1. Искушения домохозяина и советы Будды

Эта лекция - продолжение предыдущей, посвящённой Трём Сокровищам. Речь сегодня пойдёт о Дхарме, Сангхе, и о соборах, определивших Сангху. Прошлую лекцию мы закончили на том, что состояние домохозяина в буддизме считается несовершенным. Подобные же взгляды высказывались и в средневековом христианстве, когда предполагалось, что только монах может достичь святости. Буддизм, хотя и знал мирян, достигавших нирваны, считал, тем ни менее, состояние домохозяина совсем не лучшей формой существования.

В замечательной «Гирлянде джатак» Арья Шуры, мастерски, на мой взгляд, переведенной на русский язык Алексеем Петровичем Баранниковым, говорится:

«Жительство в доме исполнено многих грехов и бедствий и вследствие предпочтения, оказываемого корыстным выгодам и чувственным наслаждениям, не способствует спокойствию. Открытое для натиска целых туч грехов, таких как любовь, ненависть, заблуждения, злоба, гнев, похотливость, гордость, зависть и прочие, оно (состояние домохозяина) ведет к падению стыда и религии и является обиталищем злонамеренных вожделений корыстолюбия; тесно связанное с дурными делами, оно оставляет очень мало места для праведности… Состояние отшельника-монаха, благодаря отказу от имущества и чувственных удовольствий свободное от всех зол, приносит благо» [Арья Шура, «Гирлянда джатак». Джатака о Кшантивадине. 28. С.254].

Это текст примерно IV-V века после Рождества Христова. Мы можем предположить, что такова эволюция учения, эволюция в монашеской практике; тем не менее, установка очевидна: жизнь в миру не способствует человеческим добродетелям. В восемнадцатой джатаке из «Гирлянды джатак», которая называется «Джатака о бездетном», мы читаем:

«Состояние домохозяина связано со стремлениями враждебными спокойствию и нравственному поведению. Поэтому оно не доставляет радости заботящимся о своей душе» - «Не применяй… слово "счастье" никогда, когда ты говоришь о жизни в доме! Ведь состояние домохозяина в высшей степени болезненно для богача и бедняка; для первого от тягостей имущества охраны, а для второго – от усилия приобрести его. Где счастья нет равно для богача и бедняка, там наслаждение – лишь ослепление, и плод его такой же, как и плод греха» [Арья Шура, «Гирлянда джатак». Джатака о бездетном. 18. с.161;164].

А вы помните, дорогие друзья, что плод греха – это плохое рождение и продолжение сансары, и ещё – ввержение в различные страдания. Английский буддолог Бэшем, о котором я много рассказывал, пытаясь смягчить этот антимирянский пафос буддизма, ссылается на известное из Дигха Никаи «Обращение к Сигале». Это ответ Блаженного юноше-мирянину Сигале, который спросил Татхагату, как ему строить свою жизнь. И Будда отвечает, как следует организовать свою жизнь, если ты хочешь оставаться в мире. С точки зрения Бэшема, состояние домохозяина в Буддизме тоже было приемлемым. Оно действительно было приемлемым, но несло в себе очень большое количество искушений и как бы находилось на более низкой ступени. Тем не менее, посмотрим, что советует Благословенный своему другу-мирянину.

«Поздний сон, прелюбодеяние, раздражительность, недоброжелательность, порочные товарищи, жадность – эти шесть причин разрушают человека.

Человек, у которого порочные товарищи и друзья, склонен к порочным путям, его ждет крах в обоих мирах – в этом и в следующем.

Кости (игра в кости), женщины, алкоголь, танцы, пение, сон днем, гуляние в неподходящие часы, порочные товарищи, жадность – эти девять причин разрушают человека.

Кто играет в кости и пьет опьяняющие напитки, ходит к женщинам, которые дороги другим как жизнь (к чужим жёнам и возлюбленным), общается с низкими людьми, а не со старшими – он убывает, как луна на ущербе.

Кто пьян, беден, нищ, никак не может напиться, часто посещает пивнушки, тонет в долгах как камень в воде, быстро приносит дурную славу своей семье.

Кто по привычке спит днем, и бодрствует допоздна, всегда пьян и распущен, - не пригоден для ведения жизни домохозяина.

Кто говорит, что то слишком жарко, то слишком холодно, то слишком поздно, и оставляет дела невыполненными, мимо того проходят хорошие возможности.

Но тот, кто обращает на холод или жару не больше внимания, чем на стебелек травы, и мужественно выполняет свои обязанности, не упускает удачи…».

Советуя, как выбирать друзей, Будда объясняет Сигале: «Друг по застолью говорит, 'друг, друг' только лицом к лицу; он друг только тогда, когда это выгодно…».

«…Друг, который присваивает имущество,
Друг, который помогает только на словах,
Друг, который льстит,
Друг, который приводит к краху,
Этих четырех мудрые считают врагами,
Избегай их издалека как опасные пути…»

«…Друг, который помогает,
Друг в счастье и в горе,
Друг, который дает хороший совет,
И друг, который сочувствует -
Этих четырёх мудрые считают друзьями
И преданно о них заботятся,
Как заботится мать о своем ребенке.
Мудрые и добродетельные сияют, как пылающий огонь.
Тот, кто приобретает богатство, не причиняя вреда,
Похож на пчелу, собирающую мед,
Богатства растут у него
Быстро, как муравейник.
Приобретя богатство таким образом,
Мирянин, подходящий для жизни домохозяина,
Делит свое богатство на четыре части:
Так он завоюет дружбу.
Одну часть он использует для своих потребностей,
Две части тратит на свое дело,
А четвертую сохраняет на случай нужды».

«Пятью способами молодой домохозяин должен служить своей жене…
(1) быть вежливым с ней,
(2) не презирать ее,
(3) быть верным ей,
(4) передавать ей полномочия,
(5) обеспечивая ее украшениями».

Обратите внимание, что тут используется слово «сострадание». Как вы помните, народная русская мудрость говорит: «любить – значит жалеть». Вот и здесь мы видим примерно то же самое. Каковы же пять способов проявления любви, «жаления», со стороны жены к мужу?

«(1) она хорошо исполняет свои обязанности,
(2) она гостеприимна к родственникам и окружающим
(3) она верна,
(4) она сберегает то, что он приносит,
(5) она искусна и трудолюбива в исполнении своих обязанностей».

