1. Антология дзэн / под ред. С. В. Пахомова. — СПб.: Наука, 2004. — 403 с.

2. Н. В. Абаев. Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае. Новосибирск: Наука, 1983

3. Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994

4. Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. М. 2003

5. Догэн. Рациональный дзен. Первая книга Сото дзен. М.1999

6. Линь-цзи лу. Вступ. ст., пер. с кит., коммент. и граммат. очерк И. С. Гуревич. СПб.: «Петербургское Востоковедение», 2001. — 272 с. («Памятники культуры Востока»).

7. Луна в капле росы. (Избранные произведения мастера дзэн Догэна). Рязань: Узорочье, 2000. – 288 с

8. Дзию Кеннетт. Водой торгуя у реки: Руководство по дзэнской практике / Пер. с англ. О. В. Стрельченко под ред. С. В. Пахомова. — СПб.: Наука, 2005. — 435 с.

9. А. А. Маслов. Афоризмы и тайные речения Бодхидхармы. — Ростов-на-Дону: Феникс, 2008. — 258 с. — (Китайская коллекция).

10. А. А. Маслов. Дзэн самурая. — Ростов н/Д.: Феникс, 2005. — 336 с. — (Путь мастера).

11. А. А. Маслов. Классические тексты дзэн. — Ростов н/Д.: Феникс, 2004. — 480 с.

12. Мумонкан. Застава без ворот. Сорок восемь классических коанов дзэн. СПб 2018

13. Нарождённый. Жизнь и учение мастера дзэн Банкея. СПб 2000. – 352 c

14. Г. С. Померанц, З. А. Миркина. Набирать снег серебряным кувшином (дзэн-буддизм) // Великие религии мира / Науч. ред. тома Е. А. Жукова. — М.: Издательский дом Международного университета в Москве, 2006. — С. 144 —167.

15. Д. Т. Судзуки. Лекции по Дзэн-буддизму. — М.: Ассоциация молодых учёных, 1990. — 112 с

16. Д. Т. Судзуки., С. Кацуки. Дзэн-Буддизм: Основы Дзэн-Буддизма. Практика Дзэн. — Бишкек: МП «Одиссей», 1993. — 672 с.

17. Д. Т. Судзуки. Очерки о дзэн-буддизме. В 3-х частях. — СПб.: Наука, 2002, 2004, 2005.

18. Д. Т. Судзуки. Дзэн и японская культура. — СПб.: Наука, 2003. — 522 с.

19. Д. Т. Судзуки. Антология дзэн-буддийских текстов. — СПб.: Наука, 2005. — 275 с.

20. Д. Т. Судзуки. Дзэн и культ чая // Азия и Африка сегодня. — 1991. — № 2. — С. 48—52.

21. С. Судзуки. Сознание дзен, сознание начинающего. М.1995

22. Чань-буддийские притчи / Сост. С. Ю. Хольнов. М. Эксмо, 2009. — 224 с.

23. А. Уотс. Путь дзэн. — Киев: София, 1993. — 320 с.

24. Masao Abe, Steven Heine. Zen and Comparative Studies, University of Hawaii Press 1996

25. H. Dumoulin. Zen Buddhism: A History. Volume 2: Japan, World Wisdom Books, 2005

26. Merv Fowler. Zen Buddhism: Beliefs and Practices, Sussex Academic Press, 2005

27. Peter N., Gregory, ed. Sudden and Gradual. Approaches to Enlightenment in Chinese Thought. Delhi: Motilal Banarsidass Publishers. 1991

28. Steven Heine, Dale S. Wright. The Koan: Texts and Contexts in Zen Buddhism. Oxford University 2000

29. Albert Low. Zen and the Sutras, Boston: Turtle Publishing 2000

30. John McRae. The Northern School and the Formation of Early Chʻan Buddhism, University of Hawaii Press 1986

31. John McRae. Seeing through Zen. Encounter, Transformation, and Genealogy in Chinese Chan Buddhism, University of California Press, 2004

32. Ruth Fuller Sasaki. The Record of Linji. Translation and commentary by Ruth Fuller Sasaki. Edited by Thomas Yūhō Kirchner (PDF), Honolulu: University of Hawai'i Press 2009

33. Youru Wang. Historical Dictionary of Chan Buddhism. Rowman & Littlefield. 2017

34. Philip Yampolski. The Platform Sutra of the Sixth Patriarch. Translated with notes by Philip B. Yampolsky, Columbia University Press, 1976

35. E.Zürcher. The Buddhist Conquest of China. Leiden, 1972. Vols. 1-2

1. Введение

Дорогие друзья, сегодня мы читаем последнюю, тринадцатую, лекцию в цикле, посвящённом буддизму. В прошлый раз наша лекция была посвящена Ваджраяне, Алмазной Колеснице, и вы увидели, как буддизм может, по существу, соскальзывать в магию, при этом сохраняя многие теоретически совершенно буддийские положения. А сегодня речь пойдёт о школе Дзен – или, по-китайски, о школе Чань.

Большинство наших с вами соотечественников знают японское слово дзен, слышали о дзен-буддизме, но мы с вами сегодня будем говорить не о Японии, а о китайском буддизме, потому что в действительности японцы мало что добавили к тому, что сложилось в первые века развития этой школы в самом Китае.

Чань – это некая противоположность Ваджраяне; это действительно медитация, это действительно созерцание, созерцание ради спасения, но, как вы увидите, созерцание своеобразное. Которое очень далеко отходит от учения Будды Шакьямуни и во многом сочленяется с некоторыми чисто китайскими миропредставлениями, а в некоторых случаях вырабатывает новые, во многом отрицающие традиционное буддистское учение, принципы.

Я с самого начала скажу, что для тех, кто хочет глубже, чем это возможно в формате данной лекции, познакомиться с чань-буддизмом, я рекомендую прекрасную книгу Генриха Дюмулена «История Дзен-буддизма. Индия и Китай», и очень хорошую книгу Николая Абаева «Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае». Поскольку, как вы сейчас увидите, чань-буддизм затрагивает в первую очередь вопросы созерцания, то именно культурно-психологическая традиция тут очень важна. И наконец, я также рекомендую вам книги Сюнрю Судзуки – теоретика Дзен, как вы потом поймёте, Южной школы, проповедовавшего на Западе. Он очень любим западными и российскими последователями. Его книги – в первую очередь, конечно, «Сознание Дзен, сознание начинающего», вы тоже можете прочесть.

А теперь обратимся непосредственно к традиции. Само по себе слово Чань, которое по-японски звучит как Дзен, по-корейски – Сон, а по-вьетнамски –Тхьен, происходит от санскритского dhy@na – Дхьяна - просветление, которое достигается в результате медитации, просветление сознания. В китайском Дхьяна транслитерируется как Чаньна, но используется только первый слог. Слово «Чань» имеет в китайском языке ещё и своё значение – отстранение, избавление от иллюзии бытийности мира.

По всей видимости, чань-буддизм появился в Китае в VI веке после Рождества Христова; позже, с IХ века, он распространился в Японии, Корее и Вьетнаме, а в ХХ веке – на Западе. И хотя школа Чань сама по себе – это Дхьяна, созерцательная медитация, совершенно очевидно, что созерцательная медитация – это не только чань-буддизм. Собственно говоря, почти любая буддистская школа, даже Ваджраяна, использует практики созерцательной медитации; кроме того, чань-буддизм – это не только созерцание.

