1. Путь от инобытию в бытие – творение мира через принципы Жизни и Правды. Четыре божественные пары как аспекты проявления инобытийного Нуна в создающемся мире.

2. Памятник Мемфисского богословия. История камня царя Шабаки и его язык.

3. Концепция Творящего Слова (Логоса). Слова как способ неизменяемого воплощения замысла Создателя.

4. Идея Творца, в одиночку создающего бытие во всей его полноте.

5. Сердце и Язык Птаха – создание образа и его воплощение.

6. Концепция Семенного Логоса, символика речи и мастурбации.

7. Образы Гора (сосредоточения божественной Воли) и Тхота (артикуляция божественной воли) в древнеегипетской концепции творения мира.

8. Понятия сутей (ка) и сущностей (хемсут) в древнеегипетской философии.

1. Путь из инобытия в бытие

В Египте, недалеко от места, где от реки Нил отходит канал Иосифа (который так сейчас и называется, Bahr Yussef) находится городок Эль-Ашмунейн. Это не что иное, как древний Шмун. Коптское «шмун» или древнеегипетское «хемуну» – это восьмерка. Восьмеркой и назывался сам древний город. Греки, сочтя, что почитавшийся в этом городе бог Тхот похож на Гермеса, назвали город Гермополем. Так у египтологов и закрепилось название «гермопольская восьмерица», «гермопольская огдоада» (восьмерка по-гречески). Почему же восьмерка?

Интересно, что само начертание цифры восемь, пришедшее к нам из Индии и с арабского Востока, теперь для нас означает бесконечность – переверните цифру восемь и положите ее на бок. И хотя это, безусловно, случайное совпадение, оно бы пришлось очень по душе древним египтянам. Категория восьмерки – изначальной восьмерицы богов – очень распространена в Египте с доисторического времени. Она есть в Текстах Пирамид, и особенно интересные упоминания о ней можно найти в Текстах Ковчегов. Возьмём, например, надписи с ковчега некоего Тхотнахта (так звали положенного в этот гроб, хранящийся в Туринском музее). В 76-м речении мы читаем такие слова:

«О вы, восемь богов бездны,
Которых Тхотнахт (то есть умерший) сотворил из истечения плоти своей,
Имена которым дал Атум по слову Нуна в тот день,
Когда говорил Атум с Нуном в бездне, в темноте и во мраке,
Придите с радостью встретить Тхотнахта этого,
Дайте ему руки ваши,
Свяжите лестницу Шу для Тхотнахта,
Как сделали вы для отца Тхотнахта этого, - Атума,
Ибо истомился Тхотнахт».

То, что египтяне отождествляли умершего с любым богом и с любым божественным образом – это норма для них. Большинство христиан, несмотря на то, что в Евангелии устами Иисуса много раз сказано «вы все дети Отца Небесного и все вы братья Мои», не решаются воплощать столь дерзновенные мысли в своей молитвенной житейской практике. А вот египтяне решались, поэтому в тексте и говорится, что отец Тхотнахта – это сам Атум. И слова, что именно Тхотнахт сотворил из истечений плоти своей восьмерых богов бездны, явно подразумевают, что Тхотнахт и Нун есть одно.

Посмотрим следующее речение из гробницы Сети:

«О вы, восемь богов бездны,
Которые вышли из Шу,
Имена которых создала плоть Атума
В согласии со словом Нуна
В бесконечности, в бездне, во тьме и во мраке,
Известен вам я,
Ибо Сети (то есть хозяин этого гроба), тот, кто создал вас,
Кто породил вас и связал вас (имеется в виду, связал попарно).
Сотворены имена ваши по слову Нуна и Атума».[СТ79]
«О вы, восемь богов бездны,
Бог бездны для бога бездны,
Окружающие небо руками вашими,
Соединяющий небо и персть земли для Геба,
Шу сотворил вас в бесконечности, в бездне, во тьме и во мраке
И распределил он вас между Гебом и Нут, (то есть между землей и небом)
Вечен Шу и беспредельна Тефнут.
Сети (умерший) – сила Шу».

Вот эти несколько речений показывают нам, кто такие эти боги бездны. Обратим внимание на место, где говорится о наречении имен: Атум нарек им имена. Что такое наречение имени? Наречение имени, к которому мы сейчас часто относимся легкомысленно, по древним представлениям навсегда соединяет некое естество с тем, именем чего оно названо. Поэтому Адам нарекает имена всякой твари. Он дал им имена – и теперь он их хозяин, вся земная тварь подчиняется Адаму. Поэтому в магии так стремятся узнать настоящее имя того или иного духа, чтобы иметь возможность этим духом повелевать. Наречение имени – знак власти и одновременно знак творения, потому что как только дается имя, вещь, если угодно, духовно осуществляется, духовно появляется.

Атум творит богов восьмерицы через Шу и Тефнут. О Шу и Тефнут еще пойдет речь дальше. Сейчас мы только отметим, что их именуют "Анех" – Жизнь и "Маат" – Правда. Оба эти слова для Древнего Египта важнейшие, если выделять самые главные египетские слова, то Анех и Маат войдут в первую десятку. Шу (мужская форма) – это Анех, а Тефнут (женская форма) – это Маат. Шу и Тефнут следуют за телом Атума, они любимы Атумом. Они порождены Правдой и Жизнью и от них исходит Правда и Жизнь. Они те, кто обнял всю землю и построил лестницу от земли на небо. Причем, как вы обратили внимание, уже в Текстах Ковчегов боги Восьмерицы связаны попарно («бог бездны для бога бездны»). А позднее египетское богословие эпохи Нового Царства четко назовет эти пары. Эта Гермопольская Восьмерица – четыре пары мужских и женских явлений:

Амон и Амонет иногда заменяются на Ниау и Ниаут (ничто).

