1. Между Тильзитом и Эрфуртом

Сейчас, дорогие друзья, мы с вами говорим об очень важном моменте истории начала XIX века — об удивительных четырех годах (с 1808-го по 1812-ый), которые, к сожалению, почти не преподаются в наших школах и даже университетах. И не преподаются не столько из-за сложности изменения политики России с профранцузской на антифранцузскую, которая, собственно, и привела к войне 1812 года. Но также и потому, что в эти годы происходил первый реальный и невероятный даже для сегодняшней России приступ к конституционализму, который эта война прервала. И в таком масштабе он больше никогда не проявился и не сложился.

Вспомним главные события, чтобы представлять ситуацию, о которой пойдёт речь. Как я говорил, в Англии вигов и Фокса сменили тори, иными словами либералов сменили консерваторы: Касльри, Персиваль, Каннинг. Они твёрдо стояли за борьбу с Наполеоном, хотя в конкретной ситуации тогдашней Европы, совсем как в сороковом году XX века, Великобритания была практически одна. Тильзит сделал Россию союзницей Франции, Пруссия была оккупирована французскими войсками, Австрия была в состоянии мира с Францией, Османская Империя вяло воевала с Россией. И, в конечном счёте, у Англии оставались только три союзника, один которых потом ей изменил: Швеция, Дания (в которую тогда входила Норвегия), и Португалия, которая была занята британскими войсками к великой радости португальского народа, который был солидарен с испанским, выступившим после Байоннского соглашения против Наполеона. Вы помните, что 8 июля 1808 года в Байонне Наполеон добился смены династии. Ненавистные ему испанские Бурбоны отреклись от прав на престол, и на трон в Мадриде он посадил своего брата Иосифа Бонапарта, переведя его из Неаполя, куда в свою очередь отправил одного из своих любимых маршалов — Иоахима Мюрата.

Великобритания потребовала, чтобы на территорию Дании, как и в Португалию, были введены английские войска, чтобы там мог стоять английский флот, но датский король отказался. Дания, страшась того, что она будет оккупирована Францией и в ней тоже, как в Нидерландах, где, как вы помните, правил Людовик Бонапарт, будет совершена смена династии, согласилась присоединиться к континентальной блокаде. А континентальная блокада была главным требованием Наполеона ко всем своим союзникам, потому что он, будучи современным по тому времени человеком, надеялся раздавить Великобританию не силой оружия, которого у него уже не было, — после Трафальгарского боя флот Франции и Испании был разбит, и Великобритания главенствовала на морях. Он надеялся задушить её экономически, прекратив с Англией всякую торговлю.

В ответ на действия Дании Англия в сентябре 1807 года совершила на неё нападение. Копенгаген был подвергнут бомбардировке английским флотом, при которой было убито две тысячи человек, город очень сильно разрушен.

Великобритания продолжала борьбу, надеясь на то, что рано или поздно интересы величайшей континентальной державы — России — и интересы Франции разойдутся. И, как мы увидим, эти ожидания оправдались.

Но пока на вопрос министра иностранных дел Румянцева, обращенного к послу Наполеона в России Савари, а что скажет Европа на сближение России и Франции, Савари говорит: «Не говорите о Европе. Европа ничего не скажет… Вся Европа в нас с Вами». [цит. по: С.М. Соловьёв. Александр I… Гл. V. С. 185] Вот так тогда видели сановники Франции положение дел. А сближение, как мы помним, означало и осуществление посулов, которые Наполеон дал России, а именно отдать ей Финляндию на севере и Валахию и Молдову на юге. Финляндию — от Швеции. А Валахию и Молдову — от Турции.

Опять же, забегая вперёд, скажу, что Наполеон никогда ничего не давал просто так, он ничего не давал просто ради того, чтобы подкупить союзника. Он прекрасно умел считать политику и понимал, что присоединение Финляндии навсегда сделает Швецию врагом России, какой бы союз не был заключён. Здесь он ошибся. Он считал, что присоединение Валахии и Молдовы, то есть нынешней Румынии без Трансильвании, к Российской Империи навсегда сделает Австрию врагом России. Австрия ведь очень боялась, имея в своей империи часть южных славян (хорваты, словенцы) и западных (чехи, словаки), что Россия соединится с ними через православную, пусть и не славянскую по языку Румынию. Австрия очень боялась, что лишится своих балканских владений, поэтому она сама добивалась присоединения Румынии, а на крайний случай был так называемый пакт о сохранении территориальной целостности Османской империи. И дело здесь не в том, что Австрия очень уважала то, что бы мы сейчас назвали Хельсинскими соглашениями, то есть нерушимость границ в Европе и целостность Турции. Австрия понимала, что любое изменение границ Османской империи скорее всего будет означать усиление России, а, может быть, и Англии, и, в любом случае, ослабление Австрии, два раза уже потерпевшей поражение от Наполеона. Поэтому Наполеон, обещая территории, мечтал окружить Россию вражескими ей странами и так вынудить её к союзу с ним.

Александр, который, как вы помните, в ту же ночь, когда был убит Павел, вернул войска из Индийского похода, теперь был готов послать на Евфрат, в Турцию, пятьдесят тысяч солдат и говорил, что к 1 мая 1808 года русские войска могут быть в Азии.

Наполеон пишет Александру: «Тильзитское дело — направить судьбы мира». Александр отвечает: «Такому высшему гению как Ваш, предоставлено создать такой обширный план — Вашему же гению предоставлено и руководить его исполнением». [цит. по: С.М. Соловьёв. Александр I… Гл. V. С. 186]

То есть Александр, потомственный император, на словах, как младший по возрасту, отдавал Наполеону, этому с точки зрения большинства дворов Европы, в общем-то, выскочке, parvenu, право управлять миром, оставляя себе вторую роль. На самом деле, наполовину это была, конечно, поза. Не лицемерие — нет, скорее — увлечение моментом. Александр вовсе не был готов ко второй роли.

Когда Наполеон в июле 1808 года сменил в Испании династию с Бурбонов на Бонапартов, эрцгерцог Карл Австрийский сказал: «Планы Наполеона стали ясны. Нечего спрашивать, чего он хочет. Он хочет всего». [цит. по: С.М. Соловьёв. Александр I… Гл. V. С. 207]

Кем же был Наполеон, который хотел всё? Наполеон вовсе не был сторонником, как иногда до сих пор говорят, известных лозунгов Французской революции — «Liberté, Égalité, Fraternité». Liberté, то есть свободу, он подавлял жесточайшим образом. Égalité, то есть равенство, которое было возникло, прекратилось, как только были восстановлены титулы (они давались за заслуги перед Наполеоном) и как только были восстановлены должности императорских слуг. Да и само провозглашение империи — это, собственно, и есть восстановление неравенства. Ну, и, наконец, Fraternité, то есть братства, не было и в помине. Какое же братство? Только иллюзия братства сохранялась в армии Наполеона.

Наполеон объяснял своему брату Иосифу Бонапарту в Неаполе, ещё до его перевода в Мадрид, когда в Неаполитанском королевстве поднялось партизанское движение и гражданское недовольство свержением Бурбонов: «Никогда не сдерживай себя общественным мнением. Расстреливай без милосердия. Только спасительным страхом можешь ты приобрести уважение. Солдаты и генералы должны жить в изобилии. Любезностями не завоевывается народная привязанность» [цит. по: С.М. Соловьёв. Александр I… Гл. V. С. 194]. Эти слова кое-кто и сейчас мог бы взять себе эпиграфом.

Когда Иосиф был переведён в Мадрид, и по всей Испании разгорелась гражданская война против французов, он так ответил своему брату-императору, требовавшему успокоения страны: «Нужно было бы 100 тысяч постоянных эшафотов для поддержания государя, осужденного царствовать в Испании». То есть постоянные казни.

О свободе печати Наполеон говорил: «Свобода печати! Стоит мне только её восстановить, так сейчас же появится 30 газет роялистских, 30 газет якобинских и мне придется управлять с меньшинством». Значит, никакой свободы печати, никакой свободы мнения, только жестокая деспотия ради власти над миром.

Александр был нужен Наполеону совсем не как равный партнер. Он был нужен Наполеону, поскольку сила России была слишком велика, чтобы её свалить так же легко, как Пруссию или Австрию. Наполеон копил силы для того, чтобы Россия стала подчинённой ему страной. Он не собирался делать Россию ещё одной провинцией Франции, да и при тех условиях коммуникаций это было невозможно, но он собирался сделать Россию подобно Пруссии или Австрии — ослабленной, зависимой страной. тобы приблизиться к этой цели, Наполеону надо было сделать Александра морально, психологически зависимым от себя. И он решает пригласить Александра на конгресс в Эрфурт.

2. Конгресс в Эрфурте

В Эрфурте, в Тюрингии, Наполеон собирает Конгресс Рейнского союза. Рейнский союз, как вы помните, — это союз германских властителей, которые получили свои короны из рук Наполеона.