Конечно же, как и другие школы буддизма, уже бытовавшие ранее в Китае, в Индии, в Тибете, чань-буддизм объявляет себя истинным хранителем учения Шакьямуни, – вы это помните и по Ваджраяне. Такое часто случается и в философии, и в политике. Если вы помните, в советское время большевики, меньшевики, европейские социал-демократы или российские коммунисты, все они конкурировали за то, чтобы быть истинными продолжателями учения Маркса. Борьба за наследие основателя, к сожалению, вообще характерна для человечества, для человеческих интеллектуальных традиций, и на самом деле она говорит об одном – о том, что живой дух ослабевает и возникает начётничество.

2. Особенности передачи учения Чань

Итак, чань-буддизм объявляет себя истинным хранителем учения Шакьямуни. Его учение передавалось от патриарха к патриарху вплоть до настоящего времени, и при этом, по утверждению адептов чань-буддизма, передача шла не словами или писаниями, а от ума к уму. Это уже особенность школы Чань: преемство в ней напоминает преемство от отца к сыну. И хотя у нас есть множество таких поучений от отца к сыну, вспомним хотя бы «Книгу Премудрости Иисуса, сына Сирахова», тем не менее, как правило, отец передаёт себя сыну, не составляя какие-то дидактические произведения, а воспроизводит себя в сыне тем, что живёт рядом с ним. Сын и отец живут вместе, беседуют, вместе думают, вместе работают, и постепенно сын становится alter ego отца. Как сказано в древнейшем египетском тексте (Птаххотеп, 29), отец умирает, а сын так похож на отца, что друзья отца говорят – как будто он и не умирал, как будто он опять живет с нами. Эта традиция трансляции характерна и для Дзен, но только с некоторого времени, далеко не сразу.

Вторая идея, которая тоже весьма характерна и для Ваджраяны, и для Дзен – это идея о существовании тайного знания. Люди очень любят всё тайное. Теория заговора, какие-то тайные учения, знания, в которых сокрыта какая-то особая мудрость, которую ищет мир и найти не может – всё это тоже очень распространено, это общечеловеческое явление. Знаменитый бельгийский религиевед, специалист по Библии, священник Этьен Ламотт, писал в своей книге «История индийского буддизма»:

«Будда передал в знак посвящения свое одеяние Кашьяпе (Кашьяпу вы помните по первым лекциям о буддизме – А.З.), повелев тому отдать одежду грядущему Будде Майтрее. Поэтому после смерти тело Кашьяпы не было кремировано по обычаю, и считается, что он, облаченный в платье Будды, пребывает внутри горы Кункутанада в ожидании прихода Майтреи [E.Lamotte. Histoire du buddhisme indien. – P.227, 230].

Это непрерывная традиция передачи тайного знания: от Будды Шакьямуни – Кашьяпе, от Кашьяпы – к Ананде, от Ананды – к Шановасу. Далее называется двадцать восемь имён индийских патриархов, и среди них – знакомые вам Васумитра, Нагарджуна, Арьядева. Эта традиция сохраняется в чань-буддизме, и считается, что на чань-буддизме – печать сознания Будды. Печать сознания Будды – не материальный предмет, но это типично китайское явление. Как вы знаете, в Китае не подписывали документы, а ставили печати, и каждый чиновник, да и каждый человек, ведущий дела, имел свою печать и ставил её под документом, что считалось аналогом подписи. Такая печать есть и у меня; это печать моего отца, которую он во время работы в Китае ставил на документы – даже в коммунистическом Китае эта традиция не изменилась. Конечно, печать сознания Будды – это не металлическая печать, а печать духовная, это тип сознания Будды, который передаётся, транслируется, раскрывается от учителя к ученику.

А вот вторая реликвия чань-буддизма уже материальна. Это уже, по всей видимости, потерянная чаша для подаяний, которой пользовался Будда. Её тоже передают как знак патриаршества. А о третьем знаке я вам расскажу чуть позже. Дюмулен приводит на эту тему изречение Хуй-вэнь Умина:

«Почитаемый в Мире произнес: Я обладаю Глазом Истинной Дхармы, Чудесным Сознанием Нирваны, Истинной Формой Бесформенного, Возвышенными Вратами Дхармы, которые не основываются на словах или письменных знаках, но представляют собой особую передачу вне писаний. Это я и доверяю Махакашьяпе» [Из проповеди Будды на скале Коршунов, когда он протянул собравшимся золотой цветок лотоса. Цит. по Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.20].

Как вы видите, речь тут идёт не о словах, не о письменных знаках, а о некой иной форме передачи. Почему? Вы прекрасно знаете, что буддизм, как и вся индийская традиция, долго бытовал в устной трансляции. Буддийские тексты были записаны, как вы помните, только в I веке до Рождества Христова, а до этого они четыре столетия передавались устно, и это наложило на них свой отпечаток. Тексты эти как правило небольшие и легко запоминаются при некоторой тренировке сознания.

Вы помните Палийский канон Трипитака, «Три корзины» – Виная-Питаку, монашеский закон, Сутта-Питаку и Абхидхамма-Питаку. Это очень важные памятники, поучения Будды, его изречения, которые были записаны в 1 веке до Р.Х., и до сих пор в Бирме, в Мандалае, для каждого текста Трипитаки есть особый храм в огромном храмовом комплексе. А в школе Чань говорится, что всё это не нужно – ни устная трансляция, ни письменная. А нужна трансляция молчания, исихия по-гречески, от ума к уму, если угодно. Это уже особенность Дзен, которая, как утверждает чаньская традиция, восходит к самому Сиддхартхе Гаутаме, который так научил Махакашьяпу – не словами, не писаниями. В классической Махаяне легенды говорят о писании, которое тайно сохранили наги, а потом передали Нагарджуне. Но в Дзен ничего этого нет: всё передаётся от ума к уму, прямой трансляцией умного делания.

3. Влияние китайской культуры на формирование Чань

Дюмулен считает, что «Дзен – это не просто одно из ответвлений, а несомненно – движение более важное, в котором значимые для буддизма установки и идеалы находят свое оптимальное воплощение… Можно с полным основанием утверждать, что без Дзен буддизм не был бы тем, чем он является ныне. В Дзен нашла воплощение одна из наиболее чистых форм проявления религиозной сущности буддизма; он является плодом и цветком этого большого дерева… В Дзен слились воедино с буддизмом йога и даосизм» [Г. Дюмулен, с.6].

Последние утверждения верны: действительно, индийская йога и китайский классический даосизм сливаются с буддизмом в школе Дзен. Но вот в том, что Дзен – это оптимальное воплощение идеалов буддизма, я позволю себе усомниться. Если считать нормой то, что было дано основателем, и не верить в эти, конечно, поздние спекуляции из проповеди на скале коршунов, тогда очевидно, что тот буддизм, которому учил Шакьямуни, и который мы изучали в первых лекциях о проповеди «Запуска колеса Дхармы», не есть чань-буддизм.

Но для историка религии, дорогие друзья, важно не только определить, соответствует ли Дзен своему основанию, или же не соответствует: для историка религии интересен каждый религиозный феномен. И Дзен интересен нам сам по себе, интересен как религиозный феномен. Нам с вами при этом не нужно утверждать, что Дзен – это истинный, изначальный буддизм, что в нём, как говорит Дюмулен, нашли своё оптимальное воплощение идеалы и установки буддизма. Это не так. Не нашли. Дзен – это новая религиозная традиция.

Сам Дюмулен в последних словах этой цитаты говорит, что в Дзен с буддизмом сливается воедино йога и даосизм. На самом же деле – даже шире, чем даосизм: с буддизмом в Чань сливаются китайская традиция и индийская йога, и много, много своего, своеобразного. Вот это и есть чань-буддизм. Рут Фуллер Сасаки, исследователь и адепт Чань, утверждает:

«Сегодня нам со всей очевидностью ясно, что китайский Чань возник не от конкретного индийского наставника, и многие его корни уходят глубоко в исконно китайскую ментальность» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.101].

