1. Предисловие

Дорогие друзья, мы начинаем третью лекцию о царствовании Александра II и вторую о начале Великих реформ. В предыдущий раз я рассказывал вам о том, как Александр колебался и протестовал против полного отхода от жизненных практик его отца — императора Николая Павловича. Да, колебания были, но, видимо, какие-то умные люди (кое-кого из них мы знаем, кое-кого нет) убедили Императора в необходимости проведения реформ.

Кстати говоря, Морис Палеолог, написавший целую книгу о второй жене Александра Екатерине Долгоруковой, несколько абзацев уделил в своём труде и предшествующей возлюбленной Императора, тоже Долгоруковой, но Александре Сергеевне, где утверждал, что она своим энергичным и волевым характером много содействовала тому, чтобы освобождение крестьян и реформы осуществились. [Кн. Екатерина Юрьевская. Александр II. Воспоминания. М. Палеолог. Александр II и Екатерина Юрьевская. М.: Захаров, 2017. С.21-22].

Но, интересно, что в высшем свете думали прямо противоположное. Князь Кропоткин, будучи ещё пажом и молодым офицером, писал, что в Петербурге ходят слухи, будто родственники той самой княжны Александры Долгоруковой всячески тормозят реформы, пользуясь безволием молодого царя. Кто прав — сказать трудно…

Однако давайте представим себе тот контекст, в котором начинается период реформ. Ведь колебания Императора, чем бы они ни были вызваны, в целом заканчивались. Александр Николаевич принимает твердое решение реформы проводить.

2. Контекст. Частные проекты и инициативы

В прошлой лекции мы говорили о письмах Михаила Погодина, адресованных сначала Николаю Павловичу, потом Александру II. Погодин 3 января 1856 года, то есть ещё во время Крымской войны, пишет Императору:

«Свобода! Вот слово, которое должно раздаваться на высоте самодержавного русского престола! Вот слово, которое соберет под знамя русского царя всю усталую и расстроенную Европу. … У нас, доселе неслышное и только теперь провозглашенное торжественно неограниченною властию, найдет оно отголосок во всей Европе, возбуждая сочувствия, и взыграет надежда радостями во всяком благородном сердце!

Как бы желал я растолковать нашим государственным людям, что эта свобода не уменьшит нисколько силы правительства, а увеличит, укрепит и утвердит ее; зато она не может причинить никакого вреда, а доставит многообразную пользу; не подвергнет нас никаким новым опасностям, а отвратит многие старые.

Слово должно сопровождаться делом для убеждения Европы в искренности и действительности нового решения».

Далее Погодин переходит к проекту реформ:

«Дайте полякам конституцию, то есть позвольте им сочинить себе конституцию, которую они уже имели и которую, верно, будут сочинять несколько лет. Провозгласите амнистию всем полякам, которые принесут к вам капиталы, знания, способности, опыты и лишат французские, английские и турецкие войска значительной помощи.

Простите наших политических преступников, которые, верно, возвратятся тихими агнцами и провозвестниками порядка и спокойствия (здесь речь, конечно, идёт о старых декабристах — А.З.).

Объявите твёрдое намерение освободить постепенно крестьян, определяя ежегодно известную суму из государственных доходов для выкупа их по жребию или в награду за хорошее поведение, по верным свидетельствам мира, которое успокоит крестьян надолго, возбудит деятельность, даст силы для терпения, утешит поднятые без толку толки, а исполниться оно может в неопределенное время, без малейшего ущерба дворянству, по полюбовным оглашениям».

Это всё ещё добрые мечтания, но направления их вполне характерны. Погодин продолжает:

«Дайте право приобретать землю кому угодно, с обязанными крестьянами, что вдруг освободит их множество.

Облегчите цензуру под заглавием любезной для Европы свободы книгопечатания, которая, без всякого ущерба власти, обогатит вас нужными сведениями, наделит разнообразными советами, доставит полезные предлоги для будущих внешних отношений и приведет в движение русский ум, упавший почти до точки замерзания. Вот вам содержание всемилостивейшего манифеста, ещё небывалого в летописях русской истории, который одушевит Россию и выиграет генеральное сражение в Европе, не обнажив шпаги, одним почерком пера.

Касательно внешних отношений объявите систему невмешательства: пусть все народы идут свободно, кто как желает, к своим целям. Покайтесь в ваших ошибках пред всеми, что примирит вас с Венгрией, Италией и всею левою стороною Европы.

Пригласите все правительства покровительствовать национальностям, и вы тем самым докажете бескорыстие вашей новой политики и приобретете благодарность и любовь национальностей, которые будут видеть в вас нравственных покровителей и, опираясь на вас, будут предъявлять свои права». [Конец крепостничества в России. Документы, письма, мемуары, статьи. М.: Изд-во МГУ, 1994. С.70-71]

Дорогие друзья, с небольшими упущениями мной приведено то самое письмо Михаила Петровича Погодина, адресованное Александру II, которое он читал, и которое ходило по всей России. В нём, вы видите: свобода — главное слово. Пусть сам Погодин фантазирует и предлагает проект, не совпадающий с направлением, в котором Царь думает относительно крестьян, но общая идея такая же: свобода во всём, и тогда Вы станете во главе Европы. А если Вы будете чураться свободы, как делал Ваш отец, тогда ничего не получится, тогда проигранная война умножится проигранным международным положением.

Приступим же непосредственно к разговору о решении вопросов, связанных с крестьянством. Первым основанием новой крестьянской реформы становится очень важный принцип: личность крестьянина не может быть объектом выкупа, так как личность свободна в принципе.

Этот принцип формулирует в своей книге «Достопамятные минуты моей жизни» уже знакомый нам товарищ министра внутренних дел Алексей Ираклиевич Лёвшин. [А.И. Лёвшин Достопамятные минуты моей жизни. Записка. Русский архив. 1885. Кн.8. С.474-557]

То есть нельзя выкупать, как предлагает Погодин, отдельных крестьян за хорошее поведение или по жребию. Личность крестьянина свободна в принципе. Выкупаться может только земля, так как земля принадлежит помещику.

Но надо сказать, что и в этом моменте пролегало принципиальное различие взглядов между крестьянами и помещиками. Крестьяне считали землю своей, а дворяне — своей. Мы ещё увидим, что это прекрасно понимает Александр II. Крестьяне считали землю своей потому, что земля была их до того, как Пётр III провозгласил акт о вольности дворянству, а дворяне именно из-за этого акта и из-за последующих актов Екатерины считали, что земля принадлежит им. То есть царские указы сформировали в ХVIII веке великий разлом между сословиями — разлом, который через несколько десятилетий похоронит Россию.

Большинство помещиков, как писал Юрий Фёдорович Самарин великой княгине Елене Павловне в 1857 году, считают ограничение крепостного права мерой, чрезвычайно опасной во всех отношениях. [Ю.Ф. Самарин. Сочинения, т.2, с. 137]

В журнале «Русская старина» в воспоминаниях Якова Александровича Соловьёва опубликован целый ряд проектов, которые начали поступать в редакционную комиссию, когда дворяне поняли, что Царь готовит отмену крепостного права. В одной из них — в записке под литерой «А», то есть подписанной только этой буквой, без указания фамилии, говорится, что в освобождении крестьян «таится глубоко задуманный план демократической революции в России». [Я.А. Соловьев, Русская Старина, 1882. №5, стр.390 и сл.] Эта записка пугает Царя. И надо сказать, не только она, но и многие слухи и нашёптывания пугают Александра тем, что в России после освобождения крестьян будет революция, такая же, как в 1848 году в Европе.

Хитроумный полтавский помещик Михаил Павлович Позен представил Царю проекты постепенной отмены крепостной зависимости с сохранением собственности помещиков на крестьянские надельные земли, предоставляемые крестьянам в пользование за определённые повинности и без права выкупа.

Его проект включал в том числе следующие пункты: крестьяне всех наименований уравниваются в правах и обязанностях; личное крепостное право навсегда отменяется; крестьяне прикрепляются к земле, на которой поселены, для обеспечения порядка их проживания и управления устраиваются общинные и волостные управления, окружные попечительства, уездные и губернские комитеты, высший комитет в СПб; за землю крестьяне обязываются оброком или работой: в удельных имениях — уделу, в казенных — казне, в помещичьих — помещику. [Проект М.П. Позена. Конец крепостничества в России. С. 92–95]

Эта записка поначалу была даже поддержана Яковом Ивановичем Ростовцевым, который не заметил, что на самом деле здесь фактически описано новое закрепощение крестьян, мало чем отличающееся от предыдущего. Да, личность их свободна, но сами они прикрепляются к земле, которая лишь даётся им в пользование. То есть получается что-то наподобие будущих колхозов.

Самая известная записка противоположного направления принадлежала перу Константина Дмитриевича Кавелина. Его отец Дмитрий Александрович — активный участник Арзамаса, ректор Санкт-Петербургского университета, а сам Константин Дмитриевич, тогда ещё сравнительно молодой человек, ровесник Александра II, адъюнкт Московского университета, профессор Санкт-Петербургского, помещик Самарской губернии и, как пишет Александр Корнилов, «человек, хорошо знавший экономический быт России, историк и юрист, вообще человек очень компетентный и осведомленный, склонный при том к довольно радикальной постановке крестьянского вопроса» [А.А. Корнилов, с. 389].

В записке 1855 года Кавелин указывает, что крестьяне должны быть освобождены с землёй за выкуп крестьянских наделов у помещиков при активном содействии и помощи государства. А освобождение крестьян без вознаграждения помещиков стало бы весьма опасным примером нарушения прав собственности. Записка эта очень широко обсуждалась. И, забегая вперёд, могу сказать, что освобождение крестьян уже после 1861 года фактически пошло по плану Кавелина. Кроме того, Константин Дмитриевич указывал, что необходимо выкупать имения не по стоимости земли, а по стоимости самих имений. Всё дело в том, что в нечернозёмной полосе земля малоплодородна, потому не имеет большой ценности, а отходный труд крестьян, который приносит помещику доход, ценен, поэтому выкуп имения должен учитывать не только стоимость земли, но и этот доход. То есть он должен быть выше, чем только стоимость земли.

Отрывки из этой записки были напечатаны в журнале «Современник» в 1858 году (№4), в статье Чернышевского «О новых условиях сельского быта», а полностью она была издана в «Русской старине» в 1886 году (№1,2,5) и собрании сочинений Кавелина. [Собр.соч. Кавелина (1898) т.2, стр. 15-146]. Статистика в этой записке собрана сенатором Яковом Александровичем Соловьёвым, о котором я вам уже рассказывал в предшествующей лекции.

Статья профессора Кавелина в «Современнике» вызвала неудовольствие власти, так как в ней говорилось о том, что крестьяне в конечном счёте должны получить в собственность землю, которой они ныне пользуются. В конце концов так и случилось — они получили землю в собственность, да, за выкуп, да, не сразу, но именно в собственность. К 1917 году все крестьяне России были собственниками земли. И после Октябрьского переворота большевики первым же своим актом их тут же её лишили, провозгласив на II съезде Советов социализацию земли, то есть ликвидацию частной собственности на землю. То, что было сделано при Александре II, было отменено при Владимире Ульянове.

