1. Государственное крестьянство и его категории

Данная лекция из цикла «История России ХIХ века» — это, если угодно, взгляд на историю не сверху, из сферы высокой политики, а снизу, из общества, из народа. И рассмотрим мы в этой лекции положение казённых и удельных крестьян в Российской империи (в первую очередь, конечно, в ХIХ веке) и суть, масштабы и значение знаменитой реформы Павла Дмитриевича Киселёва, о которой большинство русских людей крепко забыло.

Казённые крестьяне назывались еще и государственными крестьянами. Это было большое сообщество, которые, как и помещичьи крестьяне, работали на земле, но не были отданы помещикам, а сохранили прямые отношения с государством. Государственные крестьяне находились в существенно лучшем положении, чем крестьяне помещичьи, хотя мы не раз встретим утверждения, что их положение тоже было тяжёлым, и оно, безусловно, было таковым, но характерно, что частновладельческие крестьяне постоянно стремились перейти в положение государственных.

Собственно говоря, желание свободы, которое имели крепостные, и о котором не раз писал Николаю Павловичу граф Бенкендорф в 1820-1830 годы, было не желанием свободы вообще, и тем более не желанием свободы политической, о которой неграмотные крестьяне имели самое скромное представление, а именно стремлением перейти в категорию государственных крестьян.

Что же такое государственные крестьяне? Это обширное сословие лично свободных людей, которых никто не мог заставить жениться против воли, семьи которых никто не мог разделить. Их также никто не мог продавать и покупать, хотя были случаи, когда целую деревню или часть её переводили в помещичьи владения. Как вы помните, перевод государственных крестьян в частновладельческие практиковался до конца царствования Павла Петровича и возобновился при Николае Павловиче, правда, в очень умеренном масштабе, потому что закон, принятый при Александре I, категорически воспрещал перевод каких-либо категорий нечастновладельческих крестьян в состояние частновладельческих крепостных. Так что, когда Николаю Павловичу хотелось передать каких-то крестьян в частное владение, скажем, Карлу фон Нессельроде или какому-то другому своему вельможе, он делал это в «изъятие всех законов». То есть его действие не прикрывалось законом, а так и объяснялось, что оно совершается в обход всех законов. Русский царь мог и это. Ведь он сам считался высшим законом в абсолютистской России.

Но при этом лично свободные крестьяне были прикреплены к земле. Земля считалась принадлежащей не им, а государству, и поэтому они, во-первых, только с определёнными оговорками могли продавать, покупать, отдавать в залог землю и, во-вторых, работая на этой земле, они были обязаны нести определённые подати и повинности, то есть часть своих сил отдавать государству.

Сословие государственных крестьян оформилось при Петре I из остатков свободного земледельческого населения. В него вошло несколько категорий, и эти категории отличались друг от друга по своим правам. Наибольшую часть составляли черносошные крестьяне, которые несли тягло не в пользу помещика, а в пользу государства. Земля только как бы составляла собственность черносошного крестьянина, но на самом деле она была государственной, и поэтому была обложена повинностью. Да, он мог продать землю, мог прикупить себе землю у другого крестьянина, но вместе с этим он продавал или прикупал повинности, связанные с землёй. То есть не сама по себе земля, а обязанности человека ею владеющего переходили от крестьянина к крестьянину, передавались по наследству и так далее. Когда эта земля отдавалась другому, этот другой мог либо войти в общину и вместе с общиной тянуть все общинные повинности, либо откупиться от них сразу, либо откупаться от них каждый год, работая для себя, и таким образом «обелить» участок. «Обелить» означало освободить себя от всех повинностей и работать только для себя, продавать со своей земли свой урожай и быть совершенно свободным.

Особенно много черносошных крестьян было на Русском Севере и в Сибири. Русский Север или Поморье, охватывающее территорию тогдашней Архангелогородской, потом Архангельской губернии (ныне Архангельская область, выделенная из неё северная часть Карелии и Мурманская область), называлось Голубой Русью. Это был исторический центр черносошных земель. Также — Вологодская губерния, Олонецкая губерния и практически весь Урал и Сибирь.

Вторая группа, составлявшая сословие государственных крестьян, — это бывшие церковные крестьяне. Дело в том, что после государства церковь была вторым крупнейшим землевладельцем, возможно даже равным государству по количеству принадлежавшей ей земли. В XV—XVII веках патриаршая, митрополичьи, архиепископские и епископские кафедры, а также многие крупные монастыри владели большим количеством крестьян. Примерно треть всех частновладельческих крестьян в стране к концу XVII века находилась в руках церкви. Значительная часть церковных крестьян в XVII веке принадлежала главным храмам Москвы, Владимира и некоторых других городов. У храмов были свои населённые имения.

К концу XVII — началу XVIII века положение церковных крестьян ничем не отличалось от положения частновладельческих помещичьих крепостных. Они были обложены отнюдь не милостиво тяжелыми барщинами и оброками. Их образование было очень слабым, и вообще жизнь церковных крепостных была тяжёлой. Кстати говоря, это был один из аргументов Екатерины в пользу секуляризации церковных имуществ, может быть, фальшивый, а, может быть, и не совсем, ведь в молодости Екатерина была склонна проявлять человеколюбие, характерное для Европы XVIII века.

После секуляризации церковных имуществ в 1764 году эти крестьяне, а это примерно два миллиона тягла, то есть два миллиона мужчин, и, естественно, примерно столько же женщин, стали называться «экономическими крестьянами», потому как первоначально они были переданы в Коллегию экономии, то есть, как мы бы сейчас сказали, — в министерство экономики. Потом они перешли в Казённое ведомство, а после, когда оно было создано, — в Министерство финансов.

Откуда вообще появились эти церковные крестьяне? Как правило, это было вложение на помин души. То есть помещик, желающий, чтобы после того, как он умрёт, его всегда поминали в какой-нибудь церкви, отдавал этой церкви или монастырю, деревню или некоторое количество дворов «на помин души». Таким образом, совершался переход людей от одного владельца к другому — крестьяне теперь несли тягло не в пользу помещика, а в пользу церкви.

Церковные крестьяне были лично несвободны. На них могли возлагать тягло достаточно произвольно, и формально эти тягла не определялись, всё зависело только от человеколюбия управляющего или настоятеля монастыря. Но человеколюбия, как правило, было немного.

Однако после перехода в Казённое ведомство к церковным крестьянам вернулась личная свобода, они были уравнены в правах с черносошными крестьянами. Они были привязаны к земле, несли государственные повинности, вместо барщины на монастырь платили денежные оброки и, как и государственные крестьяне, несли некоторые натуральные повинности (строительство дорог, строительство пристаней и так далее). К концу XVIII века экономические крестьяне слились с государственными крестьянами.

Особую группу государственных крестьян составляли сибирские пашенные крестьяне. Ради освоения Сибири людям разных сословий, и городским мещанам, и даже обедневшим дворянам, но в первую очередь государственным крестьянам, было разрешено переезжать в Сибирь и получать там в собственность землю, с которой они могли жить и торговать.

В качестве уплаты за свою землю, они должны были обрабатывать ещё и казённое поле — рук в Сибири не хватало. С казённого поля сибирские пашенные крестьяне ничего уже не имели, с него брался продуктовый оброк — так называемый отсыпной хлеб, то есть зерно, которое вымолачивалось и отдавалось государству. Кроме того, существовала десятинная государева пашня — 1/10 часть своей земли была государственной пашней, которую надо было обработать. Это был уже просто налог трудом. С 1769 года натуральный оброк для сибирских пашенных крестьян был заменён денежной выплатой. По первой ревизии (1719 года, то есть в царствование Петра I) им полагалось платить подушную подать в 71,5 копейки, а к концу царствования Александра она возросла более чем в десять раз и составила 7,5-10 рублей ассигнациями.

Подушная подать — вообще очень большая проблема для Руси. Её были обязаны платить не все. Подушную подать платили податные сословия, в первую очередь крестьяне и мещане. Купцы же платили налог с оборота, а дворяне и духовенство вообще не платили налогов. А податные сословия платили её с души мужского пола, а не с земли, и именно с этим потом будут связаны огромные проблемы — проблемы переделов земли. Почему же платили с душ, а не с земель? По очень простой причине — учёт земли был налажен плохо. Для хорошего учёта земли необходима мощная кадастровая служба, целая армия землемеров, но ничего этого в России XVII–XVIII веков не было. А людей считать тогда всё-таки умели, поэтому удобней было брать подать не с земель, которые к тому же отличаются разным плодородием в разных губерниях и даже в одном уезде, а с людей, а земли переделять «по числу едоков». Эта, казалось бы, фискальная находка потом очень дорого обойдётся России.

Следующей и очень интересной группой государственных крестьян были однодворцы — военизированное сословие («ландмилицкие люди»), размещавшееся на окраинах государства. Во времена, когда Русь защищалась с запада и с юга от нашествий литовцев и крымских татар, на границах страны для её обороны было принято делать засечные черты. Так появились Белгородская засека, Тульская засека, засеки в районе Смоленска. Само слово «засека» означает оборонительное сооружение из срубленных деревьев, ведь так как на Руси лесов было много, то одной из форм обороны был не земляной вал, не стена, а срубленный лес. Через широкую полосу срубленных старых деревьев никакая конница не пройдёт, да и пехота идёт крайне медленно, а вся сила налётов тех же крымчаков заключалась в мгновенности. Позже просто подрубленный лес превратился в более сложные фортификационные сооружения, но название «засека» за ними закрепилось.

Для того, чтобы защищать эти оборонные линии, необходимы были военные поселения. Людей для службы здесь нанимали, им платили. Часто на засечные линии приезжали селиться выходцы из небогатых дворян и государственные крестьяне. Последние имели право, как и дворяне, владеть крестьянами.

Но постепенно границы государства раздвигались (Россия, как вы знаете, имела тенденцию к росту), и эти засечные линии — Белгородская, Тульская — остались глубоко в тылу.

Военные функции жителей этих земель стали никому не нужны, но сами люди остались. Землю они уже получили, дворы построили, детям и внукам имущество передали. У кое-кого из них были крестьяне. Но количество крестьян у однодворцев было небольшим. В 1830 году, во времена, когда однодворцы свои военные функции уже, естественно, не выполняли, миллион однодворцев (а их был именно миллион) владел только одиннадцатью тысячами крепостных.

Итак, однодворцы размещались именно в тех губерниях, где когда-то были засеки: Тульская, Белгородская, Смоленская, Воронежская, Курская, Орловская, Брянская, Тамбовская, Пензенская и Рязанская.