Конечно, в основном это были правители старых династий, но, как я вам рассказывал ранее, по итогу Люневильских соглашений были обменены земли зарейнские на церковные земли правого берега Рейна, и эти правители вновь получили корону, став в итоге абсолютно зависимыми от Наполеона. Они искали его милости, чтобы получить ещё кусок земли, потому что кусок земли означал людей, которые платят налоги, и, соответственно, означал богатство. И на фоне этого подобострастного синклита Наполеон хотел подавить Александра своим блеском, своей властью, своей государственной силой и предложить ему роль второго, но не равного.

С 27 сентября по 14 октября 1808 года на конгрессе в Эрфурте происходит свидание Александра и Наполеона.

Этому предшествовала попытка Наполеона договориться и с Англией. Англию нельзя было поставить на колени, даже так, как Россию. Но Англию можно было отделить от европейских дел и сделать её как бы Америкой за Ла-Маншем. И Наполеон предлагает Англии принцип uti possidetis (лат. «поскольку владеете»), то есть чтобы каждый владел тем, что он завоевал. Для Англии тогда этот принцип был выгоден, ведь она завоевала практически все колонии Голландии и Франции.

В отличие от безумного Гитлера, рациональный Наполеон понимал, что в колониях в данный момент особой необходимости нет. В начале XIX века они ещё не были нужны, а во времена Гитлера — уже не были нужны. Колонии были нужны в середине и в конце XIX века во время интенсивного освоения природных богатств и рынков торговли, но не тогда. Поэтому Наполеон говорил Англии: «Правда, берите мир себе. А Европа будет моей». Но вновь пришедшие к власти тори в Англии отвергают это предложение.

Запомним, дорогие друзья, что в отличие от наших исследователей, которые, не замечая слабостей Наполеона, его буквально воспевают, прозорливые люди из наполеоновского окружения отлично видели, что он уничтожает величие Франции, что Франция скоро истощит все свои силы и потом ещё долго не будет великой. По сути говоря, до сего дня. Этими великими людьми были Талейран и Фуше — ближайшие соратники Наполеона, бывший министр иностранных дел и министр полиции.

Талейран был сторонником прекращения завоеваний. На момент конгресса в 1808 году он уже не был министром иностранных дел, но Наполеон взял его с собой. Этот хитрый бывший епископ, который говорил, снимая с себя сан, «Париж стоит обедни», абсолютно развратный в смысле женщин и в смысле денег, но при этом очень умный человек, откровенно говорит Александру в Эрфурте: «Государь, зачем вы сюда приехали? Ваше дело – спасать Европу. Но достичь этого вы можете только борьбой с Наполеоном. Французский народ цивилизован, а его государь – варвар. Русский государь – человек цивилизованный, а народ его варварский. Итак, русский государь должен быть союзником французского народа. Рейн, Альпы, Пиренеи – это завоевания Франции (сравнительно скромно, да? — А.З.). Остальное есть завоевания императора. Франции этого не надо». [цит. по: С.М. Соловьёв. Александр I… Гл. V. С. 198] То есть вся остальная Европа, Испания, Германия за Рейном, Италия, Иллирия должны быть освобождены.

Министру иностранных дел Австрии в Эрфурте тот же Талейран говорит: «Интерес самой Франции требует, чтобы государства, могущие противиться Наполеону, соединились и поставили преграду его ненасытному честолюбию. Дело Наполеона не есть более дело Франции. Европа может быть спасена только тесным союзом Австрии и России».

Как вы понимаете, это предательство на высшем уровне. И предательство не ради интересов Франции, как говорил Талейран, а предательство ради его собственных интересов. Кто может быть выше Талейрана во Франции, если не считать самого Наполеона? Талейран понимал, что он обладает очень многим, и, если Наполеон рухнет, то и Талейран потеряет всё. Но если Наполеона устранят, а Талейран останется, то он всё сможет сохранить, а, может быть, получит ещё больше.

12 октября 1808 года в Эрфурте Франция и Россия заключают, наконец, союзный договор. Англия ожидала, что их интересы разойдутся, но они сошлись ещё больше. В Тильзите не было договора о союзе, хотя тайная статья Тильзитского мира предполагала континентальную блокаду с декабря 1807 года, но в Эрфурте договор о союзе был подписан.

Наполеон, между тем, не верит Александру. «Это коварный византиец», — говорит он своему доверенному маршалу Дюроку. Этому мнению о русском Императоре поддаются и многие русские историки старой школы. Тот же Корнилов пишет: «Александр на самом деле отнюдь не был увлечен Наполеоном; он искусно играл свою роль в Тильзите, а потом и в Эрфурте. Наполеон называл его «северный Тальма»…» [цит. по: А.А. Корнилов. Курс истории России…]

Франсуа-Жозеф Тальма - французский актёр. То есть Наполеон называл Александра актёром. Но, по всей видимости, в Эрфурте Александр действительно был очарован Наполеоном. Вообще, особенность русского Императора заключалась в том, что он пленялся яркими, волевыми людьми, восторгаясь ими. А о чём говорит это качество, когда оно присуще далеко не глупому человеку? О том, что в душе, в идее, в уме Александра был образ совершенного политика и совершенного человека. И он, желая видеть совершенство, приписывал этот образ то одному, то другому государственному мужу. Но обратная сторона этого качества — разочарование. Через некоторое время Александр разочаровывался в людях. И очень часто, особенно когда перед ним открывалась низость их устремлений, его разочарование переходило в ненависть. Именно так случилось и с его отношением к Наполеону. Хотя и после этого он умудрялся быть к нему человеколюбивым.

Поведение Александра в Эрфурте была не игра, но, безусловно, результат очарования Наполеоном. Но оно было вызвано ещё и другим. Вы же помните, что Александр ни во что не ставил своё происхождение, свою древнюю династию, он так же, как и приверженец Французской революции, считал, что человек сам достигает своего счастья или своего несчастья, своими личными достоинствами или своими недостатками он мостит себе дорогу или к пропасти, или к величию. И Александр видел, что Наполеон достиг колоссального величия. Будучи очарованным, в этот период, между Тильзитом и Эрфуртом, русский Император подумал и, наверное, не раз, что, может быть, путь Наполеона — это и есть правильный новый путь, кто знает? Может это и есть путь создания великой империи, в которой можно утвердить великие законы, такие как Кодекс Наполеона, можно учредить новые порядки, разрушить феодальный строй, который Александру был так противен, и создать новый мир, как в Америке. И он увлёкся этим. И хотел сам, по всей видимости, быть, подобным Наполеону, созидателем нового мира.

Королю Саксонии Фридриху Августу Александр как раз на этом конгрессе в Эрфурте говорил: «Я чувствую себя лучше после каждого разговора с Наполеоном. Час разговора с этим великим человеком обогащает меня более, нежели десять лет опыта». [П.А. Вяземский // Державный сфинкс 461]

Каждый день в Эрфурте во время пребывания там Наполеона и Александра, французская Гран-Опера давала великолепные театральные и оперные постановки, на которых в королевском ряду рядом сидели два императора — Наполеон и Александр. И когда актёр в одном из представлений произнёс по пьесе слова «Дружба с великим человеком – благодеяние богов», Александр, сидевший рядом с Наполеоном, схватил его руку и крепко пожал её. Это видели многие. Я, чувствуя Александра, не думаю, что это было актёрство. Это, скорее всего, была восторженность упования.

Пётр Вяземский, неплохой психолог, подтверждает, что Наполеон мог нравиться Александру и как человек сам себя сделавший. Как образ правителя-гражданина. «В Наполеоне, — пишет он, — вероятно, нравился ему человек, который власти не наследствовал, а приобрел ее и царствование сам собою, завоевал их силою ума и воли, ценою подвигов, едва ли в истории не беспримерных». [П.А. Вяземский. По поводу записок графа Зенфта. Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб., 1882. Т. 7]

У Наполеона было много почитателей, самых разных. Одним из горячих почитателей Наполеона был Константин Павлович, младший и второй брат Александра. Известен его спор с Карамзиным, ненавистником Наполеона, в Твери во дворце герцога Ольденбургского в присутствии герцога и его жены Екатерины Павловны, замечательной и очень своеобразной молодой женщины. Константин Павлович расхваливал Наполеона, а Карамзин объяснял ему, что Наполеон — разрушитель.

Вы знаете, что именно Карамзин написал замечательные стихи о Наполеоне. Там есть такая строчка, которую я очень люблю повторять, потому что она имеет, если угодно, государственное значение:

«Как трудно общество создать!
Оно устроилось веками,
Гораздо легче разрушать
Безумцу с дерзкими руками».

[Н.М. Карамзин. Освобождение Европы и слава Александра I // Карамзин Н.М. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1966. С. 300–311]

Сторонниками и поклонниками Наполеона был и министр иностранных дел граф Николай Петрович Румянцев, и уже знакомый нам Михаил Михайлович Сперанский, с которыми сегодня мы познакомимся намного ближе.

16 октября 1808 года Александр и Наполеон простились и уехали из Эрфурта.

