1. А.Е. Чарторижский. Воспоминания и письма. М.: Захаров, 2010.
   
   
2. В.О. Ключевский. Русская история: полный курс лекций в 2 кн.. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.
   
   
3. Ф.Ф. Вигель. Записки. М.: Захаров, 2000.
   
   
4. А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977—1979.
   
   
5. С.М. Соловьёв. Император Александр I. Политика, дипломатия. — Strelbytskyy Multimedia Publishing. 630 стр.
   
   
6. Великий Князь Николай Михайлович. Императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I. 3 т.т. Спб., 1908-1909.
   
   
7. А.С. Грибоедов. Горе от ума: Комедия в 4-х действиях, в стихах / Соч. Александра Сергеевича Грибоедова. — Москва: тип. А. Семена, при Имп. мед.-хирург. акад., 1833. — 167 с.
   
   
8. Н.М. Карамзин. О новом образовании народного просвещения в России. // Вестник Европы. 1803. № 5.]
   
   
9. Н.М. Карамзин. Известия и замечания // Вестник Европы. 1802. No 19. С. 234--236.
   
   
10. Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века
    
    
11. А.А. Корнилов. Курс Истории России XIX века. Лекция V.M.,2004.- С.119-120. Проект этой Грамоты опубликован в кн.29 «Архива кн.Воронцова».
    
    
12. Р. Пайпс. Русская революция. М., 2005. Т.1. с.228
    
    
13. М.М. Сперанский. О коренных законах государства. М.: Эксмо, 2015.
    
    
14. Н.К. Шильдер. Император Александр I. Его жизнь и царствование. - Т.4, с.453.
    
    
15. Н.А. Некрасов. Избранное в двух томах: Стихотворения, поэмы. Том 1: Стихотворения, поэмы. Терра, 2007.
    
    
16. А.И. Кошелёв. Записки 1812-1883 годы. М.: «Наука», 2002. – С.247.
    
    
17. Г.В. Вернадский. Русская история. Учебник. М.:Аграф, 2001.- С.199.
    
    
18. С.Ф. Платонов. Полный курс лекций по русской истории. — М.: Аст, Астрель, 2006
    
    
19. А.И. Конюченко. Александр II. Цена реформ // Е.В.Волков, А.И.Конюченков. Русские Императоры XIX века. – Челябинск: Аркаим, 2002 - С.214.
    
    
20. И.В. Лопухин. Записки сенатора И.В.Лопухина. М.Наука, 1990.
    
    
21. Н.М. Карамзин. Записка о Древней и Новой России. М.: Наука, 1991.
    
    

1. Члены Негласного комитета

Дорогие друзья, на прошлой лекции мы начали разговор об эпохе Александра I. Эта лекция — продолжение предыдущей.

Итак, Александр, полный абсолютно новых планов и идей, с которыми он вступает на престол, нуждается в новых людях, которые смогут эти идеи осуществить. Не забудем, что Александр очень молод, ему двадцать четыре года. Только один премьер-министр Великобритании, Пит младший, начал свою карьеру премьер-министра в этом же возрасте, обычно политики старше. Александр прекрасно понимает, что он молод. Но, с другой стороны, он в своём молодом возрасте уже имеет круг близких друзей и единомышленников, хоть и находящихся, в основном, вне России. Я напомню этих друзей.

Это, в первую очередь, граф Строганов. Он родился в 1774 году и всего на несколько лет старше Александра. Павел Александрович Строганов — самый богатый человек в России, сын екатерининского вельможи Александра Сергеевича Строганова и его второй жены Екатерины Петровны Трубецкой, граф Священно-Римской и Российской Империй, крупнейший горнозаводчик. Его отец владеет второй после императорского дома коллекцией картин и первой в России коллекцией монет.

Павел Александрович Строганов — образованнейший человек. Его отец, обучавшийся в университетах Женевы, Болоньи и Парижа, выбирает сыну в учителя известного тогда математика — Шарля-Жильбера Ромма. Ромм – убеждённый республиканец. Когда он в 1790 году едет со своим шестнадцатилетним воспитанником в Европу, то по приезде во Францию сам записывается и своего воспитанника записывает в Якобинский клуб. Павел Строганов даже становится библиотекарем Якобинского клуба, и, как все считают, возможно небезосновательно, возлюбленным знаменитой революционерки Теруань де Мерикур, простой фламандской девушки, которая стала валькирией революции, а позже сошла с ума и закончила жизнь в сумасшедшем доме.

И вот с таким образованием, а общее образование Строганова, конечно, было блестящим, он, к ужасу Екатерины II, становится якобинцем. В итоге Ромму запрещают въезд в Россию, а Павла, наоборот, отзывают на родину и отдают на воспитание в имение матери. Но скоро ко Двору его вернут, а либеральные и якобинские идеи — либеральные по духу, якобинские по форме осуществления — останутся с ним на всю жизнь. Современники отмечали у графа Строганова способность к удивительно точной, чёткой формулировке мыслей и речи. Он блестяще обосновывал свои идеи и прекрасно мог планировать жизненно осуществимые, но крайне либеральные проекты.

Надо сказать, Ромму суждена была судьба менее завидная, чем Лагарпу, в ужасном 1793 году он становится на несколько месяцев председателем Конвента, чтобы потом сложить голову на гильотине.

Несмотря на незначительную разницу в возрасте, Александр считал Строганова своим старшим товарищем. Именно со Строгановым 24 апреля 1801 года Император обсуждает необходимость коренного государственного преобразования. Именно Строганов, полный якобинских идей, предлагает Александру создать так называемый Негласный комитет, целью которого будет разработка Конституции, установление мира со всеми странами и внутреннее усовершенствование России.

Павлу Строганову была уготована тяжкая судьба. В феврале 1814 г. в звании генерал-адъютанта он командовал русской бригадой в сражении при Краоне во Франции. И на его глазах ядро оторвало голову его девятнадцатилетнему сыну Александру, единственному сыну. Два дня на поле сражения безутешный отец разыскивал тело сына, а потом сопровождал его в Петербург. Трагедия сломила душу Павла Александровича. Он потерял интерес к жизни и через три года, в сентябре 1817, умер от чахотки. В самые важные и трудные годы реформ Строганова уже не было рядом с Александром.

Судьба отца и сына Строгановых потрясла тогда русское общество. В черновых набросках шестой главы Евгения Онегина А.С.Пушкин посвятил им строфу:

«Но если жница роковая,
Окровавленная, слепая,
В огне, в дыму — в глазах отца
Сразит залетного птенца!
О страх! о горькое мгновенье!
О Строганов, когда твой сын
Упал, сражен, и ты один,
Забыл ты славу и сраженье
И предал славе ты чужой
Успех, ободренный тобой».

Вторым членом комитета, и тоже человеком очень значимым на протяжении всего царствования Александра, был Николай Николаевич Новосильцов. Он родился в 1761 году, был старше Павла Строганова на тринадцать лет и воспитывался в доме его отца, Александра Сергеевича Строганова, потому что был незаконным сыном Марии Сергеевны Строгановой, сестры Александра Сергеевича, выданной замуж за Николая Устиновича Новосильцова.

Николай Николаевич Новосильцов — отважный морской офицер. Во время правления Павла он жил в Лондоне, учился в университете. Князь Чарторижский даёт ему следующую характеристику: «В России никто тогда не превосходил его познаниями по части государственного управления, какие только можно было почерпнуть из современной английской и французской литературы. Его практический ум не поддавался обольщениям пустых теорий и умел всегда останавливаться в границах возможного. Он обладал искусством обхождения не только с отдельными личностями, но и со всем русским обществом, которое прекрасно изучил». [А.Е. Чарторижский. Воспоминания… c.239]

Николай Николаевич — горячий сторонник эмансипации крестьян и автор первого закона «О свободных хлебопашцах». Позднее, при императоре Николае, он станет председателем Совета министров. Новосильцов обладал блестящим слогом, несколько раз вы увидите его автором важнейших документов, осуществленных или неосуществившихся.

И Строганов, и Новосильцов, естественно, ближайшие друг к другу люди, фактически двоюродные братья, считали Александра добрым, правильно мыслящим, но ленивым и слабохарактерным человеком, и полагали, что Императора нужно направлять. Осталась их переписка между собой, опубликованная Великим Князем Николаем Михайловичем в 1903 году. Именно Строганов и Новосильцов внушили Александру идею, которую он потом любил повторять: «Надо платить свой долг человечеству, если обладаешь талантами; не следует отказываться применять их там, где они могут быть наиболее полезны». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… гл. IX]

О князе Адаме Чарторижском я уже говорил. Это особый друг Александра. Особый потому, что он — нерусский человек. Он — польский аристократ, поборник независимой Польши, поборник возрождения Польши, который в качестве заложника был отправлен в Россию при Екатерине. Особый также потому, что с полного позволения Александра он вступил в близкие отношения с его женой, чтобы не мешать самому Александру жить с первой красавицей Петербурга Марией Нарышкиной. И это ни в малой степени не помешало их совершенно доверительным отношениям.