И это – правильное утверждение, хотя вы сами сейчас увидите, что внутри дзенской традиции, безусловно, есть и конкретные индийские наставники, есть конкретная трансляция традиции. Но сам по себе переход буддизма из страны своего создания, из Индии, в Китай – это великое явление. Пожалуй, такое же великое, как переход христианства из переднеазиатской и еврейской матрицы, в которой оно возникло, в совершенно другую традицию греко-римского мира, и, в конце концов, в современную европейскую цивилизацию. Христианство, не переставая быть само собой, стало основополагающей частью европейской культуры, но при этом мы всегда помним его еврейское происхождение, его еврейские корни – и Библии, и Нового Завета, и Иисуса Христа. Точно так же произошло и с буддизмом при его переходе в Китай.

В значительной степени Чань – это наиболее китайский буддизм. Если все остальные формы буддизма имеют китайские элементы, но в целом они намного ближе к Махаяне, то Чань – это очень китайская форма буддизма. Форма буддизма, воспринятого и адаптированного другой великой цивилизацией. Когда мы с вами будем говорить о Китае, я расскажу вам о восстании тайпинов, об учении тайпинов: это была попытка перевести на китайскую почву христианство, если угодно, китаизировать христианство. Но об этом – в другой раз.

Надо помнить, что Чань – это один из примеров великих культурных переходов, что, кстати говоря, ясно указывает, что нет такого явления как национальная традиция веры, национальная религия. Буддизм – не национальная вера Китая, но чань-буддизм – неотъемлемая часть китайской цивилизации. Христианство не было частью европейской цивилизации, оно проросло совершенно в другом культурном поле - в Передневосточном регионе. Но христианство стало неотъемлемой частью европейской цивилизации – не только в России, но и в Северной Европе, в Южной и в Западной. Для всей европейской цивилизации жизнь без христианства немыслима, хотя, к сожалению, мы утратили огромную часть христианского внутреннего наследия в это страшное столетие после большевицкой революции. Поэтому нам надо внимательно отнестись к словам Дюмулена:

«Перенесение буддизма с родной индийской почвы в культуру и повседневную жизнь Китая может считаться одним из наиболее значительных событий в истории религии. Оно означало, что страна с собственной древней культурой приняла более развитую религию, обладавшую своим письменным каноном, учением, моралью и культом» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.74].

Этот переход особенно хорошо увидят те, кто окажется способен прочесть великолепное лейденское издание 1972 года Цюрера в двух томах: E.Zürcher. The Buddhist Conquest of China. Leiden, 1972. Vols. 1-2.

4. Этапы истории Чань в Китае

Как вы помните, в Китае буддизм проповедовался ещё со второй половины II века поcле Рождества Христова, задолго до Чань. Парфянский царевич Ань Шигао проповедовал буддизм и перевёл многие тексты Тхеравады. С ним и с его учениками связано установление навыков просветления, дхьяны, и сосредоточения, самадхи, то есть правил, которые во многом продолжили традицию в самом буддизме, вплоть до буддистской йоги. В частности, традиция, которая вошла и в чань-буддизм как один из методов начала обучения Чань – это подсчёт своих вдохов, когда ты сидишь и сосредотачиваешься на дыхании, считаешь, сколько раз вдохнул.

Понятно, что подобные приёмы разбивают сознание; если вы должны считать вдохи, то вы не будете при этом думать о чём-то другом, даже о каких-то буддистских мировоззренческих вещах, иначе вы тут же собьётесь со счёта. А весь смысл медитации и состоит в таком ритмичном уходе сознания в некую реальность без смысла. Я не буду говорить – бессмысленную реальность, потому что это выражение будет имеет в русском языке другую коннотацию, но – в реальность без смысла. Надо ум сделать чистым, вот с этого начиная. Эта буддистская традиция была очень энтузиастично воспринята в Китае.

Говоря о чань-буддизме, мы с вами не раз встретимся с так называемыми коанами; «коан» – это японское слово, а по-китайски – гунъань. Это рассказы об отношениях учителя и ученика, обычно в форме короткого диалога, часто совершенно парадоксального, из жизни тех или иных чаньских проповедников. И когда вы вдумываетесь в этот диалог, сознание также разбивается. Вообще, задачи разбития сознания очень важны в Чань.

Обычно учёные разделяют историю Чань в Китае на шесть этапов. Первый этап – это начальная проповедь. Она связана, позже я буду об этом рассказывать подробнее, с «бородатым варваром», как его называют, проповедником Бодхидхармой, который умер в Китае около пятьсот тридцатого года, но пришёл он из Индии. Вокруг него возникла небольшая группа почитателей. Второй этап – ранняя Чань, период с середины VII до конца VIII века - тогда всё-таки стали записываться тексты. Во время средней Чань, с конца VIII до Х века, появились коаны.

Затем следует этап Суншань Чань – то есть, Чань горы Суншань. Это главная монашеская традиция Китая, но в это время произошёл раскол Чань на Северную и Южную школы, и об этом мы чуть-чуть поговорим. И наконец, поздняя Чань – это время с ХIII по начало ХХ века, когда уже существует множество традиций. Но нам это не столь интересно, об этом я говорить не буду, потому что это уже историческое развитие бытования учения. На этом этапе произошло много конвергенций Чань с китайскими традициями, с даосизмом и с другими формами культа, например, с буддистским культом Амитабхи. На современном этапе Чань распространена во всём мире, масса европейцев увлечены буддизмом, увлечены Дзен – в основном ради того, чтобы немножко дисциплинировать и успокоить своё замученное сознание. Немало последователей этой традиции и у нас.

Первые два этапа истории Чань были очень плохо освещены в прошлом - только одним-двумя китайскими историками. Но в начале ХХ века в Дуньхуане, городе на границе между Китаем и западной пустыней, который называют «Западными воротами Китая», в пещерах Могао были найдены многочисленные рукописи V-ХI веков. Там было найдено много всего – далеко не только чаньские рукописи, и даже далеко не только буддистские. Видимо, в эти пещеры относилось много рукописей за ненадобностью.

Не надо забывать, что в Китае с ХI-ХII века развивается книгопечатанье – намного раньше, чем в Европе. Печатали не наборные книги, а так называемую ксилографию, то есть, целую страницу вырезали из дерева, все иероглифы, а потом на эту матрицу печатали, и так зачастую делали много сотен экземпляров. И тогда рукописи стали не нужны и их стали складывать в пещерах – благочестивые китайцы святынь не уничтожали. И вот, в пещере Могао они сохранились, и начале ХХ века были найдены китайскими же монахами. Часть этих рукописей была продана на Запад, часть – осталась в Китае. И благодаря этим рукописям мы намного лучше узнали ранний и самый интересный для нас с вами период Чань-буддизма.

5. Бодхидхарма и его учение

Чань-буддизм ведёт своё начало от человека, о котором иногда говорят, что он – иранец, согдиец, но, по всей видимости, он был индийцем из южноиндийского царства Паллава. Он получил образование в столице этого царства, в городе Канчи. Это - Бодхидхарма, «бородатый варвар», как его называют – и действительно, его изображают с бородой, что несвойственно китайцам. Такой большой и густой бороды китайцы не носят; она у них, как правило, и не растёт. Он родился около 440 года и умер около 528; некоторые называют годом его смерти 538.