Но тогда, в 1855-1857 годах, это мнение считалось крайне радикальным. И Кавелин, который был преподавателем права у цесаревича Николая Александровича, старшего брата Александра III, позже умершего, был даже отставлен от должности именно из-за страшного недовольства его запиской в аристократическом обществе.

Другая записка была подана человеком, которого проигнорировать Александр II не мог и который, по всей видимости, влиял на него тоже очень сильно. Я думаю, даже намного сильнее, чем княжна Александра Долгорукова, с которой молодого Царя соединяли скорее романтические отношения.

И человек этот — великая княгиня Елена Павловна. Я вам уже о ней рассказывал. Елена Павловна была вдовой Михаила Павловича, дяди Александра II, младшего брата Николая I, умершего в 1849 г.

Эта немецкая принцесса Фредерика Шарлотта Мария Вюртембергская, будучи образованной немецкой женщиной, очень твёрдо выступала за освобождение крестьян, причём за освобождение с землёй. Она откровенно говорила некоторым приближённым к ней людям (а у неё собирался целый двор, и Кавелин с Николаем Алексеевичем Милютиным были одними из её ближайших друзей), что, к сожалению, Царь слаб, подвержен влияниям, и, как ни странно, слабо образован, поэтому нам надо помочь ему понять, что делать. И с помощью как раз Милютина и Кавелина она пишет записку «Предварительные мысли об устройстве отношений между помещиками и их крестьянами». Пишет как бы с целью устройства свободного быта крестьян в своём собственном имении Карловка Полтавской губернии. И для того, чтобы обсудить то, как надо проводить реформу в этом селе, она собирает в Петербурге лучших знатоков крестьянского дела, специалистов в области русского права. Её дом стал основной дискуссионной площадкой, где вырабатывались комплексные, систематические планы Великих реформ второй половины XIX века. Именно у Елены Павловны окружающие её люди пришли к выводу, что не может быть какой-нибудь одной реформы — крестьянской либо судебной. Необходимо делать одновременно или одну за другой земскую, судебную, военную, и крестьянскую реформу, потому что иначе не получится ничего.

Сторонники реформ называли Елену Павловну между собой «матерью-благодетельницей». За свою деятельность по освобождению крестьян великая княгиня получила в обществе звание «Princesse La Liberte» (Великая княгиня свободы). И в своём имении Карловка, которое включало двенадцать селений и деревень и охватывало более девяти тысяч десятин земли, с населением примерно пятнадцать тысяч человек (управляющий — барон Энгельгарт), был выработан план: личное освобождение крестьян и наделение их собственной землёй за умеренный выкуп.

В марте 1856 года совместно с Николаем Алексеевичем Милютиным (важно не спутать его с братом Дмитрием; Николай был гражданским человеком и занимался крестьянской реформой, а Дмитрий был генералом и главным создателем военной реформы 1868 года, о которой мы ещё будем говорить) был выработан план для освобождения крестьян в Полтавской и смежных губерниях. Не только крестьян великой княгини Елены Павловны, но и других помещиков той части Украины, что зовется Слобожанщиной. И этот план получил предварительное одобрение Государя.

В начале 1857 года князь Владимир Александрович Черкасский, (1824 года рождения) выступил с трудом «О лучших средствах к постепенному исходу из крепостного состояния», где он в частности сделал вывод, что реформа должна освободить рабочие силы для промышленного труда. Имея в виду, что сейчас крестьян на земле слишком много, и надо сделать так, чтобы их осталось меньше, а освободившиеся руки могли уйти в города и стать рабочим классом, который в то время называли пролетариатом.

Он писал: «Правительство отнюдь не должно увлекаться односторонним воззрением на дело и страшиться отпущения на волю двух или трёх миллионов жителей без земли, так как крепостной труд, в своё время достаточный, недостаточен для быстро развивающегося общества, и современный ход русской промышленности, не только фабричной, но и земледельческой, настоятельно начинает требовать образования массы свободного труда, способного по зову нужд частных и общественных свободно передвигаться с места на место, как ясно доказала это и настоящая война» [В.А. Черкасский. Национальная реформа. Институт русской цивилизации, 2010].

Но, тем не менее, основную часть крестьян он считал нужным освободить обязательно с землёй, чтобы они могли продолжить сельскохозяйственный труд. Тульские дворяне, а он был тульским дворянином, угрожали князю Черкасскому за его мысли — особенно за необходимость отпуска крестьян с землёй — исключением из дворянского общества.

Конфликт между сторонниками и врагами реформы был жёстким. О нём вы можете прочесть статьи очень хороших историков Бахрушина и Любавского в сборнике «Освобождение крестьян. Деятели реформы» (М. 1911) и знаменитый пятитомник «Великая реформа» (особенно статью А.Ф. Кони), изданный в том же 1911 году и, естественно, приуроченный к пятидесятилетию великой реформы. Вот видите, дорогие друзья, в 1911 году было празднование пятидесятилетия освобождения крестьян России, а уже через каких-то семь лет крестьяне лишились всего.

3. Литовская «инициатива»

Александр II понимал, что реформы могут осуществляться только сверху, что большинство дворян не хочет никаких перемен. Инерция жизни велика, а привычка властвовать над другими людьми пленительна, от неё не хотели отказываться. Дворяне — слой самый образованный и самый просвещённый, но отнюдь не самый свободолюбивый, когда речь идёт о свободе других. И это, как я уже говорил, страшное обличение нашего дворянства. Но понимая всё это, Александр Николаевич хотел (видимо, ему кто-то это подсказывал, может быть, Елена Павловна или кто-то другой), чтобы будущая реформа выглядела как инициатива самих дворян: не Царь вас заставляет освобождать ваших крепостных, а вы сами умные люди и понимаете, что во второй половине ХIХ века владеть крепостными постыдно и невыгодно.

Кстати, интересно, что мы читаем эту лекцию 18 июня, а следующий день, как известно, объявлен днём освобождения рабов в Соединённых Штатах, потому что именно 19 июня 1865 года была подписана конституционная поправка, запрещающая рабство в США в последнем из рабовладельческих штатов - Техасе. Там этот день стал национальным праздником. За неё единогласно проголосовал Сенат. А у нас? У нас реформа 19 февраля 1861 года до сих пор не является национальным праздником. Только, день исторической памяти, каких существует сотни.

Для Александра было важно, чтобы дворяне сами выступили с инициативой освобождения крепостных людей. Но они этого не делали. Мы, — говорили они, — не понимаем, Батюшка-Царь, твою волю, ничего не знаем, разобраться не можем. В общем, дворяне освобождение своих крепостных пытались, грубо выражаясь, замотать. Хотя в обществе, особенно среди молодёжи, волна надежды поднимается.

Уже 16 октября 1855 года известный нам с вами Никитенко записывает в дневник: «В обществе начинает прорываться стремление к лучшему порядку вещей. Но этим ещё не следует обольщаться. Все, что до сих пор являлось у нас хорошего или дурного, — всё являлось не по свободному, самобытному движению общественного духа, а по указанию и по воле высшей власти, которая всем распоряжалась и одна вела, куда хотела. Замечательные личности и отдельные факты мало значат в общей массе застоя: это пузыри, выскакивающие на поверхности сонной влаги, взволнованной вдруг падением в нее какой-нибудь тяжести. Многие у нас теперь даже начинают толковать о законности и гласности, о замене бюрократии в администрации более правильным отправлением дел. Лишь бы всё это не испарилось в словах!... До сих пор мы изображали в Европе только огромный кулак, которым грозили её гражданственности, а не великую силу, направленную на собственное усовершенствование и развитие» [А.В. Никитенко. Дневник. Захаров, 2005. Запись от 16.10.1855].

И всё же — надежда! А вдруг?

В Секретный комитет по освобождению крестьян в марте 1857 года пришло прошение помещиков трёх литовских губерний Российской империи (Гродненской, Ковенской и Виленской) освободить крестьян без земли. Я напомню, что литовские губернии входили в Россию по первым трём разделам, но до присоединения Герцогства Варшавского и создания Царства Польского. В Царство Польское они не входили. Планы их присоединения к Русской Польше были, но так они и не осуществились никогда.

Это было прошение сделать, как в Польше: освободить крестьян без земли и не вводить Бибиковы инвентари, по которым крестьяне должны выполнять только определённые повинности. Иными словами — пусть крестьяне будут свободны, они могут вообще ничего не исполнять, но земли пусть у них не будет. С голодухи начнут работать на помещика и будут делать больше, чем установлено по всем бибиковским инвентарям.

Главным противником этой идеи литовских помещиков оказался великий князь Константин Николаевич. Он и ещё несколько членов комиссии твёрдо сказали, что освобождать крестьян необходимо только с землёй, и велели объявить об этом. Другие же были категорически против. Как вы видите, дорогие друзья, вопрос — с землёй или без земли — стоял на первом месте.

С начала 1857 года членом Негласного комитета по решению крестьянского вопроса был генерал от инфантерии Яков Иванович Ростовцев (1804-1860).

Это был тот самый человек, который 10 октября 1825 года сообщил о заговоре декабристов Николаю I, не назвав имён. Он был близок с Рылеевым и с князем Евгением Оболенским. Тогда Ростовцева осуждали в России за предательство, но, на самом деле, это было не предательство, а предупреждение, ведь имён он Императору не назвал. Николай ценил Якова Ивановича и назначал его на высокие посты. И Александр II этого государственного человека, который был близок его отцу и по возрасту был на восемь лет моложе Николая I и на четырнадцать лет старше самого Александра, привлёк в свой Комитет как надёжного человека. Император знал, что те качества, которые есть у Ростовцева, — честность, надёжность, принципиальность, — это то, чего так не хватает в решении крестьянского вопроса. Все ищут своего интереса, ищут возможности сохранить свои владения и свою власть над крестьянами. А Яков Иванович искал другого.

В это же время, в июне 1857 года, через министра иностранных дел России князя Горчакова Императора достигает записка барона Августа фон Гакстгаузена. Фон Гакстгаузен — интересная личность. Это уже немолодой человек (1792 года рождения), прусский профессор экономики. В 1843 году он посетил Российскую империю, изучал её и в итоге написал по России трёхтомное сочинение. И именно фон Гакстгаузен считается тем человеком, который, если угодно, придумал русскую сельскую общину. Да так придумал, что она была дорога славянофилам до самой исторической смерти России. [T.K.Dennison; A.W.Carus. The Invention of the Russian Rural Commune: Haxthausen and the Evidence// The Historical Journal. Princeton, 2003. Vol.4, N3. P. 561-582]

Август фон Гакстгаузен написал Александру II специальную записку об отмене крепостного права, которая в некотором роде вводит крестьянскую реформу в России в контекст общеевропейских преобразований. Такой друг его отца тоже не мог быть не замечен Александром II.