Князь Адам Чарторижский, оставивший, может быть, самые интересные воспоминания об эпохе Александра, которыми пользуются все историки, прямо говорил Императору, что он не может быть руководителем русской политики, потому что преследует интересы другой страны, другого народа. Речь идёт, конечно же, о Польше. На что Александр отвечал ему, что и он преследует интересы этой же страны и этого же народа, он говорил, что «мы будем вместе воссоздавать Польшу, которую уничтожила моя бабка». Князь Адам Чарторижский до конца этого не понял, но, в сущности, Александр именно этим и занимался всю свою жизнь.

И, наконец, четвёртым членом Негласного комитета становится граф Виктор Павлович Кочубей. Тоже, пожалуй, один из самых блестящих людей России, племянник Александра Андреевича Безбородко, государственного секретаря при Павле. Он родился в 1768 году. Учился в пансионате де Вильнёва, а также в Англии и в Женеве. В двадцать четыре года стал послом в Константинополе. При Павле занимал должность вице-канцлера. При Николае I он на несколько лет станет председателем Совета Министров России.

2. Деятельность Негласного комитета

Князь Адам Чарторижский так формулирует основную задачу Негласного комитета: «Девизом нашего союза было стоять выше всяких личных интересов и не принимать ни отличий, ни наград». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… гл. IX] И они соблюдали этот принцип. «Положено было предварительно изучить реальное положение Империи, потом преобразовать отдельные части администрации и эти отдельные реформы завершить "уложением, установленным на основаниях истинного народного духа (то есть завершить Конституцией — А.З.)"». [Ключевский. Русская история… с. 666]

Напомню, что не были отменены и всё так же действовали все государственные учреждения, существовавшие ещё при Екатерине и Павле. Коллегии ещё не были преобразованы в министерства, старые вельможи оставались на своих постах. Всё оставалось. Гениальность Александра была в том, что он не стал сразу всё ломать. Он оставил, разумеется, под своим надзором, старую машину для рутинного делопроизводства, и при этом с помощью своего совершенно неофициального Негласного комитета стал готовить широкие реформы. И очень скоро эти реформы начали осуществляться.

Заседания Негласного комитета князь Адам Чарторижский описал в своих воспоминаниях следующим образом: «Мы пользовались в то время привилегией являться к столу Императора без предварительного приглашения. Наши тайные собрания происходили два или три раза в неделю. После кофе и короткого общего разговора, Император удалялся (это был общий кофе, там были и дамы, и министры — А.З.), и в то время как остальные приглашённые разъезжались, четыре человека (уже знакомые нам — А.З.) отправлялись через коридор в небольшую туалетную комнату, непосредственно сообщавшуюся с внутренними покоями их величеств, куда затем приходил и Государь. Там обсуждались различные преобразовательные планы; не было вопроса, который бы не затрагивался в этих беседах. Каждый нёс туда свои мысли, свои работы, свои сообщения о текущем ходе правительственных дел и о замеченных злоупотреблениях власти. Император вполне откровенно раскрывал перед нами свои мысли и свои истинные чувства. И хотя эти собрания долгое время представляли собой простое препровождение времени в беседах, не имевших практических результатов, все же, надо сказать правду, что не было ни одного внутреннего улучшения, ни одной полезной реформы, намеченной или проведенной в России в царствование Александра, которые не зародились бы на этих именно тайных совещаниях». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.200]

Сам по себе Комитет работал не очень долго. Фактически он завершил свою работу летом 1802 года, а торжественное прощальное заседание состоялось в 1803 году. Но это не значит, что Император попрощался со своими друзьями. Все они заняли высшие посты в государственном управлении и общались с ним так же интенсивно, но уже официально. Точнее, так же неофициально, но на официальных должностях. Первый же год своего существования Комитет был неофициальным сообществом. Но, конечно, вся властвующая Россия знала, кто реально управляет страной.

10 февраля 1802 года Адам Чарторижский озвучил доклад о разделении исполнительной, судебной и законодательной власти. Сенату отдавались спорные судебные дела, Непременный совет становился совещательным органом по всем делам, коллегии заменялись министерствами, суд делился на гражданский, уголовный и полицейский, создавался Высший кассационный суд.

3. Создание министерств

8 сентября 1802 года происходит важнейшее действие, связанное с этой запиской, — создание министерств. Все наши основные министерства до сего дня ведут свое начало от этой даты — 8 сентября 1802 года. В сентябре 2002 года они все праздновали свое 200-летие. Тогда были созданы министерства иностранных дел, военно-сухопутных сил, военно-морских сил, внутренних дел, финансов, народного просвещения, юстиции, коммерции.

Что касается Министерства внутренних дел, то здесь счастливо соединились два члена тайного комитета. Возглавил его граф Кочубей, а товарищем министра стал Строганов. Но в других министерствах было не так. Министром, как правило, оставался какой-нибудь известный государственный деятель прежнего царствования, но известный своими либеральными взглядами, своею готовностью работать, а не бездельничать. А чтобы его направлять, при нём назначалось второе лицо. Для этого второго лица и была введена Александром должность «товарищ министра», то есть первый заместитель. Само это название — «товарищ министра» — очень значимо. И жалко, что оно исчезло. Хорошо бы в будущей России его восстановить, потому что оно предполагает (и с самого начала при Александровом правлении предполагало) совершенно другие отношения между двумя людьми. Товарищ министра — это не первый исполнитель воли министра, это первый собеседник министра по государственным вопросам, касающимся этого министерства.

Министерство иностранных дел возглавил известный дипломат и канцлер Екатерининского и Павлова времени граф Священной-Римской и Российской Империи Александр Романович Воронцов. А его товарищем был назначен князь Адам Чарторижский. То есть, обратим внимание, иностранный князь, один из деятелей польского освободительного движения стал товарищем министра иностранных дел Российской Империи.

Во главе министерства финансов, которое в то время занималось не только деньгами, но и управлением лесами, горными производствами стал граф Алексей Иванович Васильев (1742-1807). Это был совсем уже немолодой человек, но прекрасный, опытный и честный финансист, происходящий из самых низов дворянства. Вообще, было даже не совсем ясно, происходил ли он из дворян или из подьячих, то есть из мелких служащих администрации.

Алексей Иванович талантливо погасил долги России. Точно так же, как в начале 2000-х годов Михаил Михайлович Касьянов блестяще решил трудную финансовую задачу, погасив долги России перед Лондонским и Парижским клубами (что всеми благополучно забыто), в 1802 году Васильев погасил облигации на 3,5 миллиона гульденов, а в 1804-1808 годах закрыл генуэзский заём в 3 миллиона пиастров. Это огромные суммы. Бюджетный дефицит он покрывал выпуском новых ассигнаций и регулярными займами в казённых банках. Он также упорядочил порядок взимания гербового сбора.

Васильев умер в 1807 году на посту министра. Александр был настолько доволен его деятельностью, что назначил на место Алексея Ивановича его племянника Фёдора Голубцова. Товарищем же Васильева был Дмитрий Александрович Гурьев, который стал министром финансов России после Голубцова. Кстати говоря, термин «гурьевская каша» появился благодаря именно этому Гурьеву.

Филипп Филиппович Вигель, чьи воспоминания при всей своей тенденциозности, склонности к сплетничеству, тоже бесценны, так характеризует Васильева: «В нём была вся скромность великих истинных достоинств. Простота его жизни была не притязание на оригинальность, не следствие расчетов, а умеренности желаний и давнишних привычек. Будучи происхождения незнатного, едва ли дворянского, он не ослеплялся счастием, никогда не забывался среди успехов. Сам Сперанский (о котором мы ещё будем с вами говорить — А.З.) рассказывал при мне, как даже он был тронут патриархальностью, которою все дышало в его доме». [Ф.Ф. Вигель. Записки. М.: Захаров, 2000]

И это министр финансов. Казалось бы, человек, который мог сделать себе богатство. Но он его себе не сделал. Васильев, изначально человек незнатный и небогатый, женился на княжне Уваровой, родственнице генерал-прокурора Вяземского, стал при Екатерине правой рукой Вяземского, и поэтому у него было две тысячи крепостных. Да, это был не нищий человек, но совершенно не магнат. Он был скромен и никогда не стремился к расширению своего богатства. Князь Чарторижский пишет о нём так: «Это был опытный, деловой работник, честный, неподкупный, понимавший, как мне кажется, новые идеи и принимавший их в тех случаях, когда они ему представлялись своевременными». [А.Е. Чарторижский. Воспоминания… с.237]

Вот такой министр финансов. Вы вскоре увидите, как в начале царствования Александра I обстояло дело с финансами, и поймёте, что это был прекрасный выбор.