3. Реформы в Пруссии. Генрих Штейн

Это время, время величайшего унижения Германии, как я уже говорил, отмечено подъемом народного духа, немецким возрождением, во многом связанным с именами Генриха Фридриха Карла фон Штейна, Шарнхорста, Гнейзенау, Шлейермахера, Фихте, Арндта - автора «Духа века». В это время в Кенигсберге создается Тугендбунд («Союз добродетели»).

Штейн, государственный человек первого ранга, первый министр Пруссии, призывает всех немцев подняться против Наполеона и делает удивительный и характерный шаг для этого времени. Умные люди тогда понимали, что не подметными письмами, хотя они тоже нужны, но, в первую очередь, делами становления культуры и структуры общества можно противостоять узурпатору. Штейн основывает в 1809 году Берлинский университет, который должен был стать и стал центром духовного и культурного возрождения Германии. Пруссия создана Берлинским университетом в большей степени, чем Фридрихом Великим.

Именно Штейн к ноябрю 1808 года провёл пакет важнейших политических, экономических и финансовых реформ, за которыми в России внимательно следил Сперанский. Эдикт 1807 года провозглашал отмену личной зависимости крестьян. То есть крестьяне Пруссии стали лично свободными. Часто не очень хорошо знающие историю люди пишут, в том числе и лично мне, что Россия — это страна рабов, а Европа — нет. Но вот, пожалуйста, — в Пруссии личное крепостное право было отменено только в 1807 году. Не право на барщину и оброк крестьян, а личная несвобода была отменена только в 1807 году. Также предусматривалась возможность отчуждения земли по желанию собственника, что позволяло приобретать землю бюргерам и крестьянам. То есть практически те же реформы, которые были, как вы помните, проведены Александром в 1804-1805 годах в Лифляндии и Курляндии, через два-три года проводятся в Пруссии.

Как вы видите, весь мир в это время соревнуется в такого рода реформах не потому, что это отвлечённый либерализм, хотя люди типа Карамзина так это и называют, а потому что это ростки будущего. Представьте себе сейчас Германию без лично свободных земледельцев. Смешно, да? А тогда их свобода казалась революционным нововведением. Но это и было революционное нововведение, без которого невозможно было дальнейшее развитие страны.

В ноябре 1808 года в Пруссии была проведена муниципальная реформа, вводившая самоуправление в городах. Все разговоры о средневековом Магдебургском праве были давно уже забыты. Города были имперские, они не были самоуправляющиеся. Только в 1808 году им было возвращено самоуправление. Тогда же была проведена и административная реформа, устранившая абсолютистский порядок в управлении в учреждениях и позволившая создать ряд новых министерств на принципах коллегиальности управления, исходя из идеи, что всякий человек несовершенен и всегда необходимо коллегиальное управление.

Но надо сказать, что письма Штейна немецким людям были перехвачены агентами Наполеона в Германии, а сам он был Наполеоном заочно приговорён к смертной казни как бунтовщик против его власти, но в Пруссии, естественно, находился под защитой. Собственность Штейна, который являлся довольно богатым человеком, в Рейнском союзе была конфискована. 24 ноября король Фридрих Вильгельм Прусский отправил Штейна в отставку, после чего тот сперва уезжает в Австрию, а в 1812 году по приглашению Александра I — в Санкт-Петербург, где поступает на службу, и где, 7 сентября 1813 года будет награждён Орденом Святого Андрея Первозванного.

Штейн был одним из организаторов в России русско-германского легиона (вот вам армия Власова наоборот), который сыграл большую роль в освобождении Германии от Наполеона в 1813 году.

Был председателем комитета по немецким делам, подготовил план всеобщего восстания в Германии против французов и проводил организацию там партизанского движения. В 1813-14-ом годах был руководителем Центрального управления освобождённой территории Германии. На Венском конгрессе представлял Россию, и после образования Германского союза ушёл в отставку со всех постов и занимался писанием исторических трудов.

Этот замечательный человек не во всём, но во многом был похож на одного из наших любимых героев — Сперанского. Хотя, Сперанский, видимо, был даже более талантлив.

Австрия в это время, видя свое униженное положение и чувствуя свои силы, мечтает о реванше - третьем реванше. Александр очень боится этого, он внутренне сочувствует австрийцам, но понимает, что сейчас ничем им помочь не сможет. Теперь, уже после Эрфурта, он всё яснее видит, что Наполеон отводит ему вторую роль, но он также понимает, что выступить на стороне Австрии для России невозможно, у неё нет для этого сил. Результатом выступления был бы новый Аустерлиц с самыми ужасными последствиями. Поэтому 31 января 1809 года Император пишет князю Шварценбергу в Австрию: «Теперь Австрия должна сохранять свои силы только для защиты и не делать ни малейшего вызова. Если Австрия начнет войну – всё пропало». Александр уже начинает думать о будущей антинаполеоновской коалиции. Он добавляет: «Хотя мы с вами стоим и на противоположных сторонах фронта, я не могу не желать вам успеха». [цит. по: С.М. Соловьёв. Александр I… Гл. V. С. 212]

Та же ситуация у Пруссии. Пруссия бурлит духовным и национальным подъёмом.

Мы должны помнить, что Европа в это время была охвачена романтизмом. Это было время подъёма духа народов. Мы помним, что последней страшной конфессиональной войной в Европе была тридцатилетняя война, которая закончилась принципом «чья власть, того и вера». А борьба конфессий в Европе, если не считать борьбы с мусульманами, смогла появиться только после Реформации 1517 года. Так вот, за периодом конфессионального разделения следовал период разделения национального, которое мы в описываемое время и наблюдаем. Да, конечно, какие-то люди это разделение сознавали и раньше, но вся культурная элита, и религиозная, и университетская, всё-таки говорила на латыни. И только когда в протестантских странах в качестве одного из элементов борьбы с католицизмом стал осуществляться перевод Библии на национальные языки, только тогда национализм стал реальностью. Постепенно, не сразу. Библия стала переводиться в XVI веке, но век XVII ещё был охвачен борьбой конфессий. И только начиная с конца XVII века национализм всё больше и больше набирает оборот, чтобы в полной мере проявить себя во Французской революции. Наполеон не император Франции, он —император французов. Это идея национального лидера. И эта же идея теперь поднимает Германию.

4. Война пятой коалиции

В апреле 1809 года Австрия решает выступить в союзе с Англией против Наполеона. Униженная, лишенная многих земель, она решает выступить в третий раз. Не забудем, что Австрия того времени — это не маленькая нынешняя страна на карте Европы, а Священная Римская Империя германской нации. Да, титул Наполеон у императора Франца отобрал, но, тем не менее, император и династия никуда не делись. И они решают бороться. Один на один, повторяя ту же самую ошибку. Но если тогда, перед Аустерлицем, Александр заклинал Австрию не начинать войну в одиночку, она начала, Александр пришёл на помощь, Австрия проиграла при Ульме, Австрия и Россия — при Аустерлице, то теперь Александр на новую разгромную войну не идёт.

Австрия начинает войну в апреле 1809 года, но уже 8 июля 1809 года французы выигрывают сражение при Ваграме, а 12 июля между странами заключается перемирие.

В это же время по всей Германии — антифранцузские восстания, в Магдебурге — выступление майора Шилля. Герцог Фридрих-Вильгельм Брауншвейгский создаёт «Черный легион мщения» и пытается отвоевать Саксонию и с Саксонии начать освобождение Германии, но ему это не удаётся.

Английский корпус в сорок тысяч штыков занимает устье Шельды, но тоже терпит неудачу. Герцог Веллингтон, командующий британскими войсками на Пиренейском полуострове, начинает наступление в помощь восставшей Испании из Португалии, но его армия и испанская антифранцузская армия разбиты при Толедо, и он отступает обратно в Португалию.

Когда Австрия выступила против Франции, Наполеон в соответствии с Эрфуртским союзным соглашением от 12 октября, требует от России, чтобы она ударила в тыл Австрии своей армией. Но Александр этого делать не желает, он сочувствует своему вчерашнему союзнику, поэтому русские войска маневрируют так, чтобы ни единого столкновения с австрийской армией не произошло. Они занимают небольшую часть Галиции, но не ведут никаких военных действий. Военные действия там ведёт маршал князь Понятовский. Вы помните, что в 1807 году было создано Великое герцогство Варшавское, и Понятовский объявил себя главнокомандующим польской армии в союзе с Наполеоном. Наполеон позволяет ему это делать. Формально Понятовский — подчинённый саксонского короля, а фактически — независимый главнокомандующий. Армия Понятовского освобождает Галицию для будущей Польши. И идея независимой Польши под высшей эгидой Наполеона разгорается.

Результаты войны были трагическими. 14 октября 1809 был заключён Венский мир, по которому Австрия потеряла 2 тысячи квадратных миль, 3,5 миллиона жителей. К Франции отошло всё Адриатическое побережье, к герцогству Варшавскому — западная Галиция. Австрия должна была выплатить 85 миллионов контрибуции и получила право держать не более 150 тысяч войска, что довольно много, но, конечно, не для Австрии, особенно если учесть, что армия Наполеона — это полмиллиона человек.