Процитируем эту записку: «Вопрос освобождения крестьян, будучи специальным вопросом для России, есть вместе с тем и политический, и притом самый важный не только в отношении России, но и для всей Европы. Я убеждаюсь в этом с каждым днем более и более, а особенно с тех пор, как мне достоверно известно, что радикальная партия Мадзини (объединители Италии — А.З.) и братии в Англии (Герцен и Огарёв — А.З.) возлагают теперь главную надежду на социальную революцию в России. Опыт уже указывает нам, что предводители этой партии не пустые мечтатели, но люди, верно рассчитывающие и проницательные.

Мы живем в эпоху, когда мысли и мнения не выжидают, как прежде, годов и столетий для своего полного развития и распространения. Распространяемые печатью, паром и электричеством, они, подобно молнии, бороздят Европу с одного конца до другого, и нет народа, нет страны, которые могли бы предохранить себя от их влияния». - Видите, то, что мы сейчас говорим об интернете, сто пятьдесят лет назад говорили о железной дороге и телеграфе. - «Я говорю это, дабы напомнить, что России нельзя останавливаться на полпути, что невозможно важнейшие вопросы народного существования предоставить их собственному развитию, но что правительство обязано первое принять в них обдуманное и деятельное участие, дабы события, опередив его, не завладели браздами и не вырвали от него уступок, которые повлекли бы его к падению». [Конец крепостничества в России. С.92.]

Автор этой записки рассуждает примерно так же, как рассуждал и Александр I, который считал, что надо обогнать революцию. Глубочайшая ошибка многих русских консерваторов, в том числе и Николая II, и нынешней нашей власти, заключается в том, что они думают — можно просто держать и не пущать, можно всех «законсервировать», всех хватать, арестовывать, и всё будет хорошо. Но это полная чепуха, при таком подходе к делу никогда не бывает хорошо даже в среднесрочной перспективе. Консервирование всегда приводит к взрыву. Образ кипящего котла с закрученной крышкой уже стал банальным, но от этого не стал менее верным, дорогие друзья. И единственный способ разрешить ситуацию — это снять крышку с котла. Да, страшно, ведь кипящий пар может обжечь, но другого выхода просто нет. Надо снять крышку и каким-то образом регулировать самому огонь, чтобы прошла реформа, позволившая людям исцелить застарелую болезнь, и тогда общество выздоровеет. Лечебные мази, а не просто закручивание язвы тряпкой, чтобы её не видеть… Только лечение, а не игнорирование болезни — это единственный способ исцеления.

И Александр Николаевич, прочтя эту записку Гакстгаузена, написал на ней: «Совершенно справедливо, и в этом моя главная задача». То есть уже тогда, в июне 1857 года, он ясно понимает, что это не просто правильно, а это его главная задача — обогнать революцию.

14, 17 и 18 августа 1857 года проходят бурные заседания Комиссии по Крестьянскому вопросу. Одни — за, другие — против. В конечном счёте, все кроме князя Гагарина подписали решение о необходимости освобождения крестьян. Государь присоединился к мнению большинства.

Освобождение предполагали провести в три этапа без огласки. Первый этап — вольное освобождение. Второй — составление проектов полного освобождения. Третий — непосредственно полное освобождение.

Вольное освобождение означает, что и помещики, и государство, и дворцовые службы должны по возможности добровольно освобождать крестьян, пользуясь уже действующими законами. Второй этап включает в себя разработку моделей, концепций крестьянской реформы. И третий этап — полное освобождение.

Членам Комитета было дано четырнадцать вопросов. Полный список этих вопросов легко найти в книге «Конец крепостничества в России», но я назову некоторые из них: право на брак без согласия помещика (разрешать или не разрешать?), запрет на ссылку в Сибирь (запрещать или не запрещать?), право жаловаться на помещика (разрешать или не разрешать?), можно ли ограничивать право помещика наказывать своих крестьян и так далее.

Даже сами эти вопросы показывают, что за сто лет, со времён Петра III, даже с Петра I, по сути ничего не изменилось. Крестьянин не стал для помещика личностью, он даже жениться не может по своей воле. Помните, как у Некрасова: «Полюбил Наташу хлебопашец вольный, Да перечит девке немец сердобольный, главный управитель». То есть управляющий не позволяет Наташе выходить замуж «на сторону» за вольного. Но свободный брак невозможен даже внутри имения, даже если оба, и мужчина, и женщина, являются крепостными одного помещика. А вдруг помещик имеет виды на эту молодую женщину? Мало ли что? Поэтому брак совершается только с его разрешения. Всё это страшные вещи, так же, как и возможность помещика выступать в роли судьи и самому наказывать своих крестьян ссылкой, каторгой, кандалами, побоями, разве что не убийством. И всё это остаётся, существует в 1857 году, и о том, оставить такой порядок вещей или упразднить, размышляют члены Комитета. Татищев в своей двухтомной истории «Царствование Александра II» пишет, что это «было едва ли не первым в России опытом обсуждения в выборных собраниях государственного и общественного вопроса первостепенной важности». [С.С. Татищев, т.1 с.348] Но это чуть позже, пока ещё никаких выборных учреждений не было.

Министерство внутренних дел разослало по дворянским собраниям «Проект плана работ по устройству крестьянского быта», составленный Яковом Александровичем Соловьёвым [Записки сенатора Я.А. Соловьёва. Русская Старина, 1882, т.33. с.246-249]. Яков Александрович говорил в нём о том, что необходимо объявить освобождение крестьян с землёй, право на усадебные постройки, возведенные крестьянином за свой счёт, право освобождения дворовых по суду как компенсация за жестокое обращение. «Вся охранительная партия, — пишет Соловьёв, — а она составляла огромное большинство, всполошилась и подняла шум о разорении помещиков и попрании дворянских прав. Несчастный проект читался как заграничные книги запрещённого издания» [Я.А. Соловьёв. с.248].

Проект был отклонён главным Комитетом, и новую редакцию «на основаниях менее тягостных для помещиков» поручили составить Якову Ивановичу Ростовцеву.

Яков Александрович Соловьёв, конечно, был глубоко этим огорчён. Но важно увидеть другое: то, что люди из высшего слоя (отнюдь не декабристы, которые выходили на Сенатскую площадь с оружием) канцелярскими методами пытались добиться великой цели, может быть, более последовательно и более серьёзно, чем даже силой военной.

Одновременно император Александр Николаевич поручил министру внутренних дел Ланскому и министру госимущества Михаилу Николаевичу Муравьёву, который потом прославится подавлением польского восстания в Литве, составить ответный рескрипт к литовскому дворянству на имя виленского генерал-губернатора Владимира Ивановича Назимова, одобряющий этот подход. [Рескрипт от 20 ноября 1857 г. Александра … В. И. Назимову. Конец крепостничества в России. С. 86]

Кстати говоря, Назимов был владельцем села Устье Псковского уезда Псковской губернии. Того самого, где до наших дней сохранилась замечательная церковь XV века.

Именно этот ответный рескрипт на прошение литовского дворянства освободить крестьян без земли был фактически решением начать реформы. Поэтому дату 20 ноября 1857 года мы можем считать формальным началом Великой реформы.

Литовским помещикам было приказано создать комитеты по крестьянскому вопросу. Вот тогда-то они и стали создаваться. Для подготовки реформы рескрипт предлагал учредить дворянские комитеты в Виленской, Ковенской и Гродненской губерниях. Сразу же вслед за этим дворяне иных губерний стали просить разрешить создать такие же комитеты. В том же рескрипте объявлялись соображения Императора, и исполнительной власти, - министерств государственных имуществ и внутренних дел по освобождению крестьян.

По-прежнему подтверждалось, что земля является собственностью помещиков. Но крестьянам надо предоставить право выкупа усадебной осёдлости в определённый срок. Им отводились дополнительные угодья для обеспечения потребностей и отбытия повинностей. На них возлагалась обязанность отработки барщины и выплаты оброка в определённых размерах.

Другими словами, за огород или за то, что мы потом будем называть приусадебным участком, крестьянин должен производить выплату, а остальное даётся ему в аренду за труд, но с правом последующего выкупа. Это право последующего выкупа будет активно осуществляться, в том числе и государством, но позднее.

На весь переходный период за помещиками сохранялись функции вотчинной полиции, а крестьянам предписывалось организоваться в сельские и волостные общества. Тоже важная идея. Конечно, крестьяне и до этого жили сельским миром. Это было сельское самоуправление. В лекциях о Николаевском царствии я довольно подробно рассказывал, что существовали остатки старой крестьянской демократии, народовластие, которые постепенно усыхали, но теперь они возобновляются в полной мере. Крестьянский мир на уровне села и волости (волость — это несколько сёл) становится обязательным. Крестьяне должны сами организовывать свою жизнь, а не помещик и не государство.

Если крестьянину не отводится в пользование помещичья земля, а есть только его усадьба, то он не несёт повинности помещику. Это делается для того, чтобы освободить дворовых. Или давай дворовым землю, чтобы они были обычными крестьянами, или они получают свободу, и барин больше не имеет на них никаких прав. Потому что крестьяне работают на помещика за аренду земли.

Далее было объявлено: ссылать в Сибирь и сдавать в рекруты теперь можно по согласованию с сельским обществом и с согласия уездных комитетов по крестьянской реформе.

То есть теперь помещик не всевластен. Если он хочет кого-то сослать, то крестьянский мир должен с этим согласиться. Понятно, если крестьянин действительно пьяница, бунтарь, бегает с топором за своими односельчанами, то сами крестьяне с удовольствием согласятся его сослать. Но если крестьянин по каким-то причинам вызвал немилость помещика, то тогда крестьянский мир заступится за него, и помещик уже ничего сделать не сможет. Кроме того, необходимо и согласие уездного комитета по крестьянской реформе.

На следующий день, 21 ноября 1857 года, Ланской посылает этот рескрипт Назимову и добавляет к нему свою записку. Ланской пишет: «Если комитеты по местным уважениям признают неудобным принять которые-либо из этих соображений, то я просил бы Ваше Превосходительство поручить комитетам в своих мнениях объяснять подробно причины, препятствующие принятию оных». [Конец крепостничества в России. С.87-91]

Если переводить с канцелярского языка на обычный, речь идёт о том, что, если дворяне не хотят давать все эти права крестьянам, то они должны объяснить, почему не хотят. При этом дворяне знают, что Царь за реформу. Поэтому, скорее всего, если они начнут объяснять, то станут врагами Государя. Поэтому помещики начинают думать, начинают ёрзать…

Итак, особые комитеты были учреждены сначала в трёх литовских губерниях, а вскоре и в других губерниях. И Александр делает вид, что это не он приказал создать эти комитеты, а сами дворяне выступили инициаторами их создания, а он просто соблаговолил разрешить. То есть получается так, как это описывал Никитенко. Государь всё делает сверху, но имитирует деятельность снизу, а снизу никакой прогрессивной деятельности не желают. Это сейчас часто говорят, что Царь был только крепостником и держателем старого порядка. Ничего подобного. По тем или иным причинам, которые, как я уже говорил, мы знаем не до конца, Царь хотел провести эту реформу, а дворяне как раз наоборот, реформы не желали, ее саботировали. Но надо было, чтобы дворяне хотя бы сделали вид, что они хотят освобождения своих крестьян, что инициатива исходит от них.

