брахман (sarvam k*alv ida> brahma)…»

Это выражение, «Воистину – всё это Брахман», – одна из важнейших упанишадических, да и вообще, индийских формул. Она означает, что нет ничего, кроме Брахмана, кроме Бога, что сильно отличается от западного, в частности, от христианского понимания, где есть мир сотворённый – и Бог, не сотворённый.

«…Пусть почитают его в спокойствии как джалан (рождение-растворение-дыхание – tajjalān – Шанкара)…» [Чханд.Уп. 3:14,1]

Джалан – это какое-то искусственное слово, соединение слогов, которое Шанкара переводит как «рождение, олицетворение, дыхание», где джа – это «рождение», лам – «растворение», а ам – «дыхание». Это как бы полнота бытия – рождение - растворение, жизнь - смерть, и дыхание.

«…Воистину, человек состоит из намерения. Какое намерение имеет человек в этом мире, таким он становится, уйдя из жизни… Вот мой Атман в сердце. Это – Брахман – Уйдя из жизни, я достигну Его – у того не будет сомнений. Так сказал Шандилья» [Чхандогья-уп, 3:14,1-4].

Видите, с каким желанием человек уходит из жизни – с таким он и переходит в другое состояние. А автор, Шандилья, говорит: «Вот мой Атман в сердце. Я живу только Атманом. Я не стремлюсь ни к новым мирам, ни тем более к каким-нибудь богатствам, успехам, к тому, что надо передать наследство детям – нет. Я делаю, что нужно, приношу жертвоприношения, но у меня в сердце только Атман. Только не желание быть с ним, как с другим, а желание осуществить его в себе».

Незнание, авидья, – это не незнание каких-то законов физики или химии. Многого индийцы в то время действительно не знали, но это совершенно их не волновало. Авидья – это незнание того, что действия не приводят к познанию, к виджне, к познанию однородности Атмана и Брахмана. Многоделание скорее от этого уводит, ориентирует человека на самого себя и заставляет его считать самого себя неким автономным деятелем. «Я хочу, я желаю, я обладаю, я обретаю, я стремлюсь» – вместо того, чтобы говорить и повторять, что «во мне Атман, и я в нём». Познание тождества с Атманом не наступает, когда человек стремится ко множественному. А тот, кто познал свою тождественность с ним, тот, кому она открылась непосредственно – в Упанишадах об этом говорится по-разному – «я познал», или – «мне открыли» - учителя говорили об этом в Индии по-разному, тогда происходит то, что сказано в Джабала-упанишаде:

«Исполнил ли он обеты или не исполнил, совершил ли омовения или не совершил, прервал ли агнихотру (а ведь это ужасное преступление ритуала), - пусть он отправляется странствовать в тот день, в который освободился от страстей» [Джабала-уп. 4].

В тот день, когда он познал Атмана, ему уже ничего не нужно – ни жертвоприношений, не омовений, не обетов, даже если они не были исполнены, и он должен тут же отправиться в странствие. Сегодня у нас есть целые паломнические организации, и народ думает: «какие благочестивые эти паломники». Неблагочестивые люди едут в туристические поездки смотреть то да сё и по магазинам бегать, а благочестивые едут в те же туристические поездки, но называют это паломничеством. Это же замечательно, и заодно там можно поклониться, помолиться. А на самом деле странствование, странник, бхиккху, – это совсем не паломник в нашем смысле слова. Паломничество – лишь некое трассирование пути, не более того.

Ты идёшь, не останавливаясь более трёх дней нигде, потому что ни к чему не желаешь привязаться, даже к удобной кровати, даже к не протекающей крыше, даже к тому, что в этом доме хозяин даёт тебе сравнительно приличную пищу и возможность поспать, или возможность тихо и спокойно помолиться. Даже к этому ничто не должно привязывать. Ты идёшь, постоянно отстраняя все привязанности. Этот бродячий отшельник, саньясин, – человек, который бродит, чтобы нигде ни к чему не привязаться, ни с чем себя не соединить, ни с домом, ни с семьёй, ни со страной. Вот это идеал индийского странничества – чтобы только Атман был перед ним.

Конечно, это совсем не похоже на христианский путь, который показал Христос. «Ибо так возлюбил Господь мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» [Ин. 3:16]. И Сам Христос явил делом, насколько он полюбил Своих учеников, омывая им ноги. Любовь – это как раз привязанность, но привязанность жертвенная, когда ты привязываешься к другому, жертвуя собой ради него, а не желая, чтобы он жертвовал собою ради тебя.