Русская разведка получает безусловные сведения о том, что Наполеон планирует восстановить Королевство Польское в его границах XVIII века. То есть из Варшавского герцогства внутри Саксонского королевства он планирует создать независимое (но, естественно, зависимое от него) королевство и, соответственно, забрать у России огромные земли: всё Заднепровье, всю Западную Беларусь. Для России это невозможно. И Александр требует, чтобы Галиция была передана не герцогству Варшавскому, а ему. На что Наполеон говорит: «Я не могу Галицию отдать австрийцам, потому что поляки и жители Галиции восстали против австрийской власти, и австрийский император их всех за это повесит. Я не могу её отдать и Вам, сир, потому что Галицию освободил Понятовский. Если вы хотели Галицию, то освобождать её надо было вам. Куда смотрели ваши полководцы? Почему они ничего не делали? Раз ничего не делали, значит, ничего и не получат». «Ну, ладно, — говорит Наполеон, как бы смягчаясь, — предлагаю вам взять Тернопольский округ». А Тернополь — это кусочек восточной Галиции, фактически нынешняя Тернопольская область. И Александр, которому эта подачка совершенно не нужна, но, напротив, унизительна, вынужден взять Тернополь себе, потому что он боится ещё большего расширения польского государства. То есть вы видите, отношения Александра и Наполеона — это уже отношения не союзников, а скорее соперников, но ещё не врагов.

5. Война и Россия 1805-1810 гг.

Вся эта ситуация — сначала война с Наполеоном, потом сложный конфликт и, главное, континентальная блокада, к которой с декабря 1807 года присоединилась Россия, — имела самые печальные последствия для русской экономики. Тем более что в 1806 году Россию поразил неурожай. В 1806 году доходы России составляли 100 миллионов рублей, расходы — 122 миллиона. В 1807 году — 121/171, в 1808-ом доходы составили 111,5 миллиона, а расходы — 240, в 1809-ом — 195 миллионов доходов на 278 миллионов расходов ассигнациями (80/114 миллионов рублей серебром). Дефицит огромен.

В 1806 году бумажный рубль составлял 78 копеек серебром, в 1807 году — 66, в 1808 году — 48, в 1809-м — 35, в 1810 — 20 копеек. То есть рубль ассигнациями — это одна пятая серебряного рубля. В России тогда никто почти не понимал, как и мы сейчас с вами не понимаем, что деньги, эти красивые бумажки, — это на самом деле кредитные обязательства государства. И оказывается, что эти кредитные обязательства государства перед гражданами не соответствуют обеспечению. Оказывается, что 5 рублей ассигнациями — это 1 рубль серебром.

Это, естественно, накладывает отпечаток и на самое любимое детище Александра — на просвещение. Как я вам уже говорил, в благополучном мирном 1804 году на нужды просвещения было выделено 2,8 миллиона рублей ассигнациями, то есть 2,3 миллиона серебром. А в 1810 — почти столько же ассигнациями, 2,5 миллиона рублей, но серебром — всего 700 тысяч рублей.

Колониальные товары от блокады вздорожали. Пуд сахара в Санкт-Петербурге стоил сто рублей. Разорилось множество торговых домов и помещичьих хозяйств, в особенности специализирующихся на производстве льна и пеньки для продажи в Англию. Отрицательное сальдо внешней торговли усилилось субсидиями Пруссии, потому что после Тильзита Россия взяла на себя бремя постоянной помощи Пруссии. И эти субсидии тоже изнуряли Россию. Из России постоянно уходило золото. Тем более что за товары Французской империи Наполеон требовал платить именно золотом. А я напомню, что основным поставщиком предметов роскоши для России тогда была Франция, ведь с Англией была блокада, да и сами драгоценности, духи, вина производили тогда Франция и Италия, которая в то время являлась частью Франции. Поэтому золото утекало из России. Никому не нужны были русские кредитные бумажки.

И из-за этой ситуации антинаполеоновская партия в России была очень сильна. Её возглавляла вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, вдова императора Павла Петровича. Когда в Россию как посланник Наполеона приехал Савари, он не был принят почти ни в одном доме Петербурга, потому что считалось, что он — один из организаторов убийства герцога Энгиенского. С ним отказывались разговаривать русские аристократы. В Петербурге и женщины, и мужчины демонстративно поворачивались на приемах к нему спиной.

В России в это время тоже подъём патриотизма. Не надо думать, что национальный подъём происходил только в Германии, он происходил и в России. В основном, конечно, в образованном сословии, но всё-таки происходил. Любимые театральные постановки этого времени — это «Дмитрий Донской» Озерова, «Князь Пожарский» Крюковского и всем нам известные комедии Крылова против французских нравов, которые мы, как правило, читаем безотносительно времени создания, но которые созданы именно в эти годы.

В это время в моде антифранцузские настроения. Наполеона боготворят отдельные люди, такие как Сперанский или граф Румянцев, но для большинства он — разоритель. Континентальная блокада повергает Россию в нищету, совсем как нынешние санкции.

С 1808 года Глинка начинает издавать в Москве «Русский вестник» — журнал против Наполеона. Граф Ростопчин, которого вы потом будет губернатором Москвы, в это время публикует антинаполеоновские «Мысли вслух на красном крыльце». В это же время появляются консервативные журналы типа «Беседы».

Вигель, опытный наблюдатель, оставивший нам свои воспоминания, пишет, что войны, которые вела тогда Россия, — с Персией (1804-1813), Турцией (1806-1812), Швецией (1808-09), Австрией (1809) — были крайне непопулярны, не вызывали никакого энтузиазма в обществе. К ним относились с прямым недоброжелательством. [Ф.Ф. Вигель. Записки. Захаров, М.: 2000]

Адмирал Мордвинов в 1810 году подает Александру записку против новых территориальных приобретений и за скорейшее окончание турецкой войны. Война вызывает у людей не восторг, а разочарование. Ситуация эта очень схожа с теперешней ситуацией в России. Сейчас, правда, пытаются сделать так, чтобы люди не вспоминали о том, что мы ведем войну в Сирии, о том, что ведём войну в Украине. Но и никакого энтузиазма у людей уже нет. Не все, правда, понимают, сколько денег уходит на эти войны, каким репрессиям подвергается нынешняя Россия во всём мире за эти агрессивные действия… Но восторга нет.

6. Михаил Сперанский. Реформы

Михаил Михайлович Сперанский — это человек совершенно особенный. «По уму и таланту Сперанский, несомненно, самый замечательный из государственных людей, работавших с Александром, и, быть может, самый замечательный государственный ум и во всей новейшей русской истории», — пишет современный его исследователь Томсинов, книгу которого к прочтению я очень рекомендую, она действительно очень хорошая и так и называется «Светило русской бюрократии: М.М.Сперанский». [В.А. Томсинов. Светило русской бюрократии: М.М.Сперанский. М.: Теис, 1997].

Такой же отзыв о Сперанском оставляет и барон Модест Корф в своей специальном двухтомнике, изданном в 1861 году под названием «Жизнь графа Сперанского». [Жизнь графа Сперанского СПб, 1861. Тт.1-2.]. Когда умер М.М.Сперанский, барон занес в свой дневник «Светило русской бюрократии угасло!». А великий историк В.О.Ключевский сказал о нём: «Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум: после Сперанского не знаю, появится ли третий».

История Сперанского, действительно, очень показательна. И если Александр всё-таки не был человеком, сделавшим сам себя, так как его сделала династия, то Сперанский, безусловно, таким человеком был. Он родился 1 января 1772 года в деревне Черкутино Владимирской области в семье священника Михаил Васильева, то есть был сельским поповичем. Он, как и все черкутинские мальчишки, играл на пыльных деревенских улицах, но знакомство с владельцем села гофмейстером Николаем Ивановичем Салтыковым и протоиреем Андреем Самборским (помните, Андрей Самборский — учитель Закона Божьего Александра I и других великих князей) в 1778 году открывает мальчику возможность карьеры. Сначала семинария, потом академия. В семинарии ему дают прозвище Speranta, то есть заслуживающий доверия, отсюда и фамилия его — Сперанский.

2 января 1797 года Сперанскому, тогда келейнику ректора семинарии, предлагают принять монашество, чтобы он, талантливый юноша, мог сделать духовную карьеру, стать епископом, но он отвечает отказом. И эта дата, 2 января 1797 года, возможно, является важнейшим поворотным моментом его жизни. Сперанский переходит на государственную службу. Сначала он — личный секретарь князя Алексея Борисовича Куракина, и когда Куракин по назначению Павла становится генерал-прокурором Сената, то он берёт Сперанского с собой.

