1. Причины разлада Наполеона и Александра

Итак, дорогие друзья, мы с вами остановились на моменте, когда, казалось бы, столь лучезарные после Тильзита и Эрфуртского свидания отношения России и Франции начали портиться. И все мы знаем, что, начав портиться, эти отношения кончились ужасающей войной.

Но почему так произошло? Есть распространённое мнение о том, что Александр был коварен, что Александр, действительно, как о нём говорил Наполеон, был «тонким, притворным и хитрым византийцем», верить которому нельзя. Но я думаю, что на самом деле причина кроется в другом. Как раз при всей своей хитрости Александр, который был существенно моложе Наполеона, в какой-то момент просто увлёкся идеей — «разделим мир!», которую и в Тильзите, и в Эрфурте нашёптывал ему Наполеон, что подтверждают рассказы царедворцев.

А разделение мира французский император предложил следующее — императором Запада будет он, Наполеон, а императором Востока будет Александр. И, к сожалению, Александр, который после Тильзита смотрел на старшего блистательного друга с обожанием и желал подражать ему, принял это предложение. Но друг-то был политически аморален… И, как говорится, с кем поведёшься, от того и наберёшься.

Всё вроде бы шло хорошо между двумя императорами, двумя империями, до тех пор, пока не оказалось, что друг вовсе не искренен и что он не собирается, как думал Александр, честно делить Европу пополам. Уже в 1809 году, когда Австрия начала свою последнюю войну с Наполеоном до Отечественной войны 1812 года и когда проиграла при Ваграме, уже тогда Наполеон был обескуражен тем, что Александр не стал участвовать в этой войне по настоящему, не стал завоевывать Австрию. А не стал Александр потому, что понимал — Австрия важна как независимая держава, как противовес, а также потому, что хотел сохранить дружеские отношения с австрийским домом и был против того, чтобы Австрия стала всецело подвластной Наполеону страной. Это очень не понравилось Наполеону. Фактически было так: по Эрфуртскому договору враги Франции были врагами и России, и формально Россия вступила в войну с Австрией на стороне Франции, но фактически Россия не вела войну с Австрией.

Ещё одна причина войны — это обида Наполеона на Александра. Обида, которая, как мы скоро увидим, превратится в манию. А надо сказать, при всём том, что Наполеон считал себя величайшим императором и мнил себя Юлием Цезарем, он страдал от комплекса неполноценности. Он ощущал себя парвеню. Если бы у него было революционное сознание, он, может быть, этим своим низким происхождением и гордился. Но его сознание было не революционное, а, если угодно, имитационно-аристократическое. Он хотел быть подобным другим монархам Европы. Он, объявив себя императором, стал раздавать титулы своим маршалам, своим приближённым. Он хотел находиться в окружении блестящей свиты, одевался как император, носил императорскую корону, шелковые перчатки с вышитыми на них золотыми пчелами – символом Бонопартов (подобно золотым лилиям Бурбонов). И всё это ему нужно было закрепить тем, о чем мечтают все парвеню, а именно —равнородным браком. А кто равен императору французов?

Не забудем, что ещё с простецкой молодости у Наполеона была жена-красотка Жозефина Богарне, которую он любил. Но кто такая Жозефина Богарне или по-простому — Роз де ла Пажери? Дочь плантатора с Мартиники, разводка и вдова гильотинированного генерала Александра Богарнэ. Merveilleuse — причудница, благосклонностью которой могли похвастаться многие завсегдатаи парижских салонов конца королевства и первой республики. Она не создаст Наполеону новую реальность одного из высших правителей мира.

Значит, брак с Жозефиной Богарне надо было расторгнуть, тем более что Французская революция позволяла развод, а затем жениться на родственнице одного из императоров. А наиболее блистательным, наиболее славным и наиболее знатным был тогда, конечно, император России Александр I. Кто ещё мог с ним сравниться? Английский королевский дом был с Наполеоном в войне, и родниться с ним не стал бы никогда, Австрия, не раз битая, лишившаяся части территорий, была слаба, а все остальные точно были ниже Императора французов. И Наполеон сватается к Екатерине Павловне, сестре императора Александра. Как я уже вам рассказывал, Екатерина Павловна была весёлой девушкой, у нее были связи, поэтому она считалась не самой желанной невестой. Но Наполеона это мало волновало, ему был важен статус.

Но весёлая Екатерина Павловна отказывает Бонапарту, отказывает этому великому императору и, о ужас, выходит замуж за ничтожного по сравнению с Бонапартом герцога Ольденбургского, который к тому же вообще находился на службе в России, практически выгнанный Наполеоном из своего герцогства.

Если вы помните, Ольденбург — это герцогство, которое со всех сторон, кроме моря, было окружено Ганновером, западная прибрежная часть Германии. Екатерина Павловна Наполеону, который считал себя красивым мужчиной, предпочла далеко не красавца, длинноносого немца, и с присущим весёлой красавице характером говорила, что, он милый и как муж её устраивает, а что некрасивый — ничего, ночью этого видно не будет. Всё это доходило до Наполеона и, естественно, страшно его унижало. Он, как увидите вскоре, по-своему отомстит герцогу.

Наполеон мечтает поставить Александра в зависимое положение, сделать его чем-то подобным австрийскому императору. Если Александр не хочет занять полагающееся ему место по-хорошему, рассуждает Наполеон, то придётся с ним обойтись по-плохому.

2. Швеция, Турция и Россия

Тем временем, завершается Финляндская война, которую постыдно начал Александр. Постыдно, потому что он воевал против своего недавнего союзника. Карамзин писал по этому поводу: «Мы взяли Финляндию (у Швеции — А.З.), заслужив ненависть шведов, укоризну всех народов, — и я не знаю, что было горестнее для великодушия Александра — быть побежденным от французов, или принужденным следовать их хищной системе». [Н.М. Карамзин. Записка о древней и новой России. М.: Наука. Гл. редакция восточной литературы, 1991] Но, тем не менее, Россия получила Финляндию и Аландские острова.

Шведский король Густав IV после этого поражения был свергнут, и престол наследовал его дядя Карл XIII Зюдерманландский. Карл XIII, человек в годах, не имел к тому времени детей. Два его законных ребёнка умерли в младенчестве, остался только один внебрачный сын, который потом будет одним из аристократов шведского двора. Поэтому Карл решает усыновить кого-то, чтобы обеспечить продолжение королевского рода. Первое усыновление, родственника датского короля, оказывается неудачным, — сравнительно молодой тридцативосьмилетний наследник неожиданно умирает от инсульта.

И тогда Карл, поражённый великодушием французского маршала Бернадота к шведским военнопленным, предлагает усыновление, а в будущем, соответственно, и унаследование престола, ему. Только для этого маршалу надо было перейти в лютеранство. Но поскольку Бернадот был человеком, видимо, неверующим (говорят, что когда он, уже король Швеции, умер, на руке его была найдена татуировка «смерть королям» на французском языке), то, конечно, переход в религию, в которой ты не очень разбираешься и которой не следуешь, его не смущал. Нам в скором времени это пригодится для понимания того, что происходит в Швеции. Пока же Наполеон был очень рад.

А Бернадот, надо сказать, был своеобразным человеком. Он не благоговел перед Наполеоном. Он считал себя равным ему. И, действительно, он, поступивший ещё на королевскую военную службу и сам сделавший себе блестящую военную карьеру, во многом считался противоположным Наполеону. Он был очень гуманен, он заботился о том, чтобы по отношению к мирному населению в завоеванных областях не совершались военные преступления. Став по назначению Наполеона губернатором Ганзейских городов, он проявил огромную заботу о местной торговле. И когда в его руках оказались шведские военнопленные, он, не думая, конечно, о шведском престоле, а просто из своей гуманности, сам их одел, обул, накормил и при первой возможности переправил обратно в Швецию. Всё это вместе взятое вызвало к нему огромное почтение в Швеции, и ему предложили престол.

Наполеон с готовностью увольняет маршала Бернадота с французской военной службы, и в августе 1810 года Бернадот становится наследным принцем и фактически регентом Швеции, поскольку пожилой Карл XIII постепенно впадает в слабоумие.

Бернадот, человек самостоятельный, один из лучших военачальников того времени, завидовал Наполеону, что тот из обычного генерала стал императором. Ему, безусловно, тоже хотелось стать королём. И он, сын адвоката, человек третьего сословия, не дворянин, вдруг получает такую удивительную возможность. И это в тогдашней Европе, когда простолюдин в большинстве стран не мог мечтать стать даже офицером, даже в ранг старше сержанта недворянина тогда не производили. А тут — стать королём.

Но, став наследником престола, Бернадот сразу понял, что Наполеон хочет обращаться с ним как со своими братьями, как с новыми королями испанским, голландским, батавским, то есть как с вассалом и наместником. Но он также понимал, что стань он марионеткой Наполеона, то рано или поздно его из Швеции выгонят. А чтобы этого не случилось, ему надо завоевать любовь шведского народа. Что действовать нужно именно так понимали, кстати, и братья Наполеона, но им было тяжелее. Бернадот всё-таки был сам по себе известным и популярным человеком. И довольно быстро он понял ещё одну важную истину: шведы — торговый народ, включённый после поражения, которое Александр нанёс Густаву IV, в систему континентальной блокады, как и народ русский, страдают от того, что не могут торговать с Англией. Швеция из-за этого беднеет и её промышленники разоряются.

