В ХХ столетии большая часть населения града Петрова исчезала дважды.

В 1916 году население российской столицы составляло более 2,4 млн. жителей. В 1920 году в Петрограде осталось лишь 740 тыс. человек — и об этом пореволюционном опустошении города нам помнится сегодня еще даже меньше, чем о военном. Накануне войны в 1941 году в Ленинграде проживали почти 3 млн. человек, а в 1944 — менее 550 тыс.ⁱ Конечно, в каждом случае убыль населения определяли разные причины, в том числе не только смертность от голода и болезней, но и последствия террора, репрессий и миграции. Многие жители вынужденно покинули город, остались в живых, но уже не смогли в него вернуться. Тем не менее масштабы смертности тактично называемой демографами избыточной производят гнетущее впечатление.

Память о Ленинградской битве избирательна. В бесконечных дискуссиях на военно-исторические темы лишь немногие коллеги соглашаются с тем, что в августе — сентябре 1941 года, противник практически сумел окружить войска — не армии — а целого фронта и прочно удерживать их в окружении в течение долгих месяцевⁱⁱ. Еще реже сегодня можно услышать точку зрения, в соответствии с которой прямую ответственность за колоссальную смертность и неописуемые страдания гражданского населения огромного города несут Сталин и высшая партийная номенклатура, включая руководителей ленинградских коммунистов во главе со Ждановым. Им принадлежала полнота власти, они располагали необходимыми средствами и полномочиями, чтобы предупредить или минимизировать смертность ленинградцев.

По агентурным донесениям, поступавшим через линию фронта в немецкие органы СД, в конце декабря 1941 года в Ленинграде на «черном рынке» 100 гр хлеба стоили 60-70 рублей (при официальной государственной цене 1,1 рубль за килограмм), кошка — до 250 рублей, собака — от 300 рублей. При этом дефицитных животных, как отмечал источник, «едва ли можно увидеть» на улицахⁱⁱⁱ. Действительность выглядела жуткой. Руководители Управления НКВД по Ленинградской области докладывали в Москву о ценах на «черном рынке» по состоянию на 25 декабря 1941 года: хлеб (100 гр) — 30 рублей, масло (100 гр) — 70-80 рублей, сахар (100 гр) — 30 рублей, мясо (кг) — 200 рублей, конина (кг) — 150 рублей, картофель (кг) — 60 рублей, чай (50 гр) — 60 рублей, шоколад (100 гр) — 130-160 рублей, папиросы «Беломорканал» (пачка) — 10 рублей. За часы давали 1,5 кг хлеба, за сапоги в хорошем состоянии — 3 кг.^iv

Голод терзал и опустошал город. Противник, получавший информацию о ситуации в городе зимой 1941/42 годов, констатировал:

«Часто трупы даже не вывозят из квартир, а оставляют их в неотапливаемом помещении. В бомбоубежищах часто находят умерших, которых также не вывозят. Показательным является и то, что в неотапливаемых помещениях, коридорах и во дворе Александровской больницы находится 1200 трупов. Уже в начале января число умерших от голода и холода составляло 2-3 тыс. человек в день. В конце января в Ленинграде ходил слух о том, что ежедневно в городе умирает уже 15 тыс. человек и в течение последних трех месяцев от голода умерло уже 200 тыс. человек. Эта цифра по отношению к общей численности населения также не является слишком высокой. Однако, следует принимать во внимание, что количество жертв с каждой неделей будет быстро расти, если сохранятся внешние условия (голод и холод). Сэкономленные продукты питания для горожан, однако, не имеют решающего значения. Сообщают, что больше всего от голода страдают дети, особенно маленькие, которым просто нечего есть»^v.

Однако, как напоминает нам старинная поговорка, в ратном поле две воли.

И если 18-ю армию Вермахта привела к окраинам Ленинграда партия Гитлера, то ответственность за прорыв врага, благосостояние и безопасность миллионов горожан целиком лежала на партии Сталина. Ведь именно Коммунистическая партия громогласно и публично готовилась к большой европейской войне едва ли не с 1929 года. Ради «безопасности города Ленина» — по официальной версии — Советский Союз совершил неспровоцированное нападение на соседнюю Финляндию 30 ноября 1939 года, вероломно нарушив договор о ненападении. Ради разгрома любого империалистического агрессора «малой кровью и на его собственной территории» страна превратилась в один большой цех и на протяжении предвоенного десятилетия производила вооружение в циклопических масштабах.