Поэтому в ответ на создание этих комитетов Александр пишет: «Одобряя вполне намерения сих представителей дворянства Ковенской, Виленской и Гродненской губерний, как соответствующие моим видам и желаниям, я разрешаю дворянскому сословию оных приступить теперь же к составлению проектов, на основании коих предложения комитетов могут быть приведены в действительное исполнение, но не иначе как постепенно, дабы не нарушить существующего ныне хозяйственного устройства помещичьих имений».

Дальше Император предлагает целую систему выборов, разработанную Ланским в министерстве внутренних дел. Таким образом, создаётся первая демократическая выборная структура для решения не узкосословной дворянской, а общей проблемы.

Далее написано:

Для сего повелеваю:

1. Открыть теперь же в губерниях Ковенской, Виленской и Гродненской по одному в каждой подготовительному комитету, а потом для всех 3-х губерний одну общую комиссию в г. Вильне.

2. Каждому губернскому комитету состоять под председательством губернского предводителя дворянства из следующих членов: а) по одному из каждого уезда губерний, выбранному из среды себя дворянами, владеющими в том уезде населенными имениями, и б) двух опытных помещиков той же губернии по непосредственному назначению начальника оной, и

3. Общей комиссии состоять из следующих лиц: а) двух членов каждого из 3-х губернских комитетов по их выбору; б) одного опытного помещика из каждой губернии по вашему назначению; и в) одного члена от Министерства внутренних дел. Председателем комиссии предоставляется вам назначить одного из ее членов, принадлежащих к местному дворянству.

Что касается нашей с вами главной темы, а именно положения крестьян, то об этом в императорском рескрипте на прошение дворян трёх губерний говорится следующее:

1. Помещикам сохраняется право собственности на всю землю, но крестьянам оставляется их усадебная оседлость, которую они в течение определенного времени приобретают в свою собственность посредством выкупа; сверх того, предоставляется в пользование крестьян надлежащее по местным удобствам, для обеспечения их быта и для выполнения обязанностей пред правительством и помещиком, количество земли, за которое они или платят оброк, или отбывают работу помещику.

2. Крестьяне должны быть распределены на сельские общества, помещикам же предоставляется вотчинная полиция, и

3. При устройстве будущих отношений помещиков и крестьян должна быть надлежащим образом обеспечена исправная уплата государственных и земских податей и денежных сборов.

То есть, как вы видите, пока земля во владении помещика, но с перспективой выкупа для крестьянина. И главное, что говорит Император, — он призывает писать проекты. Не запрещает, а, наоборот, поощряет поиск наилучшего выхода из сложившегося положения.

В завершении этого рескрипта Император пишет:

«Вы и начальники вверенных вам губерний обязаны строго наблюдать, чтобы крестьяне, оставаясь в полном повиновении своим помещикам, не внимали никаким злонамеренным внушениям и лживым толкам. Пребываю к вам всегда благосклонный.

В Царском Селе. 20 ноября 1857 г.»

Это ещё один важный аспект. Александр вовсе не хотел революции снизу, он боялся её так же, как Александр I и как Николай I. Его задача была осуществить революцию сверху. Поэтому крестьян надо было держать в спокойствии, при этом открывая им возможности реформы. Примечательно, что когда слухи об эмансипации, наконец, достигли самих крестьян, количество крестьянских восстаний и выступлений против власти снизилось, а против помещиков, которые, по мнению крестьян, не исполняют волю царя, наоборот, увеличилось.

24 ноября рескрипт виленскому генерал-губернатору Назимову был разослан всем губернаторам и губернским предводителям дворянства по всей России «для сведения и соображения на случай, если бы дворянство вашей губернии изъявило подобное желание». Обратите внимание, никто никого не заставлял — если вы изъявите желание, то создавайте комитеты. Месяц спустя этот рескрипт был опубликован. Все могли прочесть его, даже крестьяне, если владели грамотой.

9 декабря 1857 года о том же Государь сказал дворянам Санкт-Петербургской губернии:

«Я привык надеяться на всё дворянство и предоставил вашей губернии начать это дело. Знаю, что много будет труда, но я надеюсь на вас и поручаю вам это дело. Надеюсь, что вы примите в нем искреннее участие и обратите внимание ваше на класс людей, заслуживающих, чтобы положение его было правильно обеспечено (то есть на крестьян — А.З.). Нельзя было медлить долее; должно было теперь же заняться этим предметом, не откладывая его вдаль. Моя непременная воля, чтобы это было исполнено». [С.С. Татищев, Александра II]

Как вы видите, для того, чтобы освободить крестьян, Царь использует рычаг абсолютной власти. «Моя непременная воля» — говорит он. Не было бы этого рычага, было бы у нас фактически помещичье правление олигархии или аристократии, никто бы крестьян не освободил, пока бы не началось всеобщее восстание, которое бы разнесло в клочья Россию намного раньше 1917 года.

4. Непременная воля Государя

После того, как этот рескрипт был опубликован, а изначально он был секретным, как и вся переписка Ланского с Назимовым, Негласный комитет стал гласным, официальным и был назван Главным комитетом по крестьянским реформам. Как пишет Татищев, из этих рескриптов и из речи Санкт-Петербургскому дворянству «вся Россия узнала, что упразднение крепостного состояния – вопрос бесповоротно решенный самодержавной волей» [С.С. Татищев, т.1. с.342]. Это декабрь 1857 года.

28 декабря 1857 года в Москве сто восемьдесят человек разных сословий, писатели и учёные собрались в Купеческом собрании на торжественный обед, чтобы отпраздновать это решение. Старое Купеческое собрание — ныне театр Станиславского на Большой Дмитровке, а новое Купеческое собрание — сегодня театр Ленинского комсомола на Малой Дмитровке.

На торжественном обеде произносились замечательные речи об освобождении крестьян. Общество некрепостников — купцы, литераторы, университетская профессура, гимназические учителя, даже дворянская молодёжь — жило освобождением крестьян. Однако их отцы были намного осторожнее.

7 января 1858 Московское дворянство в своем адресе Императору оговаривало, что «просит всемилостивейшего соизволения на составление правил, которые комитетом будут признаны общеполезными и удобными для местностей Московской губернии».

Вроде бы ничего страшного — просьба приспособить к местному началу, к особенностям климата и почвы. Но Государя на мякине не проведёшь. Он понимал, что это та оговорка, которая позволит московским дворянам не дать свободу крестьянам в полном объёме, опять сделать их так или иначе, как в записке Позена, зависимыми людьми. И поэтому ответ Александра от 16 ноября 1858 года был весьма сухим, и в нём было подчёркнуто, что главным желанием должно быть «устроить и улучшить быт своих крестьян». Не быт дворян, а быт крестьян.

Как раз к этому времени, к началу 1858 года, относятся и записки рязанского помещика Александра Ивановича Кошелёва к Александру II о положении крестьян. Он пишет:

«Владение нами подобными существами, обхождение с ними как с вещами, неограниченный разгул произвола в действиях, и постоянное опасение утраты этого неестественного и постыдного, но крайне удобного и для нашей лени благоприятного обладания суть для каждого из нас и для всех вообще такие язвы, которые искажают в нас ум, чувство, волю, словом, всё существо наше. Не уважая основной истины нашей веры и нашего разума о братстве людей, заглушая совесть, защемляя её в изгибы помещичьей логики, можем ли мы рассуждать прямо, чувствовать здраво и действовать честно? Нет! Пока грех владения людьми лежит на нас, пока он проедает наш быт во всём его составе до самых мелких частностей, до тех пор не может у нас быть ни общественной нравственности, ни общественного мнения, до тех пор мы должны сносить лихоимство, воровство, кривосудие, самоуправство …» [Записки А.И. Кошелёва (1812-1883 годы). М.: Наука, 2002. С.228]

Юрий Фёдорович Самарин (как и Александр Иванович Кошелёв, он также славянофил) тоже в 1858 году подаёт Государю записку, где призывает соблюдать благоразумную осторожность, но он же полагает, что землю, которой пользуются крестьяне, необходимо отдать на правах собственности крестьянам, а помещику компенсировать передачу земли особым «вознаграждением», которое может быть двояким: 1) постоянной, непрерывной рентой за землю (Самарин определяет её в шесть процентов); 2) единовременным выкупом или уплатой всей капиталистической стоимости земли, причём право пользования, в таком случае, «превращается в право собственности (крестьян — А.З.), а право собственности прежнего вотчинника прекращается». Проект Самарина также опубликован в книге «Конец крепостничества в России». [Конец крепостничества в России. С. 95—97. Собр. Соч. т.2.]

Россия бурлит, предлагаются разнообразные проекты решения вопроса. За два-три года Государь превратил спящую Россию в общество живое и действующее. Спящий – проснулся.

Негласный комитет преобразован в Главный комитет под председательством самого Императора. Редакционная комиссия создаётся под председательством Якова Ивановича Ростовцева и должна согласовывать предложения приходящие из различных губерний. В Редакционной комиссии работают дворяне из разных губерний, которых вызывают в Петербург.

Первая редакция Ростовцева была благоприятна для помещиков. Крестьяне вместе с помещиком составляют одно общество. Помещик — начальник общества. Освобождение крестьян происходит немедленно. Выкуп крестьянской усадьбы (дома, не имея которого он остаётся без крыши над головой) — возможность, но не обязанность. Программа была утверждена Главным комитетом и Государем. Циркулярная рассылка произошла 22 апреля 1858 года.

В этот же день, 22 апреля 1858 года, Министерство народного просвещения в указании цензуре почти полностью запретила широкое обсуждение реформы в печати, чтобы исключить межсословный конфликт. А полемика ведь была очень острая. Кроме вопроса «с землёй или без земли», ещё одной главной темой стало — частное или общинное крестьянское землевладение?

Только журнал «Экономический указатель» агитировал за частновладельческую землю крестьян. «Современник», левый журнал Чернышевского, говорил о том, что община должна быть как коммуна (зачаток коммунизма). Славянофильская «Русская беседа» утверждала, что община — основа славянского быта. То же самое говорил и «Русский вестник» Каткова. Дворянские интересы отстаивал специально созданный «Журнал Землевладельцев».

Теперь вся эта полемика на какое-то время прекращается, потому что межсословные отношения действительно накаляются и их надо немного остудить в преддверии Реформы.