Они платили налоги, то есть это было податное сословие, и несли рекрутскую повинность. Они либо вообще не имели крепостных, либо имели один крепостной двор. Само слово «однодворец» имеет двойное объяснение. Одни говорят, что так однодворцев называли потому, что сами они имели только один двор. А другие говорят, что название пошло от того, что у них был только один двор крепостных людей, которые им подчинялись, то есть фактически одна небольшая семья, которая работала у них на правах частновладельческих крепостных.

Итак, однодворцы могли иметь крестьян. В отличие от всех остальных крестьян, и государственных, и частновладельческих, они не могли подвергаться телесным наказаниям. И уже в конце XVII века они имели фамилии, тогда как фамилии большинства крестьян появились только во второй половине XVIII века. Даже шляхта Украины и Белоруссии, которая не смогла доказать своего дворянства, также причислялась к однодворцам, но в отличие от других однодворцев, не должна была подвергаться рекрутскому набору. То есть тот рекрутский набор солдат, который с Петра I стал нормой и который распространялся на однодворцев, на шляхту однодворцев Украины и Белоруссии не распространялся. Также украинские и белорусские бывшие шляхтичи сохраняли право доискиваться своего дворянства и, если доискивались, то, естественно, переходили в дворянское сословие с его привилегиями.

Поскольку детей рождалось много и однодворческие деревни переполнялись, то с согласия однодворцев, и только с их согласия, их переселяли на новые земли в Поволжье, Сибирь, где они сохраняли свой статус. Когда была присоединена Бессарабия, то мазылы и рупташи - сословия, которые находились между бессарабским боярством и простыми крестьянами, с 1847 года тоже были причислены к однодворцам.

Земельная собственность у однодворцев, хотя и облагалась налогом, таким же, как и у обычных государственных крестьян, могла передаваться по наследству. Это было так называемое право четвертного владения. То есть землю давали в семейное владение без права продажи, но с правом наследования или в случае приданого с правом перевода этой земли в другую семью, но тоже семью однодворцев. О четвертном праве вы можете прочесть работу Благовещенского, изданную в 1899 году, которая так и называется — «Четвертное право». [Н.А. Благовещенский. Четвертное право, М. 1899.]

Сами однодворцы не просто считали себя дворянами, но часто даже аристократами, но обедневшими и разорившимися. У многих из них в избах хранились старинные грамоты о даровании им дворянства. Эта была такая же большая святыня, как и семейные иконы.

Писатель Василий Трофимович Нарежный во второй половине XVIII века написал роман «Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова». Главный герой романа, князь Гаврила Чистяков, был однодворцем, и, рассказывая свою историю, он прекрасно изображает мир однодворцев, который мало изменился по сравнению с петровскими временами. Вспоминая свою молодость, он говорит: «Из таковых князей был почтенный родитель мой, князь Симон Гаврилович Чистяков. При кончине своей он сказал мне: „Оставляю тебя, любезный сын, не совсем бессчастным: у тебя довольно поля есть, небольшой сенокос, огород, садик (то есть земля, как вы видите, наследуется — А.З.) и, сверх того, крестьяне — Иван и мать его Марья (то есть одна крестьянская семья — А.З.). Будь трудолюбив, работай, не стыдясь пустого титула, и Бог умножит твоё имущество"».

Однодворец работал сам. Он был обычным крестьянином, но помнившим, что он был князем или дворянином, и потому очень высоко себя державшим.

Далее повествуется о романе героя с хорошенькой дочкой соседа, тоже однодворкой и тоже, конечно, княжной, Феклушей. Гаврила Симонович рассказывает: «Однажды, встретив её, согбенную под коромыслом, сказал я с сожалением: „Ах, княжна! тебе, конечно, тяжело?" — „Что ж делать", — отвечала она, закрасневшись. Я взял вёдры и донёс до дому. „Спасибо, князь", — сказала она. Я потрепал её по плечу, она пожала мою руку, мы посмотрели друг на друга, и она сказала: „Завтра рано на заре буду я полоть капусту", — и остановилась. „Я пособлю тебе", — вскричал я, обнял её и поцеловал». [В.Т. Нарежный. Российский Жилблаз… Гос. изд-во худож. лит-ры, 1956. Т.1, с.54]

Вы видите, однодворцы — это особое сословие, о котором, кстати, не так много известно, хотя сейчас уже появились специальные работы, посвящённые этим людям. Я напомню, что сословие однодворцев насчитывало миллион человек, и если учесть, что во всей николаевской России население составляло около семидесяти миллионов, то можно сделать вывод — однодворцы занимали довольно большой сегмент общества.

Пётр I специальными указами требовал не учить однодворцев грамоте и счёту, чтобы лишить их дворянских амбиций. Эти люди были нужны как налоговое податное население и как рекруты в армию, тем более что в армии они ценились, поскольку имели традицию воинского служения. Но всё же, несмотря на эти требования Петра, которые, кстати, показывают, что неграмотность русских людей вовсе не случайная вещь, а, начиная с Петра Великого, сознательная политика имперского правительства, грамотность среди однодворцев была существенно более высокой, чем среди остальных категорий крестьян. Детей грамоте учили сами родители, а также нанятые дьячки или бродячие грамотеи. Но учились грамоте дети, конечно, туго. Существовала традиция — после того, как учитель помог освоить и научил мальчика или девочку читать очередную книгу, например, Псалтырь, то переход к следующей книге всегда отмечался так называемыми деньгами на кашу. Родители ребёнка выносили учителю котёл каши и сверху сыпали монеты (как правило, конечно, медные).

Уже в ХIХ веке литературный критик Василий Петрович Боткин, проезжая вместе с поэтом Афанасием Фетом по деревням Ливенского уезда, до речки Тим, где у Фета была мельница, потом с восторгом писал Ивану Сергеевичу Тургеневу: «Не могу не сказать о женщинах, или точнее - одеждах их. Говорят, что однодворческие женщины давно одеваются так, а именно: рубашки с высоким воротом, вроде мужской, с широкими, к концу суживающими рукавами; юбка красная и широкая, обшитая черной или синей каймой, плотно охватывает стан. Грациознее и провакантнее (замечательное слово, которое, конечно, образовано от provocative — А.З.) этой одежды трудно выдумать, особенно на молодых девушках» [В.П. Боткин и И.С. Тургенев. Неизданная переписка. 1851-1869.Academia. М.Л.1930, с.207-208]. Василий Петрович Боткин был известен как большой ценитель не только художественной литературы, но и женской красоты. И он знал, что говорил.

В Екатерининской Уложенной Комиссии 1667-1668 годов однодворцев представлял Андрей Маслов.

Как я уже сказал, однодворцы по численности занимали значительный сегмент в обществе. В одной Орловской губернии в 1830-х годах их проживало до ста пятидесяти тысяч. И вообще, несмотря на то, что государи передавали часть государственных крестьян в частные владения, численность государственных крестьян росла. И происходило это по двум следующим причинам.

Одна из них заключалась в характерной русской двойственности. Государство поощряло бегство частновладельческих крестьян, и в случае, если помещики беглых не отыскивали, делало вид, что это новые люди и давало им статус государственных крестьян, обычно поселяя на новые недавно освоенные земли в Сибирь, в Заволжье, на Алтай. А вторая причина была более социальной. Поскольку уровень жизни государственных крестьян был тоже, конечно, не блестящий, но выше, чем у частновладельческих, то и детская смертность среди них была намного ниже. Соответственно, численность государственных крестьян увеличивалась быстрее, чем частновладельческих. Относительная численность государственных крестьян на момент переписи 1724 года составляла 19% населения, а к переписи в 1858 году государственные крестьяне составляли уже 45% населения на территории, охваченной той самой первой ревизией 1724 года. Одновременно относительная численность крепостных уменьшилась с 63% в 1724 году до 35% в 1858 году.

Конечно, существовала ещё и третья причина роста численности государственных крестьян — выкуп разорившихся имений. Когда помещик разорялся, он закладывал имение в банк, надеясь выкупить его потом, а когда не мог этого сделать, имение секвестировалось и поступало государству, а его частновладельческие крестьяне становились крестьянами государственными. Соответственно, их права расширялись, и помещичьи крестьяне всегда завидовали этим счастливчикам.

По 8-й ревизии 1833 года в 54 губерниях Европейской России и Сибири числилось 8,5 миллионов ревизских душ государственных крестьян, то есть около 44,5% всех крестьян были государственными.

Казённые крестьяне и земли, на которых они жили, при Александре I и Николае Павловиче находились в распоряжении Департамента государственных имуществ в составе Министерства финансов. И неслучайно. Крестьяне рассматривались только как рентодатели, только как источник государственного дохода, так же как рудники, леса и другие природные угодья, которые приносили прибыль.

Со стороны финансовой, органом управления казёнными крестьянами было хозяйственное отделение Казённой палаты, со стороны административной — земская полиция в лице земского исправника и заседателей, а с начала 1830-х годов ещё и становых приставов. Земская полиция взыскивала с казённых крестьян подати и недоимки. Взыскания эти сопровождались незаконными поборами и злоупотреблениями. Поэтому в 1827 году в своей очень интересной «Записке по крестьянскому вопросу» Михаил Михайлович Сперанский, который, как вы помните, происходил из семьи сельских священников и в детстве постоянно проводил время вместе с детьми крестьян и прекрасно знал их жизнь, писал: «Сей род людей (государственные крестьяне – А.З.) беднеет и разоряется не менее крестьян помещичьих. Работы и повинности их также неопределенны. Земские исправники суть те же помещики, с тою разностью, что они переменяются, и что на них есть некоторые способы к управе. Но взамен того сии трехлетние владельцы не имеют никаких побуждений беречь крестьян, коих они ни себе, ни потомству своему не прочат». [М.М. Сперанский. Руководство к познанию законов. СПб. : Наука, 2002, с.476]

Об этих становых приставах в конце 1830-х годов ревизор, посланный Киселёвым, писал: «Люди сии большею частью необразованные и безнравственные, притом, облеченные большою властию, беспощадно обирают казенных поселян». [Н.М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселёва. т.1. М., 1946. С.355]

Эта цитата из труда Николая Михайловича Дружинина, интересного русского историка, который свою диссертацию о Киселёве написал ещё в 1916 году. 1886 года рождения, Николай Михайлович прожил более ста лет и умер в 1986 году, став советским академиком. Несмотря на то, что он был коммунистом и начал осуждать и реформы Киселёва, и крестьянскую реформу 1861 года, он всю жизнь посвятил теме государственных крестьян и реформе Киселёва. Его двухтомная книга «Государственные крестьяне и реформы Киселёва», первый том которой вышел в 1946 году, второй — в 1958, это ценнейший источник по жизни крестьян. Но читая его, надо отцеживать некоторые политические коммунистические суждения автора.