Меньше повезло с министром юстиции. Александр был совершенно пленён, и это можно понять, замечательным поэтом Гавриилом Даниловичем Державиным, и назначил на эту должность его. Помните, как у Пушкина: «Старик Державин нас заметил, и в гроб сходя, благословил» [А.С. Пушкин. Е. Онегин. Гл. VIII. II]. Этот старик Державин (1743-1816) совершенно очаровал молодого Александра тем, что постоянно говорил о свободе и о необходимости строгого следования закону. Он действительно думал так. Товарищем министра юстиции был назначен Новосильцов, который в то же время был секретарем Императора.

Чарторижский пишет о Державине: «То был личный выбор Императора, сделанный без нашего содействия (то есть без содействия Негласного комитета — А.З.)… Державин был человек честный… но он был малообразован и не знал иностранных языков (а как вы видите, все члены комитета учились в лучших университетах Европы — А.З.). Императору нравилось в нём пылкое изъявление свободолюбия, особенно же он был чувствителен к преклонению перед ним за его преданность идеям человечности». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.238]

То есть хитрый Державин, который в свое время написал оду императрице Екатерине под названием «Фелица», понял, что в молодом Императоре надо воспевать его гуманизм, и Александру это очень нравилось.

Но совсем скоро, «бульдог Фемиды», как тогда называли Державина, был уволен со всех постов, потому что оказался противником конституционализма. Он не был сторонником абсолютизма, он был сторонником аристократического правления и противником освобождения крепостных. И когда Александр это понял, он его уволил, и до своей смерти Державин жил в деревне. А министром юстиции на какое-то время был назначен Лопухин.

Не забудем, что главная задача Министерства юстиции, и, в целом, великая задача России, которая, на самом деле, и сейчас стоит в такой же степени остро — это создание работающего свода законов Российской Империи. Задача, которую не решил Александр, и которая была решена только в эпоху Николая I.

Российская Империя тогда имела схожую ситуацию с сегодняшним днём. Ведь нынешнее российское государство имеет, в сущности, все законы, которые были приняты после октябрьского переворота. Всё, что было до этого, было отменено решением 22 ноября 1917 года. Все законы российского государства были отменены. А все законы, принятые после 1917 года, если не отменены новыми, существует и ныне, и к ним апеллировали и иногда апеллируют до сих пор.

Вот такая же ситуация была в Российской империи, даже ещё хуже, потому что со времён уложения 1649 года царя Алексея Михайловича прошло не сто, а фактически сто пятьдесят лет. И надо было весь этот свод законов привести в некое достойное состояние, надо было заведомо признать массу законов потерявшими силу, потому что они были замещены другими. А наиболее одиозные из действующих, например, законы о жестоких казнях, наказаниях, которые были в законодательстве, но не соответствовали духу Александрова царствования, надо было отменить. Надо было изучать, где требуется новое законодательство, и постепенно заполнять лакуны.

Новосильцов прекрасно разбирался в юридической практике, но будучи секретарём Императора, выполняя особые поручения, был слишком занят, поэтому привлёк к работе в комиссии по составлению законов по чёткому плану, лифляндского юриста барона Густава Розенкампфа. Барон Розенкампф, по-русски практически не говоривший, работал некоторое время, но сделать ничего не смог, и, как мы знаем, через несколько лет к этому делу был привлечён Михаил Михайлович Сперанский. Надо сказать, Розенкампф был талантливым юристом, но, видимо, не законодателем. А объём работы был такого масштаба, что требовался именно законодатель, который понимает суть законов, дух законов.

В это время во Франции Наполеон создает знаменитый Гражданский кодекс. Именно Гражданский кодекс Наполеона и, конечно, великий кодекс Юстиниана, составленный лучшими юристами древнего мира, были теми опорными точками, на которых Александр и Новосильцов хотели строить новое русское право. Ничего подобного, если мы говорим о сегодняшней России, у нас пока нет. Это в будущем.

Военное министерство возглавил генерал от инфантерии Вязмитинов, морское — вице-адмирал Чичагов, торговли — Румянцев, департамент уделов с правами министерства — Трощинский, тот самый екатерининский вельможа, который перешёл по духу в служение Александру.

4. Реформа Сената и ошибка Александра

Произошло новое учреждение Сената. Сенат был сделан верховным судебным, надзорным и административным местом Империи. То есть он стал одновременно Верховным судом и Высшей прокуратурой. Выше Сената был только Государь. Министры должны были представлять в Сенат ежегодные отчёты о своей деятельности. Неслыханное дело! Не Государю, с которым они работали, а в Сенат.

Предлагалось Сенат избирать. Но Негласный комитет не согласился на это, потому что избирать сенаторов должны были высшие четыре класса государственных чиновников. И в России, соответственно, сложилась бы аристократическо-бюрократическая система власти. А молодые деятели Негласного комитета думали о демократии, и им не хотелось закреплять аристократическую систему правления, которую поддерживал Державин, за что и был уволен вдобавок к своей небольшой работоспособности в области юриспруденции.

Но тут произошло интересное. Как только Сенат был переучреждён, переоформлен как высшее судебное, надзорное и административное место Империи, между Сенатом и Императором, естественно, возник конфликт. И от решения этого конфликта многое бы зависело…

Нам очень важно проговорить, в чём заключался этот конфликт и чем завершился. Вещи такого рода, которые мы не всегда знаем в деталях, очень интересны для будущего управления Империей. Понимаете, мы, до сих пор живущие в послесоветском государстве, должны будем, безусловно, когда-нибудь от него отказаться. Потому что в нём нет перспективы. Оно – тупик развития. То, что началось с насилия, крови, абсолютной бесчестности, не может завершиться чем-то благим. И когда кому-то (следующему поколению ли? — не знаю) надо будет переустраивать Русское государство так, как его начали переустраивать при Александре, то ему, безусловно, понадобится знание опыта не только успехов, но и ошибок прошлых правителей. И сейчас я расскажу вам об одной из важных ошибок Александра, которая надолго остановила русскую государственную систему и через много лет во многом подставила подножку самому Императору.

В чём же было дело? Император подписывает указ о двенадцатилетней обязательной службе дворян унтер-офицеров.

Дело в том, что в указе Петра III о вольностях дворянства, о котором я уже много раз говорил, было положение о том, что дворянин может либо вообще не служить, либо может в любой момент при желании оставить службу. И при этом у него остаются его собственность, его земля, его крестьяне. То есть, несмотря на то, что традиционно в России, дворяне — это служивое сословие, собственность статус дворянина теперь оказались не связаными с его службой. И очень многие этим пользовались.

Следовательно, важнейшее унтер-офицерское звено, стоящее между обер-офицерами и солдатами, а также младшими командирами не из дворян, практически вымывалось. Унтер-офицеры тогда — это не нынешние унтер-офицеры, не прапорщики, а это младший офицерский состав, нижние начальствующие чины.

И Александр по докладу Вязмитинова подписывает указ о том, что дворяне, не дослужившие до обер-офицерского чина, то есть дворяне унтер-офицеры, не могут покинуть службу, не отслужив двенадцать лет. В то же время обер-офицеры могут уйти со службы в любой момент.

Этот указ попадает в Сенат. И граф Северин-Потоцкий, один из самых видных сенаторов, польский аристократ, привыкший к польскому вольнодумству и вольнолюбию, потом очень известный в России, сказал, что новый указ Государя — это, безусловно, нарушение указа о вольностях дворянства Императора Петра III, и сенаторы не должны его подписывать, а должны отправить Императору депутацию с объяснением того, что он нарушает существующее законодательство. В принципе, такое было возможно. Было предусмотрено, что Сенат может мажоритарно, то есть большинством голосов, отклонить указ Государя, но если Император считает эти обоснования несущественными, он может отправить этот указ в Сенат вторично, и тогда Сенат должен будет в любом случае принять его, опубликовать и объявить действующим законом. Поэтому эта депутация помогала только смягчить общую позицию.

Надо сказать, что русские сенаторы сначала очень испугались демарша графа Потоцкого. Но всё-таки тогда была распространена мысль, которую озвучивал и Новосильцов, что это как раз и есть новый дух, который предполагает свободу. Сенаторы должны показать, что они — свободные граждане будущей России. И тогда Император будет только доволен... И сенаторы в итоге проголосовали против указа.

Как же Новосильцов и все остальные были удивлены, что это известие Император встретил с негодованием, совершенно ледяным тоном сказав, что он пока ещё остаётся всероссийским самодержцем, и права, данные Сенату, имеют отношение только к старым законам. Вот если они видят, что два указа, к примеру, Петра III и Павла I, не совпадают друг с другом, тогда они могут объявить один из этих законов недействующим и представить это на усмотрение Императору. Но только что подписанный действующим Императором указ объявить незаконным — это неслыханное дело. Новый указ всегда имеет преимущественную силу перед расходящимися с ним указами былых времен.