8 декабря 1799 года в возрасте двадцати семи лет Сперанский уже статский советник. Из-за Сперанского происходит ссора между Трощинским и Кочубеем — каждый хочет взять талантливого молодого человека себе. Сперанского замечают, как одного из лучших ораторов в русской истории, способного и говорить, и писать безукоризненно. Уже в XX веке Георгий Петрович Федотов, наш замечательный богослов и религиозный публицист, напишет: «Пусть Петр I составил табель о рангах, только Сперанскому удалось положить табель о рангах в основу политической структуры России… Попович Сперанский положил конец дворянскому раздолью. Он действительно сумел всю Россию уловить, уложить в тончайшую сеть табели о рангах, дисциплинировал, заставил работать новый правящий класс. Служба уравнивала дворянина с разночинцем».

Пётр Вяземский пишет о нём: «Он более выражал силу, как будто иноземную, он казался более пришлый самозванец власти, вроде какого-то Бирона, конечно без злодейств и преступлений его. Сперанский, — добавляет Вяземский, — такое же загадочное лицо, как узник в железной маске во Франции». [П.А. Вяземский. 467] То есть исконно русский паренёк-попович из Владимирской губернии, из деревни, оказывается таинственным и непонятным. Всему причина — фантастическая способность к анализу, синтезу и к формулированию выводов.

Александр очарован Сперанским. Потому что все его замечательные умные друзья — Кочубей, князь Адам Чарторижский, Новосильцов — предлагали очень хорошие идеи, но с трудом вводили их в систему. И эти идеи, эти наработки Тайного комитета Александр отдаёт Сперанскому, который превращает их в систематическое представление о государственной реформе в России. Александр настолько очарован его талантом, что берёт Сперанского с собой в Эрфурт на то самое свидание, чтобы похвастаться им перед Наполеоном.

Надо сказать, что Сперанский, хоть и был из простых, в совершенстве выучил основные языки и даже женился на англичанке. Брак этот оказался очень кратковременным, но тем не менее. Он в совершенстве знал европейские языки, поэтому легко общался с европейскими аристократами. Французский император оказал Сперанскому большое внимание и даже, по рассказу современников, спросил Александра: «Не угодно ли вам, Государь, уступить мне этого человека в обмен на какое-нибудь королевство?» Это, может быть, и легенда, у нас так потом говорили и о Столыпине, но характерно, что Сперанский получил от Наполеона в награду за участие в сложных переговорах усыпанную бриллиантами золотую табакерку с портретом французского императора.

В Эрфурте Александр обратился к Сперанскому с вопросом о том, как ему нравится за границей, где он до этого не бывал. Сперанский же отвечал так, как на такой вопрос ответили бы многие русские люди: «У нас люди лучше, а здесь лучше установления». «Это и моя мысль, — ответил Александр. — По возвращении мы ещё об этом поговорим».

Сперанский работает во множестве областей: законодательство, экономика, упорядочивание финансов, уложение о Финляндии. Уже упоминавшийся Розенкампф (вы помните, он составлял первый проект конституции, который до нас не дошёл), безмерно завидовавший Сперанскому, называл его по-итальянски fa tutto, что означает — игрок на всех музыкальных инструментах. Жозеф де Местр, знаменитый умнейший посланник пьемонского короля в России, писал: «Всесильный Сперанский, государственный секретарь Империи, фактический премьер-министр, может быть единственный в своем роде министр».

Именно по возвращении из Эрфурта Император дал Сперанскому поручение составить план общей политической реформы, передав ему, в том числе, и проект Розенкампфа. 16 декабря 1808 года он становится товарищем министра юстиции, то есть вторым человеком в Министерстве юстиции. Походя, в 1808 году, Сперанский создаёт Царскосельский лицей, в котором учился потом Александр Сергеевич Пушкин.

Будучи, конечно же, ненавистником екатерининской практики неслужащих вельмож, которые ни за что, просто за годы подобострастного лизания руки императрицы, получали ордена, крестьян, земли, Сперанский добивается того, что 3 апреля 1809 года Александр издаёт указ о необходимости службы всем, кто имеет придворный чин. Сам чин — это теперь лишь почётное звание. То есть теперь, чтобы получать государственные деньги, надо где-то служить: в министерстве, в армии, в губернских учреждениях. Представляете, как это воспринимает Россия, которая привыкла жить абы как, набивая карманы и мало что делая? Нам, чтобы представить это, в XVIII век ходить не надо. Поэтому подумайте, как вельможи отнеслись к Сперанскому.

6 августа 1809 года Император утверждает разработанный Сперанским указ «Об экзаменах на чин», и это становится уже просто катастрофой для ленивой русской аристократии. Потому что теперь два раза за свою чиновничью карьеру (а вы помните, что есть петровский табель о рангах) надо сдавать экзамены; а если ты их не сдашь или не представишь диплом русского университета, то тебя не переведут в 8-ой чин коллежского асессора, который давал личное дворянство, и не переведут в 5-ый чин статского советника, который давал дворянство уже потомственное. Это вызвало лютую ненависть «именитых слуг государевых». Карамзин был одним из противников этого указа и восклицал: «Зачем знать Феокрита и Гомера, чтобы управлять государственным имуществом в Оренбурге?» Но вопрос этот глуп. Знать Феокрита и Гомера надо, потому что человек, который знает мировую культуру, по-другому отнесётся и к частному своему делу. В противном же случаете, делами будут заправлять такие люди, как Иосиф Виссарионович Сталин. Поэтому Сперанский делал правильную вещь, заставляя чиновников изучать классическую литературу. Культурный человек по-другому будет и управлять.

7. Проект преобразования государства, предложенный М.Сперанским

30 августа 1809 года Сперанский был возведён в чин тайного советника. И, что самое главное, осенью 1809 года он поднёс Государю «Введение к уложению государственных законов», то есть доведенный до конца план общенациональной конституционной реформы. [Введение к уложению… М.М. Сперанский, Руководство к познанию законов. Спб.: Наука, 2002, С.335-410]

В записке, с которой он подает этот документ, Сперанский пишет: «Сколько бедствий, сколько крови можно было бы сберечь, если бы правители держав, точнее наблюдая движение общественного духа, сообразовывались ему в началах политических систем и не народ приспособляли к правлению, но правление к состоянию народа».

Сперанский был уверен, что русский народ готов к конституционным преобразованиям. Сейчас многие, разочаровавшись во всём, говорят и пишут, что русский народ туп, ни к чему не готов, что Россия — это страна рабов… Но это всё глупости. И Сперанский это прекрасно понимал ещё в начале XIX века. Интересны его аргументы, от противного. Он в лицо Государю пишет: «Общее падение нравственного престижа власти, (падение – А.З.) стремления к чинам, званиям и орденам, рост духа критики власти — настало время для реформы общей».

То есть он в лицо Императору говорит о том, что нравственный престиж власти упал. А почему упал нравственный престиж власти? Вовсе не потому, что власть совершила какие-то дурные поступки, ведь, на самом деле, александрова власть дурных поступков как раз особо не совершала, скорее хорошие. Престиж власти упал потому, что люди научились оценивать власть. Они научились судить о власти. Они научились анализировать её действия. А это говорит о том, что общество стало взрослым. И поэтому оно меньше играет в эти бирюльки: в ордена и почётные звания. Уже никто этим так не гордится, хотя тогда ведь орден был не то, что сейчас. Сейчас орден — это не понятно что. Тебе на грудь вешают жестяную штуку, с которой надо гордо ходить. А раньше это всё-таки была принадлежность к корпорации: Святого Андрея Первозванного, Георгия Победоносца. То есть в этом была хотя бы какая-то идея сообщества порядочных людей. Теперь это потеряно. И, кстати, то, что мы сейчас называем орденом, раньше называли знаком ордена, а словом «орден» (от нем. оrden или лат. ordo — «ряд, порядок») назывались корпорации, на принадлежность к которым этот знак указывал (монашеские ордена, рыцарские средневековые ордена).

Сперанский считал, что ситуация сложилась следующая (кстати, похожая на современную ситуацию в нашей стране): народ или, будем считать, общество, разочаровано властью и больше не интересуется властными подачками, похвалами и тому подобным. И глядя на это, Сперанский предлагает Александру систему преобразований, к которой стремился и сам Император. Но ни он, ни его молодые друзья не умели этот так четко сформулировать, как гениальный попович:

«Общий предмет преобразования состоит в том, - пишет Сперанский Государю, - чтобы правление, доселе самодержавное, постановить и учредить на непеременном законе. Нельзя основать правление на законе, если одна державная власть будет и составлять закон, и исполнять его. Отсюда необходимость установлений, действующих в составлении закона и его исполнении. Из троякого порядка государственных сил возникает троякий порядок сих установлений. Одно из них должно действовать в установлении закона, другое – в исполнении, третье – в части судной».

Как вы видите, учение о разделении властей преподано здесь с полной ясностью. Сперанский следует даже не за теорией Джона Локка, которая ему прекрасно известна, но за практикой отцов законодателей Североамериканских Соединенных Штатов, которые только что создали систему государственного устроения их федерации.

А далее Михаил Михайлович предлагает Александру Павловичу потрясающе интересную альтернативу. Он пишет, что есть два выхода, чтобы эту проблему решить.