Этими пятью способами жена проявляет сострадание к своему мужу, который служит ей. То есть, с точки зрения буддиста, взаимная служба мужа и жены – это правильное отношение в браке. Дальше – ещё интересней. Просветлённый объясняет Сигале, довольно богатому домохозяину, как нужно обращаться со слугами и работниками.

«(1) назначая им работу согласно их способностям,
(2) обеспечивая их пищей и заработной платой,
(3) ухаживая за ними в болезни,
(4) делясь с ними любыми лакомствами,
(5) время от времени предоставляя им отпуск».

Всё это и сейчас известно хорошим начальникам, но согласитесь, что «ухаживать в болезни» и, тем более, «делиться лакомствами» – замечательные особенности этого нравоучения.

Слуги и работники, которым их хозяин так служит… проявляют свое сострадание к нему пятью способами:
(1) они поднимаются раньше него,
(2) они ложатся спать после него,
(3) они берут только то, что им дают,
(4) они хорошо исполняют свои обязанности,
(5) они поддерживают его доброе имя и славу.
[Дигха Никая 31:81. Обращение к Сигале. Бэшем 309].

Такова сумма нравоучений домохозяину, и, хотя состояние домохозяина по представлению большинства буддийских текстов не благоприятствует достижению нирваны, тем не менее, продвигаться по этому пути домохозяину нужно и можно. Но ему надо следовать принципам, о которых Просветлённый говорил Сигале. Это – дхарма домохозяина.

2. Сангха – третье сокровище буддизма

Склонность к следованию малым жизненным подвигам, о которых Будда рассказывает Сигале, ценима и в христианстве. Святой Антоний Великий говорит: «Те, кто проводят жизнь в малых и невысоких подвигах, и опасностей избавляются и не имеют нужды в особенных предосторожностях. Побеждая же во всем пожелания, они удобно обретают путь, к Богу ведущий» [Св. Антоний Великий. Наставления, 23. Доброт.т.1. – С.68].

В Кхуддакха Панхе есть высказывание, очень похожее на евангельское, о сокровище, которое невозможно похитить, об истинном сокровище, которым являются добрые дела:

«Человек зарывает клад глубоко в подземелье, размышляя про себя: Он пригодится мне в дни нужды моей, либо когда попаду в немилость к царю, либо если меня ограбят, либо, когда задолжаю, либо когда не хватит еды, либо же когда начнет преследовать меня неудача. – Но все его сокровища могут пропасть впустую, ибо он может забыть, где спрятал его, придут грабители и украдут, его враги и даже родные могут похитить клад, если он не следит за ним пристально.

Одним лишь состраданием, добротой, воздержанием и самоограничением может равно мужчина или женщина скопить надёжное сокровище – сокровище, которое нельзя передать другим и невозможно похитить. Мудрый да творит добро – вот сокровище, которое у него никто не отнимет» [Кхуддакха Панха 8:26. Бэшем 307-308].

Тут надо сделать маленькую оговорку. Дело в том, что учение Великой Колесницы - Махаяны, говорит о том, что сокровище добродетели можно передать другим, а вот учение Старцев - Тхеравада, мы чуть позже об этом будем говорить, как раз утверждает, что сокровище своей добродетели другим передать нельзя, разве что только в форме наставления. И плоды - сокровища нравственного совершенства - остаются с самим человеком.

Наконец, вспомним опять «Гирлянду джатак», где в замечательном рассказе о царевиче щибийцев Вишвантаре говорится: всё, что человек в благочестии растратил, то есть, отдал, повинуясь чувству долга, обязанности давать у него просимое – всё это вернётся к нему сторицей. Так что домохозяин, даже расточивши всё своё сокровище, даже отказавшись от семьи и детей, как и в Евангельском обещании, с лихвой получит всё потерянное еще в этой жизни, а уж тем более в следующем рождении, или в том блаженном городе, которым является нирвана (Сравните Мр.10:30). Но всё же самым прямым и простым путём к достижению нирваны является Сангха – третье сокровище буддизма. [Арья Шура, «Гирлянда джатак». Джатака о царевиче щибийцев Вишвантаре. 9. – с.93]

Помните – «я прибегаю к Будде как к Сокровищу, я прибегаю к Дхарме, как к Сокровищу, я прибегаю к Сангхе как к Сокровищу». Мы уже говорили, что Дхарму легче исполнять монаху, чем мирянину. И, соответственно, Сангха, то есть, сообщество монахов, это ещё одно Сокровище, третье Сокровище буддизма.

В Ангуттара Никае есть такие замечательные слова, которые вообще говорят об индийском этосе, в том числе об этосе монашеском: «Царю кшатрию, на царство помазанному, три места всю жизнь помнятся: где родился, где на царство был помазан, где в битве победил. А монаху три другие места всю жизнь помнятся: где постриг принял, где понял истины арьев, где стал святым (То есть, место, где он достиг просветления – А.З.).» [Ангуттара Никая 3:12].

Крупнейший религиевед и теолог Фридрих Хайлер, занимавшийся проблемами типологии молитвы, писал: «Движение по пути спасения начинается с соблюдения моральных заповедей – шила (речь идёт об индийской традиции), далее к пристальному сосредоточению – самадхи, где достигается спасительное знание - паннья, которое неразрывно связано с освобождением - вимутти» [F.Heiler. Die Buddhistische Versenkung. Eine religionsgeschichtliche Untersuchung. Reinhardt, München 1918. – P.31-35].

3. Сиддхи

Такова последовательность движения в Сангхе. «Добробытийность» - соттхи, – это высшее качество монаха, которое восемь раз именуется в Махапариниббане сутте палийского канона в Дигха Никае. В результате этой добробытийности - соттхибхава, достигается самадхи, а в результате самадхи являются сиддхи, «чудесные способности».

Когда читаешь буддийские джатаки, особенно жизнеописания в тибетской Ваджараяне, то видишь огромное количество чудес святых. Но если все эти чудеса начать показывать другим, то они все оборачиваются против тебя, и тебя губят. Эти чудеса имеют значение только как некие опорные точки на пути к нирване.