Естественно, все сенаторы дико перепугались. Новосильцов тут же контрассигновал неудовольствие Императора Сенату. Да, Александр I был человек широкий и добрый, и никому ничего плохого от этого его «неудовольствия» не было, но все поняли, что никакой свободы нет. Что все свободны слушаться Императора, но совсем не свободны ему возражать. В частной беседе — сколько угодно. Записки — сколько угодно. Спорить — да пожалуйста. Но выступать против его решений через официальные государственные структуры, так сказать, институционально — никогда. Такая позиция была огромная ошибкой Александра.

Другое дело, что этот приказ, был, видимо, необходим. Тогда никто об этом ещё не думал, но очень скоро жизнь повернула к войне, и армия без этого среднего офицерского звена была бы вообще небоеспособной. Но Александр должен был это обосновать, он должен был отправить на вторичное обсуждение в Сенат свою записку с обоснованием нового закона, которое, возможно, блестяще бы исполнил Новосильцов. Но он поступил, как от века в век поступали русские государи. И это была огромная ошибка. Это событие и отбило у Сената, а потом у созданного через несколько лет Государственного Совета, всякое желание оппонировать Императору официально. Неофициально — пожалуйста, смелые люди всегда находились. Но официально — нельзя. А без свободного выражения тем или иным властным учреждением своей государственной позиции, политическая система, основанная на принципах уважения к достоинству и свободе человека заработать никогда не сможет.

Но, тем не менее, в целом новое управление стало очень быстро давать положительные результаты и приносить плоды. Как писал тот же Чарторижский: «Среди того мрачного хаоса, который дотоле заволакивал горизонт русской жизни, начинал понемногу устанавливаться порядок. Народ немедленно ощутил кое-какие благие результаты этого порядка». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.237]

5. Международные отношения

На прошлой лекции мы с вами уже говорили о международной политике первых лет царствования Александра, а теперь рассмотрим примерно тот же период, то есть до Тильзита, но уже с точки зрения психологии международных отношений. Одна из новых и важных вещей, которую внёс в свою политику Александр и его Негласный комитет, — это именно новая психология, новый дух этих отношений, противоположный и веку Екатерины, и веку Павла - и недавнему, и более давнему прошлому русской внешней политики.

Тот же Чарторижский, а он был товарищ министра иностранных дел, писал: «Молодой, чистосердечный, безобидный, мечтающий только о любви к людям и о свободе, страстно преданный добру, к которому всегда стремился, но которое часто не умел отличить от зла, он с одинаковым отвращением смотрел и на кровавые войны Екатерины и на деспотические безрассудства Павла. А, взойдя на трон, оставил в стороне жадность, лукавство, чрезмерное честолюбие, - одним словом все те идеи захвата, которые составляли душу старой русской политики (как мы видим, не только старой, но точно, русской — А.З.)». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.277]

4 июля 1801 года, только-только взойдя на престол, Александр даёт инструкцию Коллегии иностранных дел, которая циркулярно рассылается послам России по всей Европе: «Если я подниму оружие, то единственно для обороны от нападения, для защиты моих народов или жертв честолюбия (подразумевается Наполеон, который своим честолюбием сделает других жертвами — А.З.), опасного для спокойствия Европы. Я никогда не приму участия во внутренних раздорах, которые будут волновать другие государства, и каковы бы ни были правительственные формы, принятые народами по общему желанию, они не нарушат мира между этими народами и моей Империей, ели только они будут относиться к ней с одинаковым уважением».

Это, конечно же, намёк на новый республиканский строй, против которого так безумно враждовала и Екатерина, и Павел. Если сами народы захотят создать республики, а тогда, как вы помните, Французская республика создавала, я бы сказал, бутафорские республики вокруг себя: Батавскую, Гельветическую, Цизальпинскую республики, то он не помешает этому. «При восшествии своем на престол я нашел себя связанным политическими обязательствами, из которых многие были в явном противоречии с государственными интересами». [цит. по: С.М. Соловьёв. Александр I… Гл. I. С. 15]

Графу Семёну Воронцову, русскому послу в Англии, брату государственного канцлера Александра Воронцова, Император пишет: «Я особенно постараюсь следовать национальной системе, то есть системе, основанной на выгодах государства, а не на пристрастиях к той или иной державе, как это часто случалось».

Вы помните, что вся русская внешняя политика XVIII века, может быть, за исключением эпохи Екатерины, — это, в общем-то, следование в фарватере или германской коалиции, или французской коалиции, или английских интересов. Павел ради безумной симпатии к Наполеону в конце жизни довёл отношения с Англией практически до войны. Об этом в этом же письме говорится: «Я буду хорош с Францией, если сочту это полезным для России, точно так, как теперь эта самая польза заставляет меня поддерживать дружбу с Великобританией». [цит. по: С.М. Соловьёв. Александр I… Гл. I. С. 23]

25 марта 1802 года состоялось очень важное событие: наконец, Англия заключила мир с Францией — знаменитый Амьенский мир. С одной стороны были Франция, Испания и Батавская республика (то есть Голландия), с другой — Англия. Этот мир предполагал, наконец-то, полное завершение войны в Европе.

Прелиминарные условия мира были поданы еще 1 октября 1801 года. Это позволило России и Франции 8 октября 1801 года заключить Парижский мирный договор. То есть мечта Александра наконец сбылась — в Европе мир. Этот мир был нужен не только Европе, хотя мы сейчас увидим, что Александр уже тогда думал о том, что потом будет осуществлено на Конгрессе 1815 года, — об общеевропейском мире. Этот мир нужен был и России, чтобы бросить все экономические силы на внутреннее развитие страны. И мы сейчас увидим, как это делалось.

Но беда заключается в том, что Франция тут же нарушила мирное соглашение, заключённое с Англией. 26 августа 1802 года она присоединила остров Эльбу, 11 сентября — Пьемонт, 23 октября — Парму и Гвасталлу в Италии. В ноябре 1802 года были объявлены протектораты над Батавской республикой и Гельветической республикой. В ответ на это Англия, ссылаясь на действия Наполеона, отказалась выполнять условия договора, в частности, уйти с Мальты, на чём особенно настаивал Наполеон, а также уйти из Египта, Кейптауна и очистить французские города в Индии: Карикал, Чандарнагор, Янаон, Маэ и Пондишчери.

Итак, Англия и Франция опять на грани войны. Наполеон понимает, что Амьен — это не мир, а перемирие. И есть единственная кроме Англии страна в Европе и, соответственно, в тогдашнем мире, которая полностью от него независима, которая абсолютно свободна в своей политике. Это - Россия. Англия на одном конце Европы, Россия на другом конце Европы. Священная Германская Империя уже слаба, она потеряла все земли к западу от Рейна и доживает последние годы. Она будет ликвидирована в 1806 году, Люневильские соглашения, о которых я говорил на прошлой лекции, уже подписаны. Италия раздроблена и оккупирована. Турция, если в начале XVIII века она была ещё сильна, то в начале XIX она уже слаба и вторична. То есть Англия и Россия — вот две мощные страны того времени.

И в этой ситуации Наполеон пытается заручиться поддержкой России. Он хочет сделать Россию союзником против Англии. Когда-то, помните, Павел, выступая против Англии, посылал войска в Индию, которые, правда, дошли только до Волги. Так вот, то же самое, но, может быть, более тонко, Наполеон хочет сделать теперь с Александром. Он предлагает русскому императору, казалось бы, лестный план, на который многие известные нам ныне русские политики пошли бы с удовольствием, — сделать Россию посредником в споре Англии и Франции за Мальту. Ведь Мальта после Павла, который был приором Мальтийского ордена, — это вроде как почти русская область. Александр тут же предлагает: «Отлично! Пусть Мальта будет не английская и не французская, она возвращается мальтийским рыцарям, но туда на всякий случай вводится русский гарнизон». Как вы понимаете, на это не соглашается никто.

Равным образом Александр I предлагает французам уйти из Голландии, Швейцарии, Италии и Северной Германии, а англичанам из Ганновера и из Дании, и тем самым сделать эти все страны нейтральными. Отказываются и Франция, и Англия. Александр устраняется. 13 марта 1803 года на приёме в Тюильри Наполеон закончил разговор с английским послом лордом Уитвортом восклицанием: «Мальта или война!». 12 мая 1803 года лорд Уитворт покинул Париж, а 22 мая Англия объявила Франции войну, и с миром в Европе было покончено. То есть мир просуществовал от силы, если считать от прелиминарных соглашений, полтора года, а фактически — только один год.

Итак, Англия вступила в войну с Францией, Россия нейтральна. Но Александр видит, что Наполеон всё больше и больше отнимает права у европейских государств. Он понимает, что Россия в безопасности только временно, пока она отделена Пруссией и Австрией. Но в какой-то момент Пруссия и Австрия будут покорены, и тогда весь континент - против России. Поэтому России надо выходить из состояния спасительного мира.