Значит, надо вести дело не к союзу с Наполеоном, а к союзу с Англией. И исподволь он начинает это делать. Потеря Финляндии его не волнует. Наполеон думает, что из-за Финляндии Швеция никогда не примирится с Россией. Но для Бернадота Финляндия — не его земля. У него есть Швеция, и это уже хорошо. Надо просто постараться, чтоб народ его любил, — вот установка, с которой этот маршал становится фактически регентом Швеции.

Итак, мы с вами имеем представление о северном фланге, который нам скоро очень понадобится. Теперь рассмотрим южный фланг.

С 1806 года Россия ведёт войну с Турцией. И в этой войне русская армия далеко не успешна. Командующий русской армией князь Александр Прозоровский терпит поражение от турок на Дунае, и, как рассказывают, вскоре назначенный его заместителем Кутузов так утешал Прозоровского, старого уже человека: «Я и Аустерлицкое сражение проиграл, да не плакал». [С.М. Соловьёв. Император Александр I. Гл. VI. С.224]

Но одна неудача идёт за другой. Прозоровский умирает. Главнокомандующим назначают князя Петра Ивановича Багратиона, и 15 октября 1809 года он вынужденно снимает осаду Силистрии и отступает с южного берега Дуная на северный. То есть русские войска, победившие в Швеции, терпят поражение от Турции. И терпят его лучшие полководцы — Кутузов, Багратион. В это время Наполеон празднует победу над Австрией. Наполеон видит, что Россия слаба. Так же, как неудачи Красной армии в Финляндии заставили Гитлера не побояться принять план «Барбаросса» и напасть на Советский Союз, так же точно неудачи России в Турции заставляют Наполеона более оптимистично смотреть на возможную войну с Россией. Если она добровольно не станет вассалом, то её можно и нужно будет проучить.

Но 30 мая 1810 года расстановка сил меняется. Генерал граф Николай Михайлович Каменский, сын знаменитого екатерининского полководца фельдмаршала Михаила Федоровича Каменского, смог вновь занять Силистрию, разгромить турок, и война вновь переносится им на правый берег Дуная.

3. Борьба двух империй за Польшу

Но, пожалуй, главная тема конфликта — это не южный и не северный фланги, а центральная часть восточно-европейского театра, а именно - польский вопрос. Романтики-поляки думают, что Наполеон их очень любит. Это не так — Наполеон любит только себя. Однако он прекрасно понимает, что поляки отличные воины, которые будут великолепно сражаться, и Польша сможет выставить 50 тысяч солдат. Он также понимает, что Польша, разделенная между Австрией, Пруссией и Россией, ненавидит все три эти страны, но у неё нет никаких причин не любить Францию, которая никогда не владела ни пядью польской земли. Поэтому Наполеон решает использовать Польшу как некоторый таран для того, чтобы принудить Россию к подчинению. По возможности без войны.

О том же самом думают и французские политики. Дюрок пишет Наполеону, что необходимо восстановить Польшу в границах 1772 года, то есть вернуть ей то, что было отобрано по разделам Польши Россией, Пруссией и Австрией. И тогда на востоке большая Польша будет главным союзником и опорой Наполеона. И, главное, опорой надёжной. Потому что ни Австрия, ни Пруссия, ни Россия не являются надежными союзниками, они сговариваются за его спиной. Надёжный союзник должен ненавидеть врагов Наполеона. И Польша идеальная для этого страна.

Герцогство Варшавское, созданное как автономная часть Саксонского королевства, как раз является зародышем этого будущего польского государства. Наполеон всячески побуждает поляков вести агитацию среди польского населения Российской империи и австрийской Галиции с тем, чтобы объединяться и вместе мечтать о восстановлении единой Польши, которая вот-вот будет с его помощью создана. Александр прекрасно понимает, что задумал Наполеон. Эта задача Франции очевидна даже для Николая Петровича Румянцева, канцлера, министра иностранных дел, франкофила и наполеонофила. Когда Наполеон перейдёт Неман, с несчастным Николаем Петровичем случится инсульт, настолько он не будет ожидать войны, ожидаемой всеми. Но даже он отлично понимает, чем грозит восстановление Польши. Потому и говорит Коленкуру, послу в Санкт-Петербурге: «Мы пожертвуем последним человеком, мы продадим исподние наши рубашки, а не согласимся на восстановление Польши». [С.М. Соловьёв. Император Александр I. Гл. VI. С.227] Понятно, что такая позиция — чисто пассивная позиция.

Николай Петрович Румянцев, сын Петра Александровича Румянцева-Задунайского, был очень интересным человеком. Одно время он являлся возлюбленным молодой Марии Фёдоровны, жены Павла. От неё к Николаю Петровичу сохранилось сорок четыре письма, остальной же архив своей матери император Николай I приказал сжечь. Николай Петрович Румянцев — это тот человек, в честь которого был назван Румянцевский музей, размещавшийся в Доме Пашкова. Тот человек, именем которого был назван основанный в 1808 году форт в Калифорнии (в 1814 году форт Румянцева был переименован в Форт-Росс). Тот человек, который вместе со Сперанским был главным наполеонофилом в высшем слое России.

И вот, именно этот человек считает, что создания Польши допускать нельзя. Но и Александр с Наполеоном говорит тем же языком, что и Румянцев: «Я не могу и не хочу согласиться ни на что, что бы могло дать надежду породить даже идею о восстановлении Польши», — говорит русский Император Бонапарту и требует, чтобы после победы над Австрией ему передали две трети австрийской Галиции, а одну треть — Герцогству Варшавскому. Однако Наполеон распоряжается по-своему, что естественно, — победа принадлежала ему, русские в войне с Австрией практически не участвовали. Он отдаёт России только Тернополь и округу с 400 тысячами жителей, а Герцогству Варшавскому — Краков и Замостье с 1,5 миллионами жителей, тем самым увеличивая в поляках надежду. Оскорблённый таким жестом, Александр вообще не хочет брать Тернополь, но соглашается, потому, что в случае его отказа эта земля достанется Герцогству, чем ещё больше его усилит.

Наполеон и Александр, ещё чувствуя себя, хоть и соперничающими, но друзьями. И они начинают договариваться по вопросу о польской конвенции. Конвенция о Польше будет подписана 23 декабря 1809/ 4 января 1810 послом в Петербурге Коленкуром и государственным секретарем, канцлером Российской Империи графом Румянцевым. Первый её пункт — «Польское королевство не будет восстановлено никогда». Слова «Польша, поляки» не будут употребляться в публичных акциях.

Русские требуют, чтобы конвенция была открытой. Наполеон же наоборот хочет, чтобы она была тайной. Почему? Потому что русские хотят показать, что Наполеон полякам не союзник, а Наполеон, конечно, хочет это скрыть.

Хитрили оба. Мы сейчас увидим, какую хитрую политику проводит Александр. Но и Наполеон тоже, как говорится, не лыком шит. Ещё неизвестно, как бы в этой игре перетягивания каната всё повернулось, если бы не очередная оплеуха в самой больной для Наполеона сфере. А вы помните, что самая больная для Наполеона сфера — это сфера матримониальная. Он мечтает стать настоящим императором, а для этого ему нужен законный наследник, ему нужен настоящий сын императора, который станет императором после него. От Жозефины такого родить он не может, потому что все короли Европы будут смотреть на него как на выскочку, как на императора милостью революции, а не милостью Божьей.

И Наполеон опять, после отказа Екатерины Павловны, предпринимает унизительную попытку породниться с русским царским домом. Он просит руки у ещё одной, самой младшей великой княжны Анны Павловны, узнав о рождении которой Екатерина Великая за год до смерти сказала: «Много девок, всех замуж не выдадут!». Но как оказалось, все они были нарасхват. Анна Павловна, в отличие от своей старшей сестры, была девушкой очень скромной, порядочной и негулящей. Но, о ужас, и она на брак с Наполеоном не соглашается. Самой ей неловко, и она просит свою старшую сестру Екатерину Павловну сказать Александру, что никогда она за этого негодяя Наполеона замуж не выйдет. Что мог поделать Александр? Как мы знаем, деспотом семейным он не был.

Переговоры Александра с Бонапартом по поводу этого брака шли одновременно с заключением польской конвенции. И Наполеон, уже понимая, что с русским домом, скорее всего, ничего не выгорит, использует побеждённый и униженный после Ваграма австрийский императорский дом. Он одновременно ведёт переговоры о женитьбе и с Анной Павловной, и с сестрой наследника австрийского престола, то есть с дочкой императора Франца Марией Луизой. 6 февраля посол Франции в России привозит Наполеону известие — вежливый отказ. И 6-го же февраля Наполеон заявляет о своём отказе после этого подписывать конвенцию о Польше. А 7 февраля, не выждав и суток, он объявляет о своей помолвке с Марией Луизой. Тут никаких разговоров быть не могло.

Историк Сергей Михайлович Соловьёв пишет: «Дело о конвенции на счёт Польши было основною причиной уничтожения Тильзитского союза, основной причиной окончательной борьбы между Россией и Францией». [С.М. Соловьёв. Император Александр I. Гл. VI. С.230]

Отказ Наполеона от подписания конвенции заставляет Александра сказать Коленкуру: «Моя уверенность и справедливость моего дела известны, я не нарушу покой Европы. Я не нападу ни на кого. Но если на меня нападут, то я буду защищаться».