Бодхидхарму именуют двадцать восьмым патриархом буддизма в прямой трансляции от Шакьямуни, но только в Чань-буддизме. Придя сначала к буддизму Махаяны, он, видимо, в некоторый момент увлёкся модными медитативными практиками. Около 475 года, ещё молодым человеком, он прибыл в Китай и поселился на горе Суншань в Хэнане, где основал знаменитый монастырь Шаолинь, который все знают благодаря его боевым искусствам. Но не все знают, что эти боевые искусства – лишь внешнее проявление чань-буддистской традиции.

Бодхидхарму считают автором учения о «двух путях и четырёх методах просветления». Первый путь – это «вхождение в принцип», китайское жу ли. Согласно ему, у всех живых существ «изначально чистая природа», однако она омрачена неведением, рассеять которую можно практикой созерцания. Что такое чистая природа? Это природа Будды, это татхата, таковость. Она есть у каждого, но люди о ней забыли. Точно так же, как и христиане забыли о том, что они – образы Божьи, и живут так, как будто они – не члены Тела Христа, а сами собой существующие существа, которые борются за место под солнцем. Так же учил и Будда, и Бодхидхарма повторяет эту традицию. То, что люди забыли о том, что они все имеют природу Будды – это типично махаянистическое учение. И созерцание должно им об этом напомнить.

Здесь присутствует очень важный момент: понимаете, мы, занимаясь христианским богословием, можем сто раз говорить о том, что человек – это образ и подобие Божье, но человек это услышит – и забудет. Чтобы понять, что ты – образ и подобие Божье, надо увидеть Христа в себе, как Сына Божьего. А для того, чтобы увидеть в себе Христа, как Сына Божьего, точно так же нужна глубокая созерцательная медитация.

В исихастской традиции созерцания мы постигаем то же самое: постепенно, кстати, тоже через некоторые дыхательные ритмы и вербальные формы, повторение одного и того же слова или одной и той же формулы, индийцы бы сказали – мантры, человек разбивает своё дуалистическое сознание, когда «я» – одно, а Христос – другое, и возникает сознание монистическое, когда «я» и Христос – одно. Но в христианстве при этом всё-таки продолжает сохраняться идея личностного отличия, отличие личности адепта и Христа – Он пребывает в тебе - «Мы придём к нему и обитель у него сотворим» [Ин. 14:23] – но Он не есть ты. Христианин – брат Иисуса, Его друг.

В буддизме, и в чань-буддизме, эта дуальность должна быть уничтожена до конца – даже безо всякой оговорки, которую я сейчас сделал относительно христианства. Человек должен просто полностью уничтожить свою индивидуальность, и тогда сознание Будды, которое в нём, актуализируется. Оно и так в нём уже есть, но оно не актуально. Человек, пусть даже и благочестивый, а о неблагочестивых я сейчас не говорю, мыслит себя в дуальности: «я – одно, а Будда другое; я молюсь, я его прошу; есть я, благочестивый человек, и есть он». Важно разбить эту дуальность.

Итак, первый путь – это жу ли, «вхождение в принцип» в переводе с китайского, то есть, эту чистую природу надо увидеть. Второй путь – это вхождение в практику, жу ши. Понимаете, одно дело – осознание принципа, а другое дело – этот принцип осуществить. Два этих же аспекта, метод и мудрость, мы видели и в Ваджраяне. То же самое – и в чань-буддизме, только, естественно, никаких сексуальных практик тут и в помине нет. Этот ваджраянистский сексуальный магизм здесь полностью отсутствует.

Что же это за вхождение в практику? Это и есть те самые четыре метода из учения Бодхидхармы о «двух путях и четырёх методах просветления». Первый из них – принятие всех страданий без ненависти к причиняющему их. Надо сказать, что некоторые учителя Чань-буддизма заставляли очень, очень страдать своих учеников – вплоть до того, что порой наносили им тяжкие телесные повреждения. Это совершалось именно для того, чтобы ученик привык не винить учителя – и вообще, не винить ни одного человека. Это принятие страданий без ненависти к причиняющему их, в нашем мире очень сложно, но это необходимый первоначальный этап Чань-буддизма.

Второй метод – это спокойно принимать любые явления судьбы как результат причинно-следственных законов. То есть, если с тобой что-то случается, опять же, возможно, что-то трагическое, ведь, когда случается что-то хорошее, мы об этом не думаем, или если что-то тяжёлое случается со страной, где ты живёшь, или с той областью, где ты находишься, то ты принимаешь это спокойно и видишь в этом кармическую причину. Значит, в прошлом что-то было сделано не так, в прошлых рождениях – тобой ли, обществом ли, - и сейчас это проявляется.

Третий метод – это отказ от стремлений, устранение страстей, что тоже совершенно понятно. А четвёртый – это соблюдение Винаи, соблюдение дхармических законов, тех правил, которые существуют в буддизме и которые мы с вами уже изучали. Как вы видите, это классическая Махаяна, но уже с некоторым специальным акцентом на сознании.

6. Рассказы о жизни Бодхидхармы

Постепенно Бодхидхарма, который, видимо, был махаянистом, стал идеальным чаньским наставником. То есть, те элементы, о которых я вам сейчас рассказал, составляющие специфику чань-буддизма, были привнесены в его образ и выделены, а остальное было отброшено. Бодхидхарме приписывается стихотворение, которое по мнению учёных было написано намного позже, в эпоху Тан, то есть, через столетие или полтора столетия после его смерти. Как вы видите, когда мы переходим на Китай, у нас появляются точные даты, которых в Индии не было, но источников всё равно мало. Если бы не пещеры Дуньхуана, их было бы ещё меньше. Что же это за стихотворение?

«Особая передача вне учения
Не основывается на словах и письменных знаках,
Указывая непосредственно на сознание,
Оно позволяет увидеть [собственную] природу и достичь состояния Будды». [Цит. по Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.95]

Передача вне учения, не основанная на словах и письменных знаках, происходит непосредственно от сознания к сознанию, а цель – увидеть собственную природу татхаты, о чём мы с вами уже говорили. И самое главное в Чань-буддизме – именно то, что это знание приходит вне учения. Главное тут даже не в том, чтобы увидеть природу татхаты – в этом вся Махаяна, а Махаяна – это сотня огромных или небольших, но важнейших трактатов. А вот здесь всё это не нужно. Передача происходит от сознания к сознанию, человек получает посвящение как сын от отца.

Как историку религии не важно, существуют ли нимфы на самом деле, или же не существуют, нам не важно и то, насколько соответствуют реальной его биографии рассказы о Бодхидхарме. Важно то, что в нимф верили в Греции. Нам важно, что в Чань-буддизме верят в определённое учение основателя. Было ли это действительно учение основателя, о котором мы мало знаем, или же это было более позднее учение, ему приписанное, неважно. Важно то, что это – суть Чань-буддизма.

Рассказывается, что Бодхидхарма перебрался из Индии в Китай и был там принят императором У-ди из династии Лян, который правил с 501-го по 549-й годы, естественно, после Рождества Христова. Буддизм к тому времени уже несколько столетий существовал в Китае, и этот император всячески поощрял буддизм, создавал новые монастыри и святилища. Увидев индийского, заморского проповедника, прибывшего, скорее всего, морем, император у него спросил:

«После вступления на престол я возводил храмы, переписывал сутры и принимал вступление в монашество. Какие заслуги я этим приобрел?» – Никаких – «Почему никаких заслуг (удивляется У-ди)?» – «Всё это - нечистые устремления к заслугам: при помощи них добиваются созревания ничтожного плода рождения в форме человеческого существа или божества. Они подобны теням, следующим за формами, но сами по себе не являются реальностью…»

То есть, оказывается, все эти плоды – для перерождения. Вы помните, что Ашока писал: «я надеюсь переродиться на высоком небе Брахмы, на небе Индры». А вот Бодхидхарма говорит, что всё это чепуха. Никакого значения эти дела не имеют, и, самое большее, они улучшат твоё рождение, между тем как нужно стремиться эти перерождения прекратить.