Желание, чтобы кто-то жертвовал собой ради тебя – это всегда похоть, это всегда сатанинское, это всегда губит. А желание самому отдать себя, которое мы видим в парадигме Христа – спасительная формула. Она прекрасно объясняет то, что не смогла до конца объяснить индийская мысль эпохи Упанишад, хотя прекрасно объясняли Веды. Эпоха Упанишад не могла объяснить, зачем нужен этот мир, если от него надо абстрагироваться, если его надо изжить, если его надо не касаться. Почему же тогда вокруг – он? И почему он такой красивый? Зачем он был создан Богом, если он – только помеха?

Христианство объясняет это так: прекрасный мир был создан Богом для человека, чтобы он жил в нём, чтобы он совершенствовал его, чтобы он радовался ему, наслаждался им и славил Бога за него. А после того, как мир пал, чтобы он помог этому миру встать. Как вы помните, я уже читал этот отрывок из «Брихадараньяка-упанишады», в котором говорится, что древние мудрецы не желали потомства. Они свободны от зла, свободны от страсти, свободны от сомнения – и становятся Брахманом.

Ведическая традиция, которая вполне запечатлена в той же «Брихадараньяка-упанишаде», утверждает, что мир возник в результате желания первого человека, Пуруши. Тут сосуществуют две вещи: это желание и самопожертвование. В христианстве однозначно сказать, почему возник мир, нельзя, поскольку в Писании об этом прямо нигде не говорится. С традиционной, «благочестивой» точки зрения, мир возник из-за любви Бога, или из-за желания Бога, чтобы Его любили. Эта точка зрения предполагает эгоистическое желание Бога, что неправильно.

Мир возник из-за чистой бескорыстной любви. Бог провидел, что созданный по Его подобию человек Его отвергнет, и поэтому эта любовь жертвенная. Это любовь, идущая на жертву ради своего создания, как у хорошей матери, которая идёт на жертвы ради своего ребёнка. Но Индия утверждала, что мир возник из-за желания человека, и для того, чтобы вернуться к Единому, аскет должен уничтожить, убить в себе желание, перейти за пределы созданного желанием мира к самому создателю до того, как он пожелал. Эта идея стала основанием упанишадической аскетики.

Наш замечательный культуролог, человек тяжёлой судьбы, Пётр Михайлович Бицилли, который умер в 1953-м году в эмиграции уже в большевицкой Болгарии, выгнанный отовсюду, а он был профессором Софийского университета, в своей очень интересной книге 1919-го года «Элементы средневековой культуры», размышляя о средневековых христианских представлениях, говорил:

«Ограниченному обыденному сознанию не дано понимать бесконечное и абсолютное иначе, как при помощи образов конечных и ограниченных вещей. Мистик отвергает это посредничество. «Соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» [1 Кор. 6:17]» [Петр Михайлович Бицилли. Элементы средневековой культуры. СПб, 1995. – с.30].

И вот эти слова из Первого послания к Коринфянам действительно соответствуют индийской парадигме, индийской норме, но в них есть и такой важный момент, как желание помочь другим соединиться с Господом. Впрочем, в реальной Индии учитель всегда так же стремится научить ученика. Это противопоставление мира Богу очень свойственно для не вполне церковной христианской мистики. Например, Мейстер Экхарт в своей «Проповеди о сокровеннейшей глубине» писал:

«В сосуде не может быть сразу двух напитков. Если нужно его налить вином, надобно сперва вылить воду – он должен стать пустым. Поэтому если хочешь получить радость от восприятия Бога, ты должен вылить вон и выбросить тварей» [Мейстер Экхарт «О сокровеннейшей глубине»].

Это звучит не по-христиански, это звучит по-индийски. Чтобы быть с Атманом, надо забыть о тварном мире и забыть о любви ко всему сущему, а стремиться только к соединению с Атманом. Мы увидим, что в Индии возникнут впоследствии и другие тенденции; всё будет развиваться не так просто – но вот этот момент присутствует.

6. История Сатьякамы Джабалы

Надо было отказаться даже от самого ценного, пренебречь даже самым ценным. Вы помните эти слова – «Не ради брахмана дорог брахман, а ради атмана дорог брахман»? В связи с этим я прочитаю вам маленькую историю из «Чхандогья-упанишады», которая вновь откроет нам окошечко в мир, отстоящий от нас на три тысячелетия. Мир, если угодно, эпохи Гомера.