5. Добровольное освобождение

С декабря 1857 года по 12 июля 1858 года среди крестьян по России случилось семьдесят выступлений, в девяти случаях власти вызывали воинские команды для их подавления. Десять процентов этих выступлений были вызваны указами помещиков переселять крестьян. Помещик перед реформой хочет как можно больше земли оставить себе, соответственно, решает переселить крестьян на малые земли в другие свои имения. А крестьяне переселеяться не хотят, они знают, что скоро будут свободны, и хотят жить на своей родной земле в своих деревнях, там, где жили их отцы.

В начале 1858 г. Александр Иванович Кошелёв пишет обстоятельное письмо Императору, указывая на проблемы, вызываемые предполагаемой крестьянской реформой. В записке, в частности, отмечается: «Помещики, видя, что освобождение крестьян неминуемо, и опасаясь, чтоб оно не было произведено внезапно и при том с землею, начинают, в ограждение себя от убытков, принимать разные меры, самые для крестьян разорительные. Я знаю многих помещиков, которые уже сократили или теперь сокращают неделы крестьян угодиями, страшась повторения того, что было в Киевской и других губерниях, то есть чтоб не уровняли в повинностях в отношении к помещику крестьян, пользующихся как большим, так и малым количеством земли. Другие помещики стараются прибрать к своим рукам ближнюю землю, отдавая крестьянам запольные земли. Иные переселяют крестьян на дальние участки, оставаясь на старых местах и потому овладевая конопляниками, выгоном и всеми ближними унавоженными землями. Сверх того, и это гораздо ужаснее: я знаю, что некоторые помещики покупают теперь голые пески и туда выселяют крестьян, имея ввиду отдать им при освобождении эти пески и остаться при хорошей земле; известно, что земля без крестьян в хлебородных губерниях даже теперь дороже ценится, чем земля с крестьянами». [Записки А.И.Кошелева. С.236]

Так начинается процесс «добровольного освобождения».

Нижегородский дворянский комитет большинством голосов принял решение выкупа личности крестьянина. Государь воспретил это и объявил 6 июля 1858 года выговор нижегородским дворянам, подчеркнув, что личность крестьянина свободна в принципе, выкупать личность неправильно и юридически невозможно.

Ещё 20 марта 1858 года, в доверительном циркуляре Ланского, возможно являвшимся реакцией на письмо Кошелёва, говорилось: «Внушить помещикам, что для собственной их пользы весьма желательно, дабы усадебная оседлость крестьян оставалась в теперешнем их положении».

14 апреля 1858 года Сенат принимает решение о том, что больше нельзя говорить о продаже людей. Продавать разрешалось недвижимые имения, то есть землю, а не людей. При продаже следует лишь указывать, сколько по последней ревизии крестьян и дворовых на этой земле проживает. Конечно, фактически, это всё ещё продажа крестьян, но об этом уже нельзя говорить. Это как бы подготовка сознания общества, и в первую очередь дворян, к тому, что завтра крестьяне будут свободны.

В августе-сентябре 1858 года Император объехал север и запад России, встречаясь с дворянами и побуждая их проводить реформу. Ругал московское дворянство за то, что они хотят считать крестьянской усадьбой только дворовые постройки без огородов, без выпасов, ругал владимирское дворянство, что были случаи высылки крестьян в Сибирь. Но многих хвалил и поощрял на реформы. Реформы должны осуществляться самими дворянами в их губерниях — постоянно повторяет Император.

В это же время, в августе-сентябре 1858, Яков Иванович Ростовцев просит разрешения на отпуск и путешествует по Германии, изучая, как там происходило освобождение крестьян и какое там у них положение. И вот, во время своего путешествия, Ростовцев меняет свои взгляды на более радикальные. «Письма Ростовцева (из Германии — А.З.), — пишет Сергей Фёдорович Платонов, — встреченные Александром вполне доверчиво, окончательно укрепили его взгляды на дело и поддержали решимость довести реформу до определенного результата». [С.Ф. Платонов, с.713]

17 августа 1858 года Ростовцев пишет из Бад-Вильдбада: «Познакомившись с заграничными способами устройства крестьян, я убедился, что ни один из них для России не годится… России подлежат две задача: первая – собственно освобождение, вторая – наделение крестьян землёй… Оставить крестьянам при освобождении их дома, их огороды и их пашни в постоянное пользование». «Крестьяне получат свободу полную и даже не в слишком продолжительном времени; они начнут богатеть… закоренившиеся злоупотребления зачнут исчезать; оба сословия будут ограждены в своих интересах».

Во втором письме из того же Бад-Вильдбада 4 сентября 1858 года Ростовцев пишет: «Необходимо, чтобы патриархальная власть помещика, державшая доселе в спокойствии всю Россию, но при новом порядке уже невозможная, заменилась другой, надлежащей властью, то есть совокупными действиями мира, помещика и правительства… чтобы отношения крестьян и к помещику, и к местному начальству, и между собой были определены точно».

По сути говоря, это местная конституция, не общенациональная, а, если угодно, точно определённая конституция каждого уезда, каждой волости. И это, конечно, самоуправление.

8 сентября он же пишет из Карлсруэ: «Главную осмотрительность следует соблюдать в постановлениях для местной общины и в определении рода наказаний по приговору мира. И то и другое каждая община определит сама лучше всяких законодательных теорий. О наказаниях телесных не следует упоминать: это будет письмо для освобождения, да и есть места в России, где оные, к счастью, не употребляются».

То есть Ростовцев предлагает отменить телесные наказания. И, стыдно сказать, дорогие друзья, их отменят в России только через сорок пять лет. А он предлагает их отменить в 1858 г.

И последнее письмо Ростовцева из Дрездена 15 сентября: «Как устроить быт крестьян: миром или отдельными семействами. … Общинное устройство ныне, в настоящую минуту, ей необходимо: для народа нужна ещё сильная власть, которая заменяла бы патриархальную власть помещика. Без мира помещик не соберет своих доходов ни оброком, ни барщиной, а правительство – своих податей и повинностей… Вообще, Государь, во всяком деле гораздо легче раздроблять, чем соединять». [С.С. Татищев. Александр II]

То есть, если есть пока сельский мир, пусть во многом фискальный для сбора налогов и податей, то его лучше сохранить.

Предложения Ростовцева рассматривались на четырёх заседаниях Главного комитета в октябре-ноябре 1858 при председательстве Императора.

Были приняты три принципа освобождения: 1. Крестьянин должен тут же почувствовать, что быт его улучшен, 2. Помещик должен почувствовать, что интересы его ограждены, 3. Порядок общественный не должен нарушаться.

В это же время, то есть в середине и конце 1858 года, принимаются частные постановления:

— О запрещении перечислять крестьян в дворовые. Это очень важно. Дворовым больше никто становиться не может. А вскоре будет сказано, что они в течение двух лет должны быть все освобождены.

— О полном запрещении передавать в рекруты крестьян мелкопоместных дворян (30 августа 1858). То есть метод, когда крестьян выкупают у мелкопоместных бедных дворян и отдают в рекруты, отменяется. Теперь, пока генералом Дмитрием Милютиным не осуществлена военная реформа с общенациональной воинской повинностью, рекруты выбираются по миру без дробления. Помните, как было раньше — полдеревни одного помещика, треть другого, а остаток — третьего. И покупают рекрутов у беднейшего помещика. Теперь же на весь мир, то есть на всю деревню или волость, лежит разрядка, скажем, в два рекрута, и эти два рекрута выбираются, а не выкупаются у бедных помещиков. То есть крестьянин больше не вещь.

— О недопущении переселения крестьян помещиком на новое место без их согласия (4 ноября 1858 года). – Злоупотребления этим объяснял Императору А.И.Кошелёв.

— 14 декабря 1858 военные поселения переведены в статус свободных поселян. Этим же указом объявлено уравнение удельных и государственных крестьян с иными податными сословиями и свободный переход в иные такие сословия. 16 августа 1859 года этот указ распространён на всех крестьян государевых и дворцовых имений.

— Также объявлено свободное устройство крестьян фабричных и горнозаводских. Теперь крепостной рабочий, скажем, в Екатеринбурге, свободен. И если владелец завода хочет, чтобы рабочий дальше работал на него, то он должен платить за это деньги. А хорошему специалисту — платить хорошие деньги. Больше никого заставить нельзя. Ведь эти так называемые фабричные крестьяне, они же земли не имеют, разве что огородик у дома, они рабочие, поэтому сразу же становятся свободными.

4 декабря 1858 года Императором объявлена программа освобождения крестьян, фактически разработанная Яковом Ивановичем Ростовцевым.

Главный её принцип: при обнародовании нового положения предоставляются сим крестьянам права свободных сельских сословий — личные, по имуществу и по праву жалобы. То есть, как человек, вы имеете право свободно распоряжаться своим имуществом и свободно подавать жалобы на власть, чего раньше крепостные делать не могли. Мир действует повсюду как административная единица, а там, где есть народный обычай перераспределения угодий, и как единица перераспределяющая.

То есть мир — это необязательно передельная община. Где она есть — там она есть, где её нет, как на западе, в тех же литовских губерниях, там её и нет. И она действует как административная власть только в отношениях с помещиком и государством, но земля у каждого своя, её никто не перераспределяет. Это важный момент, потому что у нас часто говорят о том, что крестьяне попали под власть мира, но это не так, мир — это они сами, это низший уровень местного самоуправления.

Власть над личностью крестьянина, по исполнению или нарушению им обязанностей сельского общества, сосредотачивается в мире и его избранных…

Наказывать за проступки, определять обязанности, например, строить дорогу, должен сам сельский мир, но не помещик. Помещик должен иметь дело только с миром, не касаясь личностей. И это тоже очень важный принцип. Помещик не может сказать: «А ну-ка, Ванька, пойди сюда, будешь у меня завтра сено копнить». Если помещику нужно копнить сено, то он может обратиться к миру и сказать: «Вы арендуете у меня землю, за которую вы должны выполнять определённые повинности. Определите мне, кто из вас, неся эти повинности, будет мне копнить сено». А мир может на это сказать: «Никакие повинности мы не несём. Вся земля выкуплена, ты поздно сегодня встал, дорогой барин». И если это правильно, тогда все вопросы снимаются, а если крестьяне имеют повинности, тогда именно они определяют, кто будет их нести. То есть мировой староста и его заместители, избранные самими крестьянами, определяют жизнь общины.

Мир отвечает помещику и государству круговой порукой по отправлению повинностей.

Тоже важная вещь. На каждую деревню, на каждую волость наложены определённые обязательства. Мир несёт на себе ответственность за всех своих людей. И если из двадцати человек двое крестьян, к примеру, ушли в бега (а тогда не было возможности легко их отследить), то оставшиеся восемнадцать платят подать, как за двадцать, в том числе за тех, кто сбежал. Это и есть круговая порука.

Но в программе 4 декабря 1858 года подчёркивалось, что необходимо стараться, чтобы крестьяне постепенно делались поземельными собственниками. То есть должна постепенно вводиться частная семейная, а не общинная собственность на землю. Крестьян надо подталкивать именно к этому. Но так же, как помещики должны сами создавать комитеты, крестьяне тоже должны действовать сами.