21 марта 1804 года, как я уже говорил, произошло убийство герцога Энгиенского. Его захватили в Бадене, а не забудем, что Баденское курфюршество — это родина Елизаветы Алексеевны, жены Александра I. То есть фактически нарушен суверенитет ближайшего к Александру германского государства.

Всё это приводит к тому, что 5 апреля 1804 года на собрании в Зимнем дворце принимается решение отозвать русского секретаря во французском посольстве Петра Яковлевича Убри (посол Морков к тому времени уже покинул Париж, и там находился управляющий делами Убри), и разорвать отношения с Францией как разрывают отношения с человеком, с которым больше не желают иметь нечего общего.

На этом совещании в Зимнем дворце было сказано много горячих слов. Когда читаешь их (а они были записаны и сохранились), поражаешься тому, как глубоко, умно и принципиально говорили высшие сановники Империи. В целом идея была очень проста: если какой-то частный человек ведёт себя совершенно недостойно, то вы прекращаете с ним всякие отношения. Это не значит, что вы его вызываете на дуэль. Если он лично вас не оскорбил, вы его можете на дуэль не вызывать. Но вы с ним прекращаете отношения, потому что он подлец, вы рвёте с ним связь, чтобы с этим хамом больше не общаться. Так вот, вызов на дуэль — это война, это военное положение, а разрыв отношений — это положение предвоенное.

В ответ Наполеон делает смелый и, я бы сказал, жёсткий шаг. Видя, что дело идёт к войне, он понимает, что надо заручиться надежным союзником на границах России. Союзником, обиженным Россией. Союзником, которого можно сделать врагом России. Пруссия? Нет. Пруссия Россией не обижена. Австрия? Нет. Тогда что же? С гениальностью очень большого политика и, конечно, коварнейшего человека, Наполеон делает правильный выбор — поляки. Польша, которой больше как государства нет. Три потенциальных врага Франции — Пруссия, Австрия и Россия — разделили Польшу. Что должен сделать человек, который желает поставить эти три страны на колени? Конечно же, объявить о воссоздании Польши.

И на одном из приёмов, в присутствии тогда ещё не уехавшего графа Моркова, Наполеон, убедившись, что русский посол в зале, подошёл к какому-то польскому аристократу и громко сказал: «Франция никогда не примирится с тем, что великий народ Польши разделен между тремя деспотиями. Республиканская Франция не позволит этого». Другое дело, что Наполеон тут же с приёма уходит, но понятно, что одни эти слова уже многое значат. За этим следует целый ряд деклараций о воссоздании Польши, ведь в политике это намного сложней, чем на словах.

Пикантность ситуации заключается в том, что к тому времени министром иностранных дел России, после ухода графа Воронцова на покой, становится Адам Чарторижский. Он говорит Александру о том, что и Россия должна сделать такую же декларацию, Россия должна объявить о том, что русские — друзья народов, друзья разных народов, не только польского, ведь есть христианские народы Османской империи... И Александр делает эту декларацию. Но делает её, как он очень часто делал, тайно. А весь смысл декларации, конечно, в её публичности.

Эту секретную инструкцию, написанную Александром и скреплённую подписями Александра и князя Чарторижского 11 сентября 1804 года, вместе с Новосильцовым, отправляют в круиз по странам Европы, чтобы от имени Императора объяснить монархам и, в первую очередь английскому королю Георгу III, позицию России.

Эта декларация сама по себе исключительно интересна. Она очень большая, чтобы читать её целиком, поэтому нам придётся выделить только некоторые моменты. В этой декларации, во-первых, говорится, что цель России — «освободить Францию от деспотического гнета и предоставить ей полную свободу в выборе формы правления». Понимаете? Не вернуть династию или что-то ещё, а предоставить полную свободу в выборе формы правления.

«Первый вопрос, по которому я желал бы, если это возможно, сойтись с британским правительством, вы постараетесь представить его как непременное условие возникновения тесной и искренней связи между Россией и Англией. Не желая регресса человечества (вот так пишут в начале XIX века — А.З.), я хотел бы, чтобы оба правительства согласились между собой (оба правительства — это русское и английское — А.З.), не восстанавливать в стране, требующей освобождения её от ига Бонапарта (то есть Франции — А.З.) старый образ правления со всеми его злоупотреблениями (то есть старый режим — А.З.): умы, узнавшие свободную форму правления (то есть республику — А.З.), не будут уже более в состоянии к нему примениться. И даже, напротив, желательно было бы постараться укрепить у них свободу на её истинных основах. По моему мнению, обе державы должны руководствоваться этим принципом и неизменно согласовывать с ним свой образ действий и все свои выступления». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.284]

Далее в декларации сказано, что и в других странах, в данный момент занятых французами, например, в Сардинском королевстве, тоже надо ввести конституционную форму правления, конституционную монархию. И надо убедить сардинского короля, изгнанного с престола, дать своему народу свободную и разумную конституцию.

Да, в инструкции Александра есть частные вопросы: разделение сфер влияния, положение в отдельных немецких землях и так далее. Это всё можно прочесть в мемуарах Адама Чарторижского. Но самая главная идея, заложенная там, — идея того, что мы движемся вперёд. Все прошлое отброшено. Мы создаём новый мир, новую Европу, Европу народов, Европу свободных граждан.

Но всё это написано в секретном документе, который Новосильцов везёт в Англию. В этом особенность Александра. И сейчас мы поймём, почему.

Очень интересен также один из заключительных абзацев этой декларации, который делает Александра, и я говорю без шуток, одним из основателей Европейского союза. Но декларация, как я уже сказал, секретна, поэтому никто до сих пор не знает об этом.

Итак, что же за мысль там высказана? Закончится война, Наполеон будет свергнут… Что дальше? Александр пишет: «По установлении мира следует заняться выработкой такого трактата, который сделался бы основой международных отношений европейских держав. По наступлении всеобщего умиротворения даже необходимо будет добиться такого трактата». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.288] То есть создать такой договор, который сделает Европу мирной навсегда. Сделать то, что произошло после Второй Мировой войны. Произошло не навсегда, но, по крайней мере, на семьдесят лет. Эти идеи Александра очень далеки от тогдашнего обыденного миропонимания и очень высоки.

Но начинается война, и в 1805 году призвано уже 150 тысяч рекрутов, то есть фактически по два человека от сорока пяти мужчин в возрастной группе от 20 до 35 лет, то есть в рамках призывного возраста.

Русское общество ждёт войну с энтузиазмом. А с энтузиазмом ждать войну не надо никогда. Когда её ждут с энтузиазмом, то всё всегда кончается плохо. И всё кончилось, как вы помните, Аустерлицем. Но русское общество ждёт войну с энтузиазмом, не понимая, что все блага, которые на него стали изливаться, являются результатом как раз мира. Князь Адам Чарторижский, а он всё-таки поляк и смотрит на Россию немного со стороны, пишет, что русские люди не ценят мира. Им интересна власть, империя, сила. И поэтому правитель, который несёт стране мир (Чарторижский, правда, пишет о высшем обществе, народ-то об этом не думал), не очень-то любим и уважаем. Точные, но ужасно печальные слова.

6. Настроение в обществе

Каково же было настроение в обществе в первые годы правления Александра? Императрица Елизавета Алексеевна, жена Императора, пишет в 1801 году, вскоре после убийства Павла, матери, маркграфине Амалии: «Все тихо и спокойно, если не говорить о почти безумной радости, охватившей всех от последнего мужика до высших слоев общества; очень печально, что это не может даже удивлять…». [В. Кн. Николай Михайлович. Императрица Елизавета… 3 т.т. Спб., 1908-1909]. То есть, всеобщая радость от того, что закончился Павлов режим, и началось царствование Александра.

Иногда правитель, привыкший к своему правлению, думает, что после него больше ничего не будет, что после него — полный конец. Иосиф Виссарионович добился того, чтобы так думали граждане. Все, кроме лагерей, рыдали, давились от слёз, печалились о том, как же они будут теперь жить без него. Самые умные, конечно, тихо шептали на кухне женам: «Дура, не плачь, всё очень хорошо». Но таких было сравнительно немного.

А вот когда умер Павел, никто не скрывал своих радостных чувств — царила всеобщая радость. Я уже говорил вам, что все тут же надели круглые шляпы, стали использовать повозки французского типа, то есть стали по-ребячески радоваться освобождению от безумного гнёта. Так часто кончаются и долгие правления. Тираны должны помнить, что, как это им ни грустно, их смерть их будет для многих радостью.