2. Самоуправление крестьян

Все русские крестьяне, независимо от того, какие они были, частновладельческие или государственные, имели самоуправление. Это были не бесправные картофелины в мешке. Это были организованные и имеющие возможность самим решать свои проблемы, люди. Другое дело, что в деревнях частновладельческих крепостных помещик, особенно если это был мелкопоместный владелец крестьян, часто вмешивался в их жизнь, в решения их сходов. А если это был какой-нибудь вельможа, который жил в Петербурге или за границей, то крестьяне даже в частновладельческой деревне чувствовали себя лучше, хотя, конечно, их часто обирали тяжёлыми оброками и изнуряли барщиной, и они не имели права сами определять себе размер барщины и оброка. Борьба за так называемые инвентари, то есть за чётко определённое количество трудов и средств, которые крестьянин должен отдать помещику, как вы помните по предшествующей лекции, была одной из главных форм борьбы, если не самих крестьян, то радетелей крестьянской жизни, тех образованных людей, тех чиновников, которые действительно хотели блага крестьянам.

Итак, помещик мог забрать у крестьян всё, он мог даже определить их себе дворовыми, а всю их землю взять себе под распашку, продать другому помещику и так далее. Но если он так не делал, если он не вмешивался в жизнь крестьян, то крестьянский мирской сход сам принимал решения о своих проблемах: кому какая земля принадлежит или какие земли находятся в общем владении (в основном, это были земли для выпаса скота, часто лес и какие-то охотничьи угодья, важные для крестьян).

Крестьянский сход, кстати, имел право решать и даже малозначительные с точки зрения богатых людей преступления. Кража в размере до пяти серебряных рублей, а это сумма для крестьян немалая, решалась на местном уровне определённым образом самими крестьянами. Наказаниями, которые они предлагали за такое преступление, были и возвращение украденного, и пеня до полутора рублей, и даже наказание розгами (до двадцати розог), и принудительные общественные работы. То есть крестьянская община повсюду сама управляла собой и сама выбирала своё руководство. Но у государственных крестьян эти права было намного легче осуществить, потому что государство во внутреннюю жизнь крестьянской общины вмешивалась сравнительно мало, хотя постепенно начало вмешиваться всё больше и больше [См. Л.С.Прокофьева. Крестьянская община в России во второй половине XVIII – 1 пол. XIX века. Л.: Наука, 1981. С.128-138]. [В.А.Александров. Сельская община в России (XVII – начало XIX века). М.: Наука, 1976.]

Традиционный крестьянский мир имел двухуровневое самоуправление. Первый уровень — это селения. Здесь был так называемый сельский выборный (староста селения). Его не назначал помещик или чиновник, его выбирал народ. И был десятский — представитель от каждых десяти дворов. Как правило, от каждых десяти дворов выбирались два человека. Эти выбранные составляли сельский сход в больших деревнях, а в маленьких деревнях сход составляло всё мужское население. Только сельского писаря, как правило, назначали из Министерства, потому что грамотных в деревнях почти не было, а всё делопроизводство селений должно было фиксироваться на бумаге. Поэтому сельский писарь был либо присланный мелкий чиновник, либо какой-то образованный местный человек, к примеру, сын дьякона, не принявший сан.

Второй уровень — это волостное правление. Как вы помните, низшей административной единицей была волость. Сельские земли губернии делились на волости, волости составляли уезд, уезды составляли губернию. Волостное правление в составе волостного головы, старосты селений тоже выбиралось. А волостной писарь назначался Министерством.

3. Проблема передела земли

Самым главным вопросом любой общины был вопрос о земле. И сейчас мы с вами должны коснуться больной темы — темы так называемой передельной общины.

Славянофилы, народные социалисты (энесы) развили целую мифологию, утверждавшую, что русский крестьянин и поэтому русский человек вообще — это социалист по натуре; он не знает принципов частной собственности на землю, считает землю «Божьей» и перераспределяет её исходя из нужд людей. Скажем, если в семье много едоков, то сельская община даёт этой семье больше земли, а если в семье становится меньше едоков (дети женятся и отделяются от семьи, кто-то умирает), тогда община у них забирает часть земли и отдаёт тем, у кого есть в ней потребность.

Но с землёй всё было не так просто. В деревне вся земля имеет некое предназначение. Во-первых, пахотная земля всегда делилась на три участка: яровой участок, озимый участок и пар. Это было необходимо для осуществления трёхлетнего севооборота. Каждый третий год земля должна была отдыхать. Весной её засевали под яровые сорта, которые вырастают к осени, потом — под озимые, которые сеют под снег и которые вырастают весной и намного быстрее созревают, а после этого, летом, земля отдыхала и использовалась для выпаса скота. Каждая крестьянская семья, каждый крестьянский надел должен был иметь три куска земли, чтобы осуществлять трёхлетний севооборот, так как другого землепользования русская деревня традиционно не использовала. А во-вторых, земли были разные, и по плодородию, и по удалённости от усадьбы крестьянина.

И всё это должно было быть распределено поровну. Так говорили славянофилы, и так действительно было в русской деревне в их время, то есть в конце XVIII – в первой половине ХIХ века. Но сейчас учёные совершенно точно доказали, что это был фискальный социализм, что это было сделано государством и помещиками для того, чтобы получать максимальный налог с души. Поскольку подать была подушная, важно было, чтобы каждая душа имела достаточно земли, чтобы выплатить эту подать. И поэтому нельзя было позволять, чтобы у какого-то количества крестьян не было земли или было очень мало земли. Между тем, ситуация, когда у крестьянина много земли, тоже была нежелательна, ведь, имея много земли и работая на ней, он становился богатым, тогда как платил ровно столько же, сколько должен платить и бедный, так как размер подушной подати был фиксированным. Бедный же не мог на своём клочке земли собрать деньги, необходимые для выплаты.

Подати платили и частновладельческие крестьяне (и за это был ответственен помещик), и государственные крестьяне. И государству было важно, чтобы количество и качество земли было примерно равным. Альтернативой этому, как я уже говорил, мог быть поземельный налог, при котором — у кого больше земли, тот платит больше налога, у кого нет земли, тот налог не платит. Но, как вы помните, земля в то время плохо учитывалась.

Чем же была так плоха передельная община? Главный её минус заключался в том, что земля для крестьянина не была своей, он не вкладывал в неё своих сил и, как говорили, не унавоживал (то есть не удобрял) её. Зачем было стараться и ломаться, если будет новый передел, и землю плодородную и улучшенную трудом, у рачительного крестьянина отберут и отдадут каким-нибудь бездельникам, пьяницам, которые свою землю или всю раздали за водку, или вообще не обрабатывают? В таких условиях крестьянин терял интерес к улучшению земли. Это все понимали. Но, с другой стороны, было понятно ещё и то, что, если ликвидировать подушную подать и перестать переделять землю, то образуется огромный слой крестьянского пролетариата, то есть тех самых пресловутых бедняков, а этого правительство боялось и не хотело. Поэтому с вопросом о переходе с подушной на поземельную подать медлили, хотя методы учета земли и существенно улучшились к XIX веку. Это была одна из русских проблем, с которой окончательно покончили только перед революцией в столыпинскую реформу, но это уже другой разговор.

Соответственно, главной проблемой любой деревни, ее самоуправления, был передел земли. Кому какую землю дать, где и сколько — на этот счёт всегда шли большие споры. Богатые крестьяне использовали сельскую общину, чтобы не отдавать свою землю под тем или иным предлогом, и для этого сами часто старались не быть во главе деревень, чтобы не светиться администрации, а выставлять своих наймитов, услуги которых оплачивали водкой и деньгами. Как говорил один из наблюдателей: «Из кабака изливаются самые убедительные доказательства». [Н.М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселёва… С.348]

Множество злоупотреблений было и со стороны писарей. Крестьяне не умели читать, и писарь одному приписывал, а у другого отписывал землю за взятки. Это тоже была большая беда.

Существовала и проблема наделения крестьян землёй. В многоземельных губерниях, то есть в губерниях, где было много земли, на ревизскую душу полагалось 15 десятин, а в малоземельных — 8 десятин. Я напомню, что десятина — это 1,09 гектара. Для простоты будем считать, что 15 десятин или 8 десятин — это 15 гектаров или 8 гектаров, то есть на самом деле не так мало. В Европе такие наделы крестьянам и не снились. Но именно из-за того, что это было передельное землепользование, земля оставалась неподготовленной, неунавоженной, а потому – малоплодородной. Использовались архаичные формы обработки земли, даже плуг применяли редко, в основном использовалась соха. Это всё было следствием незаинтересованности, бедности и невежества.

Итак, нормы составляли 15 и 8 десятин, но в действительности по ревизии 1833 года только в тринадцати губерниях наделы превышали 5 десятин удобной земли на ревизскую душу, а в тридцати губерниях было менее 5 десятин на ревизскую душу.

Государство выступало за земельные переделы и за то, чтобы делить землю поровну, а богатые крестьяне выступали против этих переделов. Деревенская беднота была единодушна с правительством. В ту самую Уложенную комиссию 1767-1768 годов государственные крестьяне посылали наказы, содержащие их пожелания насчёт земли. И все эти наказы — о сохранении семейного права наследственной собственности на землю. Зажиточные крестьяне считали, что земля должна не переделяться. Крестьяне Важской волости пишут, что они «прилагают неусыпные свои труды для распространения хлебопашества путем расчистки пашни и сенных покосов вновь из лесов и болотных мест… а тунеядцы всегда обращаются в лености и мотовствах, и оттого участки свои размотали и запустили, и пришли в скудность и к платежу податей в не состояние и просят, чтоб им те унавоженные земли (которые богатые крестьяне унавозили — А.З.) поделить по душам». [Сборник ИРИО. Т.123. Наказ 127.0.]

А власть требовала иного, она толкала к переделу земли. Сенатский указ 1800 года гласил: «Соблюсти по крайней возможности такое правило, чтобы всякий из поселян казенных, будучи одинаковою повинностью обязан (как мы говорили, все платили одинаковую повинность — А.З.), одинаковые ж со стороны земляного пространства и почвы имел выгоды». [ПСЗ, т.XXVI, №19500]

В отношении государственных крестьян на протяжении всего XVIII и первой половины XIX века проводилась политика уравнительных земельных переделов внутри сельских обществ, против которой, как я уже сказал, крестьяне, особенно на Севере, выступали решительно. Зажиточные крестьяне Вологодской губернии жаловались в 1803 году, что их начальство сажает на цепь, понуждая к отдаче своих земель в передел. [В.П. Воронцов. Начало переделов на Севере России // Русская мысль, 1897. Т.12, с.11]

То есть вы видите, что крестьяне совсем не были за передельную общину. Это выдумка славянофилов. Да, были местности, где передельная община действительно была обусловлена экономически, но их было немного. В основном же крестьяне всюду стремились сохранить землю за собой навсегда, потомственно, а государство было против этого. Если угодно, государство в России было тем самым народным социалистом, но не из-за каких-то высоких соображений, а по очень низменной фискальной причине — чтобы надежней получать подушную подать.