Уже в Текстах Пирамид известен Град Восьми – тот самый Шмун, или Гермополь. И эти пары богов известны уже с пирамид Унаса и Пепи II. «Град четырех пар» – это из пирамиды царицы Нейт. Важно подчеркнуть, что хотя их и называют богами, эти четыре пары в действительности не боги как личностные, активные, волевые существа, которые могут, подобно богам в греческой мифологии, выбрать одно или другое, хорошее или плохое. Это абстрактные понятия – категории Бога, качества Бога. Восьмерица есть не элементы естественной жизни, а аспекты космической первопричины, аспекты Нуна как инобытия. Именно такое определение дал этой Восьмерице замечательный немецкий исследователь Зигфрид Моренц в своей книге «Египетская религия».

Однако, несмотря на умозрительный характер данных категорий, их изображения оказывались вполне конкретными и очень своеобразными. Так, мужская часть пар Божественной Восьмерицы представляла собой лягушек или мужских фигур с лягушачьими головами, а женская часть изображалась в виде змей или змееголовых женщин. Тут важно понимать, что и лягушки, и змеи в Египте – это болотные животные, обитающие воде (т.е. в безвидности). Если угодно, они – жители нильской бездны. И вот их-то египтяне избрали, чтобы изобразить пары Божественной Восьмерицы. Объясняется данный факт тем, что египтянам было чуждо абстрактное мышление. В отличие от, например, греков, успевших утратить память о своей дописьменной жизни, египтяне свою жизнь до возникновения письменности помнили отлично, и прямое олицетворение являлось для них одним из основных приемов передачи изображения. Слова появились много позже.

Характерно, что довольно рано ученые-египтологи, в том числе Курт Зете и Рудольф Килиан, увидели сходство между образами Восьмерицы богов и библейским рассказом. Давайте посмотрим на начало Книги Бытия и сравним эти образы: «В начале сотворил Бог небо и землю, земля же была безвидна (Амон) и пуста (Ниау), и тьма (Кек) над бездною (Нун)». Потрясающее сходство!

Очень часто для египтян образ Восьмерицы связывался с рождением. Он был динамичным, именно поэтому мы имеем дело не с отдельными богами, а с парами. Нун здесь предстаёт уже не как статическая бездна, а как поток, жизнь. И тут интересно рассмотреть сюжет о превращении богов бездны в быка и корову. Это, разумеется, миф, но миф в платоновском смысле, то есть миф, скрывающий за собой некую сущностную реальность, а не просто детскую сказку. В соответствии с этим мифом, четыре мужских божества превратились в черного быка (черный – образ невидимости), а четыре женских – в черную корову. Соединившись, они родили Ра – то есть божественное солнце для этого мира. Для египтян очень важна идея, что источником жизни является не некое первичное вещество, из которого все появляется, а боги бездны, то есть само инобытие в его креативном проявлении, дающее возможность всему существовать.

Максим Исповедник, христианский богослов VI века, разделял два греческих понятия силы: «динамис» (покоящаяся сила) и «энергия» (сила проявленная). Динамос – это то, что относится к еще не проявившемуся в твари. То, что предосуществилось в самом Боге и все, чему предстояло быть приведенным Им в бытие. Энергия же проявляет себя в том, что творческая идея было доведено до дела – то есть до сотворения мира. Отсюда это изображение движения по ступеням из небытия в бытие – чтобы по этим же ступеням из бытия перейти в небытие. Эти ступени незримости, безвидности и пустоты, с которых начинается Библия, в религии Древнего Египте должны были привести человека из этого мира меняющейся реальности, где жизнь временна, в мир абсолютной бытийности и покоя, где уже нет смерти. И вот туда, в этот мир Нуна, ведут эти четыре пары богов как лестница, как категориальность и отчуждение от бытийности. Можно сказать, что эти четыре пары богов Гермополя – это отчуждение от нашей бытийности и восхождение в инобытийность, То есть Великая Восьмирица Хемуну – это ключ, с помощью которого происходит вхождение в инобытие.

Удивительно схожим образом, не зная того, что вы теперь знаете после этой лекции, в одном из Гимнов божественной любви высказался о своем устремлении к инобытию один из замечательнейших христианских поэтов – Симеон Новый Богослов (на русский язык его прекрасно перевёл выдающийся филолог Сергей Сергеевич Аверинцев). Слушая стихотворение, вспомните, что Восьмерица – это, если угодно, восхождение от стихии этого мира в сверхбытие:

«Вещи зримые оставив
И к незримым прилепляясь,
Я приемлю дар великий:
Созерцать, любить Нетварность (т.е. Нуна)
Отрешиться совершенно
От всего, что возникает
И тотчас же исчезает,
И умом соединиться
с Безначальным, Бесконечным
и Нетварным, и Незримым –
Вот любви и суть и сила».

Вы видите сами, что эти древние откровения для нас необычайно важны.

2. Памятник Мемфисского богословия

Переходом от Нуна к проявленному миру является замечательный Памятник Мемфисского богословия, хранящийся в Британском музее под номером 498 – Камень царя Шабаки (Shabaka stone). Он представляет собой сравнительно небольшой кусок гранита, 92 на 137 сантиметра, с дыркой посредине. Помню, когда я был в Британском музее, то удивился, какой он маленький (Мне он почему-то представлялся огромным, возможно в связи со значением начертанного на нем текста). История этого камня интересна. В преамбуле выбитого на нем текста мы узнаём, что царь Шабака нашел изъеденные червями кожаные свитки, и повелел высечь текст на камне, чтобы он не погиб. Камень с выбитым текстом волею случая стал использоваться как нижний мельничный жернов, из-за чего часть текста была стерта при мукомольной работе и потеряна.