Надо сказать, дорогие друзья, что в какой-то момент случился целый спор, но поскольку он кончился, в общем, ничем, то можно подробно о нём не рассказывать. Императору непрестанно внушали, что при освобождении крестьян будет смута, новая пугачёвщина. В какой-то момент он испугался и решил вводить по всей стране военное положение. Ланской возражал, говорил, что это совершенно не нужно. Царь не принял его возражений, но в итоге всё же согласился, и никакого военного положения в России введено не было. Однако важно, что на записке, в которой Ланской не советовал вводить чрезвычайное положение, Государь написал: «Россия входит в новую, ещё не бывалую эру».

То есть Александр II прекрасно понимал (так же, как это понимал тот же Ланской), что наступает новая небывалая эра в истории России. И в конце 1858 года Государь повелел, чтобы с 1859 года всё превышение в доходах с государственных имуществ против настоящего поступало на содействие помещичьим крестьянам к выкупу их угодий. То есть все доходы с государственных имуществ большие, чем в 1858 году, должны тратиться на выкуп крестьянам их земель. Срочно-обязательные отношения прекращаются с помещиком после выкупа земли и угодий миром или отдельной семьёй крестьян. Мелкопоместным дворянам, которые только и жили несколькими своими крестьянами и, лишаясь их, просто превращались в нищих, государство обязалось оказывать особую поддержку, чтобы они не разорились вконец.

6. Борьба мнений

Борьба мнений между тем усиливалась. В уездные комитеты правительство назначало от себя местных дворян, которые искренно хотели решить проблему не в узко сословных, а в общенациональных интересах. Но большинство в комитетах составляли или принципиальные противники реформ, или противники ущемления интересов помещиков. Об этом говорит Ланской в записке Императору в августе 1859 года.

При этом либеральные дворяне шли намного дальше и предлагали уже народное представительство не только на мировом, но и на уездном и губернском уровнях, и даже на общенациональном. Но это тогда отвергалось Александром. За своё знаменитое письмо, в котором предлагалось освободить крестьян с землёй, пять членов губернских комитетов (Харьковского — Д.Н. Хрущев и А.Г. Шретер, председатель Тверского комитета, Алексей Михайлович Унковский и члены Ярославского комитета Д.В. Васильев и П.Н. Дубровин) были отставлены от службы. Унковского даже на несколько недель сослали в Вятку, но Государь, получив от него письмо, спохватился, вернул его обратно в Москву и потом несколько раз предлагал Алексею Михайловичу ответственные посты. Тот всегда отказывался, стал адвокатом и великолепно защищал крестьянские нужды против помещиков, сам будучи помещиком Тверской губернии. Кстати говоря, Тверская губерния тогда — пожалуй, самая либеральная губерния России, одна из самых культурных и развитых губерний, быть может благодаря тому, что расположена была между Москвой и Петербургом. Сейчас же, что очень печально, Тверская земля совершенно опустошена, это один из самых запущенных и обезлюженных регионов России.

Забегая вперёд скажу, что в начале 1862 года по инициативе Алексея Михайловича Унковского дворяне его губернии подали Александру II замечательное прошение, которое тоже было, к сожалению, отклонено: «Государь, мы считаем кровным грехом жить и пользоваться благами общественного порядка на счёт других сословий». Почему кровным грехом? Да потому что все одной крови — и крестьяне, и дворяне. «Неправеден тот порядок вещей, при котором бедный платит рубль, а богатый не платит и копейки… (бедный платит подати, а дворянин нет — А.З.). Дворянство, будучи глубоко проникнуто сознанием необходимости выйти из этого антагонизма и желая уничтожить всякую возможность упрёка в том, что оно составляет преграду на пути общего блага, объявляет перед лицом всей России, что оно отказывается от всех своих сословных привилегий… и не считает нарушением своих прав обязательное предоставление крестьянам земли в собственность с вознаграждением помещиков при содействии государства». [А.А. Корнилов. Курс истории… Адрес Тверского дворянства начала 1862]

Такова позиция тверского дворянства. Вы видите, что есть дворяне жертвенные, ответственные и гражданственные.

С конца 1858 в Министерство внутренних дел стали поступать проекты губернских комитетов обычно в двух редакциях — большинства и меньшинства. Большинство — за ограниченные реформы, меньшинство — продвигает реформы намного дальше, чем того желает Александр II. Первый проект был подан от Нижегородской губернии, второй от Санкт-Петербургской, третий от Симбирской.

4 февраля 1859 года созданы редакционные комиссии — общая и частных особенностей. Их обе возглавил Ростовцев. Делопроизводители комиссий: Жуковский и уже знакомый нам сенатор Соловьёв.

Председателем комитета являлся князь Орлов, и ему 14 февраля 1859 года Ростовцев объяснял:

«Высочайшее повеление о назначении меня председателем комиссий составления сводов о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости, и всех относящихся к сему вопросу законоположений, «если только я буду на это согласен», как изволил выразиться Его Величество, принимаю я не с согласием или желанием, но с молитвою, с благоговением, со страхом и чувством долга. С молитвою к Богу, чтоб Он сподобил меня оправдать доверенность Государя; с благоговением к Государю, удостоившему меня такого святого призвания; со страхом перед Россией и перед потомством; с чувством долга перед моею совестию. Да простят мне Бог и Государь, да простят мне Россия и потомство, если я поднимаю на себя ношу не по моим силам, но чувство долга говорит мне, что ношу эту не поднять я не вправе. Этот отзыв мой на призыв Государя почтительнейше прошу Вас повергнуть пред Его Императорским Величеством, создающим в России народ, которого доселе в отечестве нашем не существовало». [С.С. Татищев. Т.1 С.376]

Это очень важные слова, дорогие друзья. Народа не было, были рабы и рабовладельцы. Создаётся, как мы бы сейчас сказали, гражданское общество, общество свободных граждан. Да, разных сословий, разной культуры, образования, но все они – люди, все — свободные граждане одной России.

Князь Алексей Федорович Орлов подал это письмо Государю. Государь написал на нём: «Искренно благодарю его, что он принял на себя эту тяжёлую обузу. К благородным его чувствам я давно привык. Да поможет ему Бог оправдать моё доверие и мои надежды».

Товарищем министра внутренних дел в 1859 году был назначен Николай Алексеевич Милютин, брат генерал-фельдмаршала Дмитрия Алексеевича, разработчика военной реформы. Милютины происходили не из дворян. Их предок получил дворянство от Петра I за создание первой шелкоткацкой фабрики. Николая Алексеевича считали чуть ли не революционером. Император сказал министру внутренних дел, предлагавшему Николая Милютина себе в товарища: «Дворяне мне сказали, что он красный!» В ответ Сергей Степанович Ланской перед Государем поручился за Милютина, как за себя самого. И он был назначен.

Это был один круг. Мать братьев Милютиных Елизавета — сестра графа Павла Дмитриевича Киселёва. И он, и Ланской — члены кружка при великом князе Константине Николаевиче в Географическом обществе.

Вот какую характеристику Николаю Алексеевичу Милютину даёт Борис Николаевич Чичерин: «Николай Алексеевич (Милютин) был в то время, как я с ним познакомился, директором хозяйственного управления в МВД. Это был человек совершенно из ряду вон выходящий… У него был практический взгляд на вещи, способность быстро схватывать всякое дело, даже мало ему знакомое, и вместе с тем знание людей, умение с ними обходиться, ладить с высшими, а низших поставить каждого на надлежащем месте… Многим его блестящая личность колола глаза; его обзывали либералом, демократом и чиновником, но, несмотря на свою видимую пылкость, он не давал против себя оружия и умел завоевать себе положение тонко понимая людей, соединяя откровенность с осторожностью и зная, что кому следует сказать, чтобы направить его к желанной цели… Это был государственный человек в истинном смысле слова, такой, какой был нужен России на том новом пути, который ей предстояло совершить» [Б.Н. Чичерин. Воспоминания. Том 1. М.: Изд. им. Сабашниковых, 2010. с.149-151]

Надо сказать, что Борис Николаевич Чичерин был вообще человеком едким. И, видимо, очень высоко ставя себя, как умного человека, что, конечно, нехорошо, он всегда оценивал ум других людей: этот недостаточно умён, этот недостаточно жив интеллектом, этот слишком книжный. А вот про Милютина Чичерин не сказал ни одного подобного слова, настолько он ценил в нём ум деятельный и глубокий.

Теперь я приведу мнение человека из совершенно другого лагеря, не либерального. Поэт Н.А.Некрасов, человек очень левых взглядов, посвятил Милютину стихотворение «Кузнец-гражданин». С точки зрения поэзии это, скажем прямо, не Пушкин, но для нас важна оценка: «…Чуть колыхнулось болото стоящее/ Ты ни минуты не спал./ Лишь не остыло б железо горячее,/ Ты без оглядки ковал./ В чём погрешу и чего не доделаю,/ Думал — исправят потом./ Грубо ковал ты, но руку умелую/ Видно доныне во всём».

Другими соратниками Милютина, Ланского и Ростовцева в этом комитете были: Александр Васильевич Головнин (1821–1886), министр просвещения, когда-то закончивший с золотой медалью Царскосельский лицей, сын адмирала Головнина, секретарь того самого Географического общества великого князя Константина Николаевича, владевший селом Гулынки Пронского уезда Рязанской губернии; граф Михаил фон Рейтерн (1820-1890), министр финансов с 1862 года, потом председатель Совета министров; князь Дмитрий Александрович Оболенский (1822-1881); Александр Агеевич Абаза (1821-1895), на сестре которого был женат Милютин, из молдавского дворянского рода, закончивший юридический факультет Московского университета.

Приглашая Юрия Фёдоровича Самарина в ту самую редакционную комиссию, где уже были Абаза, Оболенский и Головнин, Милютин писал: «Почтеннейший Юрий Фёдорович, в дополнение к официальному поручению, уже отправленному на Ваше имя, мне поручено обратить к Вам дружеское воззвание и от себя. С радостью исполняю это поручение в надежде, что Вы не отклоните от себя тяжёлой, но приятной обязанности довершить великое дело, которому мы издавна были преданы всей душой… Мы будем, конечно, не на розах: ненависть, клевета, интриги всякого рода, вероятно, будут нам препятствовать. Но именно поэтому нельзя нам отступить перед боем не изменив всей прежней нашей жизни». [Письмо 9 марта 1859. Цит. по: С.С. Татищев. Александр II]

Представьте себе, что сейчас заместители министров обмениваются такими письмами и такими высокими идеями служения России друг с другом?

Кстати, Ростовцев называл Милютина «наша Эгерия». Эгерия — в римской мифологии нимфа, которая помогала женщинам легко рожать детей. И вот Николай Алексеевич Милютин помогал легко рождать идеи для освобождения крестьян.