Филипп Вигель в своих записках пишет о манифесте и о восшествии Александра на престол: «Это одно из тех воспоминаний, которых время никогда истребить не может: немая всеобщая радость, освещаемая ярким весенним солнцем… Все обнимались как в день Светлого Воскресения; ни слова о покойном, чтобы и минутно не помрачать сердечного веселья, которое горело во всех глазах; ни слова о прошедшем, всё о настоящем и будущем…» [Ф.Ф. Вигель. Записки. М.: Захаров, 2000]

Тот же Гавриил Державин, который пел оды всем правителям, не постеснялся сразу же написать, используя массу намёков, такие строчки: «Умолк рев Норда сиповатый, закрылся грозный, страшный взгляд». [«На восшествие на престол имп. Александра I» 1801; опубл. 1808] Понимаете? То есть восторг был даже тут. А разгадать намёки нетрудно. Голос Павла отличался хрипотой. Потому, видимо, что на плац-парадах много и громко кричал, и в плохом петербургском холодном воздухе навсегда застудился. А что до Норда, то вы помните: когда-то Павел, будучи ещё великим князем, ездил по Европе с титулом «граф дю Нор (Северный)».

Александр сразу же удивил весь высший свет Империи. Князь Адам Чарторижский пишет: «В то время как Наполеон окружал себя пышностью и публичными церемониями по образцу прежних царствований, Александр любил стушевываться и держал себя как частное лицо… Оба императора следовали во всём совершенно разным направлениям. Один разрушал, другой восстанавливал силу старых идей. Их постоянно сравнивали между собой, и эти сравнения оказывались не в пользу Александра в глазах тех самых русских, для которых он трудился. Поэтому, в первые годы своего царствования Александр вовсе не был популярен». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.261]

Александр действительно уничтожил Двор как огромный вечный праздник. Собирались теперь по-домашнему в узком кругу личных друзей, не одаривали вельмож большими деньгами. А что касается крестьян, то, как вы помните, Император дал слово никогда больше государственных крестьян в частную собственность не передавать, и слово это держал, и, кстати говоря, Николай после него это слово продолжил. То есть с восшествия на престол Александра I расширение слоя крепостных крестьян закончилось в России навсегда.

Конечно, за эту «скупость» и «неинтересность» свет его не любил. Как было замечательно при Екатерине! Помните: «Вельможа в случае, тем паче, не как другой, и пил и ел иначе…» [А.С, Грибоедов. Горе от ума. 2, 2. Фамусов.] Что такое «в случае»? Это значит — фаворит. Это значит, что он спит с матушкой-императрицей. А Александр совсем не приветствовал эти вещи. И возлюбленные Александра в первую очередь так себя вели, что надо было очень постараться, чтобы догадаться об их отношениях. Никакого «случая», никаких вмешательств в дела, никаких «раздач слонов» не было и в помине. Это были романтические отношения в прямом смысле этого слова.

А между тем, освобождение русского общества имело колоссальные последствия. Начали издаваться журналы. При Павле все журналы были закрыты. И тут они начали вновь издаваться. И как они читались! Мы иногда думаем, что русское общество начала XIX века было такое, скажем, малоинтеллигентное, — ничего подобного!

Карамзин начинает издавать «Вестник Европы», и он имеет 6 тысяч рублей чистого дохода от подписки в год. Это для того времени большие деньги. Он пишет: «Усердием своим к просвещению докажем, что мы не боимся его следствий и желаем пользоваться такими правами, которые согласны с общим благом государства и с человеколюбием». [Н.М. Карамзин. О новом образовании народного просвещения в России. // Вестник Европы. 1803. № 5.]

«Вестник Европы» как раз апеллирует к общественному мнению. А именно в это время, именно в Александрово царствование, в России и появляется общественное мнение. До этого его не было. Были только отдельные свободомыслы вроде Радищева или Новикова, судьба которых при Екатерине была печальна. Карамзин пишет: «Теперь лестно и славно заслужить вместе с милостью Государя и любовь просвещенных россиян» [Н.М. Карамзин. Известия и замечания // Вестник Европы. 1802. No 19. С. 234--236]. Это и есть общественное мнение.

Кроме «Вестника Европы», выпускается «Московский Меркурий»; такой, я бы сказал, жёлтый журнал князя Шаликова «Московский зритель». С 1804 года внебрачный сын фельдмаршала Репнина Иван Петрович Пнин издаёт замечательный «Журнал российской словесности». Там печатается знаменитый разговор китайского цензора с сочинителем, где доказывается, что цензура оскорбительна. Там публикуют статьи против рабства.

И, наконец, в 1804 году принят цензурный устав. Но не просто принят, а принят по принципу Датского цензурного устава, одного из самых либеральных в тогдашней Европе, а тогдашняя Европа, в отличие от нынешней, жила с цензурой. И в этом уставе прямо сказано, что предварительная цензура должна производиться при благожелательстве к авторам, то есть в их пользу.

«Северный вестник» Ивана Мартынова издаётся на деньги Министерства народного просвещения. Идеал — английский конституционализм. Огромное количество книг переводится с европейских языков. Вся вторая половина XVIII века, перекрытая концом Екатерининского царствия и царствованием Павла, — всё это время теперь за несколько лет навёрстывается. И навёрстывается с помощью огромных субсидий от государства.

Императорские субсидии на переводы в 1801-1805 годах составляли 60 тысяч рублей. Это большие деньги. Переводится Адам Смит, Бентам, Тацит, Монтескье. Конечно, самые культурные и образованные люди всех этих авторов читали на английском, французском, латинском, немецком. Но они переводятся на русский теперь для среднего круга, для тех людей, кто не очень хорошо владеет или вовсе не владеет иностранными языками. А для чего переводится «О духе законов» Монтескье? Для чего переводится «История» Тацита? Для чего переводится Адам Смит? Помните, у Пушкина: «Зато читал Адама Смита, и был изрядный эконом»? [А.С. Пушкин. Е. Онегин. Гл. I. VII] Да, Онегин, думаю, читал Адама Смита в оригинале или хотя бы в переводе на французский. Но очень многие читали только по-русски. Для них и переводится.

И, конечно же, это не случайно, потому что перемены возможны, только когда есть общество. Я подчеркиваю, общество, а не картофелины в мешке. Общество, то есть люди, объединённые определённым отношением к власти – критическим отношением. Пусть разные, пусть консерваторы, либералы, пусть спорящие между собой. Это нормально. Но важно, чтобы существовало общество. Потому что, если его нет, невозможно осуществить следующий шаг, о котором грезил Александр, — это конституционные проекты.

Вы помните, что когда Александр был еще юношей, он вообще мечтал дать России конституцию и уехать. Друзья тогда убедили его в том, что этого делать не надо, что преобразования надо осуществлять с высоты трона. И даже от абсолютизма не надо сразу отказываться, потому что именно абсолютная власть позволит ввести конституционные нормы, которые потом постепенно заместят сам абсолютизм.

7. Конституционные проекты

В той же тайной инструкции 11 сентября 1804 года, о которой я говорил ранее, Император пишет: «Внутренний общественный порядок следует основывать на разумной свободе, которая укрепляет власть правительств, служит известной преградой для страстей необузданного честолюбия или каких-либо безумных идей, часто овладевающих людьми, стоящими во главе наций». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.288]

Вам известны идеи людей, стоящих во главе нации, да? Так вот, Александр, будучи сам во главе нации, указывает на них и старается этих безумных идей избежать.

Сразу же по воцарению он поручает Дмитрию Трощинскому и графу Александру Воронцову составить проект «Всемилостивейшей грамоты, Российскому народу жалуемой». Эта грамота должна обеспечивать гражданскую свободу и личные права граждан. Он хочет провозгласить её при восшествии на Престол или, по крайней мере, на коронации в сентябре 1801 года. Слово «закон», увенчанное императорской короной, он повелел высечь на медали, отлитой в честь своей коронации. А «обуздание деспотизма нашего правительства» провозгласил главной своей целью.

Но с этим ничего не вышло. Хоть Воронцов и был другом Николая Радищева, но он был врагом парламентской, а потом и республиканской Франции. Ещё при Екатерине он был одним из сторонников вступления России в Пильницкую коалицию Пруссии и Австрии против Французской Республики. И поэтому до конца он этих идей не поддерживал. «Лучше быть соседями антропофагов (то есть людоедов — А.З.), чем ужасной Французской республики… Лучше жить в Марокко, чем в этой стране мнимого равенства и свободы», — говорил граф Александр Воронцов. Понятно, что Воронцов и другие придворные убедили Императора не провозглашать эту грамоту, и она так и осталась в «проекте». [А.А.Корнилов. Курс Истории… С.119-120. Проект опубл.в кн.29 «Архива кн.Воронцова».]

Но против её провозглашения на коронации выступили и друзья Александра по Негласному комитету. Почему же? Потому что эта грамота имела своей целью объявить равенство прав перед законом всех русских подданных. Сословия остаются, но провозглашается равенство прав для всех. Это должен был быть закон, который защищает от произвола всех русских подданных. Соответственно, в стране должно ad hoc отмениться крепостное право. А это взрыв колоссальной мощи!

