«…болезнь еще его не отпустила. 
 На небо к Уту воздел он очи, 
 Словно пред отцом родным, пред ним заплакал, 
 Свои руки благие во мраке гор к нему поднял: 
 «Уту, приветствую тебя. Да не буду я больше болен! (представьте себе, что в горах взошло солнце, и он увидел это солнце и молится, ведь воздевание рук – это одна из форм молитвы). 
 Герой, сын Нингаль, приветствую тебя, 
 да не буду я больше болен! 
 Уту, с братьями в горы ты дал мне подняться! 
 В мрачном горном ущелье, в ужасающем месте, 
 да не буду я больше болен! 
 Там, где матери нету, где нету отца, 
 Где нет знакомых, где нету близких, 
 Там, где мать моя - «О, дитя мое!» – мне не скажет, 
 Братец мой - «О, мой брат!» – мне не скажет, 
 Соседка, что к матери в дом придет, обо мне не заплачет, 
 Боги - хранители материнские, 
 боги-хранители отцовские об уходе, 
 Боги -хранители ограды - «Вот, исчез он!» – скажут! 
 Незнакомый пес – плохо, 
 человек незнакомый – ужасно, 
 На путях неизведанных, что по краю гор вьются. 
 О, Уту, человек незнакомый - человек страшный! 
 В месте гиблом, да не растекусь водою, 
 Землю горькую вместо зерна есть да не стану! 
 В степи неизвестной, подобно палке, да не буду брошен! 
 Дабы братья меня не дразнили, да не буду брошен! 
 Дабы друзья надо мной не смеялись, да не буду я больше болен! 
 Не явлю горам моей слабости!». 
 И Уту внял его слезам, жизненной силе его в ущелье горном, мрачном вернуться дал. 
 Та, кто бедным радость там, где поют и пляшут, 
 благородная Инанна, что из ворот святого храма выходит, 
 та, что ложе делает сладостным, 
 Она бедняку - пища радости…» 
(В.К. Афанасьева. От начала начал. С. 185).