Наполеон возмущён. «Что значит этот язык? Россия хочет войны», — говорит он. И 10 июля 1810 года приказывает вооружить население Герцогства Варшавского, то есть привезти в герцогство оружие, готовить поляков к войне с Россией. Французская армия в Германии доводится до 200 тысяч человек. И после этого Наполеон захватывает Герцогство Ольденбургское, так отомстив за отказ Екатерины, да и Анны Павловны стать императрицей французов. Он округляет французские владения, ликвидирует эксклав, но захват герцогства на далеком северо-западе Германии - не пустое дело для русской императорской семьи. Вы помните, герцог Георг Ольденбургский — муж Екатерины - сестры императора Александра. Наполеон, ради союза с Александром долго терпел независимое герцогство, окруженное французскими владениями. Больше терпеть он не пожелал. Он указал Александру – кто главный в Европе.

Александр — единственный, кто возмущён захватом Герцогства Ольденбургского. Вся Европа из-за страха перед Наполеоном молчит. Александр же рассылает циркулярное письмо по всем дворам Европы с заявлением протеста против оккупации Ольденбурга.

Историк Сергей Федорович Платонов пишет: «Наполеон стремился к мировому владычеству и желал подчинения России его видам. Александр не только не считал возможным подчиниться Наполеону, но сам желал влиять на дела Европы… Со стороны Франции продолжался еще завоевательный порыв: со стороны России сказывалось чувство национальной гордости. Франция желала господства над Россией, Россия – равенства с Францией. Борьба была неизбежна, и обе стороны имели к ней достаточные поводы». [С.Ф. Платонов. Полный курс лекций… М.: Аст, Астрель, 2006. С.675]

Но вернёмся к Польше. Александр, в отличие от графа Румянцева, который, кстати говоря, скрывал очень многие документы, о чём мы позже узнаем, прекрасно понимает — то, что предлагает Наполеон, пусть химерично, пусть эгоистично, но по отношению к Польше правильно. Невозможно держать живую и сильную нацию в расчленённом состоянии. Но если Наполеон был совершенно чужд романтической любви и идеализма в отношении Польши (о чём, кстати, поляки забывают до сего дня), потому что считал народы только по количеству солдат, которых они могут выставить (хотя, в какой-то степени так делали все, и даже Александр), то Александр действительно любил Польшу. Как вы помните, будучи ещё семнадцатилетним мальчиком, гуляя в Летнем саду с Адамом Чарторижским, он признавался ему, что страдает от того, как его бабка Екатерина обошлась с Польшей, и мечтает о восстановлении этой страны. Князь Адам смотрел в ответ на Великого князя широко открытыми глазами и не мог поверить, что наследник русского престола так мыслит.

Став императором, Александр научился скрывать свои чувства и мысли, отлагать их под сукно и не показывать. Но он редко их менял. И идея восстановленной Польши осталась в нём, но теперь получила и политическую мотивацию. Вы видите, дорогие друзья, что такое по-настоящему большое политическое ристалище (слово «игра» я не люблю). Александр сам хочет восстановить Польшу. Причём, отдав ей русские земли, то есть польские земли, являющиеся частью Российской империи. Восстановить Польшу с российскими губерниями, входившими до разделов в Польское государство, — вот задача Александра. И для этого он использует князя Адама Чарторижского, который в это время просит уволить его с русской службы, желая служить делу возрождения Польши.

5 апреля 1810 года происходит очень важная беседа Александра с Адамом Чарторижским, слова которой князь Адам записал. Император хочет знать настроение поляков. Он говорит: «И не будучи там, нетрудно знать, что думают в провинциях и в герцогстве; это можно выразить в нескольких словах: поляки пойдут даже за дьяволом, если он поведёт их к восстановлению родины». Понятно, кого он имеет в виду под дьяволом. «Поляки, взвешивая силу двух империй, опытность войск и генералов, победоносность Наполеона предпочтут Францию России», — продолжает Император. «Я вполне согласился с этим взглядом», — пишет о своей реакции князь Чарторижский.

Александр очень боится войны и хочет умиротворить поляков. Он говорит, что хочет, чтобы Польша вышла из-под влияния Франции. Говорит, что готов занятые Россией провинции Турции, Молдавию и Валахию, Дунайские княжества, отдать Австрии, чтобы та отдала Польше Галицию. Он обещает, что создаст в восьми польских губерниях России автономное польское управление. Князь Чарторижский пишет: «В продолжении всего этого разговора император имел какой-то строгий, неподвижный взгляд, напомнивший мне то выражение оцепенения в его глазах, какое я видел у него во время Аустерлица. Вид у него был совершенно обескураженный и полный отчаяния. Я заметил, что он был чрезвычайно обеспокоен и очень желал сделать всё, чтобы тем или иным способом устроить дела Польши». [А.Е. Чарторижский. Воспоминания и письма. Захаров, 2010. С. 472]

25 декабря 1810 года Александр пишет Адаму Чарторижскому секретное письмо: «Я думаю, что теперь время доказать полякам, что Россия не враг их, вернее, она их настоящий, искренний друг, и, несмотря на желание других выставить в их глазах Россию единственным препятствием к восстановлению Польши, весьма возможно именно она и осуществит его (восстановление — А.З.)... Нет ничего вероятнее этого. К тому же обстоятельства в настоящее время кажутся мне наиболее благоприятными для выполнения этой любимой моей мечты, которую я два раза вынужден был отложить (1805, 1809 – А.З.) под давлением обстоятельств, но которая, тем не менее, всегда оставалась в глубине моей души».

Так мы исполним «дело, которому Ваша родина будет обязана своим восстановлением, Европа — освобождением, а Вы лично — славой и радостью за участие в нём. Мы добьемся успеха с Божьей помощью, ибо он основан не на надежде сравняться в талантах с Наполеоном, но исключительно на недостатке в силах который он будет испытывать в связи с царящим против него раздражением умов во всей Германии … Существование Вашего отечества установится незыблемо. Моральная сила Франции будет сокрушена, а Европа будет освобождена от её ига». [А.Е. Чарторижский. Воспоминания… Захаров, 2010. С. 484]

Итак, 25 декабря 1810 года, как раз на Рождество, Александр фактически формулирует — мы создаём Польское независимое государство абсолютно независимое с польской администрацией, польской армией. Для этого мы объединяем все провинции России к западу от Двины, Березины и Днепра, и отдаём их Польше.

Но только при двух условиях: первое — если будет единый монарх (естественно, сам Александр), второе — если наиболее влиятельные магнаты и аристократы Польши дадут письменное свидетельство, что они согласны на этот проект и будут в нём участвовать, и Польша выступит вместе с Россией против Наполеона. Александр уже подсчитывает количество войск, доказывает, что с Польшей Россия имеет больше войск, чем Франция (это потом оказалось ошибкой — и с Польшей, и без Польши Россия имела намного меньше войск). То есть уже 25 октября 1810 года в голове Александра всё сложилось: Русская армия входит в Польшу, польская армия вместе с русской продвигается дальше в Европу.

Но Адам Чарторижский, отвечая Александру 18(30) января 1811 года, если угодно, выливает на него ушат холодной воды: «В Польше установились братские отношения между польскими и французскими войсками. Честные люди благодарны Наполеону за создание хотя бы герцогства Варшавского и не изменят ему. Доминирует мнение, «что французы — друзья поляков, русские же, наоборот, их злейшие враги». Чарторижский пишет, что ныне в Испанию послана польская гвардия и 20 тысяч польского войска. Множество детей из знатных польских семей учатся в Париже, фактически они – заложники Наполеона. И только если будет восстановлена Конституция 3 мая 1791 года (то есть фактически полностью независимая Польша), только если произойдёт воссоединение всех польских земель под одним скипетром и у Польши будут выходы к морю с двух сторон (то есть и к Балтийскому, и к Чёрному), только тогда, пишет Адам Чарторыжский, может быть, Польша согласится быть союзником России.

Не забудем, что Адам Чарторижский —представитель высшей польской знати. Чуть позже его отец возглавит Сейм, который провозгласит независимость Царства Польского. То есть переговоры с ним Александра — это серьезные переговоры.

В письме от 31 января 1811 года Александр повторяет Адаму: «Держава, которая желает взять на себя восстановление Польши — Россия. Под восстановлением я имею в виду соединение всех бывших частей Польши кроме Белоруссии, так чтобы границами Польши явились Двина, Березина и Днепр (Белоруссия – это только Витебск и Могилев, Минск — уже в Польше — А.З.). Правительственные чиновники, все установленные власти, армия должны быть чисто национальными, польскими… Польше будет предложена конституция либеральная, способная удовлетворить желаниям населения».

Александр опять же обещает отдать Польше Галицию. Он готов обменять румынские провинции по Дунаю, отвоёванные у Османской империи, на Галицию и передать её вместе с Краковом и Львовом Польше. Но тут, пишет он, есть сложность — Австрия. Она боится, что если империя начнёт распадаться, то христианское, славянское её население, в первую очередь сербы, а также хорваты и болгары, создадут независимое государство и выступят против Австрии. Поэтому для Австрии нежелательно получать земли Османской империи и куда важней сохранить Османскую империю как целостную форму. Но эту сложность мы обсудим и разрешим, пишет Император.

И снова выдвигает условия sine qua non:

1. Царство Польское навсегда присоединяется к России. Русский Император будет именоваться Императором Российским и Царем Польским.
   
   
2. Это условие должно быть подписано наиболее известными лицами Польши.
   

1 апреля 1812 года Александр пишет Адаму Чарторижскому последнее письмо перед войной: «Разрыв с Францией по-видимому неизбежен. Цель Наполеона — уничтожить, или, по крайней мере, унизить, последнюю стоящую еще на ногах державу в Европе». Поскольку вы не хотите единства Польши с Россией, то «нам придётся сосредоточить наши действия в наших провинциях». То есть если бы Польша сказала «мы хотим быть с Россией», то движение русской армии пошло бы от Вислы, но так как этого не произошло, — русская армия остаётся на своей территории.