Мы с вами увидим, как потом раз за разом крепостное право как гиря на ногах будет мешать Александру осуществлять его проекты. Он ненавидит крепостное право. Но он не решается его отменить, понимая даже не то, что его убьют аристократы, а то, что тут же произойдёт социальный взрыв. Надо сначала урегулировать отношения. Поэтому он отвергает и предложение Державина и Платона Зубова о создании аристократической системы правления — системы, когда народ остаётся в прежнем состоянии, а высший слой аристократии вместе с Императором управляет страной.

В это время появляется Василий Назарович Каразин (1773-1842). Этот молодой человек, довольно мелкий чиновник, дворянин, пишет Александру записку о необходимости конституционного правления. В очень изысканной манере, витиевато, как и многие, как и Сперанский, в чём мы скоро убедимся, он называет монархией не абсолютную монархию, а конституционную монархию. Почему? Потому что абсолютная монархия в умах людей того времени — это то, что Аристотель называл деспотией (от греч. despotéia — неограниченная власть). То есть незаконное правление. И Василий Назарович предлагает ввести вот эту истинную монархию — конституционную. Записка была анонимной, но Александр требует разыскать её автора, а когда его разыскивают, делает его своим близким приближённым.

Потом очень скоро, как это часто бывало, Александру пришлось разочароваться в Каразине. Он оказался двуличным человеком. Да, либеральных взглядов, но двуличным. Он стал за спиной при личных докладах плохо говорить о Новосильцове, его начальнике в Министерстве юстиции. И в итоге от Каразина пришлось избавиться. Но Александр умел избавляться. Он отправил Василия Назаровича своим представителем в Харьков для создания университета. Возле Харьковского университета и по сей день стоит статуя Каразина, человека, который создал это учебное заведение в 1804 году.

И тут появляется тот самый человек, которому суждено сыграть совершенно особую, очень двусмысленную, но великую роль и в эпоху Александра I, и в эпоху Николая I, и вообще в истории России, — Михаил Михайлович Сперанский. Ричард Пайпс говорит о том, что Россия родила трёх гениев государственной мысли — Сперанского, Витте и Столыпина. [Р. Пайпс. Русская революция. М., 2005. Т.1. с.228] Он, правда, отдаёт предпочтение Столыпину как человеку, который сумел что-то воплотить и осуществить. Но это дело вкуса. Сейчас в президентской администрации, открою вам тайну, можно наблюдать удивительное разделение: либералы вешают себе на стены портрет Витте, а те, кто окончательно и полностью за единовластие Путина, вешают портрет Столыпина.

Итак, Михаил Михайлович Сперанский. Это потом он будет графом и всё получит, в том числе и орден Андрея Первозванного непосредственно из рук Николая I, а сейчас он ещё совсем молодой чиновник, попович, не дворянин.

Помните, как к нему плохо относился Лев Николаевич Толстой? Он ведь описывает Сперанского в «Войне и мире» в совершенно негативных тонах. Русским столбовым дворянам, даже таким либеральным, как Толстой, было непереносимо, что умнее и лучше всех их оказался этот попович Сперанский. Но он, правда, был лучше. Он был человеком, обладающим совершенно фантастической синтетической способностью видеть в единстве политический, государственно-правовой и юридический процесс.

В своей записке «О свободе и рабстве» 1802 года Сперанский пишет: «Никакая сила не может родить в государстве свободы гражданской, не установив свободы политической». То есть политическая свобода предшествует свободе гражданской. «Каким образом установляется политическая свобода в государстве? Воли одного государя к сему недостаточно. [Начните с себя – введите закон на место произвола]. Нужно единообразное устремление сей воли к свободе в продолжении многих лет. Нужно чтобы народ столько привык к сему единообразному действию, чтобы не представлял себе и возможным другой образ управления. Уверенность сия производит, наконец, общее мнение, а общее мнение (общее мнение – мнение общественности — А.З.) служит оплотом закону и свободе. <…> Никто не должен быть принужден к труду единым произволом другого… труд составляет неотъемлемую каждого собственность. Сия есть величайшая степень свободы и равенства, какую только можно иметь в обществе», — пишет Сперанский. [Ещё нечто о свободе и рабстве, 1802. М.М. Сперанский. О коренных законах государства. М.: Эксмо, 2015 с. 147-148]

И, наконец, в 1803 году он пишет свою блистательную «Записку об устройстве судебных и правительственных учреждений в России». Она большая, я прочту её часть. Опять же, дорогие друзья, помните, что монархическая власть — это власть конституционная на языке того времени.

Итак, Сперанский пишет: «Каким образом можно основать монархическое управление без государственного закона и без уложения? Каким образом можно постановить государственный закон и уложение без отделения власти законодательной от власти исполнительной? Каким образом отделить власть законодательную, без сословия независимого, её составляющего, и без общего мнения, его поддерживающего?» То есть, должно быть сословие независимое — те, кто выбирают законодательный орган. И должны быть те, кто это обсуждает, то есть такие, как мы, а именно мы с вами должны обсуждать, как должны устроиться законы. «Каким образом составить сословие независимое без великого, и, может быть, опасного превращения всего существующего порядка — с рабством — и без просвещения?» То есть необходимо отменять рабство и давать просвещение.

«Каким образом установить общее мнение, сотворить дух народный без свободы тиснений (печати — А.З.)?» То есть, переводя на современность, как это сделать без свободы интернета? «Каким образом ввести или дозволить свободу тиснения без просвещения? Каким образом установить истинную министерскую ответственность там, где отвечать некому и где и ответствующий и вопрошающий составляют одно лицо и одну сторону?» То есть установить разделение власти. «Каким образом без ответственности могут быть охраняемы законы в исполнении? Каким образом может быть обеспечено самое исполнение без просвещения и обилия в исполнителях? Все сии вопросы разрешить нужно прежде, нежели можно с некоторою основательностью предположить возможность превращения настоящего порядка в монархический». И далее Сперанский перечисляет все основные действия, которые надо предпринять.

«Итак, вопрос об усовершенствовании настоящего управления в России не в том состоит, каким образом можно превратить его в истинное управление монархическое, но в том, каким образом составить образ управления, который соединил бы в себе следующие свойства: 1. Он должен быть весь расположен на настоящей самодержавной конституции государства, без всякого раздела власти законодательной от власти исполнительной. 2. Он должен сохранить и усилить народное мнение, власть сию ограничивающее не в существе её, а в форме её действия. 3. Он должен сколь можно быть приближен к образцу монархического правления, выше изображенного. 4. Он должен содержать в себе разные установления, которые бы, постепенно раскрываясь, приготовляли истинное монархическое управление и приспособляли бы к нему дух народный». [Записка об устройстве суд. и правит. учреждений… М.М. Сперанский. О коренных законах государства… с. 171-172]

Сперанский в 1803 году совершенно ясно видит, как надо действовать. Тут же Сперанского ловит Новосильцов и говорит ему: «Ты будешь моим ближайшим сотрудником», но потом, конечно же, ближайшим и любимейшим своим сотрудником его делает Александр. Сперанский становится действительно любимейшим, потому что он видит всю систему. Он понимает, как Россию шаг за шагом можно из деспотии сделать современной конституционно-монархической страной, какой в то время была Англия.

Но не забудем ни на минуту, что это делает не человек в подполье, не человек «Земли и Воли», а это делает сановник Императора по его личной просьбе, по его распоряжению. Да, тайному. Но ведь тайное существует для того, чтобы стать явным. А почему тайное? Да потому что Россия того времени — страна, в которой действует крепостное право. И крепостных не отдают. Ведь главная, к примеру, задача современной России, абсолютно ясная для людей разумных, — это так называемая диффузия собственности, то есть увеличение количества держателей производящей доход собственности. Но для этого сначала надо произвести реституцию прав собственности, и другого пути нет. А за права собственности нынешние собственники держатся зубами, как в начале XIX века держались помещики за крепостных крестьян. Держатся и не отдают. Надо освободить крепостных — не отдают. И поэтому то, что абсолютно очевидно, надо делать не вдруг, росчерком пера, а шаг за шагом.

8. Крестьянство и Указ о вольных хлебопашцах

И эти шаги начинают делаться. Александр, будучи ещё Великим князем, в возрасте шестнадцати лет, записывает в свою памятную записную книжку: «Ничего не может быть унизительнее и бесчеловечнее, как продажа людей, и для того неотменно нужен указ, который бы оную навсегда запретил». И эти слова юноши не остаются без последствий.

15 сентября 1801 года во время коронационных торжеств в Московском дворянском собрании Александр говорит: «Большая часть крестьян в России – рабы, считаю лишним распространяться об уничижении человечества и о несчастии подобного состояния. Я дал обет не увеличивать числа их и поэтому взял за правило не раздавать крестьян в собственность». И это он выполнил!