Первый — это выход фиктивный — декорировать самодержавие законностью. Мы бы этот путь назвали «гибридным», это то, что и происходит у нас сейчас. – «Облечь правление самодержавное всеми, так сказать, внешними формами закона, оставив в существе его ту же силу и то же пространство самодержавия … Если будет избрано первое устройство, тогда все установления так должны быть соображены, чтобы они в мнении народном казались действующими, но никогда не действовали на самом деле».

Это фиктивное народовластие должно строиться на трех простых принципах: «1) Установить сословие, которое бы представляло силу законодательную, свободную, но на самом деле было бы под влиянием и в совершенной зависимости от власти самодержавной. 2) Силу исполнительную так учредить, чтобы она по выражению закона состояла в ответственности, но по разуму его была бы совершенно независима. 3) Власти судной дать все преимущества видимой свободы, но связать ее на самом деле такими учреждениями, чтобы она в существе своем всегда состояла во власти самодержавной». «На сих трех главных принципах, - отмечает в примечании М.М.Сперанский, - основано настоящее политическое устройство Франции». Так что никаких иллюзий относительно «гражданина Бонапарта», подарившего ему драгоценную табакерку, у Михаила Михайловича не было в 1809 году.

Второй же путь состоит в осуществлении тех же трех принципов, но совсем иначе: «1) Законодательное сословие должно быть так устроено, чтобы оно не могло совершать своих положений без державной власти, но чтобы мнения его были свободны и выражали бы собой мнение народное. 2) Сословие судебное должно быть так образовано, чтобы в бытии своем оно зависело от свободного выбора, и один только надзор форм судебных и охранение общей безопасности принадлежали правительству. 3) Власть исполнительная должна быть вся исключительно вверена правительству, но поелику власть сия распоряжениями своими под видом исполнения законов не только могла бы обезобразить их, но и совсем уничтожить, то и должно поставить ее в ответственности власти законодательной».

Конечно, это не современная система представительной демократии со всеобщим правом граждан избирать и быть избранным в законодательные учреждения, но это – максимальное приближение к этому принципу, в то время достигнутое только в англосаксонских странах – Великобритании и США, и лишь отчасти в странах континентальной северо-западной Европы.

Сперанский предлагает Александру сравнение двух этих путей: «Сравнивая сии две системы между собою, нет сомнения, что первая из них имеет только вид закона, а другая – само существо его; первая, под предлогом единства державной власти вводит совершенное самовластие, а другая ищет в самом деле ограничить его и умерить. Первая издалека готовит сама себе прекращение, а другая, при благоприятных обстоятельствах, может утвердиться, долгое время без важных перемен постепенно следовать за гражданским усовершением…» [Введение к уложению… М.М. Сперанский, Руководство к познанию законов. Спб.: Наука, 2002, С.350-351].

Интересно, что историки до сих пор спорят, какой же путь избрал Александр. Скажем, Корнилов считает, что Император избрал второй путь, а Платонов считает, что он избрал первый путь — путь фиктивных реформ. Но, на самом деле, никакого спора тут быть не должно. Конечно же, Александр избрал второй путь. После двух месяцев почти ежедневных многочасовых обсуждений со Сперанским и только с ним (это была их тайна, их внутреннее дело, как любовь, о которой они никому не говорили), Император одобрил второй вариант. И предлагалось в первый день сентября, то есть в новый год по старому византийско-русскому календарю (начало индикта), открыть Государственную Думу со всеми приличными обрядами.

О чем идёт речь? Во-первых, Сперанский, и в этом удивительная особенность его проекта, как я уже упоминал на прошлой лекции, сумел обойти сложнейшую и даже нерешаемую проблему крепостного рабства, на которую, как вы помните, натыкались все: конституция при крепостном праве невозможна, а ликвидировать его быстро нельзя. Как эту проблему решает Сперанский? В его документе прописано, что все граждане имеют права. То есть, как и по эдикту Штейна в Пруссии, права гражданские общие (свобода личности) принадлежат всем подданным. То есть крепостное право остаётся, но крепостные люди имеют гражданскую свободу.

Гражданские права принадлежат всем гражданам России. Права гражданские частные принадлежат тем, кто воспитанием и образованием к тому подготовлены. То есть это дворяне, которые имеют право приобретать населенную собственность и управлять ею, читай — покупать крестьян с землей. Но не иначе, как по закону. То есть законы будут всё это ограничивать и постепенно ликвидировать это ложное состояние. Не в один день, не росчерком пера, а постепенно. И лично крепостные будут уже свободны, их нельзя будет принудить ни к браку, ни к разделу семьи. Они будут обязаны своим трудом, но не своей личностью подчиняться помещику.

И, наконец, права политические (участие в государственном управлении) принадлежат тем, кто имеет собственность. Это тоже очень важное указание, и сегодня нам надо обратить на него особенное внимание. За советский период мы отвыкли от собственности, мы не понимаем, что это такое. У большинства из нас кроме, может быть, квартиры бабушки другой частной собственности нет. Но собственность делает человека свободным. Большевики неслучайно отобрали всю собственность у людей, они хотели сделать их рабами. Без собственности человек — раб. Таким образом, дворянство имеет все права, но политические — только при наличии собственности. Если человек принадлежит к дворянскому сословию, но собственности не имеет, пропил, проиграл, то он не имеет политических прав.

Люди среднего состояния (а Сперанский делит граждан на три группы) — купечество, духовенство — имеют права гражданские общие и политические по собственности. Рабочий народ имеет права гражданские общие и политические, как исключение – например, свободные хлебопашцы по закону 20 февраля 1803 г.

Теперь рассмотрим структуру власти. Вся Империя делится так, как она делилась и до этого и потом до 1917 года: на губернию, уезд и волость. Основой является волостная дума. Волостные земские собрания были созданы только в 1917 году при Временном Правительстве, то есть, мы видим, насколько Сперанский опережает русское время. Что такое волость? Грубо говоря, волость — это наименьшая сельская административная единица. Волость состоит из сёл и деревень. В волостную думу входят все личные земельные собственники и выборные по одному от пятисот казенных крестьян. То есть, оказывается, казенные крестьяне тоже участвуют в волостных думах. Казенные крестьяне не имеют своей собственности, но они не рабы. Они работают на государственной земле и имеют право участвовать в волостной думе. Обновляется волостная дума раз в три года. Она избирает свой исполнительный орган - волостное правление, управляющее местным хозяйством, контролирует его и избирает депутатов в уездную думу.

Уездная дума избирает окружной совет и окружной суд, иными словами, уездный совет и уездный суд. То есть суд выбирают сами депутаты. Уездная дума также избирает депутатов губернской думы. А губернские думы выбирают Государственную Думу России. В Петербурге ежегодно собирается Государственная Дума, избранная губернскими думами. Это настоящий и абсолютный парламентаризм. Причём казённый крестьянин как депутат теоретически мог попасть в Государственную Думу.

В Государственной Думе председательствует Канцлер. Законодательная инициатива принадлежит Императору, то есть он может предлагать законы. Работа в Думе ведётся по комиссиям. У Думы есть право представлений о государственных нуждах и о нарушении государственных законов. Она может принять законопроект Государя, а может сообщить свои соображения о несоответствии. Да, это законосовещательная дума, но с широкими полномочиями.

Сенат — высшее судебное учреждение, пожизненно формируемое губернскими думами и утверждаемое Императором. Сенат — это высшее контрольно-государственное и судебное учреждение, которое выбирается думами. Фактически, это, если угодно, правительство доверия думы. Таким образом, и высший суд, и вообще все суды выбираются народом.

Государственный Совет — тоже очень интересное учреждение — совещательный орган при монархе, назначаемый монархом и рассматривающий инициативы Императора до внесения в Государственную Думу. Александр I назначил в Государственный Совет тридцать пять человек. То есть Государственный Совет — это его совет, совет Императора, в котором он обсуждает законы. Но Совет не является верхней палатой, он, скорее, является политическим телом Государя. Предложенная Сперанским система - это самодержавие при народном представительстве и независимом суде.

Когда в целом система была разработана, проект учреждения Государственного Совета без раскрытия всего замысла был показан Виктору Кочубею, Петру Завадовскому и Петру Лопухину, и все они его одобрили. И 1 января 1810 года Государственный совет, который просуществовал до 1917 года, был учреждён.

Он был разделён на департаменты: гражданский, духовных дел, департамент законов, военный департамент и департамент государственной экономии. Каждый департамент возглавил статс-секретарь. Сперанский был назначен Государственным секретарем — самым влиятельным сановником России и вторым после Императора лицом в государстве.