Тем временем война приближается. Субботним вечером 16 марта 1812 года Александр говорит одному из своих близких людей, Паротту: «Жестокая борьба, которая должна начаться, решит судьбу моей Империи, и я не надеюсь восторжествовать над гением и силами моего противника. Но я, конечно, не заключу постыдного мира, скорее я похороню себя под обломками Империи. Если Небо так решило, то поведайте обо мне потомству. Вы знаете мое сердце».

Австрия и Пруссия после некоторых колебаний подписывают союз с Наполеоном. При этом австрийский император пишет Александру оправдательно письмо, в котором объясняет, что союз этот для него был вынужденным, потому что теперь Наполеон его родственник. Он также пишет, что воевать против России не будет и вместо 200 тысяч выставит всего 26 тысяч солдат, но это при условии, что Александр в случае победы гарантирует Австрии территориальную целостность, если же нет, то он всю свою армию пошлёт в бой. Прусский король, заключив соглашение с Наполеоном в марте 1812 года, тоже оправдывается перед Александром и пишет, что заключение фиктивно и воевать он против России не собирается. Но России уже не нужны союзники. Россия выбирает другой метод ведения будущей войны.

Между тем, Австрия очень боится того, что союз Франции и России сохранится и Россия расширится за счёт Турции, война с которой, как мы помним, ещё идет. Австрии очень важно, чтоб союз Франции и России был разорван. И поэтому Меттерних пишет Наполеону совсем противоположное тому, что император Франц писал императору Александру: «У Европы один страшный враг – это Россия. Цивилизации Запада грозит московское варварство. Его независимость находится в опасности от этой страшной империи. Император Наполеон один может ее сдержать. От его твердости и высокой предусмотрительности Запад ожидает своего спасения». [С.М. Соловьёв. Император Александр I. Гл. VI. С.246]

Но Наполеон пока успокаивает Александра. Он говорит, что если Россия не будет присоединять к себе турецкие земли на правом берегу Дуная и не подпишет с Англией нового соглашения о торговле, тогда войны не будет.

14 марта 1812 года, перед самой войной, Австрия и Франция подписывают союзный договор, по которому Наполеон отдаёт Австрии Иллирийские провинции у побережья Адриатики (нынешнюю Далмацию) взамен на Галицию, которую он передаёт Польше. Мы видим: Польша оказывается в центре политической борьбы. По этому договору Наполеон также обещает гарантировать целостность Османской империи, если Порта не будет заключать мир с Россией.

Но успехи России заставляют турок просить Наполеона об участии в союзе против России. Однако в этот сценарий вмешивается Англия. Англичане говорят туркам: пока вы ведёте войну с Россией сами по себе, — ведите, но если вы вступите в союз с Наполеоном, английский флот пройдет через Дарданеллы, сожжёт Константинополь и ликвидирует турецкое государство, и никакой Наполеон этому не помешает. После угроз со стороны Англии турки боятся заключать союз с Наполеоном и продолжают войну самостоятельно, но всё менее и менее удачно.

В начале 1812 года в Бухаресте князь М.И.Кутузов начинает мирные переговоры с Портой. Александр соглашается даже на то, чтобы сохранить Молдову и Валахию - Дунайские княжества в составе Османской империи, а к России присоединить только Бессарабию. Но при одном условии — что Турция согласится вступить в союз с Россией, если начнётся новая война с Францией. А он готовит эту войну.

Но Кутузов, за что Александр его потом никогда не любил, получив на это все права, подписывает Бухарестский мир с другими условиями: Россия отказывается от Молдовы и Валахии и получает Бессарабию (именно с 1812 года Бессарабия, нынешняя заднестровская Молдавия, стала частью Российской империи), граница переносится с Днестра на Прут, но заключения союза, которого желал Александр, в договоре нет. То есть Османская империя может оставаться нейтральной в войне между Францией и Россией. Это неплохо, но у Александра далеко идущие планы.

Он хотел поднять против Австрии христианские народы Балкан, а в будущем планировал создать на Балканах христианское государство. Александр рассчитывал на то, что предложит Турции, в случае, если она начнёт войну с Францией, чтобы кроме русских, дабы уберечь кровь мусульман, воевать пошли христианские народы её населяющие. Именно так он хотел создать основу для будущего христианского государства на Балканах. Но Кутузов проявляет своеволие и не подписывает нужный Императору договор. Почему? Непонятно. Говорят, что Кутузов был мудрым и понимал, что России невозможно было воевать на Балканах. И это так — России невозможно было воевать на Балканах. Но он должен был понимать, что Александр никогда ему этого своеволия при подписании Бухарестского мира не простит.

Тем не менее, 16 мая 1812 года мирный договор Турции и России был подписан.

В это же время ведутся переговоры со шведами. Казалось бы, только разгромив шведов, Александр не может рассчитывать на союз с ними. Но не тут-то было. Бернадот всё больше и больше склоняется к тому, чтобы пойти на союз с Александром против Наполеона. Потому что он желает угодить своему народу, ликвидировать континентальную блокаду, заключить с Англией союз и открыть с ней торговлю. И одновременно с этим, если уж Финляндию он не получит, хочет, чтобы ему передали взамен Финляндии Норвегию. А Норвегия тогда — часть Дании, союзницы Наполеона (помните, Копенгаген жгли английские корабли).

И Александр на это соглашается. 24 марта (5 апреля) 1812 года со Швецией заключается секретный Петербургский договор, по которому: Швеция и Россия будут союзниками в грядущей войне; Россия будет помогать высадке шведского десанта в Померании, где тогда были шведские владения; Финляндия остается за Россией, а Норвегия от Дании переходит к Швеции; Швеция и Россия гарантируют территориальную целостность друг друга.

4. Двойная игра

Наполеон в последний момент, желая привлечь Бернадота и турок, туркам обещает вернуть все владения, которые отняты у Турции Екатериной, включая Крым и северное Причерноморье, а Бернадоту обещает Финляндию и даже Остзейские провинции, то есть нынешние балтийские государства. Бернадот на это хитро говорит: «И Норвегию мне тоже отдашь?» «Норвегию не отдам», — отвечает Наполеон, потому что не может отдать землю своего союзника — Дании. «Ну, тогда я не могу с тобой заключить союз», — отвечает ему Бернадот и остается в союзе с Александром. Союз с Александром для него выгоден. Народ, за исключением экспедиции в Померании, фактически не будет участвовать в войне. Финляндию отвоевывать не надо, а Норвегию передадут после заключения мира. Вот такая хитрая игра. Как вы видите, в это время все страны ведут двойную политическую дипломатию.

Интересно, что Бернадот (а не забудем, что он не только наследный принц, но и один из лучших генералов тогдашней Европы) предлагает Александру такой же план, как и прусский генерал на русской службе, известный военный теоретик — барон Карл Людвиг Август фон Фуль (Пфуль), которого Александр нанял себе учителем стратегии и которому очень верил. Не верьте, что план военных действий для России был предложен Кутузовым. На самом деле он был предложен именно Фулем и Бернадотом.

Бернадот пишет русскому Императору и передаёт через русского посла в Стокгольме: «Я прошу Императора не давать генеральных сражений, маневрировать, отступать, длить войну — вот лучший способ действия против французской армии». И это пишет француз, который совсем недавно был победоносным маршалом французской армии. «Если он (Наполеон — А.З.) подойдет к воротам Петербурга, я буду считать его ближе к гибели, чем в том случае, когда бы ваши войска стояли на берегах Рейна. Особенно употребляйте казаков, они дают вам большие преимущества перед французской армией, которая не имеет ничего подобного. Пусть казаки имеют в виду великую задачу — искать случая проникнуть в главную квартиру и схватить самого императора Наполеона (так один раз почти и получилось — А.З.). Пусть казаки забирают всё у французской армии: французские солдаты дерутся хорошо, но теряют дух при лишениях; не берите пленных, исключая офицеров». [С.М. Соловьёв. Император Александр I. Гл. VI. С.254]

То же самое Александру советует, только более разработано, с движением корпусов, и генерал Фуль.

Отвечая Бернадоту 22 июня 1812 года, перед самым началом войны, Александр пишет: «Раз война начата, мое твердое решение не оканчивать её, хотя бы пришлось сражаться на берегах Волги».

Знаменитый прусский генерал Август фон Гнейзенау, в честь которого нацистами даже был назван линкор, придерживается другой мысли. Он считает, что Россия блефует. Александр говорит, что Россия не окончит войну даже на берегах Волги, а он уверен, что всё это чепуха, и после первого же поражения Александр согласится отдать всё до Днепра, после второго поражения он отдаст и Москву, и Петербург, а после третьего отдаст Наполеону всё до Урала.

Перед разрывом Александр говорит послу Франции: «Я вооружаюсь, потому что вы стали вооружаться. У меня нет таких генералов, какие у вас. Сам я не такой генерал и не такой администратор, как Наполеон; но у меня добрые солдаты, у меня преданный народ, и мы умрем все с мечем в руках, но не позволим обходиться с собою, как с голландцами или гамбургцами». [С.М. Соловьёв. Император Александр I. Гл. VI. С.255]

Перед самым началом военных действий, в конце мая 1812 года, чтобы выведать состояние сил у Александра и одновременно, возможно в последний раз, предложить ему занять роль подчинённого государя, Наполеон посылает к Александру генерала Луи Нарбонн-Лара.