Делопроизводителем редакционной комиссии был тогда ещё молодой, 1827 года рождения, Пётр Петрович Семёнов (будущий Тян-Шанский), который успел умереть в 1914 году. Он, последний из тех, кто помнил эту Комиссию по освобождению крестьян, оставил очень интересные мемуары. [П.П. Семенов-Тян-Шанский. Мемуары П.П. Семенова-Тян-Шанского. Петроград: издание семьи, 1915-1917]

Князь Орлов, председатель Главного комитета реформы, принял 6 марта 1859 года членов Комиссии сухо: «Господа, на вас лежит трудная обязанность распутать дело сложное и запутанное. Так уже сделалось: пойти назад невозможно. Вы должны идти по тому направлению, которое дано ему. Вам остается исполнить то, что вам указано; а что вы не так сделаете, мы поправим». [Н.П. Семёнов, Освобождение крестьян в царствование Александра II, т.1, с.103]

Князь Орлов был в душе противником реформы. А вот Император встретил членов Главного комитета намного приветливей и поддержал.

Надо сказать, противников реформы в Комиссии было много. Это был и Санкт-петербургский губернский предводитель граф Пётр Павлович Шувалов, и генерал-адъютант Паскевич, сын фельдмаршала, и издатель «Сельского Благоустройства» Желтухин.

Носились слухи, что Государь переменил свое доверие к дворянству, что он решил опереться на крестьян. А другие, сторонники реформы, наоборот, тогда, в 1859-1860 годах, говорили, что Государь передумал и не будет освобождать крестьян. Вся Россия бурлила слухами. Вы можете прочесть воспоминания князя Петра Кропоткина, где он об этом довольно подробно рассказывает, будучи на момент событий молодым человеком.

В одном из заседаний Комитета князь Федор Паскевич и граф Шувалов сказали, что принудить помещиков отдать свою землю может только сила. Государь ответил: «да, если дворянство будет продолжать упорствовать». И это очень характерные слова. То есть между Государем и дворянством могла начаться война. И он, слабовольный Александр Николаевич, был готов пойти на эту войну. Очень близко в то время было к созданию двух партий — большинства и меньшинства. И тогда Ланской употребил абсолютную власть Государя, чтобы утвердить мнение меньшинства. А именно меньшинство, как вы помните, было за реформу, за освобождение крестьян с землёй.

Воронежский депутат князь Гагарин на приёме сказал Государю в сердцах, что дворяне готовы на жертвы, хотя бы они простирались до трети их достояния. Государь с улыбкой ответил: «Нет, таких значительных жертв я не требую. Я желаю, чтобы великое дело совершилось безобидно и удовлетворительно для всех». (4 сентября 1859). [С.С. Татищев. Александр II]

21 октября 1859 года Ростовцев подаёт Государю докладную записку, в которой указывает, что комиссии раскололись на «красных» и консерваторов: «С некоторою частью депутатов мы ещё не сошлись в подробностях, но это более или менее по возможности уладится. С некоторыми из них мы не сошлись в общих основаниях; уладить это не будет никакой возможности. Главное противоречие состоит в том, что у комиссий и у некоторых депутатов различные точки исхода: у Комиссий государственная необходимость и государственное право; у них право гражданское и интересы частные. Они правы со своей точки зрения, мы правы со своей. Смотря с точки гражданского права, вся зачатая реформа от начала до конца несправедлива, ибо она есть нарушение прав частной собственности; но как необходимость государственная и на основании государственного права эта реформа законна, священна и необходима. Огромное число врагов реформы, не уясняя себе этой неотложной необходимости, обвиняет и словесно и письменно, Редакционные комиссии в желании обобрать дворян, а иные даже и в желании произвести анархию, называя некоторых из членов Комиссий красными. Желать обобрать дворян было бы мыслью и бесчестною и бесцельною, тем более что 8/10 из членов Комиссий суть сами помещики, а некоторые из них весьма богаты. Об обвинении последнем не стоит и говорить: оно придумано людьми, которые желали, чтоб именно их теории были приняты в руководство Комиссиями, и, видя иное, прибегали к клевете (именовали своих противников красными — А.З.). Усилия Комиссий заключались и заключаются:

Во-первых, спасти Россию.

(Вот так! Освобождение крестьян — это спасение России. И об этом Яков Ростовцев прямо пишет Государю — А.З.).

Если одиннадцать миллионов жителей, тешимые в продолжение двух лет надеждою на свободу и на улучшение своего состояния, будут обмануты, разочаруются, потеряют доверие и любовь к Верховной Власти и неисполнение своих ожиданий припишут, разумеется, своим помещикам, то Россия спасена не будет.

Во-вторых, преобразование произвести не паллиативно, а рационально, то есть не на какой-либо срок и не вполовину, а навсегда и вполне, дабы избавить и Россию, и наследников Вашего Величества от будущих потрясений».

Помните, как когда-то Уваров говорил, что удержит Россию от революции на двадцать пять лет, на пятьдесят лет… А здесь — навсегда, потому что это движение к свободе, это движение к естественному состоянию человека. Не удержание, а движение, не консервация старого, а его всецелое преобразования.

«В-третьих, чтобы исторической будущности России не завязывать новых, незнакомых России узлов, подобных тем, которые Европа в продолжение двух столетий распутывает или разрубает.

В-четвертых, стараться, чтобы интересы помещиков были сколь возможно ограждены и чтоб этот почтенный и самый просвещенный класс, составляющий, так сказать, цвет России, не потерпел потерь не необходимых». [Письмо председателя Редакционных комиссий Я.И. Ростовцева Александру II (23 октября 1859). Конец крепостничества в России… С. 166 – 168]

Вот таково изложение задач и целей.

Камергер Михаил Александрович Безобразов и симбирский член губернского комитета Шидловский, предлагали созвать законосовещательное общероссийское дворянское собрание для решения этого вопроса. Не думайте только, что это — желание сделать Парламент… Совершенно нет. Это старое желание голосовать против. Ведь большинство дворян против реформы, и, соответственно, такое законосовещательное дворянское собрание большинством голосов отклонит реформу, и потом Государю надо будет или принимать мнение большинства, что будет проще, или не соглашаться с ним и фактически явно выступать против большинства высшего сословия Империи.

Александр, прочтя эту записку Безобразова и Шидловского, написал: «Вот какие мысли бродят в голове этих господ». «Он меня вполне убедил в желании подобных ему учредить у нас олигархическое правление». [Н.П. Семенов, Освобождение крестьян в царствование Александра II, т.1, с.993-940]. То есть, создать олигархию, чтобы сохранить власть над крестьянами. Помните, как когда-то с этой идеей носился адмирал Мордвинов?

Ростовцев действительно, как он и чувствовал, не выдержал напряжения этой тяжкой работы и жестокого спора. Он, молодой ещё человек пятидесяти пяти лет, тяжело заболел в декабре 1859 года и в феврале 1860 умер, хотя Государь сделал всё возможное, чтобы предотвратить эту кончину. Александр был рядом, постоянно навещал Ростовцева, присылал к нему лучших врачей, а в день смерти буквально не отходил от его кровати, держал за руку. 5 февраля 1860 года последними словами умирающего к приехавшему Государю, которые Ростовцев прошептал Александру, притянув его поближе к себе, но которые многие присутствующие слышали, были: «Государь, не бойтесь». Вот таким было последнее напутствие: «не бойтесь». Яков Иванович умер 6 февраля в 6:40 утра на руках рыдавшего Императора.

На следующий день Государю секретарь Комиссии Семёнов (будущий Тян-Шанский) вручил записку Ростовцева о реформе. Больной Ростовцев уже не мог писать, но диктовал свои последние мысли, считая, что их надо обязательно передать Государю: «Никто из людей мыслящих, просвещённых и отечество своё любящих, не может быть против освобождения крестьян. Человек человеку принадлежать не должен. Человек не должен быть вещью». Эта предсмертная записка опубликована в «Голосах из России» (1860), в Русском Архиве (1868), в «Русской Старине», т. 27 (1880).

9 февраля сам Александр с великими князьями вынес гроб с телом Якова Ивановича Ростовцева из его дома до катафалка и взял все расходы по похоронам на свой счёт. Яков Иванович был похоронен в Фёдоровской церкви Александро-Невской лавры. Его могилу разорили, уничтожили, ограбили большевики, но, кажется, в мае 2019 года его останки были найдены, о чём тогда даже написали местные газеты, но мало кто обратил на это внимания.

Много ли мы знаем о Якове Ивановиче Ростовцеве, одном из величайших людей России? Разных замечательных генералов — Кутузова, Суворова, Багратиона — знают и восхваляют все. А освободители? Ими почему-то у нас не гордятся… И на плакатах «Мы гордимся» таких имён, как Милютин, Ростовцев, Кавелин - нет. Хотя если уж и нужно на самом деле кем-то гордиться, то ими.

После смерти Ростовцева на его место был назначен граф Виктор Никитич Панин (1801-1874), обладатель подмосковной усадьбы Марфино. Он был известен как противник реформы, но, получив повеление действовать в духе Ростовцева, не смел противиться. Хотя всё же тайно противился. Но официально он сказал: «Если я какими либо путями, прямо или косвенно удостоверюсь, что Государь смотрит на дело иначе, чем я, то я долгом считаю тот час отступить от своих убеждений и действовать даже совершенно наперекор им и даже с большей энергией, как если бы я руководствовался моими собственными убеждениями». Так пишет в дневнике своём Валуев, записывая мнение Панина. [Дневник П.А. Валуева. 16 февраля 1859. Русская Старина 1891, том 72, с.150]

10 октября 1860 года Комиссии завершили работу и были закрыты. 1 ноября Император принял членов Комиссий в Зимнем дворце, благодарил их и в частности сказал: «Россия будет вам благодарна». Обратите внимание, что и он, и близкие к нему реформаторы постоянно говорят о России. Не о себе, а о России.

Осенью 1860 года Главный Комитет по реформе возглавил Великий князь Константин, который до того из-за размолвок с Государем уехал за границу. Александр считал его слишком левым. Но в решительный момент «левые» понадобились, чтобы не позволить после смерти Ростовцева Комитету скатиться в охранительство помещичьих исконных прав. В Главном Комитете вновь сложилась оппозиция: князь Гагарин, граф Адлерберг, генерал Муравьев, князь Долгоруков и Княжевич. И с ними граф Панин. Но великий князь Константин убедил Панина и Адлерберга принять сторону Редакционных комиссий, и в итоге документ был подготовлен.

Последнее заседание Главного комитета совместное с Советом министров состоялось 26 января 1861 года. Государь говорил, что дело должно быть кончено к 15 февраля: «Этого я желаю, требую, повелеваю». «Вы, господа министры, должны помнить, что в России издает законы самодержавная власть». Очень многие «господа и министры», члены Комитета хотели ещё тянуть, замотать дело, но Император неожиданно стал проявлять невероятную твёрдость.

В начале 1861 года проект был внесён в Государственный Совет и рассмотрен 16 января. Император председательствовал. В своей речи он сказал, что уничтожение крепостного права «есть его прямая воля».