Что, кстати, очень хорошо показал в одном из своих рассказов («Загадка доктора Хонигбергера») знаток индуизма и буддизма Мирча Элиаде. В этом рассказе герой случайно попадает в библиотеку, где находит дневник, написанный на санскрите греческими буквами, в котором некий человек описывает свой путь к абсолютному просветлению. И там состояния левитации, ясновидения, видения своих прошлых рождений, всё это – только признаки движения по правильному пути. Но сами по себе никакой ценности они не имеют, и ни в коем случае нельзя ими гордиться или выставлять напоказ. Правильно пройдя путь, герой рассказа из Бухареста отправляется в Шамбалу.

Поэтому человек, обретая эти чудесные способности – сиддхи - должен быть очень скромен. Он должен их скрывать и понимать, что это только указание для него, только некое ободрение. Эти способности даются вовсе не для того, чтобы кичиться ими перед кем-то. А кто кичится или использует открывшиеся способности корыстно, тот тут же теряет всё накопленное благое состояние.

В связи с этим очень важен седьмой пункт восьмеричного пути: правильное воспоминание, умение контролировать свои поступки, мысли – как бы со стороны. Рассеянность, легкомыслие, недостаток внимания – серьёзные грехи. Во время действия надо думать не о наслаждении действием, а о цели этого действия. Скажем, когда ты вкушаешь пищу, ты должен думать о том, что с помощью этой еды насыщаешь своё преходящее тело, даёшь ему силы для дальнейшей деятельности, которую ты ведёшь, а не просто гурманствуешь и тешишь свой язык, свою гортань, и своё чрево вкусной едой и приятным питьём. Речь идёт в первую очередь о монахе, но и о любом человеке. Спасение достигается только тогда, когда ты безопасно проходишь все эти искушения.

Про жену царя Бимбисары, друга Будды, рассказывали, что она была невероятной красавицей и очень гордилась своей красотой, и как-то раз она пожелала побеседовать с Буддой, желая ему показать, как она хороша собой. И Будда, беседуя с ней, увидел эту её слабость, это её наслаждение собственной красотой, и силой его воли показал ей её саму – или аналогичную ей красавицу - показал буквально за какой-то час всю её жизнь, от прелестной шестнадцатилетней девушки до умершей безобразной старухи. Он показал ей быстрый процесс старения, как на ускоренном прокручивании киноплёнке. И Кхема, имя которой означало «стройная», жена царя Бимбасары, увидев это, возжелала стать монахиней. Она поняла всю, если угодно, относительность своей красоты и ничтожность своего наслаждения собственной красотой, и стала архатой и бхикуни, одной из самых ярких последовательниц Будды.

То есть, и красота, и ум, и еда, как и все прочие наслаждения, и даже умение читать лекции, поверьте – всё это само по себе может прельщать. Но когда мы понимаем преходящий характер всех этих достоинств и талантов, тогда они перестают быть для нас опасными. Жена царя Бимбасары не перестала быть прекрасной женщиной, но она осознала всю относительность своей красоты, поэтому она стала монахиней.

Потому «бесстрашны, безбоязненны святые»: в них нет места для страха. Как говорит Нагасена в «Вопросах Милинды», «Даже если бы все обитатели ста тысяч миров… все бы вместе с мечами в руках набросились вдруг на архата, архат и то остался бы невозмутим, ибо в нем нет места и возможности для страха» [Вопросы Милинды 3:4,9 (39 вопрос). С.208-209].

Почему? Потому что, с точки зрения буддийской этики, мы страшимся потерять удовольствие и наслаждение. Но тот, кто понял, что эти удовольствия и наслаждения имеют не просто относительный, а скорее отрицательный смысл, что они нас, как Кхему – её красота, привязывают к временному существованию, тот не ценит жизни, тот не страшится смерти. И множество раз в буддийских джатаках мы будем читать, как тот или иной безумный царь или бандит, или просто некий человек, почему-либо незаслуженно рассвирепевший на подвижника, наносит ему ужасные удары, отсекает ему руки, ноги, нос и уши – а тот остаётся невозмутимым, потому что в нём уже нет места для страха. Он понимает, что чем быстрее уйдёт это относительное тело, которое существует в этой жизни, которое связывает пять груд, – тем лучше.

4. Разница христианской и буддийской аскетики

Если ты просветлён, то ты уже готов к нирване. В этом смысле христианское аскетическое представление отличается от буддистского. Если буддистский подвижник достиг архатства, состояния просветления, то он уже ничего не боится. А христианин боится до последней минуты, потому что он в свою очередь помнит всю относительность своей невозмутимости, своей сдержанности, своей победы над грехом.

Есть рассказ об одном подвижнике, который уже почти умирает, и за ним ухаживает монахиня, он просит пить, и она хочет поднести ему воды, но тот говорит ей: «Не наклоняйся ко мне слишком близко, сено ещё может загореться». Речь тут идёт о старом подвижнике и о старой монахине. Вот это отношение христианского монаха: в нём всегда присутствует страх вечной гибели. Состояния блистательной непобедимости нет, а в большинстве буддистских школ архат уже не может пасть.

Тот же святой Антоний Великий в своём шестьдесят четвёртом наставлении говорит: «Не верь себе, пока находишься в теле и ничего своего не считай вполне угодным Богу. Ибо знай, что трудно человеку до конца сохранить безгрешность» [Св. Антоний Великий. Наставления, 64. Добротолюбие 1, с. 75].

Если в буддизме есть переход, за которым лежит безусловная победа, то для христианина всегда есть неуверенность, всегда есть страх, всегда есть чувство своей греховности. Именно здесь – отличие опыта, которое, я думаю, в конечном счёте связано с тем, что буддийская традиция не знает мерила абсолютного божественного блага. Об этом Будда предпочитает молчать, а христианство твёрдо говорит вслед за древними религиями запада о Боге как об абсолютном совершенстве и красоте, и истине. И понятно, что сравнивая себя с Ним, всегда, до последнего вздоха, чувствуешь себя несовершенным. При сравнении с самим собой ты можешь быть и совершенен, но при сравнении с Богом ты несовершенен всегда.

Для буддистского монаха так же, как и для христианского, характерны определённые внешние монашеские формы. Вы знаете, что христианский монах носит чёрную одежду, не бреет голову, отпускает волосы, а буддистский монах – наоборот, носит оранжевую одежду, бреет голову, не носит бороды и усов, но все эти отличия относительны. Они не имеют никакой абсолютной значимости, из них нельзя произвести никаких умозаключений. Это всего лишь отличительные черты. Монашеские отличия ни в христианстве, ни в буддизме ничего не значат сами по себе, но они заставляют мирян видеть, что перед ними – отрёкшийся, а самому отрёкшемуся напоминают о его отречении от мира.