В результате этой изнурительной двенадцатилетней подготовки всего лишь за первые два с половиной месяца советско-германской войны Ленинград оказался в блокадных тисках между позиционными линиями не только немецких, но и финских войск. Осенью 1941 года Финляндия, сохраняя дипломатические отношения с Великобританией и США, вела собственную войну — «войну-продолжение» — против СССР. Поэтому воля большевиков-сталинцев воплотилась в конкретных военно-политических и управленческих решениях, предопределивших судьбы ленинградцев.

Среди блокадников в период даже самых тяжелых страданий зимой 1941/42 годов сохранялась устойчивая группа людей, не терявших веры в заботу и попечение Сталина о благе умиравших горожан. Так, в частности, в конце декабря 1941 года в спецсообщении НКВД приводились позитивные заявления ленинградцев в связи с увеличением норм выдачи хлеба. Психологически это выглядело вполне объяснимым: сначала Сталин и Жданов уменьшили выдачи хлеба практически до смертельного минимума, но затем они же и увеличили нормы, вернув надежду.

Рабочий Зуев (завод № 196): «Будет и еще прибавка хлеба, ведь товарищ Сталин знает о нашем положении в Ленинграде. Мы своей работой ответим партии на заботу о нас и наших семьях. Спасибо нашему правительству».

Декан факультета института авиаприборостроения, профессор N: «Сталин знает о положении в Ленинграде, он предусмотрел всё, подготовил большие запасы продуктов, которые сейчас начинают прибывать в город».

Официантка ресторана «Квисиана» Морозова: «Товарищ Сталин и наше правительство заботятся о народе. Блокада еще не прорвана, а правительство сумело найти выход из тяжелого положения и ленинградцев воодушевило. Я лично сама готова отдать, если потребуется, и жизнь за такое теплое отношение к нас со стороны правительства»^vi.

Чекисты фиксировали и высказывания полярные предыдущим. Часть из них коррелировалась с материалами спецсообщений и сводок органов госбезопасности начала и конца 1930-х годов^vii.

Работница Шазлинская (завод № 371): «Нам надо организованно бросить работу, всех не расстреляют. Всё, что говорят про Гитлера — надо понимать наоборот»^viii.

Из писем и корреспонденции (без указания авторов):

«Хлеба дают 125 грамм в день. Здесь такой голод, что не знаю, переживем или нет. Едим даже кошек и собак»^ix.

«Довоевались вояки — нет ни хлеба, ни табаку. Не дождешься, когда всё это кончится. А в общем не жалеет народа наше правительство. Спрашивается, за что воюем?»^x

В связи с этим редко обсуждаются три риторических вопроса, имевших непосредственное отношение к блокадной трагедии.

Первый. Все ли возможности по эксплуатации водного транспорта на Ладоге во время осенней навигации 1941 года, а затем автотранспорта на «Дороге жизни» использовала власть для ускорения эвакуации и увеличения запасов продовольствия в осажденном Ленинграде?

Марк Солонин произвел простые вычисления. В сентябре 1941 года в Ленинграде жители получили 2 млн. 544 тыс. карточек. Для того чтобы на каждую карточку выдавать чистый без примесей хлебный паек в 700-800 грамм ежесуточный расход муки составил бы примерно 1500 тыс. тонн, с учетом типового припека. Для доставки муки в таких объемах по Ладоге ежедневно требовались 5–6–7 барж с минимальной загрузкой.

К началу блокады Северо-Западное речное пароходство имело на Ладоге 5 озерных и 72 речных буксира, 29 озерных и около 100 речных барж. Правда, оказалось, что к осенней навигации из всех транспортных средств пригодны лишь 29 барж. До 7 ноября 1941 года они доставили в Ленинград только 45 тыс. тонн продовольствия, преимущественно хлеба, при этом общие потери перевезенных грузов до 7 ноября 1941 года — по разным причинам, включая воздушные атаки противника — составили менее 5 %^xi.