Знаменитая короткая, но великолепная речь Александра 1 января 1810 года в Госсовете была составлена Сперанским и немного подправлена Государем. Я процитирую лишь некоторые мысли, которые нам важно из неё почерпнуть. Император Александр говорит то, о чём сейчас некоторые правители благополучно забывают: «Лица умирают, одни установления живут и в течение веков охраняют основания государства». Поэтому он создаёт установления. «Я всегда желал, — говорил Александр, — чтобы благосостояние Империи утверждалось на законе, а закон был неподвижен на установлениях (то есть на коренных законах и организациях — А.З.). Я считал все минуты жизни моей потерянными для блага России, в кои войною и внешними происшествиями намерения мои отвлекались от сей великой цели». То есть великая цель — это создание неподвижных установлений, на которых закон будет организовывать Россию. [цит. по: Н.К. Шильдер. Указ. Соч. Т. III. С.2]

Департамент военных дел возглавил граф Аракчеев, гражданских и духовных дел — светлейший князь Лопухин, председателем департамента законов стал граф Завадовский.

25 июня 1811 года Император утверждает второй разработанный Сперанским основной законодательный акт министерской реформы. Отныне министерства — это независимые учреждения, которые управляют не территорией, а проблемой: правом, полицией, коммерцией, финансами и так далее. Эта министерская реформа 25 июня 1811 года создала современнейшую систему управления. То, что Штейн делал в Пруссии, Сперанский и Александр делают в России.

Как вы помните, в 1809 году Финляндия входит в состав Российской Империи. Сперанский тогда говорит Императору слова, которые финны помнят, а мы забыли: «Финляндия есть государство, а не губерния». Финляндия навсегда останется государством в составе Российской Империи. Со своим парламентом, который никогда не будет распущен, со своими финансами, со своей золотой монетой, которая чеканилась для Финляндии отдельно. Сперанский назначен канцлером университета в Обо (ныне Турку), он пишет законы о Финляндии.

Наконец, 7 августа 1811 года он вносит в Государственный совет план реорганизации Сената. Сенат разделялся на Правительствующий (Совет министров, заменяет существующий кабинет министров) и Судебный (Верховный суд). В середине сентября, после дебатов этот проект был одобрен. Судебный сенат должен был находиться в четырех местах: в Петербурге, Москве, Казани и Киеве.

Следующий этап — это 1812 год. 1 сентября должна быть созвана Государственная Дума. В начале 1811 года Александр говорит барону Армфельту, шведскому аристократу, перешедшему на русскую службу: «Клянусь Вам, эти порядки (то есть порядки, которые он устанавливает сейчас — А.З.) мне нравятся гораздо более, чем пользование свободной волей, основанной лишь на моей личной воле и предполагающей в монархе такую степень совершенства, которая, увы, не свойственна человечеству». То есть он хочет отказаться от абсолютной власти.

Но проект Сперанского большинством высшего общества был встречен с негодованием. Во-первых, из страха потерять всевластие над крепостными, а, во-вторых, из зависти к поповичу Сперанскому. Ходила поговорка: до конституции в России правят Романовы, а после конституции — Сперанские. Кармазин обвинял Сперанского перед Императором в том, что он просто списал Кодекс Наполеона и что он фактически прислуживает Наполеону. [Н.М. Карамзин. Записка о древней и новой России.– М.:Наука, 1991.- С.90.] Эта клевета, которая была свойственна далеко не только Карамзину, потом и сыграла Сперанскому ужасную службу.

8. Экономический проект Сперанского

К 1810 году экономика России достигла максимального упадка. Доходы составили 125 миллионов, расходы — 230 миллионов, государственный долг — 577 миллионов. И никакого резервного фонда к этому времени у России уже не было. Страна стояла на грани экономического банкротства. Все финансовые источники были исчерпаны.

И в 1809 году Сперанский получает указание Императора разработать систему улучшения финансов, которая кажется совсем другой сферой, нежели государственные законы. И 1 января 1810 года он представляет Александру план, который 3 февраля был одобрен. Этот план, опять же, исходит из самых современных на то время представлений о решении финансовых проблем.

• Прекратить печатать ассигнации, а напечатанные выкупать постепенно как государственный долг, обеспеченный всем богатством Империи.
  
  
• Сократить текущих расходов даже на самое необходимое – образование, дороги.
  
  
• Создать специальный налог на погашение государственного долга и независимую комиссию им управляющую.
  
  
• Осуществить внутренний заем под залог государственных имуществ и под продажу госимуществ.
  
  
• Учредить налог на год на помещичьи и удельные владения 50 коп. с души.
  
  

Удельный — это значит платить должен даже сам император. А помещичьи должны платить помещики со своих крестьян, по 50 копеек с каждого своего подневольного существа мужского пола. И этого помещики Сперанскому тоже не простили.

• Установить отчетность и гласность государственной деятельности (Фактически введена только в 1860-х гг.) То есть все финансы должны быть прозрачны. Каждый год полный финансовый отчёт государства публикуется для сведения всей России и всего мира.
  
  
• Все гавани России открываются для всех судов под нейтральным флагом, чьи бы товары они ни привозили. Запрет ввоза предметов роскоши и высокие пошлины на западные промышленные товары. Тогда это было нормально, но это означало вызов Франции.
  

Англичане — не дураки, они присылают американские корабли и другие нейтральные корабли под так называемым Канарским флагом, которые вывозят ту же пеньку, и народное хозяйство постепенно начинает восстанавливаться.

Уровень наполнения рубля серебром начинает медленно расти - в 1811 году с 20 копеек он поднимается до 27 копеек.

Но люди вдруг, когда им всё объяснили, сказали: «Так финансы-то у нас в ужасном состоянии! А мы этого не знали!» Вот представляете, сейчас какой-то новый Кудрин вдруг расскажет людям, какая в России на самом деле финансовая ситуация. «Ах, ты, — скажут они, — негодяй! До чего ты Россию довёл!» Понимаете? А на самом деле, конечно же, довёл её совершенно не он. Та же самая вещь произошла со Сперанским. Все обозлились на него: «Вот до чего довёл страну, что даже нам говорит, как всё плохо». Карамзин говорит: «Ни в коем случае нельзя раскрывать тайну финансовой системы народу! Народ не должен знать, как считают деньги! Он должен просто жить и быть счастливым!»

9. Перемена Александра к Сперанскому

Сперанский, хотя он и молодой ещё человек, но он явно переутомлен, и 11 февраля 1811 года он просит Александра отправить его в отставку с большинства постов и оставить только кодификатором законов Российской Империи. Но Император его ласково убеждает остаться. И Сперанский на свою голову остаётся.

Но надо сказать два слова и о личной жизни Сперанского.

3 ноября 1798 года он в Сампсониевском соборе Петербурга обвенчался с семнадцатилетней Елизаветой Стивенс, дочерью англиканского пастора. 5 сентября 1799 года у них родилась дочь тоже Елизавета. Через три месяца после родов Елизавета Стивенс скончалась от родовой горячки. Смерть жены для Сперанского была страшным ударом, он никогда больше не женился, и сколь известно историкам, никогда не вступал ни в какие любовные связи. Он очень любил свою дочь, воспитывал её, выдал замуж за Александра Алексеевича Фролова-Багреева, впоследствии ставшего сенатором. В 1872 году император Александр II разрешил правнуку Сперанского, Михаилу Родионовичу Кантакузену, именоваться графом Сперанским, и таким образом фамилия была восстановлена.

Михаил Сперанский, который жил только делом, идея которого была с помощью Александра создать в России конституционное правление мирным, нереволюционным путем, увы, как многие гениальные люди, себя оценивал высоко, а Александра — довольно низко. Потому что тот ему мешал. Оно и понятно, Александр же был императором, он понимал, что нельзя всё делать так быстро, и всё время немножко осаживал Сперанского, помогал ему, но не шёл до конца. А Сперанский был этим недоволен.

Александр говорил с ним по-французски, и вообще, скажем прямо, не очень хорошо владел русским языком. Из доноса на Сперанского князя Андрея Борисовича Голицына нам известно, что Михаил Михайлович, сам-то русак, говаривал среди своих друзей: «Пора нам сделаться русскими». А на их вопрос «что же, не тебя ли уже в цари русские?», отвечал: «А хотя бы и меня, не меня одного — и вас, мало ли людей русских кроме немцев». Судя по сведениям из другого доноса, Сперанский так отзывался об Императоре в разговоре с министром полиции Александром Дмитриевичем Балашовым: «Всё что он (Александр) делает, он делает наполовину. Государь слишком слаб, чтобы править, и слишком силен, чтобы правили им».

Александр, зная это, говорил потом Константину Павловичу, что это «самая черная, самая гнусная неблагодарность» (l'ingratitude la plus noire, la plus abominable). Но, тем не менее, он терпел Сперанского и оставался с ним в дружеских отношениях, скрывал свою досаду на низкую оценку самого себя ради дела. Он понимал, что Сперанский — гений.