«Однажды Сатьякама Джабала обратился к [своей] матери Джабале: "Мать, я хочу вести жизнь ученика. Из какой же я семьи?"…»

Ему надо знать, из какой он варны. Жил мальчик с мамой, не думал об этом, но вот он решил стать учеником, а учитель его спросит о происхождении, и теперь ему надо его знать.

«…Она сказала ему: "Я не знаю, дитя, из какой ты семьи. В юности, когда я зачала тебя, я была служанкой, очень занятой, и вот не знаю, из какой ты семьи. Но мое имя – Джабала, твое имя – Сатьякама. Называй же себя Сатьякама Джабала"…»

Понятно, эта женщина рассказывает о том, что в молодости она вела беспутную жизнь, или была служанкой, и была вынуждена отдаваться гостям своего господина, по-разному могло быть. В любом случае, она не знает, от кого он родился, из какой варны был его отец, каково было его имя. Поэтому мальчик может называть себя по имени матери.

И, придя к Харидрумате Гаутаме (к потенциальному учителю), он сказал: "Я хочу жить учеником у тебя, почтенный. Могу ли я приблизиться к почтенному?"
Тот сказал ему: "Дорогой! Из какой же ты семьи?" Он сказал: "Я не знаю, господин, из какой я семьи. Я спросил мать, и она ответила мне: "В юности, когда я зачала тебя, я была служанкой, очень занятой, и вот не знаю, из какой ты семьи. Но мое имя – Джабала, твое имя – Сатьякама". Поэтому я – Сатьякама Джабала, господин".
Тот сказал ему: "Не брахман, не мог бы так объяснить. Принеси [жертвенное] топливо, дорогой, – я посвящу тебя в ученики. Ты не удалился от истины"
[Чхандогья-уп. 4:4-5].

Эта маленькая картинка показывает нам, во-первых, жизнь той Индии, а во-вторых – то, что правильное суждение и стремление к Атману встаёт выше варновых разделений. В принципе брахман мог учить мальчика-брахмана, ну, в крайнем случае, кшатрия. А вдруг Сатьякама неприкасаемый, вдруг он шудра? Но если юноша желает обрести знание, то он – брахман по духу, потому что ищет Брахмана. И тот, кто ищет Брахмана, тот – брахман. И это не какая-то современная либеральная теория, это запечатлено в древнейшем упанишадическом тексте.

7. Этические идеи Катха упанишады

Для того, чтобы понять, как реально достигается это освобождение, у нас есть один текст, которого мы уже слегка касались. Это «Катха-упанишада», одна из древнейших упанишад. Обнаруживая в ней некоторые сходные с буддизмом термины, например, термин буддхи, «активность чувств», от которого происходят слова «буддизм», «пробуждение», «будить», и даже - «будильник», некоторые учёные совершенно произвольно относят её в V веку до Рождества Христова. Я думаю, что это неверно, и «Катха-упанишада» - одна из ранних упанишад, которая была сложена примерно в IХ веке до Р.Х. Катха упанишада первой была переведена с персидского Анкетилем-Дюперроном. Макс Мюллер перевёл её в 1879-м году на английский язык, а её поэтический перевод сделал знаменитый Эдвин Арнольд, английский поэт и востоковед, особенно известный своей поэмой «Свет Азии». Свой перевод «Катха-упанишады» он издал под названием «Тайны смерти».

Вот как начинается этот текст:

«Поистине, Ваджашраваса охотно отдал все свое достояние (чтобы познать истину). У него был сын по имени Начикетас.
И когда давались дары [жрецам], вера проникла в него, бывшего мальчиком, и он подумал:
«Они выпили воду, съели траву, выдоено их молоко, они бесплодны.
Воистину, безрадостны миры, в которые идет отдающий этих [коров]».
И он сказал отцу: «Отец, кому ты отдашь меня?» (Ты всё уже отдал, кому же ты отдашь меня?)
Во второй, в третий раз [повторил он это, и отец в гневе] сказал ему: «Смерти я отдам тебя!».
[Начикетас сказал:] «Среди многих иду я первым, среди многих иду я средним.
Каков же долг Ямы, что он совершит сегодня через меня? (Если он возьмёт меня, то, соответственно, должен принести за это какой-то дар).
Погляди назад на прежних [людей], погляди вперед на будущих –
Подобно зерну, созревает смертный; подобно зерну, рождается он вновь».
«[Подобно] огню, входит часто брахман в дома,
[Где] ему доставляют это успокаивающее [подношение]. Принеси же воды, Вайвасвата.
Надежда и ожидание, общение [с друзьями], радость, жертвоприношение и добрые дела, сыновья и скот –
Все это гибнет у скудоумного человека, в доме которого живет брахман, не получающий пропитания» (Это уже он говорит Яме, богу смерти).
Раз ты провел три ночи в моем доме, не получив пропитания, о брахман, почетный гость, –
Да будет тебе почет, брахман! Да будет мне благо! Выбирай поэтому себе три дара». [Катха уп.1.1-9]