В 1818 году подушная подать с государственных крестьян составляла 3 рубля 30 копеек с ревизской души. Оброк за пользование казённой землёй — от 7,5 до 10 рублей. Кроме того, были мирские сборы, земские повинности, а также трудовые повинности (дорожная, подводная, постройная) и, конечно же, ненавидимая крестьянами рекрутская повинность, которая отрывала молодых мужчин от семей, равно и в помещичьих, и в государственных деревнях, и на двадцать пять лет, то есть практически на всю жизнь, отправляла в армию.

4. Крестьяне инородцы

К государственным крестьянам относились также крестьяне инородцы. Иногда мы не очень хорошо представляем себе жизнь неправославных и неславянских крестьян в России. Но ведь с присоединением земель Поволжья, Северного Кавказа, Сибири в Империю влилось много таких народов.

Большинство земледельцев из коренных народов Поволжья и Сибири никогда не знали частновладельческого крепостного состояния, и в Российской империи с самого присоединения являлись государственными крестьянами. Кроме того, нехристианские народы не облагались рекрутской повинностью, а вместо этого выплачивали специальный денежный сбор. Молодые мужчины — татары, башкиры, калмыки, чеченцы, выплачивая деньги, благополучно оставались вместе с семьёй дома. Эти народы не знали и помещичьей власти. Конечно, не всё было идеально в жизни крестьян-инородцев, но их положение было намного лучше частновладельческого крепостного состояния. Об этом свидетельствует, кстати, и продолжительность жизни. Русские (великороссы) – 27,5/ 29,8; Чуваши - 31,0 / 31,0; Татары - 34,6 / 35,1; Белорусы – 35,5/ 36,8; Украинцы – 36,3 / 39,9; Евреи – 36,6 / 41,4; Башкиры – 37,2 / 37,3; Молдаване – 40,5 / 40,5; Литовцы – 41,1 /42,4; Эстонцы – 41,6 / 44,6; Латыши – 43,1 / 46,9 [М.Птуха. Смертность 11 народов Европейской России. – С.37-38. Цит. по Б.Н.Миронов. Социальная история России. – СПб., 2000.- Т.1, с.208]. Цифра перед косой чертой – мужская смертность, после черты – женская.

Сейчас, когда мы проезжаем, скажем, по Татарии, мы ясно видим отличия русских сёл от татарских. Татарские на порядок аккуратнее, чище. Причина этого очень проста и уходит она именно в то время. Причина не в том, что русские по своей ментальности нечистоплотны, а в том, что русские в Казанской губернии были крепостными, а татары в Казанской губернии были государственными крестьянами, не знали рекрутчины и, соответственно, были не так сломлены жизнью, как частновладельческие крестьяне. Россию иногда даже называют империей шиворот-навыворот, потому что в любой империи завоёванные народы, естественно, живут хуже завоевавшего их, а в России часто было наоборот. Безумная жажда новых владений заставляла давать льготы завоёванным народам, но никаких льгот не давало народу-завоевателю. Это особенность России, последствия которой мы видим и сегодня.

Основные группы нерусских крепостных Поволжья были очень невелики и проживали на территориях Белебеевского уезда Уфимской губернии (8 сел) и Елабужского уезда Вятской губернии (7 сел). Кроме того, согласно статистической ведомости 1781 года, в Казани при усадьбах местных дворян жили более 550 дворовых людей. То есть их было ничтожно мало. В Казанской губернии, например, в 1847 году проживало 1 340 тысяч человек, и «инородцев» было из них 60%, - около 800 тысяч, а крепостных — всего несколько сёл. В Уфимской губернии в 1865 году было 1200 тысяч человек, из них «инородцев», главным образом башкир и татар, — 64%, а крепостных тоже только несколько сёл.

А откуда эти сёла? Дело в том, что когда к Империи были присоединены Казанское и Астраханское ханства, тогда мусульманским аристократам был дан титул князей татарских. Эти князья татарские считались титулованным дворянством, но были ниже всех титулов Российской империи, то есть ниже князей, графов и баронов. Кроме того, часть высшего слоя ханства, оставаясь мусульманами, получала дворянство без получения титула. И эти дворяне-мусульмане могли иметь крепостных, но только мусульман. Они не могли иметь в своей власти крепостными христиан. Но в Татарии традиционно крепостных как не было, так и не появилось, никого не закрепощали, оставались только домашние рабы, которые были переведены в категорию дворовых крепостных, и их оказалось очень немного. Покупать же дворянам-мусульманам населенные христианами имения было запрещено.

Сибирь фактически не знала частновладельческих крепостных. В 1861 году, когда император Александр II подписал Манифест об отмене крепостного права, свободу от власти 36 помещиков и 70 безземельных дворян Сибири получили около 3 тысяч 700 человек, среди которых почти 900 мужчин и женщин являлись дворовыми людьми. То есть крепостных среди населения Сибири было ничтожно мало, всего горстка, и даже эти крепостные были в основном русскими, а не бурятами, якутами, сибирскими татарами. Местные уроженцы были лично свободными.

То же самое было и на Северном Кавказе. Коренное население Северного Кавказа не знало крепостного права. Оно знало рабство, но в рабов превращали в основном украденных инородцев. Но красть христиан кавказским народам, да и вообще красть людей в Российской империи было, понятно, запрещено. А так как своих крепостных у кавказцев не было, они так и остались лично свободными людьми. Бедные горцы работали у богатых по найму за деньги или продукты, но личной зависимости от землевладельцев на Кавказе не было.

То же самое можно сказать и о многих других народах. Не знали крепостного состояния калмыки, киргизы, казахи, алтайцы, армяне, азербайджанцы. Из неславянских народов Империи знали крепостное состояние только грузины, не считая народов Прибалтики, о которых я уже не раз говорил. Так что все крестьяне от армян и азербайджанцев до скотоводов калмыков были государственными крестьянами.

5. Удельные (дворцовые) крестьяне

Отдельно стояли удельные (дворцовые) крестьяне. Это были крепостные крестьяне императорской фамилии. До 1797 года их именовали «дворцовыми», а потом, на основании «Учреждения об Императорской фамилии», переименовали в «удельных». Они проживали и работали на землях, принадлежавших императорской фамилии, платили оброк и несли государственные повинности.

Их число по 5-й ревизии 1794-1808 годов достигало 467 тысяч душ мужского пола, находившихся в 35 губерниях. Больше всего их было в Костромской губернии (53 тысячи), Смоленской (51 тысяча), Вятской (40 тысяч). За ними шли Владимирская, Нижегородская, Вологодская, Симбирская, Орловская и Тамбовская губернии, где было по 23–24 тысячи душ в каждой.

Удельные крестьяне были крепостными не какого-то отдельного великого князя, а всей царской фамилии. С одной стороны, они содержались по помещичьему праву, так как царская фамилия считалась таким же помещиком. Но, с другой стороны, жилось им существенно легче, и, как правило, их жизнь мало отличалась от жизни государственных крестьян. Естественно, ни царь, ни великие князья не входили в жизнь своих деревень, этим занималось Министерство уделов, и порядки в этих деревнях были намного более строгими. Соответственно, жизнь удельных крестьян была легче жизни крепостных у мелкопоместных дворян, чьё положение было самым тяжёлым и действительно рабским.

Количество земли у удельных крестьян колебалось очень сильно — от совсем маленьких наделов от 0,2 десятин (228 душ в Тульской губернии) до 28 десятин (12,6 тыс. душ в Саратовской губернии) на душу.

Обратим внимание на один интересный момент. Министерство уделов хотело увеличить количество земли до 9 десятин, но сделать это не получилось. Почему? Потому что частновладельческие помещики не продавали свою землю (Министерство уделов могло выкупить их землю разве только в случае, если они разорялись), а Сенат не соглашался продавать государственную землю даже императорской фамилии. Он, как правило, отвечал отказом и только в отдельных очень многоземельных губерниях шёл на такие продажи. То есть в этом смысле никакого произвола царя над собственностью государства не было, что тоже является важной особенностью Империи. Это всё же было, пусть и далеко не справедливое, но государство, а не бандитское сообщество, где бандит может делать всё что угодно с имуществом захваченных им людей.

Крестьяне удельного ведомства пользовались самоуправлением примерно так же, как и государственные крестьяне. Они могли приобретать недвижимость в городах, а также с согласия департамента уделов могли приобретать землю; но продавать купленную землю, равно как и сельские строения, можно было только удельным же крестьянам. Отлучки с места жительства без разрешения начальства воспрещались. Выход в мещанство и купечество дозволялся лицам мужского пола при уплате выходных денег за всех членов семьи. То есть можно было откупаться от крестьянского состояния. Женщинам дозволялось выходить в другие сословия путём замужества, с уплатою выходных денег или при обязательстве учреждения, принимавшего женщину, уволить в свою очередь в удельное ведомство крестьянку, которую посватает удельный крестьянин. То есть происходил обмен. Семейные разделы допускались при условии, если не нарушалась хозяйственная состоятельность разделившихся.

Удельные крестьяне, так же как и государственные, подчинялись общим судам (не забудем, что частновладельческие крестьяне подчинялись суду помещика), а тяжбы между собой разрешали сами.

В центральных губерниях у удельных крестьян был введён передел общинной земли, в многоземельных периферийных сохранялось наследственное владение земли, как у государственных крестьян в тех же губерниях.

Оброки удельных крестьян были не намного, но ниже казённых - разница составляла от 50 копеек до 1,5 рублей с души. С 1842 года оброки удельных крестьян, не переведённых на поземельный сбор, были уравнены с окладами крестьян государственных.

Структура управления удельными крестьянами была такая же — селение и приказ (аналог волости). Все крестьяне удельного ведомства, которые жили в определённой волости или, если их было мало, в нескольких волостях, объединялись в один приказ, и самоуправлением выбиралось всё руководство, но приказной голова, то есть аналог уездного головы казенного крестьянства, назначался конторой Министерства уделов.