Сам по себе камень принадлежит XXV династии (3-й Переходный Период) – но текст, написанный на нём, очень древний. Та же Мириам Лихтхейм на основании анализа текста утверждает, что он относится к Древнему Царству. Более того, мы можем предположить, что перед нами памятник, пришедший из доистории. Он содержит в себе вкрапления нового египетского языка, современного XXV династии, и вкрапления среднеегипетского языка – но весь принадлежит к древнеегипетскому языку. И совершенно понятно почему. Очевидно, ещё до того, как текст оказался выбитым на камне, он многократно переписывался, а переписчики, естественно, делали ошибки. Если мы возьмем Библию времен императрицы Елизаветы Петровны, то мы увидим, что в нее невольно внесены обновления по сравнению со славянским текстом Киевской Руси – потому что все переписчики невольно осовременивают текст. Это известная традиция. Некоторые современные ученые считают, что если есть такие новизмы – значит, сам текст новый, текст Позднего Царства, что это только стилизация под древний язык. Но для меня, совершенно ясно, что текст камня принадлежит Древнему Царству. И знатоки языка (я к ним не отношусь), говорят, что данный текст очень близок к Текстам Пирамид.

Здесь имеет место даже некий интересный символизм. В «Премудрости Птаххотепа», тексте, безусловно, Древнего Царства, говорится: «Потаеннее смарагда слово мудрое, но можно услышать его и от мелящих на жерновах». Смысл данного высказывания в том, что истинная мудрость скрыта, но иногда знать её может совершенно простой человек – она растворена в его сердце. В скобках поясню, что в Древнем Египте на жерновах мололи самые простые люди, преимущественно женщины (все, что было связано с хлебом, было делом женщин). И действительно – этот мельничный жернов открыл нам удивительные вещи.

3. Концепция Творящего Слова

Камень царя Шабаки исследовало очень много ученых. Но первым, кто его исследовал, прочел и в 1901 г. опубликовал перевод, был Джеймс Генри Брэстедом, английский ученый, хранитель коллекции Британского музея. Вот что он пишет:

«Данная в памятнике концепция Творящего Слова создает вполне достаточную основу для подведения к таким позднейшим понятиям, как нус (ум) и логос (слово) – о которых до последнего времени полагали, что они пришли в Египет извне и значительно позднее, из Греции. Таким образом, греческая традиция видеть истоки своей философии в Египте, в свете вышесказанного выглядит намного правдоподобнее, чем считалось ранее. Господствовавший среди греков времени поздней античности обычай философски интерпретировать функции и взаимоотношения египетских богов, придававших глубокий смысл тому, что, как считалось, в действительности таковым смыслом никогда не обладало, обычай этот, оказывается, сложился еще в Египте за многие века до рождения древнейших греческих текстов. И отнюдь не невозможно, что греческий обычай подобным образом интерпретировать своих собственных богов получил первый импульс из Египта».

В Памятнике Мемфисского богословия говорится о начале мира, о его творении. Но данной теме посвящена только средняя часть памятника – в то время как в первой части говорится о другом. Но это всё-таки важный момент, поскольку вообще весь памятник связан с идеей победы жизни над смертью, и история сотворения мира в данном контексте приобретает большую значимость. Удивительным образом текст камня показывает, что разные египетские концепции творения мира не противоположны друг другу, они суть разные символические ряды одного и того же сущностного знания. Вспомните первые слова евангелия от Иоанна, которые читают на Пасху:

«Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Оно было вначале у Бога, все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков,
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

Для египтянина это были бы совершенно понятные и очень достойные слова – сама категория Божественного Слова, как она представлена в памятнике, имеет глубокий богословский смысл.

Мы иногда даже не понимаем, почему говорится, что второе лицо Троицы – Бог-Слово. На самом деле, что такое слово? Когда рождается человек, он, естественно, несет какие-то качества своих родителей, он от них произошел, и в нем нет ничего, чего не было в родителях генетически. Но одновременно, он и свободен. Он свободная личность с собственно волей, которая может выбирать любую жизнь, хорошую или плохую – то есть он обладает способностью менять себя. А вот у слова другая природа. Оно тоже творится отцом: я сейчас произношу слова – я отец этих слов, я их рождаю. Но, в отличие от моего ребенка, обладающего свободной волей, слово свободной волей не обладает, оно не может само себя изменить. Оно навсегда останется таким, каким его произнес или каким его записал его отец. Скажем, Л. Н. Толстой написал повесть «Хаджи-Мурат» – и «Хаджи-Мурат» навсегда остался именно таким, каким Толстой его создал. Вот нет уже с нами Льва Николаевича, он умер и ничего не может исправить – а «Хаджи-Мурат» живет. На одних он производит положительное впечатление, на других, напротив, плохое – но суть в том, что он существует как некое явление свое отца, навсегда равное себе изначальному. Он не отец, отца уже нет в живых, но он живет по воле отца и во всем соответствует его воле.

С помощью категории слова появляется возможность, начиная с древнейших времен, показывать, что Бог, рожденный из Нуна (инобытия), Бог, творящий землю и весь окружающий мир, Бог, в христианской традиции, спасающий землю и меняющий её – вот именно этот Бог во всем соответствует своему Отцу. Сам он не Отец, также как и «Хаджи-Мурат» не Толстой, но в Нем нет ничего, чего нет в Отце. Наших детей словом не назовешь – они «Хаджи-Мурат», который переписывает сам себя. А слово – постоянная категория. Поэтому для древнего грека, позаимствовавшего идею Логоса, были очень важны перечисленные коннотации.

Первоначально слово «логос» присутствовало у Платона как категория проявления эйдоса. Но христианское богословие и евангелист Иоанн взяли его и для определения того, что мы называем Богом-Сыном. Это не просто Сын, это Сын-логос, Сын, который не меняет сам себя – он следует своему отцу во всем. «Я ищу не исполнения Своей воли, а воли пославшего Меня Отца», – говорит Иисус Христос. И в самый трагический момент, перед тем как Его взяли под стражу, Он говорит: «Впрочем, не Моя, но Твоя, Отче, воля да будет». То есть, Он следует во всем воле Отца – это и есть категория логоса. Конечно, для христианства это понятно, но каково было удивление Брэстеда, когда оказалось, что в Египте то же самое. Я помню, что великий египтянин уже христианского периода, Антоний Великий писал: «Слово Божие есть образователь входящего в состав мира сего вещества, Устроитель и Художник всего бывающего. Никак не возможно веществу принять прекрасное устройство без рассудительной силы Слова, Котороя есть образ, ум, мудрость и промышление Божие», то есть Бога-отца. Он и Сам, и Он как проявление Отца – вот что такое Бог-Слово.