Описание всевозможных транспортных и технических сложностей во время навигации не объясняет главного факта — муки в блокированный город водным путем оказалось доставлено необъяснимо мало. И даже из этой малости продовольствие удавалось расхищать тоннами. 12 января 1942 года в сводке № 10042 Ленинградского УНКВД чекисты констатировали: «Начиная с третьей декады декабря месяца 1941 года, продуктовые карточки населения Ленинграда полностью не отовариваются». 10 февраля 1942 года в сводке № 10198 сообщалось:

«Населению в счет январских норм не отоварены продовольственные карточки по мясу, жирам, кондитерским изделиям. При потребностях в жирах на месяц, для выдачи по карточкам в январе 1 362 тонны, населению не выдано 889 тонн». [65 %] «Из положенных к выдаче 1 932 тонны мяса, не выдано 1 095 тонн». [56 %] По кондитерским изделиям требовалось выдать по карточкам в январе 2 639 тонн, не выдано 1 373 тонны». [52 %]^xii (курсив и проценты авт.)

Военно-автомобильная дорога через Ладогу спасала человеческие жизни.

Вместе с тем начальник «Дороги жизни» М. А. Нефёдов записывал в самые страшные недели блокадного Голодомора:

«10 декабря 1941. Бензин — острая проблема.
11 декабря 1941. Сплошной подвох с бензином.
22 декабря 1941. Лимитирует горючее.
1 января 1942. Положение с горючим снова стало очень острым. Парк стоит»^xiii.

В один вечером 15 декабря 1941 года по трассе Ленинград — Ладожское озеро — Бабаево стояло 120 автомашин из-за отсутствия горючего. Вызывают неизбежные вопросы противоречивые данные о грузоподъемности автотранспорта. В ноябре — декабре 1941 года в среднем в сутки через Ладогу перевозили 361 тонну грузов. А 31 марта 1942 года через Ладогу перевезли 6423 (!) тонны^xiv. Чем объяснить такую колоссальную разницу?..


Второй. Какие неофициальные дипломатические усилия в период осени 1941 — зимы 1942 годов предпринимал Сталин для того, чтобы добиться выхода Финляндии из войны и заключения советско-финляндского мирного договора, способного решительным образом изменить положение вымиравшего города?

Осенью 1941 года Великобритания и США, сохранявшие дипломатические отношения с Финляндией, оказывали серьезное давление на Хельсинки. Лондон угрожал объявлением войны. Вашингтон заявлял, что поражение Германии предрешит и судьбу Финляндии. В конце октября американцы даже пожелали узнать у финских дипломатов, каким образом могло бы состояться заключение мира между Финляндией и СССР.

В этой ситуации неформальное заявление Сталина через союзников о готовности пересмотреть условия Московского мирного договора 1940 года и территориальные итоги «Зимней войны» при поддержке Вашингтона могло бы послужить основой для мирных переговоров и в конечном итоге облегчить положение ленинградцев. Сталин же писал Черчиллю лишь о том, что СССР «ничего другого и не предлагал, как прекращение военных действий и фактический выход Финляндии из войны»^xv.

И не более того.

Сталин хотел, чтобы Финляндия вышла из войны. Но не собирался давать ей какие-либо гарантии в будущем, тем более по поводу аннексированных в 1940 году восточных районов. Диктатор мало интересовался тем, как участие Финляндии в войне влияет на судьбу ленинградцев и 16 декабря в беседе с британским министром иностранных дел Энтони Иденом Сталин заявил о необходимости восстановления советско-финляндской границы образца 1941 года.


Третий. Можно ли было уменьшить смертность наиболее незащищенных групп населения при условии отказа партийной и советской номенклатуры от привилегированного снабжения продовольствия, размеры и качество которого по-прежнему остается малоизвестным?..

Жесткая стратификация продовольственного снабжения вела и к разной смертности в разных группах населения. Так, например, по свидетельству 1-го секретаря Ленинского райкома ВКП(б) А. М. Григорьева, «из состава аппарата райкома, Пленума райкома и из секретарей первичных организаций никто не умер»^xvi. В соответствии с постановлением Ленинградского исполкома от 17 декабря 1941 года ужин секретарям райкомов ВКП(б), председателям райисполкомов и их заместителям отпускался без зачета продовольственных карточек. В I квартале 1942 года в умиравшем городе можно было получить шоколадный торт, мясо, белый хлеб, масло, курагу, печенье…^xvii всё лишь зависело от того, насколько ценной считала власть жизнь того или иного ленинградца.