Луи Нарбонн-Лара — по своему происхождению удивительный человек. Он внешностью поразительно похож на Людовика XV, он учился вместе с детьми короля, и предполагается, что он тоже его ребёнок. А злые языки даже говорили, что Нарбонн-Лара — сын Людовика XV от собственной его дочери, то есть сестра Луи Нарбонн-Лара — это его мать.

Так вот, генерал Луи Нарбонн-Лара приезжает к Александру в Вильну, где участвует в смотре. Александр приглашает его к себе, разворачивает карту Российской империи и говорит следующее: «Я знаю, в какой мере император Наполеон великий полководец, но на моей стороне, как видите, пространство и время. Во всей этой враждебной для вас земле нет такого отдаленного угла, куда бы я ни отступил, нет такого пункта, который я не стал бы защищать, прежде чем согласиться заключить постыдный мир. Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России». [Цит. по: Н.К. Шильдер. Имп. Александр…Том 3. СПб., 1905. С. 79.] Эти слова император Александр повторил несколько раз.

Генерал Нарбонн возвращается к Наполеону уже не в Париж, а в Дрезден, куда французский император вместе с молодой второй женой Марией Луизой прибыл в апреле 1812 года. Армия его в это время движется к Неману. Здесь, в Дрездене, собрались все государи Рейнского союза, император Франц, король Прусский. Генерал Нарбонн докладывает результаты своего визита к Александру. «Они хотят войны? Я начну её», — говорит Наполеон в ответ на его доклад, ожидая, что его красивую фразу тут же запишут историки.

23 июня, накануне перехода французских войск через Неман, Александр пишет последнее письмо Наполеону. Он сообщает в этом письме о заключении мира с Турцией и говорит: «От Вашего Величества зависит в настоящее время избавление человечества от несчастий новой войны». Александр Павлович готовится к войне, планирует войну, думает о ней, но в то же время он не хочет войны. Это его честная позиция. И поэтому Александр до последнего пытается добиться прекращения войны, требуя прекратить концентрацию войск на границе, но когда узнаёт, что Великая армия Наполеона уже форсировала Неман, письмо своё не отправляет.

Наполеон, видя то, что русская армия тоже собирается на берегах Немана, а Александр выехал в Вильно к своим войскам, говорит: «Вижу, что эти дураки русские хотят со мною воевать. Я выставлю против них 500 тысяч войска! Эта война будет иметь тяжкие последствия. Император Александр будет плакать кровавыми слезами». А выслушав доклад генерала Нарбонна-Лара, пишет Александру: «Наступит время, кода вы, Ваше Величество признаетесь, что если бы Вы не переменились с 1810 года, если бы Вы, желая изменений в Тильзитском договоре, прибегли к прямым, откровенным сношениям, то Вам принадлежало бы одно из самых прекрасных царствований в России. У Вашего Величества не достало стойкости, доверия, позвольте не Вам это сказать, искренности. Вы испортили всё своё будущее». [С.М. Соловьёв. Император Александр I. Гл. VI. С.255]

26 июня, уже после начала военных действий, в Варшаве собрался Сейм под председательством Адама Казимира Чарторижского, отца князя Адама. Сейм объявил о восстановлении Царства Польского и о провозглашении общенациональной Конфедерации. Князь Адам подаёт в отставку и 4 июля 1812 года пишет Александру: «Кровопролитная война или упрочит существование моей родины или же покроет ее трауром, превратит в пустыню, довершит ее несчастье… Война доведет до крайности вражду между обеими нациями (т.е. русскими и поляками – А.З.), которые должны были бы считать себя сестрами». Александр не отвечает ни на это, ни на несколько отправленных вслед писем своего ближайшего друга.

Надо сказать, что в это время, время такой непростой подготовки к войне, Россия одерживает дипломатическую победу. Россия в первую очередь ставила себе задачу обезопасить фланги и блестяще с этим справилась. Ни Турция, ни Швеция не стали союзниками Наполеона. Швеция стала союзником России, а Турция из-за странной позиции Кутузова ограничилась нейтралитетом, но всё равно не нападёт с юга. То есть теперь весь театр военных действий ограничен Центральной Европой, фактически границами бывшей Польши.

Поскольку совершенно очевидно, что Польша не будет в союзе с Россией, война разворачивается только на территории самой России. России не нужны Австрия и Пруссия. Почему? Потому что, если представить, что Пруссия или Австрия, как они уже делали несколько раз до этого, разрывают договор с французами и начинают с ними войну, русской армии надо будет двигаться им на помощь, что выльется в новый Аустерлиц. Россия же сильна именно своей бескрайностью, сильна тем, что и Бернадот, и Фуль называли «скифской войной» (по примеру скифо-персидской войны, описанной Геродотом), то есть заманиванием врага вглубь территории и изматыванием его на пространствах диких земель.

5. Сети шпионажа

Через много лет митрополит Филарет (Дроздов), современник тех событий, тогда только что назначенный ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии (11 марта 1812 г.) вспоминал: «Перед двенадцатым годом правительство утратило доверие. Государя звали глухим тетеревом (Александр действительно страдал ослаблением слуха - А.З.), императрицу Марию – коровницей, и некоторые, пока Наполеон был вдали – ждали его как освободителя» [Из воспоминаний митрополита Московского Филарета. – Русский Архив, 1906. №10. – С.214].

Дочь Московского военного губернатора, фрейлина Императрицы Анна Ивановна Архарова (1795-1855, впоследствии Васильчикова), также, вспоминая то время, рассказывала издателю «Русского Архива» Петру Ивановичу Бартеневу, что «в 1812 году общественное настроение было очень тревожно, и в гостиных шопотом говорили об устранении Александра Павловича и приглашении на престол Екатерины Павловны из Твери, где у нее гащивали Карамзин и граф Растопчин» [Из воспоминаний митрополита Московского Филарета. – Русский Архив, 1906. №10. – С.214, примечание 2 П.И.Бартенева].

В Петербурге царила шпиономания. Не в том смысле, что все видели шпионов в тех, кто шпионами не был, — нет, к сожалению, всё намного хуже. Вскрывается группа лояльных Наполеону людей, которые, группируются вокруг Сперанского и ориентируются на него. Этому есть слишком много свидетельств.

Вы помните, что 17 марта 1812 года Сперанский после двухчасовой беседы с Императором выходит из его кабинета в ужасном состоянии, и вслед слышит слова расстроенного Александра: «Ещё раз прощайте, Михайло Михайлович», и 23 марта 1812 года переезжает по приказу Императора в Нижний Новгород. А после начала военных действий, 15 сентября того же года, когда Москва уже сдана, Александр переводит Сперанского в Пермь под строгий надзор полиции. Тогда же Михаила Магницкого отправляют в Вологду.

Русская контрразведка выявляет внутреннюю подоплёку всего этого. Она довольно сложна. Дело в том, что ближайшим другом Магницкого был некий Вейкардт. К описываемому времени последний был уже мёртв, но сестра его вдовы была замужем за Андреем Андреевичем Жерве. Андрей Андреевич Жерве заведовал в МИДе отделом миссий и дешифровки депеш. Его подчинённым, возглавлявшим шифровальный департамент, был Христиан Андреевич Бек.

И вот специальный посланник Александра в Париже, ярый антинаполеонист и будущий министр иностранных дел Карл Нессельроде, пишет Александру послание, в котором, естественно, описывает ситуацию в Европе. Послание это должно было, минуя министра иностранных дел графа Румянцева, после дешифровки сразу поступить императору Александру.

Румянцев был пронаполеоновский человек, и Александр его боялся. Поэтому Император хотел вести свою двойную политику в отношении Европы, в отношении Польши независимо от собственного министра иностранных дел. Там была целая система. Доходило даже до парадокса: иногда полную стенограмму дешифрованной депеши относили Александру, он её читал, потом вычёркивал то, что могло смутить Румянцева, то, о чём ему знать не надо было, после депешу переписывали набело уже без исключённых Александром фрагментов, и как депешу дешифрованную отдавали графу Румянцеву.

Вторым очень важным информатором был итальянец Маллия, который находился в Вене и имел очень широкие связи со многими дворами. Он был русским шпионом, собирал секретные сведения и передавал их шифрованными депешами в Россию. Эти депеши также должны были идти непосредственно от Бека и Жерве к Александру, минуя Румянцева.

Но по приказу Сперанского, о существовании которого Император не знал, копии всех этих документов после дешифровки ложились на стол Сперанского. Неизвестно, был ли Сперанский агентом Наполеона, но то, что он вёл свою политику, независимую от политики Александра, и хотел знать ситуацию в России из сверхсекретных документов, которые скрывали от министра иностранных дел, — это, к сожалению, абсолютный факт. О чём вечером 17 марта 1812 года Александр говорил со Сперанским, мы до конца не знаем. Но мы знаем: то, что секретные депеши попадали на стол к Сперанскому, об этом Император знал. Однако этот факт составил лишь малую часть обвинений. Там было что-то ещё, о чём не знаем мы.

Сам Сперанский, уже будучи арестованным, запечатал копии этих секретных депеш, которые он тайно получал, и велел министру полиции Балашову передать их Императору с запиской: «Между бумагами в одном из трех пакетов находящимися, Ваше Императорское Величество изволите найти расшифрованные перлюстрации. Они мне были доставляемы по временам от Бека. В сем поступке сознаю себя виновным и, не ища оправданий, предаюсь милосердию Вашего Величества». [Н.К. Шильдер. Имп. Александр…Том 3. с.56, прим.89]

25 марта Бек был заключён в Петропавловскую крепость. Тут же на место Сперанского государственным секретарем был назначен адмирал Александр Семенович Шишков. А 27 марта смещён Жерве и заменен князем Козловским.