4. Образ Творящего Бога

И теперь, вспомнив Антония Великого и Иоанна Богослова, обратимся, наконец, непосредственно к Мемфисскому памятнику, чтобы одновременно и комментировать его, и читать.

«Боги, которые возбытийствовали во Птахе:
Птах на великом престоле, который родил богов.
Птах-Нун – отец, зачавший Атума, который родил богов.
Птах-Нунет – мать, родившая Атума.
Птах Великий – это сердце и язык Девятерицы (Девятерицы Гелиополя, о которой мы еще будем говорить на следующей лекции).
Нефертум у носа бога Ра каждодневно»

Итак, Птах-Нун, который родил богов. Почему Птах? Птах, как вы помните, это «поднимающаяся земля», Бог-мастер, это тот, кто творил. Таким образом, это Бездна Творящая – та же бездна, но не сама в себе, а которая творит этот мир. Поэтому она показана в виде Птаха, который сидит на великом престоле, рождает богов и творит этот мир. Он зачинает Атума, то есть полноту всего, и рождает его. Для этого он разделен на Птах-Нун и Птах-Нунет. И он же – сердце и язык Девятерицы богов. Мы еще много раз встретим образы сердца и языка Девятирицы. Почему именно сердца и языка? А потому что человек сначала замышляет в сердце своем, а затем произносит устами, языком. Замысел по-египетски «сиа» – это «сердце». Повеление «ху» – это уста. Прямо говорится в Лейденском папирусе 1350 «Замысел – это сердце Атума, повеление – это уста Его».

Обратите внимание на следующий важный момент –Нефертум у носа Ра каждодневно. О Нефертуме мы уже немного говорили (кстати говоря, в этом месте есть стертость, сохранилась только «тум», но поскольку «у носа Ра», то совершенно ясно, что стершееся – это «нефер»). Нефертум – это прекрасная полнота. «Нефертум у носа бога Ра каждодневно» – это явление в мир благой полноты. Интересно, что слова «Ра» написано с божественным детерминативом, то есть это бог, создающий мир, дающий ему бытие. И «у носа его» - это Дух. Сравните сами – «и Дух Божий носился над водами». Нос – это дыхание. «У носа Ра» – это дыхание Ра, которое постоянно дышит. Каждодневно – это Ра-Неб. И вот здесь тоже употреблено слово «Ра» и использован иероглиф солнца, а под ним некая чаша изображена. А слово «Неб» означает каждодневно. Но здесь нет божественного детерминатива . Это только категория каждодневности. То есть это уже не вневременное бытие, а это бытие в мире. И вот произошел переход из инобытия в бытие. И возникает каждодневность, и возникает Ра. И Дух Божий, вот этот Нефертум, благая полнота, он у носа Ра каждодневно, то есть уже не во вневременном инобытии, а в этом мире. И мир этот наполнен дыханием Ра, наполнен Духом Божьим. Как вы видите, немного другие образы, но в целом все очень похоже на христианские категории.

В Берлинском папирусе так говорится о Птахе (Берлинский папирус 3048, о котором я уже упоминал в прошлой лекции):

«Ты сам себе Хнум.
Что сделали Твои уста, что сделали Твои руки,
Это извлек (шеди) Ты из Нуна».

Что мы видим? Во-первых, Хнум – это бог-горшечник. Ты сам себе Хнум – то есть ты сделал сам себя, поэтому Птах именуется «поднимающейся землей». Он сам творит себя в этом бытии. Не кто-то его творит, не кто-то его рождает – он сам себя творит. И то, что ты сделал, что сделали твои уста (то есть изрекли), то, что сделали твои руки (то есть слепили) – это все извлек ты из Нуна. Опять же, два важных образа. В данном случае под руками подразумевается не только мастер, хотя Хнум – это, безусловно, горшечник, это мастер, который лепит. Но дополнительно здесь появляется ещё глагол «шеди» (извлекать) – один из любимых глаголов творения в Египте. Другой – «хепер», являть, появляться, восходить.

Надо вам сказать, что слово, которым обозначается процесс творения в том или ином языке, может многое дать для понимания самого строя мысли, самой глубины мысли того или иного народа. Сам язык дает нам ключи. Например, в греческом языке слова, которые связаны с творением – это «праттин» (совершать) и «пойин» (делать). Они говорят о том, что чего-то не было, но это сделано. Творить – это из ничего что-то делать. А русское слово «творить», через балтские языки восходит к словам «хватать» и «ловить» - то есть нечто уже было, а мы его поймали, мы его взяли, мы его использовали. И египетское «шеди» (являть, восходить, извлекать) в этом смысле ближе к русскому. Пусть это нас не радует, мы не должны считать, что мы из-за этого факта становимся древними египтянами. Но интересно, что это близкие категории, которые говорят не о создании нового, а об актуализация инобытийного. Актуализации в более совершенной форме, в новой сути – но актуализации того, что уже было: «Пепи был рожден в Нуне». В Нуне пребывало все.

И снова нам будет не лишним вспомнить мысль Максима Исповедника, утверждавшего, что все вещи уже присутствуют в инобытийности Бога. Максиму Исповеднику, конечно, было сложнее, ведь он писал по-гречески, ему нужно было подбирать другие слова. А вот русскому или египетскому языку подобная идея ближе и понятнее. Перефразируя Максима Исповедника, скажем так – в Боге все уже есть, это только надо извлечь. И собственно, Бог сам это извлекает и перевоплощает в мир. Из данного утверждения вовсе не следует, что мир не сотворен из ничего. А следует, что мир как набор материальных сущностей сотворен из ничего. Самих материальных сущностей не было, но идеи этих вещей были в Боге всегда. Именно эту мысль хочет выразить Максим Исповедник – и именно такое понимание присуще египтянам.