Инструктор отдела кадров Ленинградского горкома ВКП(б) Н. И. Рибковский, вступивший в должность в декабре 1941 года, в марте 1942 года отправился поправлять здоровье в горкомовский стационар в поселке Мельничный Ручей. Вот его записи:

«Каждый день мясное — баранина, ветчина, кура, гусь…колбаса, рыбное — лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки и столько же черного хлеба на день, тридцать грамм сливочного масла и ко всему этому по пятьдесят грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину»^xviii.

Нравственных мук и терзаний «люди I категории» не испытывали.

Они берегли свои жизни для партии.

И партия, в свою очередь, берегла жизни настоящих большевиков.

Распространенные до сих пор представления о недостаточных запасах продовольствия и объективных трудностях снабжения трехмиллионного города сегодня мы должны согласовывать с ныне доступными сведениями о результатах борьбы органов НКВД с расхитителями и мародерами, совершавшими свои преступления в Ленинграде. В умиравшем городе процветали в чудовищных масштабах спекуляция и воровство, которыми занимались тысячи людей, использовавших служебное положение. Тоннами исчезало продовольствие (хлеб, крупы, мука, сахар и др.). Следовательно, оно поступало в столовые, магазины, на склады, базы, в бесчисленные подсобные помещения.

За время с 1 октября по 25 декабря 1941 года в Ленинграде органы НКВД арестовали 1524 крупных спекулянта, расхитивших по официальной оценке 192 тонны продовольствия. В январе 1942 — еще 657 человек, итого за 4 месяца — 2181. За период с июля по ноябрь 1942 года — 1642 человека. Лишь в сентябре — декабре 1942 года у арестованных расхитителей сотрудники НКВД изъяли более 2,3 млн. рублей, облигаций на сумму более 500 тыс. рублей, золотых монет на сумму 4095 рублей, более 12,5 кг золотых изделий, 206 золотых часов и почти 13 тонн продовольствия^xix.

К сожалению, нам не удалось найти сведения о количестве расхитителей и их соучастников, арестованных чекистами в феврале — июне и декабре 1942 года, чтобы составить полную картину о разрушении продовольственной безопасности Ленинграда изнутри блокадного пространства. Дискуссионным остается вопрос о том, какую реальную часть коррупционно-мародерской системы в сфере завоза, хранения и распределения продовольствия в блокадном городе удалось ликвидировать сотрудникам НКВД, и в какой степени она продолжала функционировать впоследствии.

Кроме мародерства и хищений на ситуацию с продовольственным снабжением ленинградцев негативно влияла и органическая бесхозяйственность — неизлечимая язва сталинского государственного капитализма. Так, в спецсообщении № 1030 НКВД от 11 января 1943 года подчеркивалось, что при обследовании неприкосновенных запасов, хранившихся в 65 специальных помещениях, в 39 из них, «ввиду непригодности кладовых, несоблюдения требований санитарного надзора и неприятия своевременных профилактических мер», обнаружилась порча продовольствия грызунами, плесень и приход продовольственных товаров «из-за плохого хранения в негодное состояние». В магазине № 82 в Октябрьском районе на каждые 100 гр гороха (партия почти в 2,7 тонн!) приходилось «10 экземпляров клеща». В Выборгском районе в магазине № 47 большую часть сухарей (партия почти в 4 тонны!) погрызли и повредили крысы. Продукты мокли от сырости и покрывались плесенью^xx.

Оценить общие потери продовольствия в блокадном Ленинграде по причинам злосчастной бесхозяйственности вряд ли возможно. Но даже отдельные примеры позволяют предполагать, что речь идет о многих утраченных тоннах — и это происходило регулярно в критической ситуации, когда спасение человеческой жизни зависело от лишних двухсот грамм хлеба.

Приведенных примеров достаточно для того, чтобы расстаться с популярными мифами о сталинском социуме, в котором якобы отсутствовали коррупция, воровство и лихоимство по причине высокой организации управления, контроля и распределения. Большевики, превратив население в завистливых бедняков, приучали его существовать в привычных условиях всеобщего блата, махинаторства и дефицита. Всевластие номенклатуры ВКП(б) — нового привилегированного класса, опиравшегося на специфическую социальную группу советского актива — привело к созданию госкапиталистической модели и особых общественных отношений. В их рамках можно было тоннами красть продовольствие или манипулировать с ним в умиравшем городе.