Начиная с конца 1820-х годов, принимались систематические меры для распространения образования среди удельных крестьян. К концу крепостного периода насчитывалось 376 приказных (волостных) училищ и 1885 частных; в первых — училось 11400 мальчиков, во вторых — 16800 мальчиков и 9560 девочек. К концу крепостного периода расход на школьное дело составлял 853 тысяч рублей и покрывался мирскими сборами, то есть сами крестьяне оплачивали образование своих детей. Кстати, сами крестьяне были очень этим недовольны, многие считали, что образование крестьянам не нужно. Но дворцовое ведомство, в отличие от помещиков, старалось повышать образование своих крестьян.

С целью улучшения техники крестьянского земледелия в 1830-х годах близ Петербурга была основана Земледельческая школа, воспитанники которой (из удельных крестьян) поселялись в деревнях и должны были заводить на отводимых им участках образцовое хозяйство. Это получилось не слишком успешно, но, в общем, всё же получалось.

В 1834 году именно на дворцовых землях произошло первое картофельное восстание. Крестьяне не были такими глупыми, чтобы просто возражать против распространения картофеля. Они уже сами высаживали его на своих огородах, знали его. И в этом смысле не надо думать, что крестьяне были простыми обскурантами. Но дело в том, что дворцовое ведомство принуждало к посадкам картофеля. Да, для блага самих крестьян, чтобы они имели дополнительный источник пищи, но это делалось силой, а принуждение крестьяне очень не любили. Они отказывались подчиняться, подняли бунт, и в итоге нововведение пришлось отложить, но об этом мы поговорим чуть позже.

Освобождение удельных крестьян началось раньше казённых. 20 июня 1858 года были отменены ограничения права приобретения удельными крестьянами земель, права пользования лесами и было дано право отчуждения купленных ими земель в частную собственность. Удельным крестьянам было разрешено лично, а не через чиновников, ходатайствовать в судебных и правительственных местах, было разрешено переходить в другие сословия, составлять духовные завещания. В общем, удельные крестьяне были приравнены к государственным крестьянам и из помещичьего права полностью перешли в государственные.

И, наконец, 5 марта 1861 года императором Александром II было высочайше указано приступить к пересмотру постановлений об удельных крестьянах на основаниях отведения им надела в постоянное пользование по правилам местных положений о помещичьих крестьянах. То есть в рамках реформы 1861 года это означало полное их освобождение. Но самой главной реформой была та, с которой мы сейчас познакомимся.

6. П.Д. Киселёв. Реформа государственных крестьян

6 декабря 1826 года, то есть в самом начале царствования Николая, Михаил Михайлович Сперанский заговорил в Комитете о «необходимости лучшего хозяйственного управления для крестьян казённых» и высказал мнение, что такое управление «послужило бы образцом для частных владельцев». В основном частные владельцы не хотели никаких изменений, их устраивало положение их крепостных — положение, скажем прямо, ужасное. А Николай Павлович, как вы помните, боялся вмешиваться в жизнь частновладельческой деревни. Он призвал графа Киселёва для того, чтобы помочь этой реформе, но не сразу.

Сергей Германович Пушкарёв в своей книге «Россия в 1801-1917 гг.» пишет: «Осуществить крестьянскую реформу на государственных землях был призван граф Павел Дмитриевич Киселёв, быть может, самый выдающийся государственный деятель николаевского царствования». [С.Г. Пушкарёв. Россия в 1801-1917 гг. с. 75]

Сергей Фёдорович Платонов в своих «Лекциях по русской истории» пишет: «Деятельность Киселёва составляет одну из светлых страниц царствования императора Николая. Довольный Киселёвым, Николай шутливо называл его своим «начальником штаба по крестьянской части». [С.Ф. Платонов. Лекции… с. 697]

Кто же был этот человек, который является гордостью нашей страны наравне с величайшими политическими деятелями, Сперанским, Столыпиным, но о котором мы почти забыли? В его честь названа только одна улица в городе Орле и больше ничего по всей России, и это прискорбно, если вспомнить, сколько улиц и городов названы именами откровенных бандитов большевиков.

Павел Дмитриевич Киселёв родился 8/19 января 1788 года. Он был на неполных одиннадцать лет младше императора Александра и на восемь с половиной старше Николая Павловича. Род Киселёвых — древний дворянский род, который вёл себя от воеводы XII века Свентольда, то есть от варягов. Известно, что Иван Киселёв был воеводой в Великом Устюге в 1452 году. Павел Дмитриевич был сыном княжны Прасковьи Урусовой и Дмитрия Ивановича Киселёва – помощника управляющего Московской оружейной палатой.

Павел Дмитриевич получил домашнее образование и пополнял его всю жизнь. Когда он уже был генералом, начальником штаба 2-й армии, расположенной на Украине, в круг его чтения (сохранилась библиотечная карточка с названиями книг, которые он брал для чтения) входили труды французских философов и публицистов его времени, античные авторы, работы по истории и политэкономии. До конца жизни, судя по дневниковым записям, которые он вёл долгие годы, Киселёв интересовался новейшей политической, философской и художественной литературой. Это был блестяще образованный, умный и глубокий человек. Он сам говорил, что приложил много сил, чтобы из «полотёра», превратиться в дельного человека.

Киселев служил в Кавалергардском полку. В 1813-14 годах как адъютант Милорадовича познакомился с Александром. 2 апреля 1814 Император назначил его флигель-адъютантом. Он находился на Венском конгрессе и при помолвке в 1815 году великого князя Николая с принцессой Шарлоттой Прусской. С того времени Киселёв был любим обоими супругами - и Николаем, и его женой.

С тех пор, сделав блестящую военную карьеру, получив генерал-адъютантские эполеты и пост начальника штаба Второй армии, Киселев не оставлял своих либеральных убеждений. В Тульчине (штабе Второй армии) он заслужил неприязнь многих офицеров, когда свел к минимуму телесные наказания рядовых и ввел иные установления, защищающие человеческое достоинство русского солдата от произвола высших чинов.

Будучи начальником штаба 2-й армии, Киселёв был идейно близок декабристам, очень хорошо знал Павла Пестеля, что сослужило ему не очень хорошую службу. Николай Павлович подозревал его в декабристских воззрениях, и эти подозрения Императора Павлу Дмитриевичу удалось развеять не сразу. Да и он действительно был человеком, если не институционально, то по взглядам близким к декабристам, которые в свою очередь прочили его на один из выдающихся постов в будущем Российском государстве.

Киселёв женился по любви на Софье Потоцкой, очень богатой польской аристократке. Но несчастная смерть в 1824 году единственного их ребёнка, двухлетнего сына Владимира, наложила тяжкий отпечаток на их отношения, и супруги разъехались.

Какое-то время Киселев ухаживал за сестрой Софьи, Ольгой Потоцкой, а потом долгие годы прожил в гражданском браке с Александрой Алексеевной Балиано, урождённой княжной Багратион. От этого брака родились четверо детей. Дочь Елена умерла в детстве, а трое сыновей — Владимир, Константин и Александр — дожили до взрослого возраста и получили наследство по завещанию как воспитанники — тридцать тысяч рублей серебром. В старой России, поскольку возможности разводов были очень ограничены, родители усыновляли собственных детей, родившихся в незаконном браке, и дети эти получали имя воспитанников, на самом деле, являясь родными детьми.

Киселёв особо прославился, был замечен и отмечен Николаем Павловичем, когда он управлял Дунайскими княжествами. Вы уже помните из лекции о русско-турецкой войне, что он был назначен главным управляющим Молдовы и Валахии и являлся им с 1829 по 1834 год, пока турецкий султан не поставил там новых господарей. На этом новом посту он обнаружил блестящие государственные таланты. Совершенно расстроенное управление этих автономных от Порты княжеств генерал за пять лет привел в удовлетворительное состояние.

С полного одобрения Николая Павловича под руководством Киселёва были приняты первые конституции — органические регламенты (Валахия — 1831, Молдавское княжество — 1832), остававшиеся в силе до 1859 года. Регламенты давали личную свободу крестьянам и возможность перехода от одного землевладельца к другому, помещикам было запрещено выселять крестьян в том случае, если последние выполняли лежавшие на них обязанности, безземельные батраки должны были наделяться землёй. Было учреждено парламентское правление, при котором власть Господаря ограничивалась Общественным собранием (Адунаря Обштяскэ), наделённым большими законодательными функциями. Господарь был главой только исполнительной власти. Судебные органы, согласно Регламенту, были отделены от административных, имея собственную организацию. Натуральные повинности были заменены единым денежным налогом.

Для нас это интересно вот почему. Вроде бы Николай Павлович после Польского восстания разочаровался в представительных учреждениях и наслаждался тем, что он абсолютный государь. Но это упрощённый взгляд. В Румынии он создавал именно представительное государство, которого там до этого не было. Парламентаризм в Румынии был насаждён именно русской оккупационной властью в 1829-1834 годах, и благодарные румыны этого не забыли. До сих пор один из проспектов в Бухаресте, который во многом Киселёв, находясь во главе княжеств, и обустроил, носит его имя. К стыду нашего собственного государства, в Бухаресте улица имени Киселёва есть, а в России нет.

В результате, когда господарь Гика за полную бездеятельность был смещен боярами в 1834 г., все почти избиратели предложили господарский сан Киселеву. Император Николай тоже был не прочь увидеть своего генерал-адъютанта на престоле в Бухаресте. Но Киселев от престола отказался, сославшись на могущие возникнуть международные проблемы и на некоторые формальные препятствия. Но в действительности дипломатические напряженности несложно было урегулировать, а формальные препятствия легко преодолевались. Киселев был вызван в Петербург, где настоял на своем. Спустя несколько дней после «отречения», Императрица Александра Федоровна шутя спросила генерала на маленьком вечере во дворце «Итак, Вы не захотели царствовать?». Киселев изящно ушел от ответа, но Государю наедине он сказал правду. Дела княжеств оставались запущенными и для их приведения в порядок требовались многие годы полного самопожертвования и самоотвержения. Иначе решать дела Киселев не умел, но он хотел бы жертвовать собой ради русского народа, нищего, безграмотного и несвободного, чтобы помочь ему прийти к свободе и достатку, а не ради народа чужого и, к тому же более свободного и зажиточного, несмотря на иноверную и иноплеменную власть, чем народ русский.