То есть, смерть взяла мальчика к себе, но он говорит ей, «что же ты мне не приносишь даров, меня не кормишь? Я же Начикетас, брахман. И смерть отвечает, что даст ему три дара. Понятно, что для простаков это была сказка, а для серьёзных людей – притча. Правдоподобие действия было неважно.

[Начикетас сказал:] «О смерть, да успокоится в [своем] стремлении Гаутама [мой отец] и станет милостивым, да исчезнет [его] гнев на меня,

Да признáет и приветствует он меня, отпущенного тобой, – таков первый дар из трех я выбираю» (хитрый мальчишка первым же даром предлагает не только, чтобы смерть его отпустила обратно, но и чтобы отец его простил, он два желания соединил в одном).

[Яма сказал:] «Как встарь, признает [тебя] Ауддалаки Аруни по моей милости,
Он будет спокойно спать по ночам, исчезнет [его] гнев при виде тебя, спасенного из пасти смерти» (всё, первый вопрос решён).
[Начикетас сказал:] «В небесном мире нет никакого страха, там нет тебя и не боятся старости.
Преодолев обоих – голод и жажду, – уйдя за пределы печали, радуются в небесном мире.
Ты, смерть, знаешь об этом небесном огне (о Сварнаре). Поведай о нем мне, полному веры, –
[О том, как] обитатели небесного мира наслаждаются бессмертием, – это я выбираю как второй дар» (то есть, расскажи мне, какова судьба тех, кто, минуя тебя, уходят в небесный мир).
[Яма сказал:] «Я поведаю тебе о небесном огне – внимай же мне, Начикетас, постигая [это].
Знай, что [этот огонь] – достижение бесконечного мира, основа, скрытая в тайнике [сердца]».
[И Яма] рассказал ему об огне – начале мира, о составных частях жертвенного алтаря – каковы они, сколько их и каков их порядок.
И тот повторил то, что [ему] было сказано. Тогда удовлетворенный [бог] смерти снова обратился [к нему].
И великодушный [Яма] сказал ему, умилостивленный: «Сейчас я дам тебе здесь еще один дар:
Да будет этот огонь (жертвенный огонь) известен под твоим именем. Возьми эту многообразную цепь.
[Кто] трижды [возжег огонь] начикетас, [тот], соединившись с тремя, совершает три действия, преодолевает рождение и смерть…
Кто трижды [возжег огонь] начикетас, познав эту триаду, и, зная так, размышляет о [огне] начикетасе,
Тот, отбросив от себя узы смерти, преодолев печаль, радуется в небесном мире. [Катха уп.1.10-18]

Яма пытается обхитрить Начикетаса, предлагая ему сразу третий дар, видя, что мальчишка попался умный, мало ли что он ещё попросит. Вот он рассказал о тайне того мира, о том, что путь в него начинается в твоём сердце: «Я даю тебе дар. Этот сердечный огонь он будет называться начикетас». И после этого Яма говорит.

«Этот огонь все люди и назовут твоим [именем]. Выбирай себе третий дар».
[Начикетас сказал:] «Сомнение [возникает] после смерти человека – одни [говорят:] Он есть, – другие: Его нет. –
Да узнаю я это, обученный тобой. – Вот третий дар из даров».

Вы сами понимаете, дорогие друзья, что это для современного человека обычная формула – есть ли что-то после смерти, или же нет. Для индийца же того времени это совершенно другой вопрос. Есть ли после смерти сознание? Майтрейя думала, что после смерти есть сознание, есть Бог, есть «я», но Яджнавалкья ей объяснил, что после смерти сознания нет. И Бог, и ты – это одно. Соответственно, человека как такового, как отдельной личности, после смерти нет, а есть соединение его Атмана с Брахманом в одно целое.