То есть это был целый заговор. Можно предположить одно —Сперанский готовил себя к роли управителя Российского государства под орлом Наполеона. Потому что простым детским любопытством государственного секретаря объяснить его поступки невозможно. У чиновника, тем более у высшего, должен быть какой-никакой пиетет перед тайной. И если чиновник нарушал государственную присягу и изучал те сверхсекретные документы, которые он не должен был знать, значит, он имел некую высшую цель. Поэтому совершенно очевидно, что наказание Сперанского, как бы потом сам Александр ни пытался его выгораживать, было не слишком суровым.

Александр не был мстителен. Возьмём ту же ситуацию с близким другом Императора Адамом Чарторижским. Когда Наполеон блестяще шёл к Москве, потом занял её, письма князя Адама к Александру были, я бы сказал, даже наглые. Конечно, он соблюдал все правила приличия, но писал, что больше никогда не сможет быть с Александром, что Александру надо будет смириться с независимой Польшей… А уже в декабре 1812 года, года русские войска снова стояли на Немане, Чарторижский спрашивал у Александра: «Ваше Императорское Величество, не соблаговолите ли вспомнить Ваши планы по воссозданию Польши под Вашим скипетром?» На что Александр отвечал: «Поверьте мне, я их не забываю никогда. И для меня величайшее наслаждение творить добро моим врагам. Поэтому Польша будет восстановлена». Так оно и произошло. Весь этот план будет осуществлён чуть позже, но не будем пока слишком забегать вперёд.

Как вы видите, Александр по складу своему не был склонен к мести. В том числе Сперанскому. Но то, что в этой истории со стороны Сперанского была какая-то очень липкая грязь, это точно. Удивительно, насколько по-разному проявил себя этот человек. В своих письмах Государю из Перми Сперанский, конечно, метёт перед Императором хвостом, понимая, что находится под надзором полиции, но с каким пренебрежением он пишет о Беке, о Жерве, о людях, которые, в общем, ради него пожертвовали своим положением. Он пишет буквально следующее: «Эти ничтожные людишки, неужели вы думаете, что они были мне интересны?» Вот как бывает — гениальный мыслитель и политик оказался при этом очень неприятным человеком.

6. Отечественная Война. Начало

Вернёмся на фронт боевых действий. 23 марта сразу после своего назначения на пост госсекретаря адмирал Шишков пишет свой первый манифест. Мы понимаем, что он так же, как Сперанский, должен был писать все основные бумаги. Но при этом Шишков — человек совершенно других взглядов, он — православный русский патриот, консервативный, близкий к Карамзину и прекрасно пишущий. Первое его воззвание — о необходимости рекрутского набора. И оно очень нравится Императору. Начиная с этого манифеста, с рескрипта Императора о рекрутском наборе, можно считать, что решение о войне уже есть.

24 мая 1812 года губернатором Москвы назначен граф Фёдор Васильевич Ростопчин — тоже очень яркое лицо, известный патриот (его называли квасным патриотом). Иногда Ростопчин был жестоким, но в целом Император был им доволен. Мы видим, что теперь Александр назначает на основные посты других людей — людей патриотического склада.

Интересно самое последнее драматическое событие перед началом войны. 24 июня Императора, который находится в это время в Вильно, приглашают на бал, который будет проходить под Вильно в Закрете.

Александр при этом прекрасно знает, что в это время на другом берегу Немана стоит Наполеон. Бал запланирован большой, но имение в Закрете небольшое, поэтому для действа строят большой деревянный павильон. И перед самым приездом Императора министр внутренних дел, министр сыска, сообщает, что всё подготовлено к тому, чтобы этот павильон рухнул, когда в него войдёт Император. И павильон действительно рушится, но когда там никого ещё нет.

Архитектор сбегает, а Император говорит: «Расчистите все. Мы будем танцевать под открытым небом». Конечно, мы должны понимать — Александру тридцать пять лет, его очередная возлюбленная — 22 летняя красавица графиня Софья Тизенгауз, и он готов танцевать под открытым небом.

Но в эту же ночь Балашов привозит ему известие о форсировании Наполеоном Немана под Ковно. Александр не подает виду, бал завершается. А ночью по дороге в Вильнюс он пишет все указания по армии. И тогда же он пишет знаменитый рескрипт фельдмаршалу Салтыкову, повторяя слова, которые говорил Бернадоту: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».

Всё же желая остановить войну, и уже не столько из страха, сколько из нежелания безмерно проливать кровь, он снова посылает генерал-адъютанта Балашова к Наполеону с письмом, в котором просит прекратить это наступление, вернуть войска за Неман, и тогда отношения могут быть восстановлены. На что Наполеон высокомерно отвечает: «Даже Бог не может сделать небывшим того, что произошло».

Георгий Вернадский, историк XX века, работавший в Соединённых Штатах, анализируя поход Наполеона в Россию, указывает, что этот поход с самого начала был обречён в силу разрыва коммуникаций, длительности и огромных расстояний. Вот что он пишет: «Наполеон мог завоевать Россию только посредством социальной революции. Элементы такой революции были в наличии даже в большем количестве, чем в 1917 году, особенно в связи с существовавшим крепостным правом. Боялись, что война приведет к новой Пугачевщине. В начале войны 1812 г. начались волнения среди крестьян. Среди рекрутов случилось несколько мятежей». Добавляю от себя, что вовсю грабили имения, оставленные помещиками, сами крестьяне. «Но в России не нашлось «пятой колонны». Подозрения врагов Сперанского, что он готов сотрудничать с Наполеоном в организации в России революции, были, конечно, полностью неосновательными. А без организации революции Наполеон не смог удержать Москву». [Г.В. Вернадский. Русская История. с.204-205]

Наполеон очень основательно готовился к русскому походу. В Данциге были сосредоточены огромные запасы. За армией следовал обоз в 10 тысяч фур. Наступление началось в июне не случайно. Наполеон ждал, когда на полях вырастет трава. Дело в том, что армия Наполеона, кроме людей, а пришло 600 тысяч человек, состояла из 120 тысяч лошадей. И никакой фураж не смог бы их обеспечить, необходим был подножный корм.

Каков был план русских армий? Он был, я бы сказал, блестящий. Особенно в тех условиях, когда вдруг оказалось, что у Александра 200 тысяч войск, а у Наполеона — 600. Как вы помните, в 1941 году соотношение было прямо обратным, и Советский Союз жестоко проиграл. А тут… Ведь ещё не было таких средств, как сейчас, для разведки. Считали, что Наполеон всегда преувеличивает численность своих армий. Но в этот раз он не преувеличил, а преуменьшил. Неман перешло около 600 тысяч человек. Русские рассчитывали, что их будет намного меньше.

Но каков всё же был план? Генерал Фуль предложил расположить вдоль реки Неман две армии. Первую — к северу в районе Вильнюса под командованием военного министра Михаила Богдановича Барклай-де-Толли, очень опытного военачальника, тоже блестящего стратега и, кстати, очень гуманного человека. Он не раз предлагал Александру переводить всех отслуживших солдат в вольные хлебопашцы, а не возвращать их помещикам. Эта первая армия должна будет отступать медленно, используя подготовленные заранее укрепленные лагеря, и заманивать основную армию Наполеона по московской дороге вглубь России. Численность её — 120 тысяч человек.

Михаэлю Андреасу (Михаилу Богдановичу) Барклай-де-Толли было необходимо отделить армию для защиты Петербурга и Остзейских провинций. Была создана так называемая армия Витгенштейна, которая отошла и установила заслон на северо-западе, по реке Двине. Эта армия, против которой действовал корпус Даву и корпус Макдональда, кстати говоря, оказалась победоносной. Французы так и не смогли прорваться к Петербургу. Правда, они и не стремились. Наполеон сказал, что если мы все силы бросим на Петербург, мы поразим Россию в голову, если мы бросим все силы на Киев, мы поразим Россию в ноги, но если мы бросим все силы на Москву, мы поразим Россию в самое сердце. Французы любили красивые слова. Но, тем не менее, у Барклай-де-Толли осталось 80 тысяч человек против огромной Великой армии.

Вторая западная армия — армия князя Петра Ивановича Багратиона — находилась к югу от Гродно, в Волковыске. В ней всего 37 тысяч человек. Но её задача — постоянными ударами вредить войскам Наполеона, беспокоя их фланги и тыл.

Третья резервная армия, во главе с генералом Тормасовым, была отправлена на Волынь против австрийцев. Она насчитывала 46 тысяч человек, и главной дислокационной точкой её был Луцк. Эта армия вообще не участвовала в основных военных действиях, главная её задача — сдерживать напор австрийцев, которых было меньше, чем русских.

12(24) июня Наполеон отдаёт приказ о переходе через Неман. Он прекрасно понимает тактику русских и всю её опасность. Он же не ребенок, он опытнейший полководец. Что он может сделать? Не допустить соединения двух русских армий и по возможности окружить и изолировать их, а потом принудить к капитуляции. Но ему это не удаётся. Армии отступают медленно, Наполеон втягивается в русскую пустыню, к неудовольствию помещиков начинается скифская война, жгутся все деревни по дороге, то есть для французов нет еды, нет ничего... Но при этом русские войска не попадают в окружение и не капитулируют.

Наполеон попытался окружить под Витебском армию Барклай-де-Толли — не удалось. Но и Багратион не сумел соединиться с Барклаем под Витебском и отступал под натиском Даву к Смоленску. Наконец, в Смоленске армии соединились, полки Неверовского, Раевского и Дохтурова защитили тылы, при которых русская армия смогла стать единой, и от Смоленска отступила уже единая русская армия.