Хищения, цинично совершавшиеся в таких серьезных масштабах, необходимо рассматривать как неизбежный результат целенаправленного разрушения ленинцами-сталинцами русской частной и общественной морали на протяжении предшествующих двадцати пяти лет большевистской власти. Бесконечные социальные чистки, террор, коллективизация, практически полное уничтожение самой крупной Поместной Православной Церкви в мире, государственное принуждение к ежедневной лжи и лицемерию привели к социальной атомизации. Исчезло понятие личного греха и греховности — и те, кто расхищали продовольствие тоннами, не видели в том ничего предосудительного. Они жили по старому лагерному принципу «умри ты сегодня, а я завтра» и выгодно пользовались служебным положением, которое создала им уродливая сталинская система, ранее сама обрекавшая на голод «бывших» людей и колхозно-раскулаченное крестьянство.

Смерть от голода наступала не только медленно, но и мучительно. Крайняя степень отчаяния, граничившая с безумием, порождала людоедство. Эта страшная форма человеческой деградации не была новой в Советском Союзе. 80 лет назад, зимой и весной 1933 года во время голодомора, поразившего Украину, Дон, Кубань, Поволжье, Казакскую АССР и некоторые другие регионы, сотрудники ОГПУ неоднократно докладывали о том, как каннибализм принимал даже внутрисемейные черты, когда родители убивали младших, чтобы прокормить старших^xxi. Однако подобная информация считалась государственной тайной. Революция 1917 года закончилась для крестьянства колхозным закрепощением и Голодомором 1933 года.

Но кто из современников бурных событий эпохи мог представить каннибализм в столице трех революций?

С декабря 1941 по декабрь 1942 года за употребление в пищу человеческого мяса в Ленинграде органы НКВД арестовали по суммарным данным 2065 человек. По состоянию на июнь 1942 года, из 1965 человек, чьи дела были рассмотрены, 586 человек осудили к расстрелу, 688 получили разные лагерные сроки, судьба остальных (691) неясна^xxii. Несколько сот случаев каннибализма попали в поле зрения органов, но, скорее всего, зафиксированы не все. Равно как и не всех каннибалов удалось выявить. Более всего арестованных оказалось в страшном феврале 1942 года — 612 человек.

Из сводок Ленинградского УНКВД видно, что жуткие блокадные слухи и воспоминания о детях, пропадавших зимой и весной 1942 года, имели под собой реальную основу, хотя, возможно, как любое устное творчество, носили преувеличенный характер. Прабабушка автора, Ядвига Теофиловна Малаховская, и бабушка, Екатерина Ивановна Карионова, ныне покойные, пережили всю блокаду, но в семейных разговорах признавались, что о людоедах не слышали. Единственный раз зимой 1942 года они видели на улице труп молодой женщины с ногой, явно отрезанной каннибалами.

Вопрос о том, сколько человеческих жизней унес голод во время Ленинградской блокады носит до сих пор острый и дискуссионный характер. По официальной версии комиссии Ленинградского горисполкома (1945) во время блокады в черте города погибли 649 тыс. человек (632 253 от голода и 16 747 — от бомбардировок и обстрелов). В феврале 1942 года в разгар голода в Ленинграде было выдано чуть более 2,1 млн. карточек. Органы НКВД зафиксировали за октябрь — декабрь 1941 года 67 994 смерти, а в 1942 — 463 749, итого 531 743^xxiii. Среднесуточная смертность по оценкам чекистов составляла: в январе 1942 года — 3121 человек, в феврале — 3429, в марте — 2629, в апреле — 2337. Для учета в первую очередь они использовали данные отделов ЗАГС. Однако, скорее всего, в названные цифры включены ленинградцы, умершие и по естественным причинам.

Вместе с тем учет умерших и погибших во время блокады был весьма неполным, особенно среди беженцев, прибывших в город летом 1941 года. От голода умирали многие эвакуированные — и на этапах эвакуации, и в тылу, а от последствий дистрофии — горожане, остававшиеся в городе в 1943-1945 годах. Дистрофией страдали более 85 % ленинградцев. Поэтому суммарные оценки жертв ленинградской блокады исследователями очень разнятся и колеблются в диапазоне от 800 тыс. до 1,4 млн. человек, включая все категории погибших^xxiv. Вероятно, страшную цифру в 1 млн. мы можем считать наиболее близкой к истине. В абсолютном большинстве — это жертвы голода, бывшего результатом не только военных достижений Гитлера, но и правления Сталина.