Но в Индии времени Катха-упанишады присутствуют оба этих представления. И я думаю, что старое ведическое представление тогда ещё доминирует, хотя представление новое уже распространено. Но что же отвечает Начикетасу Яма?

[Яма сказал:] «Даже боги до сих пор сомневаются здесь, ибо нелегко распознать это тонкое рассуждение.
Выбери себе другой дар, Начикетас, не обременяй меня, освободи меня от этого».
[Начикетас сказал:] «Даже боги – и то сомневаются здесь, и ты, [бог] смерти, сказал, что [это] нелегко распознать.
Не найти другого наставника в этом, равного тебе. Нет никакого другого дара, равного этому».
[Яма сказал:] «Выбери себе [в дар] сыновей и внуков, что проживут сотню лет; множество скота, слонов, золото, коней;
Выбери себе [во владение] обширные угодья на земле и живи сам [столько] осеней, сколько хочешь.

Процветай, Начикетас, на великой земле, я сделаю тебя обладателем [всего] желанного (это просто Мефистофель и Фауст).
Какие ни бывают труднодостижимые желания в мире смертных – проси себе вволю все, что желаешь.
Вот красавицы на колесницах, сопровождаемые музыкой, – такие недоступны людям.
Пусть, подаренные мною, они служат тебе, Начикетас, – не спрашивай только о смерти» (что для мальчика, для юноши, лучше красивых девушек, ещё и на колесницах?)
[Начикетас сказал:] «Преходящи [эти удовольствия] у смертного, о Антака, они иссушают силу всех чувств,
Да и жизнь-то вся коротка. Пусть же [остаются] у тебя повозки, танцы, пение.
Не должен человек радоваться богатству: разве сможем мы владеть богатством, если увидим тебя?
Будем ли мы жить, пока ты правишь? Лишь этот дар следует мне избрать.
Кто из подверженных уничтожению и смерти внизу на земле, приблизившись к неуничтожимости и бессмертию,
Узнав и поразмыслив об удовольствиях, [рожденных] внешней оболочкой и страстью, – [кто из них] станет радоваться слишком долгой жизни?
Скажи нам, смерть, о том, в чем сомневаются, что [заключено] в великом переходе,–
Этот дар, проникающий в скрытое, и не иной, выбирает Начикетас» ... [Катха уп.1.21-29]

(и Яме приходится ему рассказывать; начинает он, конечно, издалека).

«Поистине, одно [дело] – благое, другое – приятное. Оба они с различными целями сковывают человека.
Хорошо бывает тому, кто держится благого; гибнет цель у того, кто выбирает из них приятное.
И благое, и приятное приходят к человеку; разумный поразмыслив, различает их.
Ибо разумный предпочитает благое приятному, глупый ради мирского благополучия выбирает приятное.
Ты же, Начикетас, поразмыслив, отбросил желания, что приятны или кажутся приятными;
Ты не пошел по тому пути, сопряженному с богатством, на котором завязли многие люди.
Далеко в разные стороны расходятся те, что известны как незнание и как знание.
Я вижу, ты стремишься к знанию, Начикетас, – многочисленные желания не подавили тебя.
Пребывая в глубине незнания, [но] считая себя разумными и учеными,
Блуждают, скитаются дураки, словно слепцы, ведомые слепцом... [Катха уп.2.1-5]

Видите, в разных упанишадах этот образ повторяется, да и у нас он присутствует. Помните картину Брейгеля, на которой изображены те самые слепцы, которые падают в яму.

…Не постичь перехода неразумному, глупцу, опьяненному обманчивым богатством.
С мыслью: [Есть] этот мир и нет другого – он снова и снова попадает в мою власть.
Достоин удивления наставляющий [о том], кого даже слухом многие не способны постичь; кого, даже слыша, многие не видят;
Искусен постигающий его, достоин удивления обученный искусным и узнавший [его]… [Катха уп.2.6-7]

И далее в различных образах объясняется это великое. Я пропускаю здесь большие куски и привожу самое важное, а вы прочтёте всё сами. Яма объясняет:

…Меньше малого, больше большого скрыт Атман в сердце этого существа.
Лишенный стремлений, свободный от печали, видит [человек] это величие Атмана благодаря умиротворенности чувств.
Сидя, он далеко идет; лежа, он движется повсюду;
Кто, кроме меня, достоин знать этого бога, что радуется и не радуется?
Познав бестелесного среди тел, среди непостоянных – постоянного,
Великого, всепроникающего Атмана, мудрый не ведает печали.
Этот Атман не постигается ни толкованием, ни рассудком, ни тщательным изучением –
Кого избирает этот [Атман], тем он и постигается, тому этот Атман открывает свою природу (то есть Сам Атман открывает себя людям).
Не отступающий от дурного поведения, беспокойный, несобранный,
Мятущийся разум, поистине, не достигнет его даже с помощью познания…» [Катха уп.2.20-24]

И завершается этот трактат очень важным образом смоковницы, помните ньягродху, плод которой отец просил принести Шветакету, чтобы объяснить ему, что такое Атман? Но здесь эта смоковница обретает космические размеры.