5. Творение сердцем и языком

Следующий важный момент текста Камня царя Шабаки – 53-й столбец. Вообще большая часть текста представляет собой вертикальные столбцы, причем в месте, о котором я говорю, столбец еще и раздваивается, чтобы показать, что происходит параллельный процесс. Египтянин не просто пишет и объясняет – он самим формированием текста наглядно показывает, что происходит, сам способ написания оказывается в некотором смысле иероглифом:

«Создается сердцем, создается языком образ Атума.
Велик Птах, явивший всех богов и их сути
Воистину этим своим сердцем и этим своим языком» (опять же происходит раздвоение — две колонки).

Итак, образ Атума. Обратите внимание – в данном случае явно переписчик ошибся. Он использовал новоегипетское слово «тит» в значении «образ» вместо древнеегипетского слова «тут», слова Древнего Царства. Слова очень похожи, слово «тут» уже не употреблялось, и переписчик, по всей видимости, описался – но понятие одно и то же. Итак, сердцем и языком создается образ Атума. Не Атум как некая особая личность, а только образ Атума, образ полноты. Создаётся сердцем и языком: замыслен – сказано. И дальше говорится: «велик Птах, явивший всех богов и их сути (кау) этим своим сердцем и этим своим языком». О кау мы чуть-чуть позже поговорим. «Сердце Его – Гор – явление Птаха; язык Его - Тхот – явления Птаха (опять же, две параллельные колонки)». А дальше идет объяснение, и этот высокий и, казалось бы, сложный текст вдруг переходит на абсолютно бытовой уровень. Это, вообще, свойственно египтянам, которые никогда не пытаются играть в какую-то глубокомысленность, как греки (потому что греки заимствуют мудрость и им хочется эту мудрость поднять над обыденностью). А для египтян мудрость – это их жизнь, они все посвящены в таинства. Поэтому у них нет желания показать высокоумность, а, наоборот, есть желание все объяснить буквально на пальцах.

И текст говорит:

«Сердце Его - Гор – явление Птаха,
Язык Его - Тхот – явление Птаха.
Ведь известно, что повелевают сердце и язык (всеми) членами,
Пребывая во всяком теле,
Пребывая во всяких устах - всех богов, всех людей,
Всех животных, всех ползающих тварей, (египтяне не могут без этого)
Всего, что имеет жизнь,
Замышляя то, что они желают,
Объявляя то, что они желают».

Вот – все оказывается очень просто. У каждого человека, у каждой ползающей твари (уж кого они там имеют в виду, червяка или змею, не столь важно), у каждого живого существа есть свой замысел в сердце. В сердце червяка мы не можем влезть и понять, что он думает, но в свое-то можем. Сначала мы думаем: хорошо бы нам пойти погулять – а потом встаем и идем гулять. Или думаем, что надо бы попросить воды, и потом говорим: принеси-ка мне воды. То есть мы замышляем в сердце и произносим языком (или исполняем другими членами) замысленное в сердце. Ни один нормальный человек и ни одно нормальное живое существо, ни боги, ни духи не действует без осмысления в своем сердце дел, до того, как они их совершат.

Интересно, что сердце, о котором идет речь – египетское «иб» – это не физическое сердце. У нашем языке все совпадает, и мы порой думаем, что действительно в мышце сердца происходит некоторое размышление. Возьмём выражение «опускать молитву в свое сердце» – и вот уже какой-нибудь бедный монах старается опустить её именно между левым и правым предсердием. На самом деле нет. Греческое «кардиа», так же, как и «иб» – это волевой центр человека, его средоточие (по-славянски «срдец», середина). Это не анатомический орган. Анатомический орган действительно взят за символическую основу, потому что, так же как поражение сердца приводит к гибели человека, поражение волевого средоточия человека приводит к духовной гибели. Но понятно, что речь идёт не о мышце сердца. И египтяне, специально показывая, что это разные вещи (на самом деле у них намного больше уровней богословской безопасности, чем у нас), разделяли понятия, и говорили о двух сердцах: анатомическом сердце (хати) и волевом центре (иб). «Хати» – это просто передняя часть груди. Вот когда в анатомических трактатах говорится о боли физического сердца, говорится о хати. А в нашем тексте говорится только об «иб», о волевом центре. В волевом центре нечто замысливается и языком произносится. Разумеется, произносится тоже символически, потому что у Бога нет нашего языка, который мы показываем няне, заставляющей нас рано ложиться спать.

6. Семенной логос

Мы видим, что все боги создаются замыслом и словом. Вероятно, это довольно новое учение. Во многом, я так предполагаю, оно связано с тем, что египтяне овладели письмом и увидели, что они могут творить неколебимые сущности (логосы). Ведь слово устное интерпретируется, оно еще не навсегда, оно может как-то меняться («молва меняется стоустая»). А уж если написано, высечено – это навсегда. И поэтому идея слова как неизменного проявления сущности очень возможна, и возникает она, именно когда люди овладевают письменным словом – до этого были другие символы, тоже очень важные. И в следующем 55-м столбце мы об этом читаем: «Его (Птаха) Девятерица перед Ним, как зубы и губы». Зубы и губы – то есть органы, с помощью которых можно говорить. Вот нет у вас зубов, нет у вас губ, и даже если есть язык, вы толком ничего не скажете, будете какую-то невнятицу нести. Для артикулированной, четкой речи зубы и губы очень важны. Но дальше идет: «Они суть семя и руки Атума». Помните, «соделали твои руки», Берлинский папирус? Это намек на очень древний образ, определенно доисторический. Это образ, который многим современным египтологам кажется каким-то неприличным, грубым, но он очень емок богословски – это образ мастурбации. Своей рукой Атум изверг из своего полового члена семя: «Ибо Девятерица Атума возбытийствовала Его семенем и Его перстами». Это древний образ, это образ гелиопольской Девятерицы (эннеады). «Девятерица – это зубы и губы тех уст, которые произнесли имена всего сущего, из которых явились Шу и Тефнут (Жизнь и Правда)». Здесь дается точная параллель, что новый образ сердца и языка, губ и зубов, соответствует древнему образу мастурбации и, соответственно, семени и рук.