После Смоленска Наполеон пытается отбросить русскую армию на север для того, чтобы отрезать её от плодородного юга и пользоваться плодородным югом самому. Происходит сражение у деревни Лубино или, как его называют французы, бой у Валутиной горы. И в этом сражении Наполеон терпит поражение. Армию отбросить не удаётся, и наступление Наполеона идёт по старой Московской дороге. И по этой же дороге движется русская армия.

Армия Наполеона быстро тает. Уже под Вильно у Наполеона 50 тысяч больных. После выделения корпусов против Витгенштейна и вследствие потерь и болезней к Бородинскому полю подошло уже не 600, а 150 тысяч человек. Потери французов практически невосстановимы. Потери русских (тоже, конечно, очень большие) восстановимы, потому что армию окружает русское людское море. Соотношение становится все менее и менее благоприятным для Наполеона. Императора Александра убеждают уехать от армии в Москву. Он соглашается, назначает военным министром графа Аракчеева, и 11/23 июля 1812 года приезжает в Москву, и то, как его в ней встречают, потрясает Александра.

7. Две истины. Обращение Александра

В Москве русское купечество, русское дворянство, русский народ встречают Императора не просто в патриотическом подъеме — они буквально отдают себя отечеству. Купечество собирает и отдаёт на нужды армии огромные деньги. Дворянство и крестьянство отдают себя в ополчение. В Смоленске собрано 20 тысяч ополчения. В Москве и губернии — 80 тысяч ополчения. «Этого дня я никогда не забуду», — сказал Александр после того невероятного подъёма русского народного духа, который он увидел. Духа, безусловно, не инспирированного, ведь это были не служащие ЖЭКов, как у нас сейчас.

И тогда Александр открыл для себя первую великую истину из тех двух истин, которые он заново открыл в эту короткую полугодовую Отечественную войну 1812 года: русские — это не пассивный народ, и не холодные корыстные крепостники-помещики. Это народ, в котором бьется горячее сердце. В нём есть любовь к родине, в нем есть преданность. Надо уметь этим распорядиться, надо уметь в это поверить. И после Москвы, приехав в Петербург, Александр говорил своей сестре Екатерине Павловне: «Я недостоин этого народа! Этот народ бесконечно лучше меня. Я никакой полководец! Если бы я был с Потёмкиным, если я был бы с князем Суворовым, я бы научился воевать, я ничего не умею… Этот народ достоин свободы, этот народ достоин Конституции!» Екатерине Павловне было не очень приятно это слышать, но она знала фантазии брата и не возражала ему в такой драматический момент.

Александр поверил в русский народ, и теперь он всеми силами, уже не теоретически, со слов Лагарпа, а совершенно практически будет стараться сделать этот народ свободным и счастливым. Не забудем, что ополчение, а, в конечном счёте, оно составило 200 тысяч человек, было создано в основном (на 4/5) из крестьян. То есть это были не кадровые солдаты, а простые люди, с оружием в руках. Значит, это были люди, имеющие собственное достоинство, имеющие собственную силу и желавшие постоять за себя. Потом при создании военных поселений Александр будет верить в то, что только вооруженный гражданин — это настоящий гражданин. Только тот, у кого в доме есть винтовка и шашка, как у казака, — это настоящий гражданин. Дворяне, конечно, все тогда имели оружие.

Второе открытие Александра было ещё более удивительным. Император Александр I не был верующим человеком. Он не был убежденным атеистом, он был деистом. Император признавался, что, не имея на то времени, никогда не открывал Священного писания, а лишь слушал его за богослужением в церкви. [В. кн. Николай Михайлович. Император Александр I…С.146]

«Что касается воспитания в духе истинного, сердечного благочестия, — рассказывал позднее, в сентябре 1818 года Император прусскому лютеранскому епископу Эйлерту, — то при Санкт-Петербургском дворе было, как почти везде, - много слов, но мало духа, много внешней обрядности, но самое святое дело Христианства оставалось от нас сокрытым. Я чувствовал в себе пустоту, и в душе моей поселилось какое-то неопределенное предчувствие. Я жил и развлекался…» [Н.К. Шильдер. IV.- C.112.]

Так было до 1812 года. Да, Александр занимался государственными делами, был вдохновлён политическими проектами, желал свободы для своего народа, он был очень добрым человеком, но у него не было религиозного чувства.

Что же произошло? Вернемся немного в прошлое. В 1803 году Александр назначает обер-прокурором Святейшего Синода своего близкого друга князя Александра Николаевича Голицына. Практически своего ровесника, 1773-го года рождения, который с 1795 года, то есть ещё при Екатерине, стал камер-юнкером у Александра.

Это назначение было совершенно в духе назначений XVIII века. Александр Николаевич Голицын был неверующим человеком, о котором князь Адам Чарторижский, видимо, абсолютно объективно пишет: «Маленький Голицын в то время когда мы с ним познакомились (то есть как раз в 1795-1796 годах — А.З.), был убежденным эпикурейцем, позволявшим себе с расчетом и обдуманно всевозможные наслаждения, даже с весьма необычными вариациями». [А.Е. Чарторижский. Воспоминания и письма…]

Голицын имел все шансы стать подобным обер-прокурорам Синода при Екатерине — хаму, вору и безбожнику бригадиру Чебышеву (1768-1774) или антиклерикалу Ивану Мелиссино (1765-1768). И Александр этого не боялся, потому что сам смотрел на церковь как на что-то не очень серьёзное.

Но с Александром Николаевичем Голицыным произошла удивительная метаморфоза. В отличие от этих екатерининских обер-прокуроров, он умолял друга своей юности не назначать его, распутника и неверующего человека, обер-прокурором Синода. А когда, тем не менее, Александр назначил его, то абсолютно изменил свою жизнь. Голицын прекратил все безобразия, принялся внимательно изучать христианство и стал глубоко верующим богобоязненным человеком, которого невозможно было упрекнуть ни в какой безнравственности. В 1811 году он произнёс в Государственном совете замечательную речь в защиту христианства, о которой мне ещё придётся сказать. Но вернемся в 1812 год.

Что же произошло? Александр вернулся из Москвы в Петербург, естественно, на подъёме, восхищённый. Ему было в этот момент тридцать пять лет. Этот возраст, 35-40 лет, — время, когда человек в последний раз стоит перед большим жизненным выбором. То, что решается в это время, потом определяет всю оставшуюся жизнь. Потом человек уже мало меняется. И в этом состоянии ожидания выбора, Александр прибывает в Петербург. С одной стороны, он чувствует, что всё гибнет. Наполеон приближается к Москве, французская армия Макдональда и Удино идёт к Петербургу, и из Петербурга надо бежать. Все петербургские аристократы пакуют чемоданы, вывозят ценности в свои дальние вологодские и олонецкие имения, на верхнюю Волгу, в Рыбинск, Ярославль. Потому что Петербург может быть взят. Никто не верит, что Витгенштейн его защитит. А он, забегая вперёд, — защитит, и в сражении около села Мир французы будут разбиты. Но в такой исход никто не верит. Все уезжают. И Александр тоже велит паковать Зимний дворец и Царское село и всё вывозить.

Но когда он приезжает навестить своего друга Александра Голицына, то видит, что тот абсолютно спокоен. Его дом не пакуется, всё на месте. «Слушай, — говорит, — а почему ты никуда не спешишь, не уезжаешь? У тебя же тоже семья, у тебя тоже есть ценности…» Голицын на это отвечает: «А я думаю, что если Бог нас защитит, то всё будет защищено. А если не защитит, то хоть мы всё и упакуем, но ничего не сохраним». «Откуда, — вопрошает Император, — у тебя такие мысли, Александр Николаевич?» — «Да вот откуда, — говорит Голицын и раскрывает Псалтырь на 90-м псалме. — Прочти». Речь идёт, как вы понимаете, о французском языке, потому что никто из них по-славянски не читает. Император прочёл и, как обычно в таких случаях говорят, сказал. «Да, давно это было написано…» Эту французскую Библию в переводе Ле-Метр Де-Саси, которая на всю жизнь станет Александровой, Голицын дал Государю с собой, и тот уехал на маневры в Красное село. Александр Николаевич же продолжил находиться как штатский человек в Петербурге.

Александр Библию держит при себе, но, как опять же обычно делают в таких случаях, не читает. Но на маневрах книга неожиданно выпадает у него из подсумки, и когда Император её поднимает, то видит — страницы раскрылись вновь на 90-м псалме. Позже это повторилось ещё раз. Итого, трижды в течение одного месяца Император наткнулся на 90-й псалом, два раза из них случайно. И он начинает читать Библию. Он читает её по дороге в Финляндию, куда едет на встречу с Бернадотом. Переезды тогда были длительны, и у Александра было достаточно времени, чтобы погрузиться в новый для него мир. Именно тогда он становится глубоко верующим человеком.

Позднее Александр скажет епископу Эйлерту: «Только с тех пор, как христианство стало для меня выше всего, и вера в Искупителя сделалась ощутительною во всей силе, с тех пор — благодарение Богу — мир водворился в душе моей. Но я не вдруг дошел до этого. Поверьте, я испытал на этом пути много борьбы и сомнений… Но пожар Москвы просветил мою душу, а суд Божий на ледяных полях наполнил сердце теплотой веры, какой я не ощущал до тех пор. Тогда я познал Бога.… Во мне созрело и окрепло решение посвятить себя и свое царствование прославлению Его. С тех пор я стал другим человеком; спасению Европы я обязан своим спасением…» [Н.К. Шильдер. Император Александр I… Т.IV,– С.111-112.]