«…Тогда что же представляют собой подлинные заслуги?» – «Это чистое знание, чудесное и совершенное. Его сущность – пустота. Таких заслуг невозможно достичь с помощью мирских средств». – «А каков первый принцип священной истины (всё более восторженно спрашивает У-ди)?» – «Безграничная пустота, ничего святого…» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.102]

Обратите внимание, каков первый принцип священной истины Чань: безграничная пустота – и ничего святого. И мы с вами ещё увидим, что так в Чань-буддизме и есть. Но почему? Потому, что святое – это нечто вне тебя, это нечто между тобой и пустотой, в которой нет бытийности, но есть сущность буддовости, может быть, какая-то святость; вы помните райскую землю Сукхавати, все эти священные вещи, но здесь всё это отбрасывается, всё это не нужно. Так что, первый принцип Чань – ничего святого. У-ди, уже совершенно потрясённый, спрашивает:

«Тогда кто же стоит передо мной?» – «Не знаю» [Записи с Бирюзовых скал – Хэкиган-року. Цит. по Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.102].

Если ничего святого нет, спрашивает У-ди, то кто же стоит передо мной, ведь передо мной стоит святой? Не знаю, отвечает Бодхидхарма, и примерно то же самое мы читали в «Вопросах Милинды», где Нагасена говорил, что его как человека нет. Эта история очень характерна для Чань-буддизма: никаких сутр, никаких мантр, никаких храмов. Разбитие сознания.

Кстати говоря, именно с Бодхидхармой связано и происхождение чая в Китае. Говорят, что он медитировал, сидя лицом к стене, и с тех пор это стало нормой медитации Чань – просто созерцая плоскую стену, без всяких икон, без всяких изображений. Разбитие сознания. Он так медитировал и стал засыпать. И тогда он отрезал себе веки и выбросил их вон. Они попали на гору Ча, и проросли там, превратившись в чайные кусты. Отсюда происходит название «чай». И до сих пор чаньские монахи любят говорить, что «чань» и «чай» – одной сути. Надо сказать, что наше название «байховый чай» происходит от китайского báiháo, «белые ресницы», а это те самые ресницы Бодхидхармы, выкинутые на гору Ча (в южнокитайской произношение – Те). Вообще, о нём рассказывается масса разных историй.

Очень характерна такая, уже совершенно народная, история о том, как Бодхидхарма медитирует, а мимо него проходит какой-то известный военачальник, китайский генерал. И Бодхидхарма так, между прочим, ему бросает, что ему надо обязательно изменить поведение и лечиться, иначе он через неделю умрёт. Тот возмутился, стать на него орать – я чувствую себя отлично, что ты говоришь?! Наверное, хочешь из меня деньги вытянуть. А Бодхидхарма ему говорит – ну вот теперь я боюсь, что только три дня тебе жить осталось, но вылечить тебя ещё можно. А военачальник опять сказал – ты говоришь глупости. Всё, говорит Бодхидхарма, тебе осталось жить один день, и вылечить тебя уже невозможно. Этот военачальник пришёл домой – и помер. Вот такие замечательные рассказы, их множество в истории китайского Чань.

7. Второй патриарх чань-буддизма

Рассказ о Бодхидхарме есть и в замечательном тексте «Продолжение жизнеописания достойных монахов», по-китайски – «Сюй гао сэн чжуань», созданном Дао-сюанем примерно через сто или сто двадцать лет после смерти Бодхидхармы. Так что этот текст должен быть достаточно правдив. О Бодхидхарме Дао-сюань пишет: «Он успешно наставлял вширь и вдаль по всей стране, но среди слышавших его учение о просветлении он встречал только резкое осуждение».

И это несколько раз повторяется в различных текстах, и в найденных в Дунхуане текстах говорится то же самое. Бодхидхарма и его новые методы медитации на самом деле не были приняты «на ура», они не вызывали сначала никакого восторга. Китайское общество за триста-четыреста лет свыклось уже с буддизмом, а это было что-то странное, что-то новое; это было отрицание сложившихся, уже близких китайцам форм. У них ведь были и свои буддийские храмы, и своё буддийское почитание, буддийская философия. Конфуцианская философия, даосская философия – Мэн-цзы, Чжуан-цзы. И вдруг появляется эта совершенно новая медитация лицом к стене. Однако несколько учеников у Бодхидхармы всё-таки нашлось. Среди них самые первые и наиболее уважаемые – Даоюй и Хуйкэ. Хуйкэ становится вторым патриархом Чань-буддизма в Китае.

Как я уже говорил, Бодхидхарма основал Шаолинь. Он переправился через Янцзы и на другом берегу от тогдашней столицы Китая основал этот монастырь. Рассказывают, что девятого декабря в холодную зимнюю ночь Бодхидхарма находится в медитации. Рядом с ним стоял уже немолодой Хуйкэ, который давно, почти двадцать лет, являлся его учеником. Хуйкэ встретил Бодхидхарму, когда ему было около сорока лет, и он был весьма образован. Но при этом Бодхидхарма никак его не учил. И наконец, вдруг он оборачивается к нему и спрашивает – «А что тебе надо, что ты тут стоишь двадцать лет?» И что делает Хуйкэ? Он отсекает свою левую руку, и подносит её Бодхидхарме. Опять же, этот рассказ не означает, что так и было на самом деле – хотя, может, и было. Но так рассказывается, и значит, это считается правильным поступком. Увидев такую жертву, увидев такое страдание, и что это страдание не оттолкнуло его от учителя, а только приблизило, Бодхидхарма действительно берёт Хуйкэ в ученики, и тот со временем становится вторым патриархом Чань.

Кстати говоря, Бодхидхарма передаёт Хуйкэ своё облачение. У самого Бодхидхармы, как у двадцать восьмого патриарха от Шакьямуни, присутствует духовная печать Будды, у него присутствует чаша для подаяний, а ещё он передаёт ему свою одежду. Потому что одежда Будды находится, как вы помните, у Кашьяпы, внутри горы, она недоступна. Я вам сейчас рассказал историю Хуйкэ, а вот как о ней рассказывается в китайском тексте:

«Бодхидхарма сидел в дзадзэн (медитативная поза со взглядом, упёртым на стену), глядя на стену. Второй патриарх (Хуйкэ), который стоял в снегу, отрезал себе руку и произнес: «Сознание Вашего ученика еще не успокоилось. Прошу Вас, учитель, успокойте его». Бодхидхарма сказал: «Принеси мне твое сознание и я его успокою». Хуйкэ сказал: «Я искал сознание, но оно совершенно недостижимо». Бодхидхарма сказал: «Я полностью его в тебе успокоил» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.103].

Если сознание недостижимо, значит, его уже нет, значит, оно уже разбито, и Хуйкэ может стать новым патриархом. Бигуань, «всматривание в стену», по-японски – хэтикан, это и есть главная тайна Дзен. Разумеется, не обязательно использовать для этого именно стены, есть и другие способы. И разные учителя придерживались разных технических методов, но суть их была одна – разбивание сознания. И метод всматривания в стену, бигуань, становится нарицательным; не то, чтобы было обязательно смотреть в стену, но само это разбивание сознания путём отказа от всяческой рефлексии – это и есть смотрение в стену.