Почему вообще появился образ мастурбации? В нем, разумеется, нет ничего эротического. Это попытка найти максимально подходящий символ. Во-первых, Бог творит мир один, без второго – нет никакой богини, нет никакого женского начала, которое родило бы то, что семя Бога влило в нее. Это подчеркивает, что в творении один участник. Хотя египтяне, конечно, не хуже нас с вами знали, что от мастурбации дети не рождаются и ничего не появляется, но здесь было очень важно показать, что действует один Бог, один творец, у него нет пары. Второй момент – перед нами сознательное волевое действие. Это не непроизвольное истечение семени, как любят иногда говорить в Индии. Это именно волевой и сознательный акт, это действие. И наконец, третье. Семя – это то, что принадлежит природе самого Бога, рожденное в Нём, как кровь или слезы, но в то же время, в отличие от последних, способное творить жизнь. Впрочем, кровь и слезы тоже будут использоваться египтянами в качестве символов, но символический характер семени как животворного начала совершенно явственен.

И в этом смысле древнее христианское понятие творящего слова («логос сперматикос», семенное слово), использованное ещё первыми христианскими отцами, а также Юстином, философом и мучеником во II веке – это, конечно же, образ, пришедший из Египта. Его старинная природа и происхождение забылись, но само по себе «семенное слово» – очень важная категория (Климент Александрийский использует его в «Строматах»)

Для данного текста значимо, что две описанные формы творения – словом и семенем – сосуществуют вместе. И Шу и Тефнут, первая пара гелиопольской Девятерицы, следующая за Атумом, явилась именно таким образом (о Девятирице богов мы будем подробного говорить на следующей лекции). Пару Шу и Тефнут создал один Бог – словом ли своим, семенем, не суть важно. Важно, что Он создал ее своим волевым действием. И пара эта – тоже Он, потому что Его слово, Его семя – это Он. И надо понимать, что Шу и Тефнут неизменяемы, ведь семя не имеет своей воли. Имеет волю человек, в котором соединяются женская и мужская клетки. А один сперматозоид своей волей не обладает, он несет только волю своего хозяина. Древним египтянам было это отлично известно, поскольку они являлись прекрасными специалистами в области медицины. И современный генетик сказал бы: да, сперматозоид несет только молекулу ДНК мужчины, который её дает.

7. Образы Гора и Тхота

Итак, Шу и Тефнут явились. В данном случае в тексте используется слово «хепер», или «сехед» (являться). Пара богов не возникла, не родилась – она именно явилась. Это явление в этот мир из инобытия, где все уже присутствует. И здесь есть ещё слово «воистину» – «сек», указывающее, что нечто было на самом деле. Слово «сек», которое мы переводим как «воистину» (или славянский вариант «се»), буквально означает «было на самом деле». В тексте памятника подчеркивается, что Гор и Тхот возникли в качестве Птаха, как сердце и язык Птаха. Для нас особенно значимо, что Гор – явленное сердце Птаха, в образе Гора, очевидно, овеществлялась самая идея творения и бытия.

Потом мы узнаем, что для египтян Гор существовал в двух вариантах. Первый – Гор Ур, Гор Великий, или Гор Древний. Второй – Горпократ, Гор-младенец. В нашем тексте присутствует Гор Древний. Египтологи иногда этого не понимают, но Гор здесь именно сердце Птаха, его волевой центр. Если угодно, это дверь к Птаху, к его сути. И когда мы говорим в 36-м Псалме, что закон Бога в сердце его, то это - то же самое. Как в сердце человеческом закон Бога, так же в божественном сердце – замысел мира. И вот эти две вещи соединяются. И Гор изображается в виде сокола:

Но само слово «сокол» по-египетски звучит иначе - «бик», так что Гор здесь – это только значок сокола, иероглиф сокола. Почему именно сокол? Дело в том, что сокол – парящая в поднебесье птица, которая падает на землю ради добычи, хватает добычу на земле и опять поднимается в небо. Таким образом, сокол осуществляет связь самых вершин небесного зенита с землей, поэтому он выбран как символ.

Тхот – это другое. Тхот – это древнейший образ ибиса, еще со времен Додинастического периода:

И вот город Шмун, с которого мы начали разговор, египтяне именовали областью Тхота, поэтому и появилось название Гермополь. В обыденном египетском сознании Тхот – это тот, кто приводит умерших на суд, тот, кто их выводит из этой жизни в инобытие (но это в обыденном сознании, с точки зрения богословия, приводит на суд другое существо, а Тхот именно судит). Считается, что Тхот изобрел письмо, «меду нечер». Он читает божественные книги, он знает божественную правду. Он осуществляет чтение деяний человека на суде и по воле Творца выносит ему приговор. То есть он действительно язык, он действительно хранитель и совершитель божественной воли. Поэтому в Текстах Пирамид, в 534-м речении говорится, что «Тхот не имеет матери» – он не рожден, а является только словом. Он, если угодно, произнесен. И в позднем тексте уже эллинистического времени (Птолемеев), в храме Апет в Фивах говорится, что «Тхот – это сердце Ра, язык Татенен, то есть Птаха, горло того, чье имя сокрыто» - Амона. Из всего сказанного становится понятно, что Тхот являет собой орган произнесения божественного слова

Чуть-чуть забегая вперед, я могу сказать, что в глубочайшей, доисторической древности в Египте Тхот был довольно враждебным человеку существом. Заключить это мы можем на основании нескольких оговорок в Текстах Пирамид. Но потом данное представление полностью исчезло, и он стал восприниматься как совершенный исполнитель воли богов. И это указывает (как раз в духе процитированного Мирче Элиада) на то, что в глубочайшей древности Египта считали, что в самом произнесении божественной воли что-то уже исказилось – и отсюда в мире возникло зло. Память об этом осталась, но, видимо, об этом предпочитали побыстрее забыть и уж точно не говорить вслух. И в конце концов забыли.