«…Наверху [ее] корень, внизу – ветви, это вечная смоковница.
Это чистое, это Брахман, это зовется бессмертным (посмотрите, корень – в небе, в божественном. Ветви здесь, на земле; не с земли до неба растёт это дерево, а с неба до земли).
В этом утверждены все миры, никто не выходит за его пределы. Поистине, это – То.
Весь этот мир, что существует, движется в жизненном дыхании, [из которого он] вышел.
Это – великий страх, молния сверху. Кто знает это, те становятся бессмертными.
Из страха перед ним горит огонь, из страха – горит солнце,
Из страха – бегут Индра, и Ваю, и пятая – смерть.
Если [кто-либо] способен постичь его до распада тела,
То он подвергается воплощению в сотворенных мирах...
… Разум выше чувств, сущность выше разума,
Великий Атман – над сущностью, Непроявленное – выше великого [Атмана],
Человек же – выше Непроявленного, – всепроникающий и лишенный признаков.
Узнав его, существо освобождается и достигает бессмертия.
Образ его незрим, никто не видит его глазом.
Он постигнут сердцем, мыслью, разумом; те, кто знает его, становятся бессмертными…
… Нельзя достичь его ни речью, ни разумом, ни глазом;
Как постичь его иначе, нежели говоря: «Он есть?».
«Он есть» – так следует постигать истинную природу в обоих [видах].
«Он есть» – постигшему так открывается [его] истинная природа.
Когда прекращаются все желания, обитающие в сердце,
То смертный становится бессмертным и достигает здесь Брахмана.
Когда разрубаются все узлы, [связывающие] здесь сердце,
То смертный становится бессмертным – таково наставление.
В сердце – сто и одна артерия, из них одна ведет к голове.
Идущий по ней вверх достигает бессмертия, во все [стороны] служат выходами другие [артерии]…» [Катха уп.3.1-16]

Это, конечно же, так называемая символическая анатомия, сто одной артерии на самом деле нет анатомически. Но мысль тут в том, что к голове, то есть, к Атману, ведёт лишь один путь. И как мы знаем из Евангелия, это узкий путь, и немногие его находят. А во все прочие стороны ведут сто путей, отсюда и название «Шатапатха-брахмана», «Брахмана ста путей». Но идущие по этим путям не достигают Атмана, соответственно, не достигают богов, а идут по пути предков – или по пути всяких кусающихся тварей.

«…Человек величиной с большой палец, [находящийся] внутри тела, всегда пребывает в сердце людей.
Пусть с твердостью извлекут его из своей плоти, как сердцевину из тростника;
Пусть знают его как чистого, бессмертного, пусть знают его как чистого, бессмертного».
Так Начикетас, приобретя знание, поведанное смертью, и все это предписание йоги,
Достигши Брахмана, стал бесстрастным и бессмертным. Так же [будет] и с другим, кто знает oб Атмане».
[Катха уп.3.17-18]

8. Отсечение мира и желаний

Такова «Катха-упанишада», замечательный памятник. Для достижения Брахмана нужно бесстрастие, развязывание узлов, которые связывают с миром. Если ты связан с миром, то ты никаким образом не проникнешь к Брахману. Чтобы соединиться с ним, нужно не быть связанным ни с чем. У Владимира Николаевича Лосского в «Мистическом богословии» сказано:

«Надо освободиться как от видящего, так и от видимого, то есть как от субъекта, так и от объекта нашего восприятия. Бог уже не представляется объектом, ибо здесь речь идет не о познании, а о соединении» [В.Н. Лосский. Мистическое богословие, с.24].