«Прошло девять лет, и он (Бодхидхарма) пожелал вернуться на Запад – в Индию. Он призвал своих учеников и сказал: Время наступило. Почему бы каждому из вас не сказать, чего он достиг?

Тогда ученик Даофу ответил: Насколько мне понятно, истина не принадлежит ни словам, ни письменным знакам, но она и не отделена от них. Она действует как путь. – Ты получаешь мою кожу.

Монахиня Цзунчи сказала: Насколько я понимаю, (истина) подобна благостному сиянию земли будды Акшобхья; её можно увидеть один раз, но не дважды. – Ты получаешь мою плоть.

Даою сказал: Четыре великих элемента изначально пусты; пять скандх не существуют. Как я уверен, никакую Дхарму нельзя постичь. – Ты получаешь мои кости.

Наконец, очередь дошла до Хуйкэ. Он почтительно поклонился и молча застыл. – Ты получаешь мой костный мозг» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.104-106]

И Хуйкэ стал патриархом. Уходя, Бодхидхарма сказал: «Изначально я прибыл в эту страну передать Дхарму и принести избавление от ошибок. Цветок раскрывает пять лепестков. Плод созревает сам по себе» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.106].

Под ошибками тут понимаются внешние формы буддистского почитания. Бодхидхарма уходит, а плод его учения будет созревать. Рассказывают и другую историю – будто Бодхидхарма не ушёл на Запад, а умер в Китае. Но один китайский сановник, возвращаясь из Индии обратно в Китай, по дороге, на постоялом дворе, где-то уже в районе Хорезма, встретил буддистского монаха, разговорился с ним, и тот назвал себя Бодхидхармой. При этом он был очень странным монахом – шёл босиком, а в руках держал одну сандалию. Когда этот чиновник вернулся в Китай, то рассказал императору о встрече с Бодхидхармой. – Что за глупости ты говоришь? – сказал император. – Бодхидхарма умер, мы его похоронили, вот его могила. Так что или ты ошибся, или лжёшь, или этот монах, назвавшийся Бодхидхармой, лгун. – Лгун он или нет, я не знаю, но я беседовал с Бодхидхармой. Разгневавшись, император посадил этого чиновника в тюрьму. А ведь Бодхидхарма предупреждал его, что рассказывать никому о встрече с ним нельзя, потому что у него будут неприятности. А чиновник не послушался, всё разболтал – и сидел в тюрьме, а через некоторое время его опять вызывает император и спрашивает – ну, понял ты, что врал? – Нет, я говорил правду, – отвечает чиновник. – Ну, говорит, смотри, сейчас разроем могилу, и ты увидишь кости Бодхидхармы, или его тело, и тогда я тебя казню. Император приказал разрыть могилу, но там лежала только вторая сандалия. Так что, видимо, он действительно вернулся в Индию после такой странной смерти.

8. Разбитие сознания и практика Чань

Именно Бодхидхарма научил Хуйкэ изучать «Ланкаватара сутру», текст которой объясняет это разбитие сознания. Став патриархом, Хуйкэ привлекал к себе последователей, учеников, открывая возможность интуитивного познания и самопросветления, которые превозносятся в этой сутре. Кстати говоря, она переведена на русский язык и опубликована в книге Николая Абаева. Эта сутра, как её называл Хуйкэ, есть стремление к достижению недостижимого. Такое название Дао-сюань дал описанию биографии Хуйкэ.

Объясняя своё учение, Хуйкэ говорил: «Глубочайшая истина заключена в принципе тождественности. Только по причине невежества люди принимают жемчужину – мани – за кусок кирпича (вы помните мантру ом мани падме хум, «о, воистину жемчужина в лотосе»). Но, смотрите! Тот, кто вдруг пробудился к самопросветлению, сразу понимает, что является обладателем подлинной драгоценности. Сущность невежественного и просветленного одинакова и разделять их не следует. Следует помнить, что все живые существа являются именно такими, какие они есть. После того, как мы осознаем, что ничего не отделяет наше тело от тела Будды, то зачем нужно стремиться к нирване (как к чему-то находящемуся вне нас самих)»? [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.108].

Самое главное – тождественность: осознать, что ты и Будда, ты и Татхата – одно. Ни в коем случае не культивировать в себе дуальность, когда ты – кусок кирпича, а мани – жемчужина. Когда ты поймёшь, что ты и есть жемчужина, только очень скрытая, всё станет на свои места. Вспомните, дорогие друзья, как в Евангелии Христос рассказывает притчу: «подобно Царствие Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошёл и продал всё, что имел, и купил её» [Мф. 13:45-46].

Это примерно то же самое: жемчужина – это наше сознание тождественности с Буддой, так же, как в христианстве – это наше сознание тождественности с Христом и с Богом Отцом. Эти вещи похожи. Но Ади-Будда и Дхармакая, Дхармическое Тело, в сущности, категории тоже божественные, на самом деле. Хотя, конечно, чань-буддист надо мной посмеётся, но для религиеведа такое сравнение вполне пригодно. Но многие приверженцы Праджняпарамиты, то есть, «Науки о мудрости», были против этой трактовки. Нирвана – это одно, сансара – другое. Об этом мы с вами уже говорили.

Новая медитация в Чань-буддизме, Бигуань, весьма отличается от классической индийской дхьяны. Дао-сюань, будучи сторонником классической Винаи, историк, который, я напоминаю, написал «Жизнеописание монахов», тем не менее, признавал: «Достоинства махаянистского всматривания в стену стоят превыше всего».

Мнение современного учёного Янагида, которое приводит Дюмулен, звучит так: «Вполне очевидно, что мы не можем получить ясного представления о методе чань у Бодхидхармы. Трактаты о Двух входах и Четырех деяниях (я только о них говорил) – единственные приписываемые ему сочинения – по своему содержанию предельно просты. Почти невозможно указать конкретные различия между его формой медитации и методами известных наставников дхьяны того времени, равно как и пытаться выяснить каким именно образом эта медитация может быть связанной с внезапным просветлением, которое впоследствии стало считаться высшим махаянистским Дзен» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.109].

Тем не менее, уже в рассказах о Бодхидхарме – об отрубленной руке ученика, о беседе Бодхидхармы с императором – возникают эти моменты разбития сознания. Не изучения, не тщательного исследования, а разбития сознания. По преданию Бодхидхарма тридцать лет сидел, глядя в стену, а медитация – и есть разбитие сознания.

9. От третьего патриарха к северной и южной школе

Третий патриарх Чань, Сэнцань, умерший в 606-м году, малоизвестен. Его считают автором сочинения «Надписи верующего сознания», хотя, возможно оно было составлено уже в эпоху Тан. Напомню, что эпоха Тан – это период с 618-го по 907-й годы после Рождества Христова. Тем не менее, послушаем небольшое стихотворение этого периода, очень важное для понимания чаньского представления.

«Совершенный путь не ведает трудностей,
Но он не желает отдавать чему-то предпочтение.
Только освободившись от ненависти и любви,
Он являет себя полностью и без прикрас…
В высшем мире истинной Таковости
Нет различия между другим и собой;
Когда мы пытаемся к ней приобщиться,
Можно сказать только одно: не-двойственность.
В не-двойственности – всё одинаково.
Всё, что она обнимает, заключено в ней.
Мудрецы всех десяти сторон света
Все вступают в эту абсолютную веру.
Эта абсолютная вера неподвластна ускорению (времени) и протяженности (пространства);
Одно мгновение равно десяти тысячам лет.
Неважно, чем обусловлены вещи – бытием или небытием,
Они проявляются прямо перед тобой.
Бесконечно малое может быть равнозначно большому.
Когда забываешь о внешних условиях,
Бесконечно большое может быть равнозначно малому,
Когда исчезают из поля зрения существующие границы» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.110].