Не забудем, что он выполнит и другое своё обещание — не свершить ни одной смертной казни. За все двадцать пять лет его правления не было совершено ни одной смертной казни в России. В 1807 году французскому генералу Савари Александр говорил: «Я желал бы вывести наш народ из дикарского состояния, при котором дозволена торговля людьми. Добавлю даже, что если бы гражданственность (civilisation) (в России — А.З.) стояла на более высокой ступени, я уничтожил бы рабство, даже если это стоило мне головы». [Сборник Имп. Росс. Исторического Общества. Т.83, с.176.]

Но он понимает, что голова будет отрублена, а рабство уничтожено не будет. И голова его будет отрублена для того, чтобы сохранить рабство. Вот в этом трагедия Александра.

И очень интересно, очень точно и очень по-современному звучат слова Адама Чарторижского, который как раз говорит о проблемах, которые стояли перед его другом и повелителем: «Высшие классы России вкусили уже извращенной цивилизации и свыше всякой меры были охвачены алчностью и тщеславием». [А.Е.Чарторижский. Воспоминания… с.252]

Но, тем не менее, императорский указ от 12 декабря 1801 года воспрещает печатать объявления о продаже крестьян без земли или с раздроблением семей. А это очень важно, ведь крестьян продавали до этого как собак, а даже кобеля без суки жалко продавать. И в тот же день впервые в России всем гражданам, кроме крепостных крестьян, было разрешено иметь сельскохозяйственную землю в безусловном частном владении. Вот он, Адам Смит! До этого право на частное землевладение имели только дворяне. То есть 12 декабря 1801 года появился первый важный закон, который позволил всем, в том числе и казённым, государственным крестьянам иметь свою землю.

20 февраля 1803 года вышел подготовленный Новосильцовым Указ о вольных хлебопашцах. Вы, конечно, помните, строчки Некрасова: «Полюбил Наташу хлебопашец вольный. Да перечит девке немец сердобольный». [Забытая деревня. Н.А. Некрасов. Избранное… Т.1. Терра, 2007. С. 100] Так вот, этот «хлебопашец вольный» появился как раз благодаря указу 20 февраля 1803 года. А сам этот удивительный указ появился следующим образом. Граф Сергей Петрович Румянцев, один из старых либеральнейших вельмож екатерининского царствования, решил отпустить крестьян одного из своих имений на волю с землёй.

Но как это сделать? Такого закона в России нет. И Сергей Петрович предлагает принять новый закон, что и было сделано. Теперь можно отпускать крестьян на волю только с землёй. Следовательно, теперь землёй вольных хлебопашцев казна уже не могла распоряжаться как казённой. Казённой оставалась земля невыкупленная, земля, на которой работали казённые крестьяне. А земля вольных хлебопашцев стала их частной собственностью. То есть из бывших крепостных практически формировался слой фермеров.

Но это был не повелевающий, а дозволяющий закон. На нём, по убеждению такого знатока крестьянского дела как Александр Иванович Кошелёв, могло быть основано и освобождение крестьян в эпоху Великой Реформы (1859-1865 гг.) [А.И. Кошелёв. Записки... М.: «Наука», 2002. С.247]. Если бы русские дворяне, владевшие крепостными, пошли бы на этот закон, а он был довольно выгоден, то пути России были бы совершенно иные.

Итак, закон был принят. «В принципе он имел огромное значение, — пишет об указе 1803 года Георгий Вернадский. — Дворяне осознали, что Александр может предоставить свободу крестьянам…» [Г.В. Вернадский. Русская история. М.: Аграф, 2001. С.199.]

Каково же было условие для получения крестьянами свободы и земли? Крестьяне должны были выкупаться. Конечно, помещик мог дать своим крестьянам свободу бесплатно, подарить её. Но в принципе, крестьянам надо было выкупаться. И в среднем, за выкуп одного человека надо было платить четыреста рублей. Но он выкупался обязательно с землёй и с подворными постройками, то есть со всем хозяйством. Государство готово было и давало подъёмные на выкуп. Оно помогало крестьянам выкупаться.

Но за всё время царствования Александра I в «вольные хлебопашцы» перешло 47 153 души мужского пола или всего 0,45 процента всех крепостных, считая по 6-й ревизии 1811 года. Было заключено 160 сделок, 17 из них были безвозмездными, остальные за деньги.

Граф Павел Александрович Строганов, видя неудачу правовых инициатив в области эмансипации крепостных, в сердцах сказал о русских дворянах: «Это сословие — самое невежественное, самое ничтожное и, в том, что касается Духа, самое тупое» [Цит.по С.Ф. Платонов. Лекции… - С.667.]. Давайте, говоря с придыханием «он из дворян» или что-то подобное, будем помнить эти слова графа Строганова. Не последнего, а может быть, первого из русских дворян и по богатству, и по культуре.

Современный русский историк Б.Н.Миронов написал, что ни один русский либеральный дворянин не освободил на основании закона о вольных хлебопашцах своих крестьян, кроме одного. И этот единственный — это Николай Платонович Огарёв. А у Герцена крестьян не было, поэтому некого было и освобождать.

Ещё один современный историк Конюченко в своей хорошей статье «Цена реформ» резюмирует: «Дворянство в большей степени было склонно вынашивать глобальные планы переустройства общества, нежели начинать его осуществление с освобождения собственных крестьян». [А.И. Конюченко. Александр II. Цена реформ. Челябинск: Аркаим, 2002 - С.214]

Великий либерал Гаврила Романович Державин, обсуждая этот самый закон о вольных хлебопашцах, высказал 20 февраля 1803 года такую мысль: «Чернь обратит свободу в своеволие и наделает много бед». Он попытался воспрепятствовать опубликованию Указа как сенатор, и за это получил высочайший выговор. Вот здесь ему смелости хватало…

Другой очень смелый и тоже известный нам сенатор масон Лопухин был категорически против Указа и писал Императору: «Следует сделать всё возможное, чтоб не возобновился Указ, разделяющий время работ крестьянских на себя и на помещиков, ограничивающий власть последних… В России ослабление связей подчиненности крестьян помещикам опаснее самого нашествия неприятельского… Ничего не может быть пагубнее для внутренней твердости и общего спокойствия России, как расслабление оных связей (то есть связей рабства и повелевания — А.З.), внушения никакие не помогут, ежели действия соответствовать не будут!». [И.В. Лопухин. Записки... М.Наука, 1990. С.170-171.]

Ну и, наконец, приведем мнение Карамзина. В 1811 году в своей «Записке о старой и новой России» он пишет: «Что значит освободить у нас крестьян? Дать им волю жить где угодно? Подчинить их одной власти правительства хорошо. Но сии земледельцы не будут иметь земли, которая, в чём не может быть и спора, есть собственность дворянская». Почему не может быть спора? Александр как раз давал крестьянам свободу вместе с землёй. «Не знаю, хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу, ибо тогдашние обстоятельства не совершенно известны. Но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную. Тогда они имели навык людей вольных — ныне имеют навык рабов. Мне кажется, что для твёрдости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным». [Н.М. Карамзин. Записка… М.:Наука,1991.-С.72-74.]

Говоря о законе 20 февраля, Карамзин с необычайным цинизмом указывает Императору: «Не осуждаю Александрова закона, дающего права селениям откупаться от господ с их согласия; но многие ли столь богаты? Многие ли захотят отдать последнее за вольность? Крестьяне человеколюбивых владельцев довольны своею участью; крестьяне худых – бедны: то и другое мешает успеху сего закона». [Н.М. Карамзин... М.:Наука, 1991.-С.74.]

«Однажды начал он при мне излагать свои любимые парадоксы, — вспоминал Пушкин о Карамзине. — Оспоривая его, я сказал: "Итак, вы рабство предпочитаете свободе". Карамзин вспыхнул и назвал меня своим клеветником». [А.С. Пушкин – Т.8, с.50.]

Александр был потрясён тем, что этот закон не осуществляется. Закон был принят, всё могло начать меняться. Но никто не хотел ничего менять. Все держались «старины». Никто не хотел давать своим крестьянам свободу. Все оказались рабовладельцами по духу — вот в чём ужас! Все оказались людьми, для которых дороже всего — держать других людей в своей власти. Это - страшный приговор русскому дворянству.

Но Александр был последователен. Он всё равно решил действовать, но действовать иначе. И то, что к величайшему сожалению не получалось осуществить в России, он начал осуществлять в других местах. Он решил дать пример. И этим примером было изменение прав состояния крестьян самых хозяйственно и культурно продвинутых губерний тогдашней России — Лифляндской и Эстляндской, то есть современной Эстонии и части Латвии. И надо сказать, что тогда, в начале XIX века (потом все изменилось), в этих губерниях инициатива исходила от самих немецких помещиков.

В то время в Прибалтике очень быстро распространялось движение гернгутеров, движение духовного религиозного обновления, и помещики понимали всю несправедливость рабства. Вот отсюда Александр и решил начать. А как все это развивалось дальше, мы узнаем на следующей лекции.