Будда рассуждает в «Мадджхима-никае»: «Правила сангхи не самоцель, но средство спасения от тяготы. Когда цель достигнута, средства можно оставить. Это плот. Он нужен на реке, но преодолев реку с его помощью, кто понесет его с собой? [Мадджхима Никая 1:134-135].

Беседуя с Нагасеной, царь Милинда задаёт ему вопрос – почему в вашей традиции, в буддизме, Будда в одном месте говорит: «Встань, не распускайся, будь в еде умерен», а в другом Татхагата сказал: «Иной раз… я полную до краёв миску съедаю, а то съедаю и больше»? И Нагасена отвечает ему: «Тому, кто имеет аффекты и не узрел еще истины, следует быть умеренным в еде. Как сверкающий, благородный, драгоценный самоцвет, Государь, по природе чист, не нуждается в очистке, гранении и полировке, вот точно также, Татхагате, достигшему запредельного в области просветленных, никакие поступки и действия не могут быть препятствием» [Вопросы Милинды 3:5,2 (42) – с.213].

То есть, важно перейти эту грань. Когда ты её уже перешёл – ешь ты или не ешь, спишь ты или не спишь – ты уже просветлённый, и пускай ты действуешь в силу потребности своего тела, но цели ты уже достиг. Реку на этом плоту аскезы ты уже переплыл.

Монахом может стать любой человек из любой касты, но тот, кто зависим от других – воин, раб, семьянин и жена семьянина, должник – они должны сначала получить разрешение того, от кого они зависят. Послушником может быть ребёнок с восьми лет, а монахами обычно становятся люди старше двадцати лет после длительной учёбы.

При вступлении в монашество произносятся «Три Сокровища» и даются десять обетов. В некоторых странах – в Бирме, в Таиланде, каждый юноша на несколько месяцев становится монахом. В тех странах, где существует воинская обязанность, считается, что хорошо стать монахом до призыва в армию. Но монашескую общину можно покидать, и если ты, например, решил жениться, то можешь легко уйти, стать семьянином, а потом, родив и вырастив детей, вернуться в монастырь. Всё это вполне дозволяется.

Соблазны этого мира могут весьма мешать монахам. Например, в Ангуттара-Никае есть такой рассказ: «Однажды Блаженный странствовал по Кошале вместе с большою общиною монахов. И увидел Блаженный по пути, по дороге в некоем месте большой костер – горящий, палящий, полыхающий. Увидев его, он сошел с дороги и уселся под каким-то деревом на приготовленном сиденье. А усевшись, Блаженный спросил монахов: «Видите вы, монахи, этот большой костер – горящий, палящий, полыхающий?» – «Да, почтенный». – «Как вы полагаете, монахи, что лучше: этот ли большой костер, горящий, палящий, полыхающий, обнять и сесть с ним рядом, лечь рядом или же кшатрийскую девицу, или брахманскую девицу, или вайшийскую девицу, мягкую, с нежными руками и ногами, обнять и сесть с нею рядом, лечь рядом?» – «Лучше уж, почтенный, кшатрийскую девицу, или брахманскую девицу, или вайшийскую девицу, мягкую, с нежными руками и ногами, обнять и сесть с нею рядом, лечь рядом. Ведь больно будет, почтенный, если этот большой костер, горящий, палящий, полыхающий, обнять и сесть с ним рядом, лечь рядом». – «Возвещаю вам, монахи, объявляю вам, монахи: лучше это будет злонравному, греховному, грязному и испорченному в поведении, тайно дела устраивающему, нешраману, подделывающемуся под шрамана, не следующему брахманскому житию, подделывающемуся под брахманское житие, изнутри прогнившему, липкому, никудышному человеку, если он этот большой костер, горящий, палящий, полыхающий, обнимет и сядет с ним рядом, ляжет рядом. Почему это так? Потому, монахи, что он из-за этого либо умрет, либо такую боль испытает, что не лучше смерти, но все же вследствие этого он после распада тела, после смерти не попадет в дурной удел, в ад, в кромешную, в преисподнюю. Если же, о монахи, злонравный, греховный, грязный, никудышный человек кшатрийскую девицу… обнимет и сядет с нею рядом, ляжет рядом, то долго ему, о монахи, будет и плохо и тяжко, и после распада тела, после смерти он попадет в дурной удел, в ад, в кромешную, в преисподнюю. Так сказал Блаженный. И когда произносилось это разъяснение, примерно у шестидесяти монахов горлом пошла горячая кровь; примерно шестьдесят монахов оставили ученичество и вернулись к худшему: «Трудно, Блаженный! Слишком трудно, Блаженный!», а примерно у шестидесяти монахов мысль стала свободна от всякой тяги», то есть они стали святыми [Ангуттара Никая 7:68. ВМ – с. 409. Прим. 10].

Вот так этически понимается Сангха, и понятно, что настоящими бхикшу, настоящими монахами, являются эти шестьдесят последних. Как говорится в Самьюкта Никае, надо «ощущать вкус, но не испытывать страсти к нему» [Самьюкта Никая 35:70,7]. Когда монах ест пищу, пьёт какой-нибудь сладкий напиток, он чувствует его вкус, но он не должен испытывать к нему страсти. Он не должен желать ещё и ещё его пробовать, а от некоторых вещей монахи отказываются полностью, чтобы не впасть в страсти вообще .

5. Принципы монашеской жизни

Принципы, которые распространяются на всех буддистов, для монахов ужесточаются. Ахимса, «невреждение», у монахов предполагает полное вегетарианство. Воздержание от дурного поведения, то есть, от сексуальной распущенности для мирян, у монахов становится обетом полного безбрачия. Воздержание от излишеств в алкоголе – полным отказом от алкоголя, монахам никакого алкоголя вообще нельзя. Воздержание от излишеств в пище у мирян у монахов становится отказом от пищи после полудня. Пить монахам можно, в жарком климате это необходимо, а твёрдую пищу им допускается вкушать только не позже полудня. В Тибете есть разрешение на вечернюю еду, но это считается лекарством. Отказ от сребролюбия у монахов – это полный отказ от золота и серебра, то есть, полный отказ от денег. Деньги держать монаху нельзя.