Эти слова Владимира Николаевича Лосского будут вполне понятны упанишадическому мудрецу. Когда-то Владимир Николаевич говорил о принципиальном различии индийского знания – и знания христианского. И тогда, в тридцатые годы, будущий владыка Антоний Блум, в то время – ещё Андрей Блум, задал своему старшему другу (Владимир Николаевич Лосский его старше лет на десять) такую задачу: «Мы беседовали о языческих верованиях, и он сказал: "Вне христианства настоящего знания Бога нет". Я был слишком молод, чтобы спорить с ним, но не мог принять его утверждение, поэтому пошел домой (мы жили через дорогу), выписал восемь отрывков из Упанишад, древних индийских писаний, принес их ему и, да простит меня Господь за вранье, сказал: " Когда я читаю Отцов, то выписываю цитаты, которые меня особенно поразили, и всегда указываю имя автора, но вот восемь отрывков, где я забыл указать автора. Не могли бы вы посмотреть? " Он посмотрел и за несколько минут под каждой из цитат из Упанишад поставил имена величайших святых: Григория Богослова, Василия Великого, Иоанна Златоуста, Симеона Нового Богослова. И когда он закончил, я сказал: "Да, но всё это из Упанишад". Он посмотрел на меня и ответил: "Мне придётся пересмотреть свои взгляды заново"» (Антоний, митрополит Сурожский. Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы (2001-2002) / пер. с англ. М.: Никея, 2013. – С.166-168). И в 1950-е годы написал в «Мистическом богословии» вот такие глубокие слова.

И если мы уже вспомнили Дионисия Ареопагита, то послушайте его слова о благе. «Благо… будучи одним в самом себе и бессущностным, превосходит сущность. Даже своей безжизненностью возвышается над жизнью, а своим безмыслием над мудростью… бескачественность Блага превосходит любое качество сущего» [Дионисий. О Бож. Им. 4.3. – 697А].

Очень похожие вещи говорятся в «Иша-упанишаде». В Упанишадах часто встречается образ того, что на самом деле только дух животворит. Причём, если в христианстве дух животворящий – понятие как бы само собой разумеющееся, то индийцы много, много раз повторяют эту идею в тех или иных формах и образах. Например, что поспорили между собой все органы чувств и дыхания человека, кто из них важнее. Глаз вышел из человека и через месяц вернулся. Как ты, спрашивает, жил. Человек отвечает – как живут слепцы, я жил, я слышал, я обонял, я вкушал, я оплодотворял, но я не видел. Потом вышло ухо. Он так же всё делал, но не слышал. Потом ушло семя. Он так же все делал, но жил как скопец. А потом собралось уйти дыхание. И все органы закричали – куда же ты уйдёшь, мы без тебя не проживём и минуты! Это свидетельствовало о том, что дух-Атман, дыхание, это и есть жизненная сила. Всё остальное – это приятное дополнение. [Чхандогья-уп. 5:1,6-5:2,2, Каушитаки-уп. 2:14].

В «Прашна-упанишаде» задаётся вопрос: «Почтенный! Сколько богов поддерживают сотворенное, сколько освещают это, и кто же из них – превосходнейший?». И мудрец отвечает, что «Оно – огонь, что пылает, оно – солнце, оно – гроза, [оно] – великое, оно – ветер, Оно – земля, вещество, бог, сущее и не-сущее и то, что бессмертно. Все утверждено в дыхании, как спицы в ступице колеса, - Ричи, яджусы, саманы, жертвоприношение, кшатра и брахманство» [Прашна-уп. 2:1-6].

В более поздних текстах отходит на задний план принцип безличного Атмана - Брахмана, с которым надо отождествиться. Возникает уже ощущение Бога, Владыки, Ишвары от слова иша. Это может быть Шива-Рудра, это может быть Вишну, это может быть Индра. В «Шватшватаре-упанишаде» это Шива-Рудра. Речь в ней идёт о познании конкретного личностного бога. Это уже более поздний этап, это уже переход к брахманизму.

«Кто познает того, кто един, простирает сеть, владеет всеми мирами с помощью сил владычества. Который един в возникновении и пребывании – те становятся бессмертными. Ибо Рудра владеет этими мирами с помощью сил владычества, един – (мудрецы) не держатся второго. Он стоит перед людьми, сотворив все миры. Он, пастырь, свертывает (их) в конце времен… Пребывающий во всех лицах, головах, шеях, в тайнике (сердца) всех существ, Он – всепроникающий владыка и, потому, вездесущий Шива» [Шветашватара-уп. 3:1,2,11].