По возвращению в Россию, 3 июня 1834 года, Киселёв обедал с Вяземским, Давыдовым, Жуковским и Пушкиным, с которым давно уже был знаком. Александр Сергеевич в тот же день записал в своём дневнике: «Много говорили об его [Киселёва] правлении в Валахии. Он, может, самый замечательный из наших государственных людей, не исключая Ермолова, великого шарлатана». [ А.С. Пушкин. Дневник 1833-35 гг. Полн.собр. соч. В 16 т. Т. 12. С. 330. Поэт, Россия и цари. с.34]

В 1834 году уже тридцатипятилетний Пушкин высоко ценит Киселёва. Однако будучи молодым, поэт, уже знавший Киселёва и по Бессарабии, и по его службе на юге России, относился к нему более скептически. Хотя это был всё же и скепсис, и вместе с тем похвала. В 1819 году в послании к Орлову Пушкин писал:

На генерала Киселева
Не положу своих надежд,
Он очень мил, о том ни слова,
Он враг коварства и невежд;
За шумным, медленным обедом
Я рад сидеть его соседом,
До ночи слушать рад его;
Но он придворный: обещанья
Ему не стоят ничего.
[А.С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 1. С. 315—316]

Концовка объясняется очень просто. Александр Сергеевич хотел служить в армии и просил Киселёва походатайствовать перед Императором о том, чтобы ему дали офицерский чин. Киселёв, видимо, обещал, что всё устроит, но Александр I просьбу не удовлетворил. Отсюда — разочарование поэта.

Но вернемся к нашей теме. Освобождение крестьян было постоянной мыслью Павла Дмитриевича Киселева, его «идеей фикс». Как вы помните, 27 августа 1816 года он подал императору Александру свою записку "О постепенном уничтожении рабства в России". В этой записке двадцативосьмилетний полковник-кавалергард, герой Бородинской битвы, предлагал Государю «распространить законную независимость на крепостных земледельцев, неправильно лишенных оной». Он считал, что крепостное состояние отвратительно и невозможно, и находил в Александре своего полного единомышленника.

И в 1826 году, находясь в полуопале у Николая Павловича по подозрению в соучастии в мятеже, Киселёв составил записку по поводу крестьянских волнений, произошедших в Киевской губернии. Дело в том, что как раз в Киевской губернии находились имения его жены Софьи. Супруги разъехались, но Киселёв помогал жене, управлял этими имениями и имел опыт отношений с крестьянами Украины, который и использовал при составлении записки. Он предлагает ввести инвентари, в которых определялись бы обязанности крестьян по отношению к помещикам: количество дней работы, соответствия её «силам и возможности человека» и качеству земельного надела. Подушное обложение он предлагал сменить на поземельное.

Эта записка, а может быть и записка 1816 г., запомнилась Николаю. Произвел на него впечатление и разговор с Киселёвым после отказа его от «царского венца» в Дунайских княжествах. Император произвёл его в 1834 году в генералы от инфантерии, то есть дал ему высшее генеральское звание, и 6 декабря 1834 года назначил членом Государственного Совета по Департаменту Государственной экономии именно по работе по крестьянскому вопросу. После беседы с Императором Киселёв был включен «для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий» в любимое детище Николая — Секретный комитет, который работал под председательством графа Иллариона Васильевича Васильчикова, вскоре ставшего председателем Комитета Министров и председателем Госсовета Империи.

В то время, как я уже говорил, государственные крестьяне находились в ведении Министерства финансов. Министр Георг Людвиг (Егор Францевич) Канкрин получил указание Императора разработать проект преобразований, который обеспечил бы прекращение обеднения государственных крестьян. Министерство финансов представило свой проект, но он был отвергнут Сперанским и Киселёвым, а по их совету и Императором. Основа проекта Канкрина — повышение экономической эффективности за счет создания крупных коллективных хозяйств. Фактически Канкрин исходил из идеи создания колхоза, то есть переведения государственных крестьян на состояние, пусть менее задавленных, более свободных, но частновладельческих крепостных.

Канкрин не хотел торопиться, он был уже человеком немолодым и считал, что преобразования надо делать медленно, а сорокалетний Николай I желал быстрого результата, которого можно было добиться именно в деле с казёнными, а не с помещичьими крестьянами.

Сперанский и Киселёв предлагали перенести главный акцент реформы государственных крестьян с доходности для казны самой по себе, на человека-крестьянина и на обеспечение его благосостояния. Доход казны, объясняли они, будет результатом. Император согласился. Преобразование казённой деревни мыслилось как начало решения «общекрестьянского вопроса», «проблемы ликвидации рабства» (Н.М. Дружинин), как пример для помещиков и их крестьян.

Мы с вами, дорогие друзья, до конца не понимаем всей важности этого решения. А это решение 1836 года было воистину историческим и судьбоносным. Хотя этого, наверное, не понимал тогда и Киселёв, и думаю, даже гениальный Сперанский.

Дело в том, что Россия формировалась с ещё домонгольских времён как завоёванная страна.

Варяги отвоевали Россию у хазар и держали славянский народ как податное сословие. Крестьяне могли быть в их прямом владении, могли быть — и большей частью были — вольными земледельцами, но их облагали налогом жадные до прибыли завоеватели. Ведь ещё Иван Грозный гордо называл себя в беседах с иноземцами немцем…

Да и для немецких правителей России XVIII века и значительной части немецкой аристократии России русские крестьяне были лишь экономическими единицами. К ним можно было относиться хуже или лучше, здесь всё зависело от личного человеколюбия, религиозных взглядов того или иного помещика, но это состояние ума, возникшее ещё в варяжское время, что они — не сограждане, а источник благосостояния, наподобие природных богатств, пушнины и всего прочего, сохранялся. Отсюда, в конечном счёте, и подушная подать. И именно потому, что крестьяне были лишь источником дохода, они были в ведении Министерства финансов, а до этого — экономического департамента. Они не были гуманитарной ценностью, они были ценностью фискальной, налоговой. Это повелось ещё с эпохи Рюрика и князя Владимира Святого.

И в этом было различие между дворянами и податными сословиями. Конечно, дворяне тоже служили, и их служба была в некотором роде тяглом, но ведь на самом деле дворяне не платили налогов, да и от службы были освобождены Петром III, что позже было подтверждено и Екатериной. А крестьяне и платили и служили солдатчину. Это были два разных мира — мир подневольный и мир свободных людей. Понятно, что эти два разных мира воспринимали жизнь по-разному. И помещики, и государство, и дворцовое ведомство воспринимали крестьян исключительно как источник дохода.

А теперь, с 1836 г., крестьянский мир стал источником заботы власти сам по себе, как самая бедная и уязвимая, но и самая многочисленная часть граждан России. Конечно, здесь надо отдать дань романтической эпохе — появился этнический национализм, помещики и крестьяне увидели себя русскими людьми. Это изменение — и политическое, и нравственное, и культурное — носилось в воздухе. Стало понятно: крестьяне и дворяне — это один народ. И крестьянин ценен как оснóвная часть этого народа, как главный носитель всего бремени государства: от бремени продуктового и денежного до бремени военного, солдатского. И поэтому Николай доверяет новое решение крестьянского вопроса, решение гражданское, людям, знающим русскую деревню и ощущавшим кровное родство с русским народом, — Сперанскому и Киселёву.

29 апреля 1836 года было учреждено V Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, которому было поручено преобразовать управление казёнными крестьянами. Его начальником и был назначен Павел Дмитриевич Киселёв. Он получил право личного еженедельного доклада Государю. Преобразования предполагалось начать осторожно, с Санкт-Петербургской губернии, поэтому была учреждена Санкт-Петербургская Контора казённых имуществ, в которую из Министерства финансов передавались все дела о государственных крестьянах и имуществах данной губернии.

9 мая 1836 года в Тайный комитет Васильчикова поступил доклад, написанный под руководством Киселёва, где объявлялось, что в связи с созданием V отделения (по делам казённых крестьян) Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, Комитет считает возможным предоставить Киселёву возможность заняться проблемами казённой деревни и разработать новый план реформы управления казёнными крестьянами Санкт-Петербургской губернии. Этим докладом завершилась работа Комитета Васильчикова.

Но Киселёв не ограничивается Санкт-Петербургской губернией. Он добился права провести ревизию казённой деревни силами своих чиновников в четырёх губерниях: Московской, Тульской, Тамбовской и Псковской. Он сам лично знакомится с положением на местах, побывав сначала в Санкт-Петербургской, а затем в Московской, Тульской и Псковской губерниях в конце лета — начале осени 1836 года.

Одновременно он даёт указания своим чиновникам разведывать неофициально и положение частновладельческих крепостных. Результатом этого «разведывания» явилась замечательная записка «О крепостном состоянии в России», написанная для его ведомства Андреем Парфёновичем Заблоцким-Десятовским, верным соратником и сотрудником.

В результате ревизии были выявлены многочисленные злоупотребления чиновников Министерства финансов и общее «плохое управление», а директор департамента государственных имуществ Министерства финансов, которому непосредственно подчинялись казённые крестьяне, сенатор Николай Порфирьевич Дубенской (1779 г.р.) был отдан под суд и лишён звания сенатора, хотя от тюремного заключения помилованием Императора был избавлен.

Об этом в ряде своих работ очень хорошо пишет и современный наш историк царствования Николая и проблем казённых крестьян Ирина Владимировна Ружицкая, работающая в Институте российской истории. В своей книге «Просвещённая бюрократия (1800—1860-е гг.)», вышедшей в 2009 году, она посвящает специальную главу П.Д.Киселёву. [И.В. Ружицкая. Просвещённая бюрократия (1800—1860-е гг.). М.: Институт российской истории РАН, 2009]

Киселёв вначале возглавил Временный совет управления государственными имуществами (созданный на период разбирательства дела Дубенского), а затем разработал план организации Министерства государственных имуществ, которое и было создано указом от 26 декабря 1837 /7 января 1838 года.

Здание, в котором с самого начала размещалось министерство, сохранилось. Оно находится в Петербурге на Исаакиевской площади, дом 4. Ныне в нём располагается Всероссийский институт растениеводства, и это неслучайно. Дело в том, что это Министерство государственных имуществ под разными названиями — Министерство сельского хозяйства и государственных имуществ, Министерство сельского хозяйства, Министерство сельского хозяйства и землепользования — существовало вплоть до 1917 года. И ему принадлежит главная роль великих крестьянских реформ, как шестидесятых годов, так и столыпинских.

В 1839 г. Киселев был возведен в графское достоинство. Деятельность его в качестве министра продолжалась 18 лет, до 1856 года. В 1856 году уже немолодым человеком он был назначен императором Александром Николаевичем послом во Францию. Это было очень важное назначение. Только что закончилась Крымская война, надо было восстанавливать отношения с Францией. Киселёв был сторонником теснейшего политического союза с Францией. Он оставался послом до 1862 года и в 1860 году даже отклонил предложение Императора возглавить Государственный совет.