Вместо золота и серебра, вместо денег монаху можно иметь только восемь необходимых вещей: три накидки, рубашку, чашу для подаяний, из которой он ест, иголку и тряпочку. Через эту тряпочку процеживается вода. Всё прочее – имущество монастыря. Монахи сами не производят пищу, потому что производство пищи в традиционном обществе – это в первую очередь земледелие и, естественно, распашка земли. Это гибель земляных червей и каких-то других земляных существ, что нарушает первый принцип - ахимсу. Поэтому монахи сами не производят пищу, но с утра они просят подаяние.

В буддистских монастырях нет обета послушания, но монахи избирают себе наставников ради того, чтобы достичь нирваны. При этом они не дают обета, что будут делать всё, что этот наставник им скажет. Они будут слушать наставника только в том, что они сами посчитают нужным. Сам Будда, как вы помните, менял наставников. Приходил сначала к одному – к Аларе Каламе, потом к другому, к Удакке Рамапутте, потом к третьему. Буддийские монахи так же могут менять наставников.

Надо заметить, что каждый буддистский монастырь вполне автономен. Обителью руководит совет старейших монахов, а важные дела решает общее собрание. Настоятель избирается монахами обители, новых монахов тоже принимает собрание монахов. И над этим собранием монахов нет никакой более высокой власти. Главное занятие в монастыре – это изучение священных текстов и религиозные упражнения, медитация, созерцание. Также монастырь должен быть безупречно чистым, аккуратным, поэтому монахи занимаются уборкой келий, храма, территории монастыря. Ну, и обучением монахов и мирян – от простой грамоты до высоких принципов Брахма вихары, о которых мы с вами уже говорили. В Алавийской Сутре рассказывается об этих принципах монашества, и я попробую вам прочесть об этом.

«Так я слышал.

Однажды Почитаемый в Мирах находился в Алави, в жилище алавийского якши. И вот алавийский якша подошел к Блаженному и, подойдя, сказал Блаженному: «Выйди, подвижник». – «Хорошо, любезный». И Почитаемый в Мирах вышел.

«Войди подвижник». – «Хорошо, любезный». И Почитаемый в Мирах вошел. И опять якша сказал: «Выйди, подвижник». – «Хорошо, любезный». И Почитаемый в Мирах вышел.

«Войди подвижник». – «Хорошо, любезный». И Почитаемый в Мирах вошел.

И в третий раз якша сказал: «Выйди, подвижник». – «Хорошо, любезный». И Блаженный вышел. «Войди подвижник». – «Хорошо, любезный». И Блаженный вошел. И в четвертый раз алавийский якша сказал: «Выйди, подвижник». – «Э нет, любезный, я не выйду. Что хочешь, то и делай». – «Вопрос тебе задам, подвижник. Коли не ответишь мне, я с ума тебя сведу, или сердце тебе разорву, или за ноги ухвачу и за Гангу закину». – «Не знаю я, любезный, ни на земле, ни на небе, ни у Мары, ни у Брахмы, ни в народе шраманском и брахманском, отвечает Блаженный, божественном и человеческом никого, кто мог бы меня с ума свести, или сердце мне разорвать, или за ноги ухватить и за Гангу закинуть. Ну, да ты спрашивай, любезный, что тебе надобно». И вот алавийский якша спросил Блаженного стихами:

Видите? Даже нечисть говорит стихами. Якша – это природный дух, мифическое существо, похожее на нашего лешего.

«Что для человека главное богатство?
Следуя чему, обретет он счастье?
Что, скажи, на свете всех нектаров слаще?
И кого зовут лучше всех живущим?» –

«Вера – человека главное богатство.
Исполняя Дхарму, обретет он счастье.
Истина на свете всех нектаров слаще.
Мудрого зовут лучше всех живущим». –

«Как перебраться через реку?
Как перебраться через море?
Как превозмочь свои страдания?
Как самому себя очистить?» –

«Преодолеешь реку верою.
Преодолеешь море рвением,
Страдание превозможешь мужеством,
Очистишься своею мудростью». –

«Как научаются быть мудрым?
Как разживаются богатством?
Как добиваются почета?
Как привязать к себе друзей?
Оставив мир, уйдя в иной,
Кто не горюет после смерти?» –

Блаженный ему отвечает:

«В Учения святых кто верует,
К успокоению ведущее,
И наставлению кто внемлет,
Тот научается быть мудрым.
Впрягаясь в дело, сноровитый,
Упорный – обретет богатство.
Почета ты добьешься Истиной.
Друзей к себе привяжешь щедростью.
Кто дом свой держит, крепко верит,
такой четверкою отмечен:
Решимость, щедрость, правда, Дхарма,
тот не горюет после смерти.
А если хочешь, то расспрашивай
Всех прочих шраманов и брахманов:
Что лучше самообладания,
Терпения, щедрости и Истины?» –

И якша говорит Блаженному:

«К чему теперь распрашивать
Всех шраманов и брахманов?
Понятно стало ныне мне,
Что ценится в грядущей жизни.
На счастье мне, остановился
В моей Алави Просветленный.
Понятно стало ныне мне,
К кому быть щедрым не напрасно.
По деревням, по городам
Я отправляюсь в странствие,
Прославлю Просветленного
И Дхарму его праведную»
[Алавийская сутра ВМ – с.459-60].

Таково учение Сангхи. В каждом монастыре буддийские монахи не хуже христианских знали, что они тоже ещё не достигли святости. Они знали, что – да, теоретически достигший уже освободился от всех страстей, но в реальной жизни они далеки от этого. И поэтому в каждом монастыре со времён Будды существует обряд Упавасатхи, упосатха на пали. Обычно он проводится два раза в месяц – в новолунье и в полнолунье. Иногда его проводят четыре раза в месяц. Этот обряд очень ценен и для мирян, и для монахов; для монахов он обязателен, а для мирян – очень желателен.