Вот каково это стихотворение. Его смысл понятен: это абсолютная релятивизация двойственности. Двойственности нет. Большое и малое – всё это теряется. Нет никакого противопоставления тебя и иного. И тебя нет, и иного нет, а есть только оно – татхата, и надо добиться такого состояния сознания, чтобы возможно было это осознать. Тогда не будет перерождения, тогда не будет сансары, тогда человек сразу входит в нирвану. Хотя сансара и нирвана – это одно. Если угодно, сансара – это неосознанная нирвана.

Дао-сюань умер в 667-м году, и после его «Продолжения жизнеописания достойных монахов» у нас провал, мы не знаем, как в течение довольно долгого времени развивалось учение Чань. Во многом как раз пещеры Дуньхуана помогают нам этот провал заполнить. Только при династии Сун, правившей с 960 по 1127 годы, труд Дао-сюаня получил продолжение. Тем не менее мы знаем, что четвёртым патриархом Чань стал Дао-синь. Более тридцати лет он провёл на горе Шуаньфэн, где собрал более пятисот монахов. Именно при нём произошёл переход от бродячего монашества к осёдлым монашеским общинам. В своих общинах монахи чаньские трудились.

Вы помните, что буддистские монахи, да и вообще, аскеты индийской традиции не производят сами пищу, они собирают подаяния. Но в Китае, довольно бедной стране, на большие монашеские общины еды не хватало, подаяний было мало. Около монастыря крестьяне уже все были обобраны, поэтому монахи, чтобы жить, вынуждены были работать сами. И как раз чаньское монашество при Дао-сине выработало принцип – и работать, и медитировать. Оra et labora, «молиться и трудиться» – принцип и христианского монашества. Для чаньского монашества этот принцип был сформулирован следующим образом: «Идти, стоять, сидеть, лежать», где идти и стоять – это работа разного вида, сидеть – это медитация, а лежать – это сон, он тоже необходим.

Тогда же формулируются два принципа: медленного, долгого совершенствования и мгновенного просветления. Чтобы достичь мгновенного просветления, надо очень долго медитировать. «Хорошо бы так побыть в медитации лет тридцать пять», – говорил Дао-синь и другие чаньские монахи того времени. После этого у вас будет мгновенное просветление.

В так называемой «китайской Трипитаке» Тайсё синсю дайдзокё, (это японское название), есть текст, в котором описывается учение Дао-синя, это «Хроника наставников Ланкаватары», или «Пять ворот Дао-синя». Это короткий текст, излагающий пять принципов.

«Да будет вам известно: Будда – это сознание. Вне сознания нет и Будды. Это содержится в пяти положениях.

Первое: основа сознания в принципе едина с Буддой.

Второе: Движение сознания приносит с собой сокровище Дхармы. Сознание движется, но в то же время пребывает в покое; оно становится замутненным, но при этом остается таким, какое оно есть.

Третье: Сознание является пробужденным и никуда не исчезнет; пробужденное сознание всегда наличествует (то есть это не цель, это бытование); Дхарма пробужденного сознания не имеет конкретной формы.

Четвертое: Тело всегда пустое и спокойное; и внутри, и снаружи оно одно и то же; тело существует в мире Дхармы, но при этом ни к чему не привязано.

Пятое: Сохраняя единство, не сбиваясь с дороги, обитая одновременно в движении и покое, можно отчетливо увидеть природу Будды и войти во врата самадхи» [Тайсё синсю дайдзокё (китайская Трипитака) №2837 – Том 85, стр. 1288а].

Как вы понимаете, здесь главные идеи – не достичь нового сознания, а раскрыть это новое сознание, которое уже существует в тебе. И далее Дао-синь объясняет:

«Занимайтесь же со всей серьезностью сидячей дхьяной. Сидеть в состоянии дхьяны важнее, чем всё прочее. Очень хорошо провести в медитации не менее 35 лет, утоляя голод скудной пищей и держа закрытыми двери. Не читайте сутр и ни с кем их не обсуждайте (а для буддистов это самое главное; монахи сидят по кельям и читают сутры, собираясь дважды в месяц и обсуждая их). Если вы будете усердно совершенствоваться, то сами в первую очередь и получите от этого пользу. Подобно тому, как обезьяна вполне удовлетворена, когда вкушает сердцевину ореха, очень немногим удается довести свою сидячую медитацию до исполнения» [Тайсё синсю дайдзокё (китайская Трипитака) №2837 – Том 85, стр. 1288а. Цит. по Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.113].

То есть – ничего не читай, не изучай, а уничтожай своё сознание, и тогда лет этак через тридцать пять ты достигнешь мгновенного просветления. Вся буддистская традиция убирается - Дзен, Чань-буддизм: это чистое сознание. Удобно, казалось бы, для лентяев, когда не надо штудировать огромные трактаты. Может, оно и удобно, но попробуй посиди-ка, лентяй, тридцать пять лет в одной позе, при этом работая на себя, и сам себя корми «скудной пищей».

Пятый патриарх Чань – Хунжэнь, годы его жизни – 601 - 674. Его книга – «Ворота Дхармы с восточной горы». Чаньские монахи отрицали необходимость изучения сутр, но сами при этом писали, излагали свои методы. Хунжэнь пришёл к Дао-синю шестилетним мальчиком, днём работал, а ночи проводил в медитации и отказывался от всех приглашений императора явиться ко двору. Второму императорскому посланнику он ответил, что не пойдёт туда, даже если за отказ его казнят. Вроде бы, это такая честь – пойти к императору, а он отвечает – нет, не пойду никогда, ни при каких условиях, хотите – убивайте. В итоге император прислал ему большие дары. Хунжэнь подвизался на горе Пинжун, которую называли Восточной горой, или горой Пяти Патриархов.

В дуньхуанских рукописях был найден его трактат, «Цуй шанчэн лунь». Я напомню вам, что в Китае первые цифры – «один», ига, «два», лянга, «три», санга, «четыре», сыга, обозначались горизонтальными чёрточками. В этом трактате он, в частности, говорит об иероглифе ига, то есть, об одной черте:

«Посмотрите туда, где горизонт исчезает за небом, и представьте себе иероглиф «один». Это вам сильно поможет. Начинающим хорошо сидеть в созерцании и когда их сознание рассеяно, сосредотачиваться на иероглифе «один»» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.114].

То есть, хорошо сосредотачиваться на линии горизонта – или реальной, или, когда смотришь на скалу, представляя один горизонт – и ничего нет, пустота, и сознание замирает. В это же время, после Хунженя, формируются Северная и Южная школы Чань. До сего времени фактически дошла только Южная школа. Она считается основной, и долгое время считалось, что Северная школа – какое-то маленькое, малозначимое ответвление. А между тем, после того, как обнаружили рукописи Дунхуана, стало понятно, что Северная школа несколько веков, примерно до ХI века, была очень актуальной.

10. Северная и Южная школы Чань

Китай в отношении к Чань-буддизму разработал формулу: Нань дунь бэй цзянь – «Внезапность Юга, постепенность Севера». В чём тут дело? Север исходил из того, что надо, изучая трактаты, размышляя над ними, медитируя над ними, постепенно, за эти лет тридцать пять, достичь просветления. А Южная школа утверждает, что ничего изучать не надо, надо медитировать, не изучая, и в какой-то момент к тебе придёт просветление.