Теперь вы знаете и о втором удивительном событии, которое произошло с Александром.

8. Отечественная Война. Окончание

Однако, вернёмся к военным действиям. 16 августа в армию приезжает светлейший князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов. Теперь русскую армию возглавляет он. Как все вы знаете, 26 августа на реке Колоче даётся Бородинское сражение, в котором принимают участие 110 тысяч русских и 130 тысяч французов. Общее количество потерь ранеными, убитыми и пропавшими без вести было 100 тысяч человек.

На ночь французы ушли в свой лагерь, Кутузов видел, что поле боя осталось за ним, и наутро собирался продолжить сражение. Помните, как у Лермонтова: «Заутра бой затеять новый. И до конца стоять…» Это действительно было так. Но когда Кутузов узнал, что половина армии погибла, он решил отступать дальше. Барклай-де-Толли его полностью поддержал. Совет в Филях, где Барклай-де-Толли и генерал Фуль держат основное слово, принимает решение оставить Москву без боя. И, по всей видимости, именно в Филях Кутузов отдаёт распоряжение Ростопчину уничтожить Москву, сжечь её. То есть скифская политика продолжается.

Должен в скобках заметить, что в это время заключены два очень важных договора. 6(18) июля 1812 года в шведском городе Эребру в средней Швеции заключён договор о союзе между Англией и Россией и между Швецией и Россией одновременно. Теперь эти страны опять союзники. А 8(20) июля в Великих Луках заключён договор между Россией и представителями испанских кортесов, которые сражаются против Наполеона. Формируется общеевропейская антинаполеоновская коалиция.

Александр недоволен Кутузовым. По крайней мере, публично. Он недоволен тем, что тот оставляет Москву, и пишет об этом Бернадоту. Но, по всей видимости, в глубине души Император понимает, что это необходимо.

Екатерина Павловна ругает Александра: «Занятие Москвы французами переполнило меру отчаяния в умах, недовольство распространено в высшей степени, и Вас самих отнюдь не щадят в порицаниях… Вас обвиняют громко в несчастиях Вашей Империи, в разорении общем и частном, словом, в утрате чести страны и Вашей собственной». [Цит. по А.А. Корнилов. История… с. 411]

Ответ Александра очень важен для Екатерины Павловны. Он пишет ей, что готов полностью пожертвовать своей честью, но знает, что другого пути для спасения России нет.

И действительно, Москва горит. Казачьи разъезды и партизаны ловят вокруг Москвы французов, которые ищут продовольствие. В городе начинается голод. Зима обещает быть без крыши над головой, потому что город почти сожжён.

20 сентября Наполеон пишет письмо Александру. Он удивлён, что Александр не просит его о мире. Удивлён, что Москва оставлена пустой. Говорит, что во всех столицах, в которые он входил, ему вручали ключи. Говорит — там была администрация, нам не надо было ничего добывать воровством, мы всё покупали и города процветали. Вену, говорит, я брал дважды. Да и когда ваш Суворов брал Милан, он поступал так же, как я, и Милан открыл ему свои ворота. Вы же цивилизованный монарх! Что это за варварские приемы? — спрашивал Наполеон Александра в своём письме.

Понятно, что Александр ему не отвечает. Александр вообще не отвечает никому из врагов после того, как началась эта война. Он же дал слово, что он не сложит оружия, пока последний вооруженный враг не исчезнет с его земли.

Наполеон пишет о 400 поджигателях Москвы, которых он казнил. Говорят, что это неправда, а я думаю, что это правда. Я думаю, что на поджог было распоряжение.

И, тем не менее, что делать Наполеону? После пяти недель в Москве, когда уже начались октябрьские заморозки, он даёт приказ об уходе из города. Великий Наполеон уходит из столицы, которую он блестяще занял. Он исполнил свой замысел, он поразил Россию в самое сердце.

Вот описание Москвы, сделанное генералом Александром Бенкендорфом, первым вошедшим со своим летучим кавалерийским отрядом в древнюю столицу, после оставления ее французами. У границ Москвы он уже слышал страшные взрывы французских мин, уничтожавших стены и постройки Кремля. А дальше его взгляду открылось:

«10 октября 1812 г. мы вступили в эту древнюю столицу, которая еще вся окутана дымом. Едва могли мы проложить себе дорогу через трупы людей и животных. Развалины и пепел загромождали все улицы; одни только разграбленные и совершенно почерневшие от дыма церкви служили печальными ориентирами среди этого необъятного опустошения. Заблудившиеся французы бродили по Москве и становились жертвами толпы крестьян, которые со всех сторон стекались в этот несчастный город.

Моей первой заботой было поспешить в Кремль, в эту метрополию Империи. Огромная толпа народа стремилась туда проникнуть: потребовались неоднократные усилия казаков лейб-гвардии Казачьего полка, чтобы оттеснить ее и защитить доступы, образовавшиеся вокруг Кремля в результате обрушения стен. Вместе с одним офицером я вступил в собор, который видел только во время коронации Императора блистающим роскошью и наполненным первыми сановниками Империи. Я был охвачен ужасом, найдя теперь этот почитаемый храм, который пощадило даже пламя, перевернутым вверх дном безбожием разнузданной солдатни, и убедился, что состояние, в котором он находился, необходимо было скрыть от взоров народа.

Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и разорваны. Все, что могло возбудить или ввести в заблуждение алчность солдата, было украдено, алтарь опрокинут, вино из бочек вылито на священный пол, а людские и конские трупы наполняли своим зловонием церковные своды, которым полагалось благоухать ладаном. Я поспешил наложить свою печать на дверь и защитить вход в собор сильным караулом. Весь остальной Кремль сделался добычей пламени или был потрясен взрывом мин; арсенал, колокольня Ивана Великого, башни и стены превратились в груды камней. Большое здание Воспитательного Дома привлекло мое внимание; несколько сотен детей, застигнутых вступлением неприятеля, умирали от голода; множество женщин и раненных русских, которые не могли спастись бегством, нашли в нем убежище, и там же были оставлены несколько тысяч больных французов. Все просили хлеба, а опустошение окрестностей Москвы не позволяло удовлетворить немедленно такую насущную потребность. Коридоры и дворы этого огромного здания были наполнены мертвыми — жертвами нищеты, болезней и страха». [А.Х.Бенкендорфа. Воспоминания. 1802-1837. Публикация М. В. Сидоровой и А. А. Литвина. Перевод с французского О. В. Маринина. Российский Фонд Культуры, 2012. - С.78.].

Но оказывается, что Россия и без этого сердца может жить. Потому что Москва, это всё-таки не сердце. Сердце – это воля народа. Наполеон, как вы знаете, пытается пойти по южной дороге, но авангард Мюрата был разгромлен Кутузовым около Тарутино под Малоярославцем. И в итоге французы вынуждены отступать по старой Смоленской дороге.

Армия Наполеона тает на глазах. Русские войска пытаются окружить её, но Наполеон блестящим маневром обходит русских и уходит. Так же, как когда-то ушёл Барклай-де-Толли, теперь уходит он. Наполеон переходит Березину, пытается остановиться в Вильно, но ему не удается, и тогда он переходит через Неман.

Ровно через полгода (полгода и два дня), 24-25 декабря 1812 года (новый стиль) последние остатки Великой армии Наполеона уходят из России.

Освобождение России совершилось. Через Неман в Россию перешло 600 тысяч организованного войска. Через Неман из России перешло от 12 до 15 тысяч организованного войска. Вся остальные французы или легли «под снегом холодной России», или попали в плен, или превратились в банды мародёров, ни на что не годные.

В Варшаве, в той самой столице той самой Польши, Наполеон, когда его приветствовали варшавские магистраты, сказал свои известные слова: «От великого до смешного — один шаг». И тут же поехал во Францию собирать новую армию. Потому что он понимал, что война продолжится.

Надо сказать, что в России тогда были очень сильны настроения прекратить войну на границе. Освободили Россию, и точка. Однако император Александр настоял на продолжении военных действий, но об этом мы поговорим уже на следующей лекции.

Но что нам важно знать сейчас? Россия освобождена. Потери русских громадны. Французская армия перестала существовать.

В один из ресторанов тогда ещё незанятой русской армией Варшавы, уже после того, как Наполеон покинул её и уехал во Францию, вошел грязный, оборванный и замученный человек в форме французского офицера. В ответ на удивлённые расспросы уже немного отмывшихся французов он коротко сказал: «Я — арьергард Великой армии, я — маршал Ней». Титул, присвоенный Наполеоном маршалу Мишелю Нею в Москве — prince de la Moskowa — князь Москворецкий — теперь звучал как шутка дурного вкуса.

Так закончилась эта война. Произошло явное чудо, что бы ни говорили некоторые современные русские историки. Встреченный русской армией, которая была в три раза меньше армии французской, Наполеон не победил, а сокрушительно проиграл в полугодовой кампании. Александр жаловался, что у него плохие генералы, что он сам никуда не годный стратег. Однако оказалось, что и он, и его генералы неплохи. При всех недостатках и смешных качествах генерала Багратиона, фельдмаршала Барклай-де-Толли, генерала Фуля, оказалось, что они очень талантливые военачальники. А о мужестве русской армии и говорить не стоит. Оно было не меньшим, чем мужество армии французов. Не меньшим! Может быть, не большим, но и не меньшим. С таким Наполеон не сталкивался никогда.

Дата 25 декабря 1812 года положила начало величайшей славы России. Запомним её, дорогие друзья, она будет сопровождать нас и на следующей лекции.