В эти дни миряне живут как монахи: они спят не на кровати, а на коврике или прямо в храме, приносят еду в монастырь и едят только до полудня, но после монахов. Часто они тоже в это время соблюдают принцип вегетарианства. Потом в монастыре закрываются ворота для всех внешних, и зачитывается длинный список грехов – Пратимокша. Чтение его продолжается от получаса до часа. Пратимокша – это уже не десять, а двести двадцать запретов. После этого каждый монах публично открывает свои грехи, совершённые за прошедшее с предыдущей упосатхи время. Серьёзные проступки выносятся на решение старших монахов, которые могут наложить на совершившего этот проступок епитимью, или даже просто исключить из общины. В завершение упосатхи открываются ворота в монастырь, в него допускают мирян и произносят проповеди.

Женские монастыри разрешены повсюду, но в настоящее время они имеются только в традиции Ваджраяны. Там участие женщин в монашеских медитациях имеет некоторый особый смысл, о чём я буду говорить позже. Правила и одежды для женщин – те же, что и для мужчин. В некоторых странах бхикуни, монахини, живут близ мужских обителей, но своих отдельных монастырей не создают.

Надо понимать отношение буддистов к богам. Оно очень характерно: существование богов они не отрицают, но, по сути говоря, в нашем смысле этого слова богами их не считают. На них обычно не обращают никакого внимания. Это просто более сильные существа, если угодно – часть фауны, часть мироздания, которые твёрдо идущему по пути не могут ни навредить, ни помочь – или могут помочь лишь немного.

Один благочестивый царь всегда давал просителям то, о чём его просили. И вот, его стали искушать страшные существа, говоря, что мы хотим кушать, но питаемся только человеческим мясом и кровью, причём свежими, тёплыми, покорми нас. Этот царь, конечно же, не мог никого из своих подданных отдать им в жертву, и начал кормить этих голодных духов собственным мясом и собственной кровью. И таким образом он отдал им значительную часть своего тела. Понятно же, что эти жуткие пишачи, эти жуткие голодные духи – устыдились, расплакались и исправились. Но каково было царю, который отрезал у себя значительную часть мяса? И вот тут появились боги, которые его исцелили, дали ему лекарства и травы, приложили к ранам. Он исцелился и вновь стал таким же бодрым и совершенным телом, как и раньше. (Джатака о царе Майрибале. Гирлянда джатак. Джатака 8.) Так что боги могут помочь, но немного.

Главное зависит от самого подвижника. Обращение к богам считается не религией, но элементом социального бытия. Оно сведено до уровня магии для мирян. Нужен хороший урожай – значит, надо совершить определённые священнодействия, нужен счастливый брак – то же самое. Но спасение даёт только учение Будды. Монахи должны полностью отказаться от культа богов и духов, так как они отреклись от мира. А миряне должны отказаться от кровавых жертв в своих отношениях с богами и духами.

Спрошенный о том, что надо делать, чтобы общество процветало, Будда учил – надо проводить регулярные общие собрания, достигать единодушия в принятии решений, хранить верность старым законам, проявлять почтение к прошлому и быть справедливыми. Охранять частные и общественные святыни всех религий, совершать традиционные ритуалы, жертвы и подношения.

В Таиланде, как вы помните, королевская власть, но ритуалы при коронации монарха совершают не буддийские монахи, а брахманы. Потому что это старинный индуистский ритуал посвящения раджи. Так было в добуддистское время, и этот ритуал венчания на царство не отменился буддизмом - он сохраняется. Законы должны сохраняться, если они не противоречат основным принципам буддизма. Тот же Ашвагхоша приводит слова Будды в тринадцатой главе Буддачариты: «Пока закон нарушен, человеку нет защиты. Око мудрости не зрит» [Ашвагхоша, Буддачарита. Гл.13, с.139].

То есть там, где нарушается закон, теряется мудрость. И для буддистов, соблюдая закон, легче идти путём спасения. И именно для того, чтобы определить законы Сангхи, законы всего сообщества, буддисты собирали особые соборы.

6. Первый буддийский собор

Вы знаете, что православие чтит семь Вселенских соборов, а в католицизме Вселенских соборов намного больше. Второй Ватиканский собор, XXI Вселенский собор католической церкви, прошёл совсем недавно – в шестидесятые годы ХХ века. Что же касается буддийских соборов, то всеми буддистами признаются только три собора.

Первый собор прошёл близ столицы государства Магадха - Раджагрихи, через три месяца после паранирваны Будды. Я рассказываю традиционную версию – а учёные, естественно, подвергают сомнению эти древние соборы.

Соответственно, он прошёл или в 499-498 годах до Рождества Христова, или в 543-542 годах до Рождества Христова – согласно долгой традиции. Этот собор называется Панчасатика, «Собор пятисот архатов», или «Собор пятисот». В нём действительно участвовало пятьсот просветлённых под покровительством царя Аджатасатру, сына известного вам царя Бимбасары, друга Будды. Для проведения собора Аджатасатру воздвиг специальный дворец. Подробные сведения об этом соборе можно найти в сутте Панча сатика, «Пятиста архатов», в Кхандхаке – второй части Виная-питаки. Но по иной версии собор проходил в обширной пещере недалеко от Раджагрихи.

Этот собор созвал Махакашьяпа, брахман, первый патриарх Сангхи после паранирваны Будды. Его житие характерно тем, что он жил с женой как брат с сестрой. Он не хотел жениться, а хотел стать монахом. И когда его хотели женить, он выдвинул неосуществимое условие – сказал, что хочет жениться только на самой красивой девушке в мире, и описал её качества. С большим трудом его родители нашли в стране Мадда некую Бхадду, прекрасную девушку, которая соответствовала всем этим требованиям. И когда Махакашьяпа узнал об этом, то написал ей письмо, в котором просил её не выходить за него замуж, потому что он решил стать монахом. А Бхадда, будучи не только прекрасной, но и умной, оказывается, написала такое же письмо ему – что она не хотела бы выходить замуж, потому что хочет стать подвижницей.

Но родители и жениха, и невесты желали этого брака, и поэтому они подменили письма. Сыграли свадьбу, но потом быстро выяснилось, что они оба писали друг другу письма, желая остаться целомудренными. И, поскольку они находились под присмотром родителей, они спали вместе, но свою кровать разделяли гирляндой цветов – и не вступали в близкие отношения. В конце концов, после смерти родителей они оба стали подвижниками, а Махакашьяпа – очень близким к Блаженному его последователем; Махакашьяпу часто изображают вместе с Анандой - по левую и правую сторону от Будды.