Основатель Северной школы – ученик Хунжэня, Фажу. После смерти учителя, с которым он провёл семнадцать лет, Фажу жил в окрестностях Лояна - столицы, и возобновил монастырь Шаолинь-сы, который был основан, как вы помните, Бодхидхармой в 496-м году. Сам Фажу так и не стал патриархом, но патриархом и продолжателем Северной школы стал его ученик, Шэньсю, который также был учеником Хунжэня. Его трактаты – «Созерцающее сознание», «Врата к средствам нерождения в Махаяне», – утверждали, что практика созерцания должна основываться на учении.

Согласно преданию, Шэньсю прожил более ста лет. В эпитафии, составленной Чан Юэ, особо подчёркивается приверженность Шэньсю «Ланкаватаре сутре». Говорится, что Шэньсю «остановил поток идей и положил конец всплеску воображения, а все силы приложил к сосредоточению своего сознания». «Он проник в ту область, где нет различия между священным и обыденным» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.124].

Но всё это построено на глубоком изучении текстов, на медитации над текстами, оставленными учителями, медитации над буквой и словом. На протяжении нескольких веков, как теперь выяснилось, именно Северная школа являлась основным направлением китайского Чань. Такие знаменитые китайские поэты времён династии Тан, как Ван Вэй, Ду Фу, стихи которых переведены на русский язык, и вы можете их читать, восхваляли стремление к тишине и чаньский способ созерцания, принятый в Северной школе. То есть, созерцание через интеллектуальное осмысление. Как они полагали, величие Северной школы состояло в том, что можно было медитировать, одновременно размышляя над прочитанным, сказанным, продуманным. Это был сложный интеллектуальный дискурс.

Но эта школа в смутное время, наступившее после завершения правления династии Тан, постепенно захирела и исчезла. Северная школа была распространена и среди монахов юга, но доминировала на севере.

А Южная школа Чань происходит от ученика Хуйнэна по имени Шэньхуй. Создание Южной школы произошло в монастыре Даюньсы, в провинции Хэнань. Говорят, что Шэньхуй впервые ударил в барабан внезапного просветления 15 января 732 г., когда ему было шестьдесят два или шестьдесят три года. Ранее Шэньхуй учился у Шэньсю, то есть, в Северной Школе, а затем – на юге в Цаоцзи, у Хуйнэна. В 713 году он, как говорят, получил от Хуйнэна печать дхармы и одеяния Бодхидхармы.

Создаётся впечатление, что Шэньхуй в значительной степени был монахом-авантюристом. Свой главный аргумент, платье Бодхидхармы, он всегда держал поблизости, утверждая, что само обладание им и есть доказательство того, что его школа верная. Как у Кашьяпы было одеяние Будды, так и у него – одеяние Бодхидхармы. Сохранилась запись его спора с представителями Северной школы, которые спрашивали, следует ли считать, что познать Дхарму можно с помощью одеяния. На это Шэньхуй отвечал так:

«Платье является доказательством Дхармы, а Дхарма – это учение (подтверждаемое фактом обладания) платья. И Дхарма, и платье передаются друг через друга. Не существует иной передачи. Без платья дхарма не может распространиться, а без Дхармы невозможно обрести платье. Следуя такому пути просветленного знания, можно вступить в Дхармакая (кармическое тело Будды) и обрести истинное освобождение» [Г. Дюмулен. История Дзен-буддизма. Индия и Китай. СПб 1994, С.126]

Мы видим, что Южная школа от чистой медитации переходит уже к магическому факту обладания неким предметом, которое напоминает, со всеми оговорками, легенду о священном Граале. Тот, кто обладает чашей с кровью Христа - священным Граалем, тот обладает истиной – то есть, существует материальный предмет знаменующий обладание истиной. В общем, это характерное для религиозной эволюции упрощение схемы учения. И Южная школа в конечном счёте победила. Какое-то время ещё существовала школа Бычьей головы, название которой происходило от горы Нютоу - «Бычья голова», места, где жили монахи. Основателем этой общины был Фажу. Но всё это ушло, а Южная школа осталась.

Вскоре, в 842 году, при императоре У-цзуне, начались гонения на монахов. Дело в том, что буддистская традиция вообще, и в частности – чаньская, во многом противоречит китайскому представлению о правильной жизни. Во-первых, буддизм, как и любая индийская аскеза, требовал воздержания от брака. Вы помните, до каких форм это доходило. А китайская конфуцианская этика, напротив, требовала того, что должна быть семья. Сам Конфуций имел семью, имел дочь, и соответственно, отношения отца и сына, реально отношения родителей и детей – это важнейшие установки китайского сознания. Люди, которые сознательно отказывались от семейной жизни, не рожали детей, были в Китае того времени, если угодно, социально вредным элементом. Налоги они не платили, и у них не было детей, которые после них платили бы государству налоги и содержали старых родителей.

А во-вторых, большинство монахов, как раз чаньские монахи были тут исключением, не работали. Что было вообще возмутительно: в Китае, как и в России, была идея всеобщего тягла, идея всеобщей работы. Работа могла быть разной – это могла быть работа начальника, работа крестьянина, работа чиновника, но работа должна была быть всеобщей, как и уплата налогов. Поэтому У-цзун начал гонения на буддистских монахов.

Есть документ, датированный 846 годом, предпоследним годом правления У-цзуна, в котором сообщалось, что по всей империи уничтожено более четырёх тысяч шестисот монастырей, и более двухсот шестидесяти тысяч монахов и монахинь возвращены к мирской жизни и обложены двойным налогом – потому, что они не хотели иметь семью. Было разрушено сорок тысяч храмов и алтарей. Было конфисковано несколько десятков миллионов цинов плодородных земель, а сто пятьдесят тысяч рабов было передано государству. Но через год император У-цзун умер, и гонения закончились.

В настоящее время, это вы можете прочесть у Судзуки, Дзен не требует глубокого изучения текстов – и даже смеётся над этим. Вот, например, характерный коан, который рассказывает о Хуйжэне и его ученике Мацзу.

«Хуйжэнь спросил Мацзу – Находчивый, с какой целью ты сидишь тут на корточках – Я хочу стать Буддой. Учитель стал тереть кирпич о камень – Что ты делаешь, о наставник? – Вот, я потру и сделаю кирпич зеркалом. – Как можно сделать это? – А как можно посидев на корточках стать Буддой?» [Линьцзи Хуйчжао юйлу. Также см. Записи речений чаньского наставника Мацзу Даои из провинции Цзянси // А. Маслов. Письмена на воде. М.2000, С.499].

В другом отрывке «Линьцзи Хуйчжао юйлу», записи бесед чаньского наставника Линьцзи, говорится прямо: «если встретишь Будду – убей его». Почему? Потому, что Будда – в тебе. Если ты встретишь Будду во вне, это будет разрушение принципа единства, это будет дуальность. Значит, надо истребить его как ошибочный образ двойственности.

Уже в японском тексте «Мумонкан» сказано: «Для того, кто на самом деле понял ответ Чжаочжоу, не существует ни Шакьямуни в прошлом, ни Майтреи в будущем» [Мумонкан, 37, Слово Умэня]. В другом коане этого текста говорится: «Добрый старый Шакья разыграл перед нами деревенскую комедию» [Мумонкан 45].

Всё это – деревенская комедия, со всеми поучениями, с монахами, с проповедью запуска колеса Дхармы. «Наставник Фаянь с Восточной горы сказал: Даже Шакья и Майтрея его рабы, кто же он?» [Мумонкан, 45].

Так что Будда не может быть средостением дуализма. Он сам – То, что есть в тебе, То, что единственное, что не есть ты, но есть в тебе. И когда ты перестанешь считать себя чем-то, ты достигнешь того, чтобы быть одно с Ним. Это – цель буддизма, так причудливо достигаемая традицией Чань.