В 1862 году он ушёл с поста посла, жил в основном за границей, во Франции и в Швейцарии, и умер 14 ноября 1872 года в Париже. На его отпевание в русский храм на Дарю пришла вся русская община во Франции. Похоронен Павел Дмитриевич в Донском монастыре, и могила его, хотя и сохранилась, но, увы, находится далеко не в том состоянии, которое заслужил человек таких достоинств, как Киселёв. Его племянник Николай Михайлович Милютин был одним из важнейших «прорабов» Великих реформ Александра II, и сам Киселёв рекомендовал своего племянника Александру II для продолжения его деятельности.

Но вернёмся к Министерству государственных имуществ. Его главные функции в Указе о создании Министерства формулировались так: «Управление государственными имуществами, попечительство над свободными сельскими обывателями, заведование сельским хозяйством». Итак, крестьяне здесь названы «свободными сельскими обывателями», и это очень важно. Мы привыкли говорить о Николае Павловиче как о Николае Палкине, и где-то это совершенно правильно, но всё, дорогие друзья, намного сложнее. Факт свободы сельского обывателя — важнейший факт. И поэтому на первый план Министерство выставляет задачу не повышения доходов с души государственного крестьянина, а организацию местного самоуправления, то есть упорядочение и упрочение гражданской свободы крестьянина — того самого сельского обывателя. 30 апреля 1838 года было издано «Учреждение об управлении государственными имуществами в губерниях». [II ПСЗ т. XIII - №11189]

Замечательный историк, доктор исторических наук (1910 г.) Михаил Михайлович Богословский, живший в Москве до 1929 года и успевший умереть до репрессий (он уже был в списках подлежавших аресту НКВД по делу академиков, но, слава Богу, умер в 1929 году), писал в своей статье «Государственные крестьяне при Николае I», изданной в очень интересной книге «История России в ХIХ веке»: «Теперь фискальная сторона отступала на задний план и новая администрация должна была удовлетворять крестьянские интересы независимо от их отношения к казначейству. Благосостояние государственных крестьян должно было стать самоцелью во взглядах и деятельности новой администрации. Самый план административного устройства отличался стройностью, напоминающей работы Сперанского». [М.М. Богословский. Государственные крестьяне при Николае I. История России… Т.1 с.236-260] Сперанский действительно как бы постоянно стоял за спиной Киселёва. Павел Дмитриевич продолжал его дело, и чёткость его работы была действительно чёткостью Сперанского.

Во всех губерниях, где были государственные крестьяне, а были они практически во всех губерниях России, были созданы Палаты государственных имуществ во главе с управляющим. Ниже стояли окружные управления во главе с окружным начальником, тоже чиновником. Округ — это уезд или, если в уезде мало государственных крестьян, несколько уездов. Окружной начальник должен был быть носителем попечительской власти, покровителем и защитником подведомственных ему крестьян.

Об окружном начальнике в Положении так и говорилось: «окружной начальник должен выслушивать терпеливо и с особую внимательностью все жалобы, приносимые ему государственными крестьянами» и «обязан охранять и защищать подведомственные ему волости, сельские общества и принадлежащих к ним крестьян от всяких притязаний, притеснений и злоупотреблений». Специально указывалось, что он должен надзирать за законностью действий органов крестьянского самоуправления, но не должен командовать сельскими сходами. В 31 статье Положения о сельском управлении было написано: «Чиновникам палаты государственных имуществ и окружного начальства не дозволяется участвовать в совещаниях государственных крестьян на сельском сходе».

То есть та картина советской деревни во время коллективизации, когда «десятитысячники» врывались на сельский сход, стучали кулаком, пугали крестьян, часто арестовывали, заставляя их вступать в колхоз, была немыслима. Да и до революции, уже при Александре III, уездные и волостные начальники из дворян вмешивались в жизнь крестьянского схода. Киселёвское же министерство требовало невмешательства, уважения к воле крестьян.

Окружной начальник должен был заботиться и об улучшении нравственности подведомственных крестьян, о заведении приходских училищ, о «врачебном благоустройстве», об обеспечении продовольствием и семенным материалом в неурожайные годы, о местных путях сообщения, об улучшении крестьянского хозяйства. А также, конечно, и о государственных нуждах — распределении рекрутской повинности, сборе податей и исполнении натуральных повинностей. Но самое главное — сам человек.

Ниже окружного находилось волостное правление. Волостное правление формируется уже не назначением, а избранием самими крестьянами. Оно образуется путём соединения нескольких сельских обществ с населением до шести тысяч ревизских душ. Волостное правление состоит из головы и двух заседателей. Волостной голова избирается на три года волостным сходом. Волостной сход составляется из выборных от сельских обществ по одному от каждых двадцати дворов и утверждается палатой госимуществ по представлению окружного начальника. Волостной голова может переизбираться и увольняться по жалобе крестьян. Заседатели также избираются на три года волостным сходом и утверждаются палатой. Волостной писарь назначается окружным начальником.

Волостной писарь, секретарь палаты — это глаз министерства, но с него много и требуется. Он не может давить, он может только фиксировать и доносить до начальства о решениях волостного схода.

Кроме волостного правления создаётся так называемая «волостная расправа». Слово «расправа» для нас сейчас звучит плохо. Но вспомним, раньше было такое определение — «суд и расправа». Расправа — это орган для принятия правовых решений, то есть суд. Волостная расправа формируется из двух, избираемых сходом «добросовестных» (так называли судебных заседателей), под председательством волостного головы. Она является второй инстанцией для «сельской расправы».

А сельское управление администрации и суда в деревне избирается сельским сходом или прямым голосованием, или выборщиками по два от каждых десяти дворов. Также выбирается и сельская расправа, то есть сельский суд. Это всё органы местного самоуправления. Они не назначаются, не навязываются. Это принцип Николаевской и Киселёвской администрации в государственной деревне. В то время как в помещичьих деревнях творились бесчинства, здесь происходило всё больше упорядочения.

В 1839 года были утверждены «Сельский полицейский устав» и «Сельский судебный устав», которым должны руководствоваться органы сельского управления и суда. Местные полиция и суд формировались самими крестьянами по выбору, а не назначались сверху. Им крестьяне платили установленное денежное довольство, собирали деньги на форменные кафтаны с шитьем. Поначалу крестьяне возмущались и даже бунтовали. Хотим, чтобы выборные работали бесплатно и без кафтанов – писали они в прошениях на имя министра, но постепенно понимание того, что это не новая обуза, но самими крестьянами создаваемая, им подчиненная и под их контролем работающая администрация, доходило до сознания мужиков. К середине 1840-х гг. выгоды от самоуправления стали повсеместно ощутимы в казенной деревне, а форменные кафтаны и латунные знаки власти у избранных крестьянами судей, исправников и старост, утверждали среди и выбранных и выборщиков чувство самоуважения.

Киселёв добился высоких окладов своим чиновникам, чтобы исключить взятки, и требовал от них благожелательного отношения к крестьянам и безусловного соблюдения независимости крестьянского самоуправления. Министерский циркуляр 1843 года предписывал чиновникам: «Содействовать развитию между крестьянами собственного мирского управления, наблюдать за исполнением предписанных им правил, но не вмешиваться в суждения по делам, принадлежащим сельскому управлению и расправе, ни в постановления мирских сходов. Если в собственных своих делах они действуют по праву, предоставленному законом». [С.Г. Пушкарёв. Россия 1801-1917… М, 2001]

Дорогие друзья, рекомендую всем вам прочесть уже упомянутую мной записку «О крепостном состоянии в России» Андрея Парфеновича Заблоцкого-Десятовского, которую легко найти в его же книге «Граф П.Д. Киселёв и его время», изданной в 4-х томах в год его смерти в 1882 году.

Заблоцкий-Десятовский — совершенно замечательный человек. Мелкопоместный дворянин Черниговской губернии, всю свою жизнь посвятивший освобождению крестьян. Блестящий математик, статистик и журналист. Похоронен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге. Тоже достойный увековеченья, и тоже забытый нами.

Его записка 1841 года «О крепостном состоянии в России» была столь революционной, что Киселёв боялся показать её Николаю Павловичу. Но про неё всё равно разведали аристократы и Заблоцкого-Десятовского возненавидели, особенно крупнейший землевладелец князь Александр Сергеевич Меньшиков.

В своей книге Заблоцкий-Десятовский пишет, что Киселёв понимал, что «душевой раздел земель есть институт вредный для всякого коренного улучшения в хозяйстве, однако этот институт имеет свою выгоду в отношении устранения пролетариев и потому составляет вопрос, которого решение выходит за пределы чисто экономические». [А.П. Заблоцкий-Десятовский, Граф П.Д. Киселёв и его время в 4-х томах, Т2. С.199]

Как и славянофилы, Киселёв ошибочно считал, что общинное землевладение (передельная община) — это исконный институт обычного народного права, и потому нуждается в сохранении. Он понимал, что он экономически невыгоден, но поскольку это было, по его убеждению, детище самого народа, он хотел его сохранить и лишь урегулировать переделы земли. Потому что частые переделы приводят к тому, что «полевые участки постоянно меняют своих хозяев, от чего государственные крестьяне не имеют охоты, ни выгоды обрабатывать их с должным рачением».

Киселёв добился того, что 9 декабря 1846 года был издан императорский указ, предписывавший государственным крестьянам при переезде на казённые земли (которые они получали, если страдали от малоземелья), создавать нераздельные наследственные участки. И это был, если угодно, первый подступ к столыпинской реформе, которая началась через шестьдесят лет.

Павел Дмитриевич хотел сохранить общину, поскольку жить по своему обычному праву — это право крестьян, но в тоже время понимал, что на самом деле у крестьян должна быть наследственная нераздельная земля и, соответственно, поземельный налог, а не подушная подать. Как бы обрадовался Киселёв, если бы узнал, что никакой этой крестьянской общинной традиции передела земель, в сущности, не было. Узнав, что это лишь фискальная реальность, я уверен, он ещё легче пошёл бы на то, чтобы чётко связать землю с наследственным владением крестьянской семьи.

Но для того, чтобы переходить к земельному обложению, необходимо было заново поставить межевое дело. Вы помните, что землемеров в стране фактически не было. До учреждения Министерства государственных имуществ в России было всего восемьдесят таких специалистов. Представляете, на Россию — восемьдесят! К 1856 году (последний год министерства Киселёва) в России было уже 1419 землемеров, межевщиков и межевых учеников. К этому времени был снят план более половины удобных казённых земель (53 миллиона десятин). В 18 губерниях крестьянские оброки переложены с душ на земли и промыслы. То есть свершилось великое дело.