Человеческое измерение блокадной трагедии предполагает и частное измерение подвига. Самое страшное и короткое свидетельство о блокаде, услышанное автором много лет назад, прозвучало сухо и обыденно: «А в нашей семье кота не съели». Блокадным кошкам и собакам — домашним любимцам, погибшим вместе с хозяевам — не ставят памятных знаков. Вершиной ленинградского подвига стала неравная и зачастую одинокая борьба за жизнь — не только ради спасения себя и близких, но и ради сбережения личного достоинства и самостояния.

Ради сознательного или невольного сохранения образа Божия в человеке.

ПРИМЕЧАНИЯ

i Санкт-Петербург. 1703–2003 / Юбилейный статистический сб. Ред. И. И. Елисеева, Е. И. Грибова. Вып. 2. СПб, 2003. С. 16–17.

ii Одним из первых об этом в 1993–1995 гг. заявлял в своих выступлениях участник Ленинградской битвы полковник Д. К. Жеребов. См. Жеребов Д. К. Интервью // Новый Часовой (СПб.). 1995. № 3. С. 219–220.

iii Сводка о событиях в СССР № 170. Берлин, 18 февр. 1942 // Ломагин Н. А. В тисках голода. СПб., 2000. С. 118.

iv Справка УНКВД по Ленинградской обл. по сост. на 25 дек. 1941 // Там же. С. 180.

v Цит. по: Сводка о событиях в СССР № 170. Берлин, 18 февр. 1942 // Там же. С. 116.

vi Цит. по: Спецсообщение УНКВД по Ленинградской обл., дек. 1941 // Там же. С. 181–182.

vii Подробнее, см.: Александров К. М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А. Власова 1944–1945. М., 2009. С. 65–66, 69–70, 80.

viii Цит. по: Спецсообщение № 9936 УНКВД по ЛО от 25 нояб. 1941 // Ломагин Н. А. Указ. соч. С. 157.

ix Цит. по: Спецсообщение № 9999 УНКВД по ЛО от 3 дек. 1941 // Там же. С. 161.

x Цит. по: Спецсообщение № 10068 УНКВД по ЛО от 13 дек. 1941 // Там же. С. 166.

xi Две блокады // Солонин М. С. Нет блага на войне. М., 2010. С. 90–95.

xii Цит. по: Ломагин Н. А. Указ. соч. С. 184, 196.

xiii Цит. по: Михайлов Б. М. Живые страницы войны и блокады. СПб., 2005. С. 63.

xiv Там же. С. 64.

xv Док. № 22. Сталин — Черчиллю, 23 нояб. 1941 // Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-Министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Т. 1. Переписка с У. Черчиллем и К. Эттли (июль 1941 г. — ноябрь 1945 г.). М., 1958. С. 34.

xvi Цит. по: Яров С. В. Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг. СПб., 2011. С. 407.

xvii Там же. С. 412, 417.

xviii Цит. по: Там же. С. 409.

xix Подсчитано по материалам и спецсообщениям УНКВД по ЛО, 1941/42 // Ломагин Н. А. Указ. соч. С. 180–181, 195, 243, 246–247, 250–254, 257–258, 260–261.

xx Там же. С. 263–264.

xxi См. сводки и сообщения органов ОГПУ, февр. — апр. 1933 // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 т. 1927–1939. Т. III. М., 2001. С. 642–643, 648–649, 661–662; Голод в СССР 1929–1934. Т. II. М., 2012. С. 582 и др.

xxii Подсчитано по материалам и спецсообщениям УНКВД по ЛО, 1942 // Ломагин Н. А. Указ. соч. С. 210, 220, 231, 235, 238, 242, 248, 250, 253, 257, 260.

xxiii Справка УНКВД по ЛО, 25 дек. 1941; Спецсообщение № 10042 от 12 янв. 1942; Спецсообщение № 1011 УНКВД по ЛО от 6 янв. 1943 // Там же. С. 178, 187, 259.

xxiv Оценки см. Магаева С. В., Симоненко В. Б. Статистика жертв ленинградской блокады // Санкт-Петербургский университет. 2009. 6 мая. № 8(3794). .