Однако вернемся к нашему тексту Камня Шабаки. В 56-й столбце читаем:

«И которые дали рождение Девятерице.
Видением глаз, слышаньем ушей,
Обонянием носа извещается сердце
И, уразумев, открывает сознанное.
А язык, он объявляет то, что замыслило сердце.
Так и созданы были все боги
И соделана Его Девятерица.
Воистину всякое Слово Божие
Явилось из замысла (кат) сердца Его и из повеления (уаджет) языка Его».

Итак, повторяется и еще больше объясняется: мы воспринимаем через органы чувств внешний мир, мы его прорабатываем в своем волевом сердце, мы его из этого волевого сердца с помощью языка опять эксплицируем вовне. И так было создано все – из замысла сердца Божьего и из повеления языка Его.

8. Сути и сущности

Прочтём теперь знаменитый 57-й столбец:

«Так словом этим,
все кау были созданы
и все хемсут определены.
От которых пища всякая
и все потребное,
и для тех, кто делает угодное,
и для тех, кто делает ненавидимое.
Но жизнь дается мирному,
а смерть - преступнику».

Это очень важный столбец. Он, может быть, один из важнейших во всем мировом богословии. Это первая известная нам попытка объяснить то, что до сих пор является огромной проблемой для богословов, в том числе и христианских – соотношение свободной воли человека и божественного предопределения, Praedestinatio и Liberum Arbitrum, если говорить по-латыни. Мы же претыкаемся постоянно: если Бог все знает и всё предвидит, так почему мы виноваты? Если мы что-то сделали не так, значит на то воля Божья. И вот здесь впервые дается этому объяснение. Видимо, древний человек тоже задавался этим вопросом – но он, в отличие от нас, всё давно объяснил.

В тексте столбца говорится, что божественным словом и языком созданы все кау. Что такое «кау»? «Кау» – форма множественного числа, в единственном числе будет «ка». Это одна из наиболее важных египетских категорий человека и любой сущности. Обозначается она воздетыми вверх руками без головы:

Это священная поза во время молитвы. Воздевание рук – это частая форма молитвы. Вы знаете, что священник в алтаре во время евхаристического канона несколько раз воздевает руки.

Какие только версии не выдвигались относительно смысла слова «ка»! Масперо его называл двойником. Фолкнер в своем словаре именует его душой, духом, сущностью, Эрман – жизненной энергией, Штайндорф – даже добрым гением человека в смысле сократовского демона, Эвдемонос. На мой взгляд, Ка – это идея человека, суть человека. Каждая вещь – и человек в первую очередь – имеет свой идеальный образ, поскольку в Нуне нет ничего неидеального, там все замыслено, то есть идеально. Но в Нуне не может быть свободной воли, поэтому там существует только замысел, только идея и она, естественно, не имеет воли. Это идея конкретного человека – Пепи был рожден в Нуне, Неферкара рожден был в Нуне, это конкретные люди. Это не идея человека вообще, как сказал бы Платон – а уже конкретные Сократ или Тимей. Каждый человек был рожден в Нуне, идея каждого человека присутствует в Нуне, но в Нуне человек не имеет свободы. Однако с момента рождения человека на земле он обретает свободу.

«Хемсут», в отличие от «ка» – это слово, довольно рано исчезающее из египетского языка и редко встречающееся. Означает оно, скорее всего, «вырастающий из земли». Если ка были созданы, то хемсут были «метен» (сотворены). Это то, что создано из земли, выросло из земли. Иероглифически слово хемсут начинается знаком влагалища, того, что наполнено:

Хемсут созданы уже в мире творения, и представляют собой не идею, а уже потенции земного бытия. При соединении ка и хемсут возникает жизнь – так появляется человек. Вот клетки матери и отца соединились, и появился человек. Этот человек потенциально имеет свободную волю. Когда он рождается, он уже этой волей начинает пользоваться с первого своего крика. И именно так возник мир. И такой порядок вещей был дан для всех: для тех, кто делает угодное Богу, и для тех, кто делает ненавидимое.

Это очевидно перекликается и с христианским представлением, и с ветхозаветным. Солнце над нашими головами светит для всех, праведных и неправедных, и дождь идет для всех. И вот ка и хемсут тоже для всех, они есть у каждого. И ка всегда праведно, и хемсут тоже всегда благая потенция. Но жизнь дается мирному, а смерть преступнику. Жизнь не временная, а жизнь вечная – временная, как раз, дается всем. Но «мирный» – кто это? А такой, кто живет в мире с Богом, кто исполняет его волю, который продолжает быть Словом Божьим, то есть являет собой неизменяемую волю Божью. А «преступник» – тот, кто является исказителем Слова, кто переписывает «Хаджи-Мурата» от себя – вот ему полагается смерть. Он не может вернуться в мир абсолютного божественного бытия, потому что сам отклонился от него, сам исказил себя, сам перестал быть Словом Божьим. Да, на земле, как мы узнаем потом, можно исправиться. Египтяне знали покаяние именно в русском смысле этого слова: «скажи свой грех перед людьми – и он изгладится». Но, в принципе, если ты упорствуешь во грехе, коснеешь в нём, то ты уже не можешь вернуться в Божественный мир.

«Ка» – это одновременно и пища, и все, что связано с зачатием и рождением. Например, «ка» в женском роде (кат) – это женские половые органы. Ка – это бык, «бека» – беременность. С другой стороны, пахать – это «ска», пища – это «ка». Наш ученый, Андрей Олегович Большаков, целую книгу посвятил категории Ка. Можно сказать, что Ка – категория многоплановая и многомерная – в данном конкретном тексте, это именно идея творимого.