Но с декабря 1811 года директор канцелярии Министерства полиции, фактически глава сыска Яков Иванович Санглен всё чаще призывался Александром во дворец. Открывалась страшная картина сотрудничества Сперанского с Наполеоном. Один из чиновников Министерства иностранных дел передавал Сперанскому по его просьбе копии сверхсекретных документов. Александр об этом не знал. А в это время (1811 год), как мы помним, уже велась переписка с Пруссией и Австрией на предмет совместного выступления против Наполеона. Куда Сперанский девал эти документы — не известно. Злые языки говорили, что он передаёт бумаги французам. Возможно, этого не происходило, возможно, он сам работал с этими документами, чтобы понимать, что происходит, но над Сперанским нависла реальная опасность быть обвиненным в государственной измене.

Ещё 1 января 1812 года, то есть в день его рождения, Александр вручает Сперанскому орден Александра Невского.

Но уже 16 марта он приглашает к себе одного из своих близких и сердечных друзей, известного христианского протестантского деятеля, ректора Дерптского университета, физика Георга Фридриха Паррота, и со слезами на глазах говорит страшные слова: «Я решился завтра же расстрелять его и, желая знать Ваше мнение по поводу этого, пригласил Вас к себе». Паррот с ужасом выслушал Императора и сказал, что не может высказать своё мнение сразу и попросил высказать его завтра. Ночью с субботы на воскресенье, с 16 на 17 марта, он, помолившись, пишет Александру письмо: «По моему мнению, совершенно достаточно будет удалить его из Петербурга и надсматривать за ним так, чтобы он не имел никаких средств сноситься с неприятелем». Это говорит о том, что обвинение в сношениях с неприятелем было выдвинуто. И добавляет: «После войны можно будет выбрать судей из самых неподкупных лиц, находящихся около Вас». [В. Кн. Николай Михайлович. Александр I: биография. Захаров, 2010]

17 марта, в воскресенье, в 20:00 Сперанскому было сказано явиться к Императору. В комнате ожидания находился министр духовных исповеданий князь Александр Николаевич Голицын. Беседа между Императором и Сперанским шла в течение двух часов с глазу на глаз. О чём шла эта беседа, не знает никто. Даже дочь Сперанского Елизавета, которую он беззаветно любил и от которой у него не было тайн, не смогла добиться от отца, о чём он беседовал с Александром. «Об этом знают только Император, я и Бог», — сказал дочери через много лет после этой беседы Сперанский.

После беседы с Императором Сперанский вышел в ужасном состоянии, в слезах. А Александр с совершенно смятенным лицом открыл через несколько секунд двери своего кабинета и вслед ему сказал: «Ещё раз прощайте, Михайло Михайлович». После чего двери закрылись.

Санглен и министр полиции Балашов ждали Сперанского дома, позволили тому разобраться в бумагах, основные из которых потом опечатали и прислали Императору, посадили в сани и отправили его в Нижний Новгород. А 15 сентября, когда Москва уже была взята и существовала опасность, что Нижний Новгород тоже падёт, отправили его в Пермь. Ближайшего друга Сперанского Михаила Леонтьевича Магницкого, тоже сотрудника министерства юстиции, внука знаменитого математика Магницкого, в этот же день отправили в ссылку в Вологду. Этим репрессии закончились.

30 января 1816 года, когда всё уже было позади (а Сперанский, естественно, был жив, вы помните, что он прожил до 1839 года и стал большим сановником, графом, уже у Николая I), Александр пишет рескрипт правительствующему Сенату, то есть Совету министров: «Пред несчастьем войны 1812 года при самом отправлении моём в армию (а Александр весной после этих мартовских событий уехал к армии — А.З.), доведены были до сведения моего обстоятельства, важность коих принудили меня удалить от службы тайного советника Сперанского и действительного статского советника Магницкого; к чему во всякое другое время не приступил бы я без точного исследования, которое в тогдашних обстоятельствах делалось невозможным. По возвращении моему, приступил я к внимательному и строгому рассмотрению поступков их и не нашел убедительных причин к подозрению. Поэтому, желая преподнести им способ усердной службой очистить себя в полной мере, всемилостивейше повелеваем: тайному советнику Сперанскому быть Пензенским гражданским губернатором, а действительному статскому советнику Магницкому Воронежским вице-губернатором». [Н.К. Шильдер. Указ. Соч. Т. 4. 54]

Эта таинственная история не до конца понятна. Ведь примерно через три месяца после ареста и высылки Сперанского Александр писал своему брату Константину, как раз вместе со словами о «чёрной неблагодарности», что Михаил Михайлович, безусловно, не изменник. Но реакция Александра — «я решился завтра же расстрелять его», — зная, каким мягким человеком был Император, конечно, говорит о том, что дело заключалось в чём-то серьёзном. По всей видимости, какая-то форма сношений между Наполеоном и Сперанским всё-таки была. Степень его вины не понятна. Но очевидно и то, что он не просто был оболган чиновниками и завистниками, об абсолютной его невиновности здесь говорить не приходится.

Ну и, конечно же, главным оппонентом Сперанского был Николай Михайлович Карамзин, которого в Тверь в свой консервативный круг как альтернативу Сперанскому привлекает Екатерина Павловна, сестра Александра.

Екатерина Павловна была очень интересной и очень активной в политике женщиной. Родилась она в 1788 году, то есть в 1810 –е годы была ещё очень молода. Но уже за два года до брака с герцогом Ольденбургским, когда ей было 17-19 лет, состояла в связи с известным нам героем и жертвой Бородина князем Петром Багратионом, а до этого, с 16-летнего возраста, с князем Михаилом Петровичем Долгоруковым, который погиб в русско-шведской войне. Так что Екатерина Павловна была девушкой очень свободных нравов (что встречалось тогда нередко) в отличие, к примеру, от её сестры Марии.

По словам князя Александра Борисовича Куракина, великая княжна «обладает умом и духом, имеет силу воли, она не создана для тесного круга, робость ей совершенно не свойственна, смелость и совершенство, с которыми она ездит верхом, способны возбудить зависть даже в мужчинах» (письмо лета 1807 г. к вдовствующей императрице Марии Федоровне. «Русский Архив», 1869. – с.396).

После того, как эта молодая 22-летняя женщина привлекает Карамзина, он в 1810-начале 1811 года пишет специальную «Записку о древней и новой России», где говорит о том, что крепостное право отменять нельзя, что дворянство должно оставаться избранным сословием Империи, его нельзя равнять с прочими сословиями, что никаких конституционных учреждений быть не должно, только абсолютный абсолютизм. Классические слова из этой записки — «Самодержавие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья» — сейчас любят повторять в башнях известного архитектурного сооружения в центре Москвы. [Н.М. Карамзин. Записка о древней и новой России… М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991.]

С мужеством гражданина, достойного, на мой взгляд, лучшего применения, Карамзин пишет Государю: «Удивительный государственный феномен! Обыкновенно бывает, что преемник монарха жестокого (а Павла он объявляет исчадием ада и сравнивает только с Иваном Грозным — А.З.) легко снискивает всеобщее одобрение, смягчая правила власти: успокоенные кротостью Александра, безвинно не страшась ни Тайной канцелярии, ни Сибири, и свободно наслаждаясь всеми позволенными в гражданских обществах удовольствиями, каким образом изъясним сие горестное расположение умов (к осуждению Александра — А.З.)? Несчастными обстоятельствами Европы и важными, как думаю, ошибками правительства, ибо, к сожалению, можно с добрым намерением ошибаться в средствах добра».

Этот диалог Императора и историка Карамзина потом продолжится в его записке о Польше 1816 года. Их дискуссии я посвятил отдельную лекцию, которую прочёл в «Новой газете», и которую вы можете посмотреть и прослушать дополнительно:

Но надо сказать, что Император никогда благосклонно к запискам Карамзина не относился, хотя высоко ценил его как историка.

Итак, дорогие друзья, мы видим этот невероятный порыв к свободной России, к конституционализму не только у Сперанского, но и у Государя, у них обоих. Но этот порыв разбивается о Наполеона. Не только о войну, но и о страх предательства перед войной. Вы должны себе представить, какое тогда было состояние умов, когда все ждали начала войны со дня на день и почти не надеялись на победу.

В тот же день, 16 марта 1812 года, когда Император сказал пастору Парроту о решении расстрелять Сперанского, он объясняет, почему хочет это сделать: «Жестокая борьба, которая должна начаться, решит судьбу моей Империи, и я не надеюсь восторжествовать над гением и силами моего противника. Но я, конечно, не заключу постыдного мира, скорее, я похороню себя под обломками Империи, если небо так решило, то поведайте обо мне потомству. Вы знаете моё сердце».

Вот оно, это страшное состояние перед войной, которую Император не надеется выиграть у Наполеона. Сейчас многие ура-победители говорят ура-глупости, что это было не так, но ситуация была именно такой. И в этой ситуации, конечно, Александр испытывал особую подозрительность и особый страх. Но надо сказать: то, что было сделано в отношении реформатора, который или был оболган, или действительно был в сношениях с врагом, не привело к концу самих реформ. В 1819 году по требованию Императора его ближайший друг Николай Новосильцов делает новый конституционный проект. Но тогда, в 1812 году, Наполеон, сам того не желая и о том не подозревая, сломал русскую конституцию.