Говорят, что окончательно он и его жена решили стать монахами, когда, наблюдая за работой своих крестьян, Махакашьяпа увидел, что, взрыхляя почву плугом, они выворачивали червей из земли, и этих червей поедали птицы. А его жена Бхадда заметила, что когда она с прислужницами положила сушиться кунжут, он издавал аромат при сушке, на который слетелись насекомые, и их тоже пожирали птицы. И оба они поняли, что являются причиной гибели живых существ, и поэтому решили прекратить быть мирянами, даже воздерживаясь от интимных отношений, и уйти в аскетическую жизнь.

Бхадде приписывают короткое стихотворение из Тхеригатхи, девятой книги Куддакха-никаи. Это как раз стихотворение монахинь:

«Поняв смертельную опасность того, что таит в себе мир,
Мы оба стали подвижниками»
[Тхеригатха 4.1 9-я книга Куддакха-никаи].

Старец Махакашьяпа в конце своей жизни, уже после того, как умер Татхагата, достиг нирваны. Большинство монахов стенали, будучи глубоко огорченными кончиной Будды. Но Махакашьяпа увидел, что некий монах Субхадда говорит оплакивающим смерть Татхагаты: «Довольно вашего почтения, не горюйте, не плачьте. Мы избавились от этого великого отшельника (Будда). Мы мучились, когда он сказал: «Это допустимо для вас, это недопустимо для вас», но теперь мы можем делать то, что хотим, и мы не должны делать то, что нам не нравится».

Услышав это, Махакашьяпа решил созвать собор, на котором архаты вспомнят всё, чему учил Будда, о чём он говорил, что он проповедовал, какие принципы он провозглашал. Собор продолжался семь месяцев, и за эти семь месяцев монахи зафиксировали в памяти, тогда ничего ещё не было записано, запомнили все поведенческие нормы Сангхи и собрали их в Виная-питаку - «Корзину Правильного Поведения», или Дхарма-питаку - «Корзину Закона», а также Сутта-питаку, которая представляет собой проповеди Будды.

Ананда, сопровождавший Татхагату 25 лет, обладавший феноменальной памятью, воспроизвёл проповеди Будды, и они были запомнены. А Упали, другой близкий к Будде подвижник, сообщил принципы Винаи. И сейчас буддистский канон называется «Три корзины» - Трипитака, потому что, когда он наконец был записан на Цейлоне, о чём я расскажу чуть позже, он был записан на пальмовых листьях, которые хранились в корзинах.

Итак, Сутта-питака – это проповеди Будды. Она состоит из целого ряда Никай, повествований. Дигха Никая – пространное повествование, Мадджхимма Никая – среднее повествование, Самьюкта Никая – связанное повествование, Ангуттара Никая – последовательное повествование - оно содержит более тысячи изречений в одиннадцати главах. Кхуддака Никая – повествование в прозе и стихах. К ней относится знаменитая Дхаммапада. В Кхуддака Никаю входит и более пятисот джатак, которые являются прозаическими комментариями к стихам - гатхам.

Виная-питака – это «Корзина Закона», «Корзина установлений», которая состоит из трёх частей - Суттавибханги, Кхандхаки и Паривары.

Согласно мнению большинства современных учёных, Первого собора не было. Может быть, несколько монахов, последователей Будды, и собралось, но вот такого грандиозного собора во дворце или в пещер близ Раджагрихи не было. В «Энциклопедии буддизма» Макмиллана говорится: «Его историчность ставят под сомнение практически все буддийские ученые. Они утверждают, что, хотя не исключено, что небольшая группа близких учеников Будды собралась после его смерти, сам факт проведения Собора в Великом стиле, описанном в священных писаниях, почти наверняка фикция» [«Encyclopedia of Buddhism» Robert E. Buswell. Macmillan Reference USA, 2004)].

Я думаю, что, хотя, конечно, в каких-то деталях тут и могут быть стилизации, собор в Раджагрихе вскоре после смерти Будды безусловно имел место, и на нём безусловно были выработаны те основания, которые мы называем Виная-питакой и Сутта-питакой. Запомнить настолько объёмные тексты, как Виная-питака и Сутта-питака, было бы невозможно нескольким людям.

7. Последующие соборы и их влияние на Сангху

Второй собор проходил в Вайшали через сто или сто десять лет после смерти Будды – то есть, примерно в 383-м году до Р.Х., при царе Каласоке. Этот собор важен тем, что на нём произошёл раскол, который до сих пор разделяет буддистское общество. На нём выделилась Махасангхика, «Большое собрание», как более либеральное по отношению к Винае. То есть, ими были упрощены монашеские установления. Или, по другой версии, большинство на Втором соборе, «Большое собрание», Махасангха, отказалось принимать дополнение тхеравадинов - старцев, к Винае.

Говорят, что первоначально спор возник по мелкому поводу: на соборе был поставлен вопрос, ночное непроизвольное семяизвержение у монаха - это грех, или же только осквернение. И вот, махасангхики говорили, что это только осквернение, а тхеравадины утверждали, что грех, потому что это результат греховных помыслов предшествующего времени. Кроме того монахи разошлись в вопросах – может ли архат не ведать что-либо, или ему известно всё, может ли он сомневаться, можно ли достичь нирваны с помощью кого-то иного, и можно ли для концентрации внимания использовать, как это принято в Индии, да и в православной христианской практике, некоторые технические приемы – постоянное повторение некоторых фраз-мантр, например. По всем этим вопросам старцы тхеравадины давали отрицательный ответ, а большинство монахов, участников собора – ответ положительный.

Кроме того, важным моментом при расколе стало то, что монахи из города Весали нарушали заповедь Винаи и брали за свои действия деньги – за обучение и исцеление людей, за проповедь Дхармы. В этом соборе участвовало уже семьсот монахов. На нём подчёркивалось, что Будда был обычным человеком, и что его подвиг, его освобождение с помощью Винаи может воспроизвести любой его последователь. Каждый может стать архатом, каждый может добиться этого сам и только сам. Это очень важное решение Второго собора.

А Махасангхика утверждала, что такое индивидуальное архатство – это эгоистическая цель, и целью должно быть не архатство, а полное состояние Пробуждённого, когда ты учишь других, когда ты помогаешь другим найти спасение, найти освобождение, достичь нирваны. Для этого надо облегчить монашеский устав. Но практически видно, что в изначальный устав предлагалось включить дополнительные принципы, и тхеравадины на это согласились, а большинство собора – нет.