Дальше мы находим простое объяснение этой высокой мысли. «Ведь любая работа, любое ремесло так делается, занятие рук, хождение ног, движение всех членов - по велению, замысленному сердцем и произнесенному языком, создается любая вещь». Иными словами, в этом возвышенном трактате говорится, что Бог создал мир так же, как вы все живете. «Поэтому и говорится о Птахе: он есть тот, кто сотворил все и создал богов. Он, без сомнения, Та-тенен («поднимающая земля»), ибо Он породил богов и явился творцом всего сущего, всякой пищи, всего потребного для жизни, всех священных приношений, всякой вещи доброй. (Доброй, не злой – то есть все доброе исходит от Него.) Поэтому сознано и понятно, что он могущественнее богов. И упокоился Птах, после того как сотворил все и произнес все божественные глаголы». Итак, Птах все создал, все сделал и упокоился. Опять же, когда мы читаем Книгу Бытия, в начале мы читаем практически те же самые слова о седьмом дне:

«Так совершено небо и земля и все воинство их.
И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он соделал,
и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал,
и благословил Бог седьмой день и освятил его, ибо в оный почил Он от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал». [Быт.2, 1-3]

И мы не совсем понимаем иногда, в чем смысл этого опочивания в седьмой день. Семь – это полнота. Мир сотворен в шесть дней и оставлен сам себе. Он оставлен на свою волю, потому что теперь каждый должен явить свою природу, ненавидимую или мирную. И каждый свободно ее явит. Бог не мешает человеку проявлять свою природу, но Он помогает ему, Он учит его, Он вразумляет его, в том числе и через Памятник Мемфисского богословия. Но при этом Он не принуждает его. Человек -свободен. На палетке XIX династии говорится, что Птах – это тот, «кто создал (ири), все существующее, кто сделал (кема) все что есть».

Все создано Им – и поэтому Он опочил. Не потому что устал, Бог в отличие от человека, не устает. Это знак того, что Он оставил мир на волю мира, Он оставил мир на волю сердец человеческих и на волю их дел, их слов, их языка. Он свое дело сделал. Мир создан, появилась новая реальность, отделенная твердью от божественного инобытия. Реальность, в котором хозяин – человек (и, возможно, какие-то поднебесные духи). Здесь же тоже сказано: «Он сотворил землю и небо, и все воинство его». Воинство небесное – это духи. И всё, мир живет по своей воле. И дальше в Мемфисском памятнике начертан некий гимн:

«Се Он дал рождение богам.
Он основал города.
Он определил области,
Он поместил богов в их святилища.
Он установил им приношения.
Он воздвиг их святилища.
Он создал им тела по желанию сердец их (то есть статуи, изображения)
И вошли боги в тела свои
из всякого дерева, всякого камня, всякой глины,
из всего, что возросло на нем (т.е. в сотворенном мире)
Обрели они (боги) образы свои.
Так пребывают в Нем все боги и все сути их в довольстве,
единые с Владыкой обеих земель».

Вот этот удивительный Памятник Мемфисского богословия. И он предназначен не для того, чтобы людей просто познакомить с тем, как все было. Нет, он показывает, как должно всё быть. Показывает, что человеку надлежит следовать замыслу, который Господь в сердце Своём задумал именно о нем, именно о каждом конкретном человеке – ты должен следовать замыслу о себе, ты должен внимать ему. А если ты от него отклонишься, врата небесные закроются для тебя. Мир создан, боги вошли в свои изваяния для того, чтобы ты мог вернуться к Богу. И удивительнейший символ этого творения – отношения отца и сына. Опять же, совершенно универсальные отношения во всем мире. Не случайно мы именуем Бога Творящего Сыном, а Бога, пребывающего по ту сторону бытия – Отцом, потому что отношения сына и отца – это универсальные отношения и в нашей земной жизни. Хороший сын исполняет волю отца, плохой сын не исполняет волю своего отца. Помните евангельского блудного сына? И удивительным образом Христос в этой притче открывает вещь, многим людям плохо известную, забытую – возможность прощения, возможность изменения ума. Но сам по себе принцип блудного и верного сына – это древнейший принцип. Вот как говорится об отцовско-сыновних отношениях в «Премудрости Птаххотепа», древнем учительном тексте, обнаруженном на папирусе Присс. Эта египетская премудрость была создана задолго до Премудрости Соломоновой и Премудрости Иисуса, сына Сирахова. Это назидание, в том же жанре, что и Поучение гераклеопольского царя царевичу Мерикара. Они проще, чем литургические тексты, но в них те же смыслы.

«Если ты - муж достойный и родил ты сына по милости Божией,
Если прям он подобно тебе и следует примеру твоему,
Если безупречен он в доме твоем и внемлет советам твоим,
Если имеет он попечение об имуществах твоих,
Являй ему во всем милость твою, ведь он сын твой, зачатый тебе твоим Ка.
Не удаляй сердца твоего от него».

Вроде бы говорится о сыне и отце, и точно говорится о сыне и отце, но одновременно на каком-то крайнем уровне–здесь можно угадать отсылку к отношениям между Богом и его Творящим Словом, поэтому так гармоничен текст поучения.

А вслед за этим Птаххотеп говорит, что если твой сын не исполняет твою волю, если он груб, хамоват и тратит твое имущество, то не будет он твоим сыном, отрекись от него, забудь про него, он не твой сын, твой ка не родил его.

И величие христианства в том, что оно сказало: нет, он все равно твой сын, умри ради него, чтоб он спасся. И Господь-Логос, верный Сын, в отличие от верного сына притчи, пришел умереть за неверных братьев, за братьев, которые презрели волю Божью. Но древняя мудрость о свободе и ответственности, о творении языком замысленного в божественном сердце и о соответствии этого земным образам – она присутствует в этом удивительном сокровище – в письменах, начертанных на старом жернове. Действительно, как сказал Птаххотеп – трудно найти сокровище, дороже оно смарагдов, но можно его найти у мелящих на жерновах.

Считайте, что вы сегодня это сокровище нашли.