Принцип, который формулируется в «Шветашватара-упанишаде», приближается к категории любви человека и Бога. Опять как бы возникает двойственность. В Упанишадах мы видим всё: и первоначальное состояние, когда есть Атман человека, и он должен осознать его как часть Атмана божественного, мы видим после этого и личного Бога, с которым должен соединить себя человек. Но главный принцип – принцип отсечения желаний, связывающих с миром, доминирует всюду. Это основа этики Упанишад. Не жертвенное служение другому, хотя элемент жертвы тут есть, а освобождение от всего, очищение от всего, хотя и не эгоистическое, не равнозначное тому, когда ты отвергаешь желания другого. Если ты отвергаешь страдания других и пренебрегаешь ими, то ты, естественно, тоже находишься в страсти. Вот настолько тонка здесь грань.

Крупнейший специалист по индийской философии Суредранатх Дасгупта, автор пятитомника «История индийской философии», изданного в Кембридже, который умер, только-только успев издать этот пятитомник в 1952-м году, объяснял: «Очень важно, чтобы современные интерпретаторы Упанишад не обращали внимания на абсолютные притязания этих древних мудрецов, и смотрели на Упанишады не как на систематические трактаты, но как на сокровищницу идей – melting-pot в котором все будущие философские идеи находятся еще в состоянии смешения между собой» [Surendranath Dasgupta. A History of Indian Philosiophy. Cambridge, 1951. Vol.1, p.42].

Действительно, в ранней «Каушитаки-упанишаде» встречается и принцип, позднее отражённый в тантризме, который заключается в том, что преданность Богу смывает самые страшные грехи [«Каушитаки-уп. 3.1]. Так что в упанишадах всё есть. Есть и идея внутреннего правителя, который находится в тайнике сердца и управляет человеком. Управляет человеком, чтобы он не привязывался ни к чему в мире:

«Тот, кто, находясь в земле, отличен от земли, кого земля не знает, чье тело – земля, кто изнутри правит землей, – это твой Атман, внутренний правитель, бессмертный. Тот, кто, находясь в воде, отличен от воды, кого вода не знает, чье тело – вода, кто изнутри правит водой, – это твой Атман, внутренний правитель, бессмертный. Тот, кто, находясь в огне, отличен от огня, кого огонь не знает, чье тело – огонь, кто изнутри правит огнем, – это твой Атман, внутренний правитель, бессмертный. Тот, кто, находясь в воздушном пространстве, отличен от воздушного пространства, кого воздушное пространство не знает, чье тело – воздушное пространство, кто изнутри правит воздушным пространством, – это твой Атман, внутренний правитель, бессмертный… Невидимый, он видит, неслышимый – слышит, немыслимый – мыслит, непознаваемый – познает. Нет другого, кто видит, кроме него; нет другого, кто слышит, кроме него; нет другого, кто мыслит, кроме него; нет другого, кто познает, кроме него. Это – твой Атман, внутренний правитель, бессмертный. Все остальное подвержено страданию» [Брихадараньяка-уп. 3:7,3-23].

Роберт Чарльз Зенер в своём исследовании «Сравнение религий» пишет, что постепенно принцип, что нельзя привязываться к этому миру, что единственная истинная цель – это Брахман, приводит к появлению ещё одной новой индийской установки. Мы на прошлой лекции уже говорили с вами о появлении принципа сансары. Сансара и карма появляются, когда человек отказывается от жертвоприношений как сущностного акта и рассматривает путь богов и путь предков. И, соответственно, путь предков ведёт к перерождению.

И вот теперь, предполагая, что надо развязать все узлы, обрубить все земные связи, и не только земные, а вообще все привязанности, все стремления, постепенно человек начинает думать, что вообще весь этот мир – иллюзия. И в некоторых упанишадах, например, в «Мандукья-упанишаде», эти мотивы уже присутствуют. Помните, я задавал вопрос в этой лекции, для чего этот прекрасный мир существует, для чего он создан, если нужно от него отрешиться, если им не надо наслаждаться, не надо ему радоваться, не надо совершенствовать его? Индийцы отвечают, что он и не создан, это только лила, это игра, иллюзия, мира на самом деле нет – и перерождения тоже нет.

Но есть единственная реальность –Атман, с которым идентичен твой Атман. Всё остальное – сон, от которого надо пробудиться, проснуться, совершить бодхи. Вслед за уникальностью личности в жертву созерцания Упанишад приносится и реальность мироздания. Оно превращается в сон, но как именно это происходит, я расскажу на следующей лекции.