Тхеравада, или Стхавиравада – это «Путь Старейшин», «Путь Старцев». Её приверженцы считают, что они сохраняют аутентичное учение Будды, а Махасангхика полагает, что учение Тхеравады - это вторичное дополнение. Тхеравада, наряду с другими не дошедшими до нашего времени школами, близкими к ней, отрицает махаянисткие сутры, и идеалом, как я уже говорил, считает архата, «достойного», освободившегося от иллюзий своего личного существования. Для достижения этого идеала надо соблюдать устав Винаи.

Тхеравада до сих пор является наиболее распространённой, доминирующей традицией буддизма на Цейлоне, Шри Ланке, в Бирме, в Таиланде, Лаосе и Камбодже.

Третий Собор состоялся при царе Ашоке в Паталипутре. Это нынешняя Патна, место слияния Ганга и Соны. В те времена Патна была крупнейшим городом мира с населением в почти полмиллиона человек. Этот собор, проводившийся около 250-го года до Р.Х., уже безусловно историчен. Причиной собора стало то, что из-за поддержки Сангхи царём Ашокой множество недостойных людей к ней примкнули, ожидая раздач еды, лекарств и одежды. На соборе в Паталипутре Тхеравада была признана ортодоксальным учением, а остальных, в том числе и Махасангхику, назвали еретиками.

На Третьем Соборе была канонически признана третья Корзина, Абхидамма-питака - «Корзина Высшей Дхармы». Это искусство анализа, философско - интеллектуальный анализ учения буддизма на санскрите, искусство Вибхаджьявады. Надо заметить, что, хотя она и была признана только на Третьем Соборе, но по убеждению всех буддистов, Абхидамма-питака ведёт своё начало от Шарипутты, который вместе со своим другом с раннего детства, Маудгальяяной, тоже стали ближайшими учениками и друзьями Будды. Но они умерли незадолго до паранирваны Будды. Шарипутту именуют Дхаммасенапати - «Полководцем Дхармы», именно потому, что он сохранил и передал Абхидамму, аналитическое, философское учение из Трипитаки.

Абхидамма-питака состоит из семи книг; это Дхаммасангани, Вибханга, Дхатукатха, Паггалапаньятти, Катхаваттху, Ямака и Паттхана. Абхидамма-питака по сей день очень популярна, она читается на праздниках жизненного цикла. Её списки находятся в большинстве монастырей Таиланда и Шри Ланки.

Третий Собор провёл брат Ашоки, монах-подвижник Моггалипутта Тисса. В этом соборе участвовала тысяча монахов. Именно Третий Собор отправил проповедников по всему миру проповедовать буддизм. И надо сказать, что у нас есть свидетельства проповеди буддизма даже в Греции. Во II веке после Р.Х. буддизм известен в греко-римском мире. Вот что пишет в своей книге «Строматы» ранний христианский автор, Климент Александрийский:

«Итак, философия, подобно драгоценному камню, издавна сияла у варваров. Позднее проникла она и в Элладу. В Египте носителями ее были прорицатели, в Ассирии — халдеи, в Галлии — друиды, в Бактрии — саманеи (возможно, шраманы, Σαρμαναίοι Βάκτρων), у кельтов были свои философы, а в Персии — маги (эти последние возвестили рождение Спасителя прежде всех и прибыли в Иерусалим, следуя за звездой). В Индии занимались философией гимнософисты (то есть, голые мудрецы. Возможно, это джайны). Были философы и в других землях. Среди гимнософистов или голых факиров, различаются два рода. Одни называются шраманы (Σαρμάναι), другие же — брахманы (Βραφμαναι). Некоторые из сарман избрали лесное жительство; такие ни в городах не живут, ни крова не имеют, одеваются в древесную кору, питаются желудями и древесными плодами, воду же пьют из пригоршней. Ни брака они не знают, ни деторождения, подобно нынешним энкратитам (во времена Климента Александрийского энкратитами называли крайних аскетов, которые, как правило, в общем осуждались тогдашней церковью). Из индусов некоторые следуют заповедям Будды, которому за выдающиеся его добродетели воздают божеские почести [Климент Александрийский. Строматы I:15:71:3-6. Перевод Е.В. Афонасина. СПб, 2014].

Так что своей цели Третий Собор достиг: проповедь буддизма звучала от Японии до Испании и Британии.

Четвёртый Собор был уже раздвоенным: Собор тхеравадинов прошёл на Шри Ланке в Матале в 89-77 годах до Р.Х.. Причинами его стали смерть многих монахов от голода, и забвение Трипитаки. И для того, чтобы Великий Канон не забылся, было принято решение его кодифицировать, записать на тогдашнем материале для записей - на пальмовых листьях, и хранить в корзинах. Так, собственно, и образовались эти Три Корзины Закона – Трипитака. Всё это было сделано под покровительством царя Шри Ланки Ваттагамани. А уже в V веке по Р.Х. известным вам Буддхагошей был сделан перевод Трипитаки с сингальского пракрита на пали.

Альтернативный Четвёртый Собор, сведения о котором можно найти только в источниках Махаяны, прошёл в Кашмире в 78-м году по Р.Х. в Джаландхаре, при известном греко-бактрийском царе Канишке. На этом Соборе доминировала школа Сарвастивады, а председательствовал на Соборе Васумитра.

Пятый Собор провели только через одну тысячу восемьсот лет, в 1871-м году, в городе Мандалае в Бирме, при короле Миндоне Мине. Мандалай тогда был сравнительно независимым небольшим королевством, окружённым уже почти со всех сторон британской Бирмой. На этом соборе присутствовало около двух тысяч четырёхсот монахов, и путём сверки различных рукописей и переводов тогда был создан унифицированный текст Палийского Канона Тхеравады. После восстановления текста его вырезали на семистах двадцати девяти мраморных плитах, для каждой из которых построили отдельный миниатюрный островерхий храм. Так появился знаменитый храмовый комплекс Куто-до Пайя, своеобразный городок-библиотека, хранилище канона, почитаемое сейчас большинством буддистов мира.

Тхеравада претендует на то, что она сохранила изначальное учение Татхагаты. Но Махаяна говорит, что это - вторичное учение, а первичное учение Будды было ближе к Махаяне.