Из свободных казённых земель нуждавшимся крестьянам Министерством было отведено в наследственное владение почти 2,5 миллиона десятин по нормам надела 8-15 десятин на ревизскую душу. Кроме того 0,5 миллиона десятин было дано 56 тысячам крестьян (ревизских), не имевших земли вовсе. Было предпринято наделение сельских обществ лесом – 1 десятина на душу. Сельское общество владело всеми лесами сельского общества, заведовало ими, защищало и распределяло их. А лес в русской деревне — такая же необходимая вещь, как и земля. Из леса строили дома и церкви, дровами топили печи долгой зимой, в лесу охотились, собирали лекарственные травы, грибы и ягоды. Поэтому выделение казенным крестьянским общинам в пользование 2,2 миллионов десятин лесов весьма способствовало подъему материального благосостояния земледельцев. Одновременно были введены правила лесного хозяйства, создан штат лесничих и лесников. Вырубленные леса начали возобновлять, безлесные пространства вновь засаживать лесом.

С 1840 года было начато заведение в казённых селениях посевов картофеля, что, как я уже говорил, вызвало картофельные бунты в нескольких селениях Пермской, Вятской, Оренбургской, Саратовской и Казанской губерний. Бунты подавлялись вооружённой силой. Погибло до восемнадцать человек ослушников. Но Киселёв быстро понял, что принуждение - это неправильный подход. И 30 ноября 1843 года принудительные запашки под картофель были отменены, началась агитация. Крестьян, особо хорошо разводивших картофель, награждали денежными премиями, золотыми и серебряными медалями. В результате картофель прочно вошёл в жизнь, так что всеми нами любимые вредные чипсы — это результат как раз реформ Киселёва. А о том, как тяжело внедрялся картофель, есть хороший сказ про «водолазов» Бажова, где он рассказывает, как это происходило на Урале.

Происходило также осушение болот, расчистка неудобных земель под пашни, строительство дорог и пристаней на реках. На случай недорода были устроены хлебозапасные магазины.

Министерство ставило целью превратить натуральное хозяйство казенных крестьян в товарное. Для этого нужен был начальный капитал и потому в сельской местности создается свыше тысячи мелких банков, сотни вспомогательных и сберегательных касс. Введено взаимное крестьянское страхование от стихийных бедствий. Канкрин, как ни странно, был противником банков, а Киселёв был горячим их сторонником и оказался, конечно, совершенно прав. Сельский крестьянский банк стал неотъемлемой частью хозяйственной жизни русской деревни с начала ХХ века.

Погорельцам выдавались безвозвратные пособия и ссуды. Пожар в деревне — вообще очень страшная вещь. Русская деревня деревянная, и, случись пожару, она выгорала целиком. Огонь перебрасывался с дома на дом, на церковь, на казённые постройки, на амбары с зерном. Было введено взаимное страхование крестьянских построек от огня. Рекомендовалось строительство каменных домов или домов на каменном фундаменте. Каменных за восемнадцать лет правления Киселёва было построено более 7,5 тысяч, на кирпичном фундаменте — 90 тысяч. По его инициативе было основано 600 кирпичных заводов в сельской России.

Сам верующий христианин, Киселев обращал большое внимание на религиозную жизнь казенной деревни. Он материально поддерживал церковный причт, старался находить для сельских храмов честных и образованных священников. Министерством за 18 лет было построено 90 церквей и отремонтировано 228 в казённых селениях. Открывались молитвенные дома, в том числе и неправославного вероисповедания, например, мечети для мусульман - ведь многие казённые крестьяне были мусульманами. Создавались приюты для стариков и сирот.

Особая роль была отведена образованию. В 1838 году у государственных крестьян было 60 школ с 1800 учащимися, в 1856 году — 2550 школ с 111 тысяч учащихся (в том числе 18,5 тысяч девочек). То есть количество школ выросло примерно в сорок раз, а количество учащихся — в шестьдесят. Конечно, это было скудное двухлетнее образование, но для казенных крестьян не были закрыты ни гимназия, ни университет, и министр специально ориентировал учителей своего ведомства отбирать способнейших детей для их дальнейшего образования.

Открытие сельских школ, созданных усилиями Министерства государственного имущества, обнаружило недостаток книг для народного чтения. И в 1843 году Заблоцкий-Десятовский вместе со своим другом, князем Владимиром Федоровичем Одоевским (которого наши дети знают в основном по сказке «Городок в табакерке», а изучающие русскую философию по книге «Русские ночи»), замечательным русским мыслителем, тоже почти забытым, предпринял издание сборника для крестьян под названием «Сельское чтение», в первые два года разошедшегося в количестве до 30 тысяч экземпляров. Одиннадцатое издание этой книги было в 1864 году. Книга постоянно переиздавалась. Этот колоссальный успех Виссарион Белинский объяснял как глубоким знанием быта, потребностей и самой натуры русского крестьянина, так и талантом, с каким издатели сумели воспользоваться этим знанием.

Затем появились: «Рассказы о Боге, человеке и природе» (Санкт-Петербург, 1849 год), составленные Заблоцким-Десятовским при участии князя Одоевского, и его «Ручная книжка для грамотного крестьянина» (1 издание — Санкт-Петербург, 1854 год; 9 издание — 1872 год).

Князь Одоевский долгие годы состоял редактором «Сельского обозрения», издававшегося министерством внутренних дел. Вместе с Заблоцким-Десятовским он выпукал в свет двадцатитысячным тиражом книжки «Сельского чтения» под заглавиями: «Что крестьянин Наум твердил детям и по поводу картофеля», «Что такое чертёж земли и на что это пригодно» (история, значение и способы межевания) и другие.

Специально для народного чтения Одоевский написал ряд «Грамоток дедушки Иринея»: о газе, железных дорогах, порохе, повальных болезнях, о том, «что вокруг человека и что в нём самом». Как писал Даль, «Пёстрые сказки Иринея Гамозейки» Одоевского написаны особым языком, а некоторым из придуманных автором поговорок и пословиц может быть приписано чисто народное происхождение.

Белинский по поводу сказок Одоевского говорил: «В настоящее время русские дети имеют для себя в дедушке Иринее такого писателя, которому позавидовали бы дети всех наций. Узнав его, с ним не расстанутся и взрослые». [В.Г. Белинский. Полн. собр. сочинений. Т. 4. С. 107]

Вы видите, что Министерство государственных имуществ, которое поддерживали самые замечательные, талантливые и культурнейшие люди России, обратилось к народу, к своим братьям, больше не держа их в невежестве, а наоборот, давая им культуру, знания, постепенно двигая их к образованности, чтобы они стали полноценными гражданами.

Что касается больничного дела, то в 1838 году у государственных крестьян на всю Россию было всего 3 больницы, а в 1866 году — 269 больниц. Готовились прививатели оспы и повивальные бабки. Были предприняты меры к снижению пьянства среди крестьян, уменьшилось количество питейных домов.

Можно сказать, что граф Павел Киселев продолжил дело военных поселений графа Аракчеева. Но если в военных поселениях образование и культура навязывались силой, то Министерство казенных имуществ старалось не принудить, а научить. Из крестьян Киселев в первую очередь желал сделать ответственных свободно самоуправляющихся граждан, культурных собственников. «Доверие, оказываемое в этом случае государственным крестьянам, имеет ощутительное влияние на расположение их к действиям правительства. Система эта, уничтожая дефицит государственных доходов, происходивший от ежегодных недоимок, чрезвычайно важна, сверх того, как могучее средство для развития производительности народа и умственного его образования… Должно сказать, что неусыпными его трудами по государственным имуществам сделано много улучшений» — сообщал в 1843 г. Императору граф Бенкендорф [Нравственно-политический отчет за 1843 год // Россия под надзором. М., 2006. – С.332].

Чтобы отказаться от принуждения в деле развития культуры русской казенной деревни, требовалось немало смелости. Ведь военный характер аракчеевских поселений был выбран Александром, как мы помним, потому, что без принуждения, по его мнению, развращенный рабством крестьянин не стал бы переустраивать свой быт, предпочел бы пить, спать и бездельничать. Павел Дмитриевич Киселев, во многом близкий славянофилам, верил в мужика, в те здоровые силы, которые сохранялись в нём несмотря на столетие бесправия. Предоставление казенным крестьянам гражданской самостоятельности тут же обнаружило массу изъянов, которых страшился в свое время император Александр. Крестьяне неохотно отдавали детей в школу, отлынивали от церкви, продавали сельским богатеям за водку свои голоса на мирских сходах, враждебны были агротехническим и агрокультурным нововведениям.

Но к концу управления П.Д.Киселевым Министерством государственных имуществ, успех его начинаний был очевиден. Если до создания Министерства недоимки государственных крестьян составляли более девяти процентов от всей суммы податей с них (33 млн. рублей в сравнении с 391 млн.), то в 1856 г. – лишь около 3 процентов (17 млн. в сравнении с 506 млн. рублей)[ Е.В.Волков, А.И.Конюченко. Русские императоры XIX века. Челябинск: Аркаим, 2003. – С.165]. Крестьянство богатело и развивалось культурно, пусть и не так быстро и всесторонне как в военных поселениях, но зато более самостоятельно, добровольно, и потому – необратимо.

«Благосостояние и благоустройство государственных крестьян во времена Киселёва несомненно поднялись. Этот подъём отразился на росте доходности государственных имуществ и на значительном уменьшении недоимок государственных крестьян». [С.Г. Пушкарёв. Россия 1801-1917… с.81]

Наш замечательный историк Василий Осипович Ключевский в «Курсе русской истории» специально отмечал: «Удача устройства крестьян казённых должна была подготовить успех освобождения и крепостных крестьян. Для такого важного дела призван был администратор, которого я не боюсь назвать лучшим администратором того времени, принадлежащим к числу лучших государственных людей нашего века. Это был Киселёв». [В.О. Ключевский. Курс рус. истории в 5 ч. СПб., 1904—1922]

А академик М.М.Богословский пишет: «За 18 лет управления Киселёва Министерством государственных имуществ, деятельность созданной им администрации благодаря той энергии, которую он одушевлял, дала ощутительные результаты».

Цель оправдалась. Превращение государственных крестьян из податного сословия в сограждан при правильной организации дела обернулось высоким доходом для русской казны и блестящим примером для проведения великой реформы.

Генерал Киселев не зря пожертвовал румынской короной – на огромных пространствах родной страны он сумел помочь многим миллионам своих соотечественников обрести человеческое достоинство и хотя бы небольшой имущественный достаток. То, в чем убеждал он когда-то Императора Александра, Киселев смог во многом воплотить в жизнь среди государственных крестьян России.

Такова роль реформы Киселёва - превращение большой части русского общества в сограждан, которое произошло как раз в царствование императора Николая Павловича.