28 января проекты положений внесены в Государственный Совет и обсуждались под председательством Императора. Александр Николаевич сказал во время обсуждения:

«Дело об освобождении крестьян, которое поступило на рассмотрение Государственного Совета, по важности своей я считаю жизненным для России вопросом, от которого будет зависеть развитие ее силы и могущества. Я уверен, что вы все, господа, столько же убеждены, как и я, в пользе и необходимости этой меры. У меня есть ещё и другое убеждение, а именно, что откладывать этого дела нельзя, почему я требую от Государственного Совета, чтобы оно было им кончено в первую половину февраля и могло быть объявлено к началу полевых работ; возлагаю это на прямую обязанность председательствующего в Государственном Совете. Повторяю, и это моя непременная воля, чтоб дело это теперь же было кончено. Вот уже 4 года, как оно длится и возбуждает различные опасения и ожидания как в помещиках, так и в крестьянах. Всякое дальнейшее промедление может быть пагубно для государства. Я не могу не удивляться и не радоваться, и уверен, что и вы все также радуетесь тому доверию и спокойствию, какое выказал наш добрый народ в этом деле.

Желал бы тоже сказать и о дворянстве, хотя опасения его до некоторой степени понятны, ибо они касаются до самых близких материальных интересов каждого; при всем том я не забываю и не забуду, что приступ к делу сделан по вызову самого дворянства, и я счастлив, что мне суждено свидетельствовать об этом перед потомством. При личных моих разговорах с губернскими предводителями дворянства и во время путешествий моих по России, при приеме дворян, я не скрывал моего образа мыслей и взгляда на занимающий всех нас вопрос и говорил везде, что это преобразование не может совершиться без некоторых пожертвований с их стороны и что все старание моё заключается в том, чтоб пожертвования эти были сколь возможно менее обременительны и тягостны для дворянства.

Я надеюсь, господа, что при рассмотрении проектов, представленных в Государственный Совет, вы убедитесь, что все, что можно было сделать для ограждения выгод помещиков, сделано, если же вы найдете нужным в чем-либо изменить или добавить представляемую работу, то я готов принять ваши замечания; но прошу только не забывать, что основанием всего этого дела должно быть улучшение быта крестьян и улучшение не на словах только и не на бумаге, а на самом деле.

Прежде чем приступить к подробному рассмотрению самого проекта, хочу изложить вкратце исторический ход этого дела. Вам известно происхождение крепостного права. (И тут Император говорит очень важную вещь — А.З.) Оно у нас прежде не существовало: право это установлено самодержавною властию и только самодержавная власть может уничтожить его, а на это есть моя прямая воля».

Далее Александр очень долго и подробно рассматривает путь крестьянского вопроса в России. Говорит и о Павле I, и об Александре I, и о Николае I. Говорит даже, что, видимо, его отец специально не хотел окончательно решать этот вопрос.

«Предшественники мои чувствовали всё зло крепостного права и постоянно стремились если не к прямому его уничтожению, то к постепенному ограничению произвола помещичьей власти.

С этой целью при императоре Павле был издан закон о трехдневной барщине (5 апреля 1797), при императоре Александре в 1803 г. — закон о свободных хлебопашцах, а при родителе моем в 1842 г. — указ об обязанных крестьянах. Оба последние закона были основаны на добровольных соглашениях, но, к сожалению, не имели успеха. Свободных хлебопашцев всего немного более 100 тысяч (152 тыс. мужского пола – А.З.), а обязанных крестьян и того менее (27,2 тыс. мужского пола – А.З.).

Многие из вас, бывшие членами Совета при рассмотрении закона об обязанных крестьянах, вероятно, припомнят те суждения, которые происходили в присутствии самого Государя. Мысль была благая, и если бы исполнение закона не было обставлено, может быть, и с умыслом, такими формами, которые останавливали его действия, то введение в исполнение этого закона тогда же во многом облегчило бы настоящее преобразование. Покойный мой родитель постоянно был занят мыслию освобождения крестьян. Я, вполне ей сочувствуя, ещё в 1856 г., перед коронацией, бывши в Москве, обратил внимание предводителей дворянства Московской губернии на необходимость заняться улучшением быта крестьян, присовокупив к тому, что крепостное право не может вечно продолжаться и что потому лучше, чтобы преобразование это совершилось сверху, чем снизу. Вскоре после того, в начале 1857 года, я учредил под личным моим председательством особый Комитет, которому поручил заняться принятием мер к постепенному освобождению крестьян. В конце того же 1857 года поступило прошение от трех литовских губерний, просивших дозволения приступить прямо к освобождению крестьян. Я принял это прошение, разумеется, с радостью и отвечал рескриптом 20 ноября 1857-го года на имя генерал-губернатора Назимова. В этом рескрипте указаны главные начала, которые должны и теперь служить основанием ваших рассуждений.

Мы желали, давая личную свободу крестьянам и признавая землю собственностью помещиков, не сделать из крестьян людей бездомных и потому вредных как для помещика, так и для государства. Эта мысль служила основанием работ, представленных теперь Государственному Совету Главным комитетом. Мы хотели избегнуть того, что происходило за границею, где преобразование совершилось почти везде насильственным образом; пример этому, весьма дурной, мы видели в Австрии, и именно в Галиции. Безземельное освобождение крестьян в Остзейских губерниях сделало из тамошних крестьян население весьма жалкое, и только теперь, после 40 лет, нам едва удалось улучшить их быт, определив правильнее их отношения к помещикам. То же было в Царстве Польском, где свобода была дана Наполеоном без определения поземельных отношений и где безземельное освобождение крестьян имело последствием, что власть помещиков сделалась для крестьян тяжелее, чем прежнее крепостное право. Это вынудило покойного родителя моего издать в 1846 году особые правила для определения обязанностей крестьян к помещикам в Царстве Польском. (Указом 26 мая (7 июня) 1846 г. польские крестьяне, живущие на землях помещиков, освобождались от большей части «даремщины» (бесплатных работ в пользу помещика); запрещалось произвольно увеличивать денежные повинности, присоединять крестьянские надельные земли к помещичьему фольварку – А.З.).

… Я считаю обязанностью благодарить всех членов Комитета, а брата моего в особенности, за их добросовестные труды в этом деле».

И завершает Император свою речь, которая, конечно же, потрясла всю Россию, такими словами:

«Взгляды на представленную работу могут быть различны. Потому все различные мнения я выслушиваю охотно; но я вправе требовать от вас одного, чтобы вы, отложив все личные интересы, действовали как государственные сановники, облеченные моим доверием. Приступая к этому важному делу, я не скрывал от себя всех тех затруднений, которые нас ожидали, и не скрываю их и теперь, но, твердо уповая на милость Божию, я надеюсь, что Бог нас не оставит и благословит нас кончить его для будущего благоденствия любезного нам отечества. Теперь с Божиею помощью приступим к самому делу».

Вся эта речь — импровизация, никакой бумажки не было, ничего Александр не заучивал, никакие спичрайтеры «болванку» ему не готовили. Он за четыре года так хорошо выучил проблему, она была настолько в его сердце, что он произнёс эту речь на одном дыхании. Все были поражены его ораторским искусством.

В шестую годовщину своего воцарения, 19 февраля 1861 года манифест был подписан Императором. Первоначальный проект был составлен Юрием Фёдоровичем Самариным и Николаем Алексеевичем Милютиным, но он не понравился Государю своей сухостью, и он попросил митрополита Филарета Московского переделать этот проект. И именно в редакции святителя Филарета проект был издан. Первый проект Милютина-Самарина был опубликован Николаем Петровичем Семёновым в книге «Освобождение крестьян». [Т.3, часть 2, с.811-823]

2 марта Манифест был объявлен Сенату, а 5 марта обнародован.

Он провозглашал:

«Вникая в положение званий и состояний в составе Государства, Мы усмотрели, что государственное законодательство, деятельно благоустрояя высшие и средние сословия, определяя их обязанности, права и преимущества, не достигло равномерной деятельности в отношении к людям крепостным, так названным потому, что они частью старыми законами, частью обычаем потомственно укреплены под властью помещиков, на которых с тем вместе лежит обязанность устроять их благосостояние. Права помещиков были доныне обширны и не определены с точностью законом, место которого заступали предание, обычай и добрая воля помещика. … Но при уменьшении простоты нравов, при умножении разнообразия отношений, при уменьшении непосредственных отеческих отношений помещиков к крестьянам, при впадении иногда помещичьих прав в руки людей, ищущих только собственной выгоды, добрые отношения ослабевали и открывался путь к произволу, отяготительному для крестьян и неблагоприятному для их благосостояния, чему в крестьянах отвечала неподвижность к улучшениям в собственном быте».

Манифест заканчивался словами: «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с Нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного».

В тот же день был создан Комитет для устройства сельского состояния для всей Империи на общих и однообразных началах. 17 апреля, в день своего рождения, была учреждена серебряная медаль на Александровской ленте «Благодарю». Этой серебряной медалью наградили всех участвовавших в подготовке крестьянской реформы. Но особая золотая медаль такого же вида была выбита в одном экземпляре. Её собственноручно со слезами на глазах Александр положил на могилу Якова Ивановича Ростовцева. И в тот же день подписал рескрипт вдове его, Вере Николаевне, о возведении её и её детей в графское достоинство.

Освобождению крестьян радовались, как пишет князь Кропоткин, даже конногвардейцы. Хотя кроме нескольких посвящённых никто во дворце не знал, что манифест подписан 19 февраля. Его скрывали, боясь, что во время Масленицы, во время пьяного разгула крестьяне от радости или отмщения сожгут помещичьи усадьбы. Поэтому Манифест был провозглашён только 5 марта, в последний день Масленицы, в Прощёное воскресенье перед началом Великого поста.

Князь Кропоткин вспоминал: «Ко мне вбежал денщик Иванов: «Князь, воля! Манифест вывешен в Гостином дворе! Народ кругом стоит. Один читает - все слушают». В Исаакиевском соборе читали после ранней литургии.

Один из друзей князя Кропоткина рассказывал ему, придя после литургии в казармы, что петербургские крестьяне, выходя из собора после этого объявления Манифеста, читали его (а его после прочтения раздавали для чтения, и, видимо, петербургские крестьяне были грамотными), а потом подошли к офицеру и сказали: «Что, барин, теперь фиють? Рабов больше нет!»

На разводе полков 5 марта Александр вдруг обратился к офицерам: «Господа офицеры ко мне! Положен конец вековой несправедливости… Я жду жертв от дворянства». Ему ответили восторженными криками ура! [П.А. Кропоткин. Записки революционера]

Но крестьяне не особенно верили Манифесту. «Если Гарибалка не придет – ничего не будет». Как вы понимаете, Гарибалка — это Джузеппе Гарибальди. Другие говорили, что Луи-Наполеон требовал от Александра на Парижских переговорах освободить крестьян. Мы всегда думаем, что кто-то — Байден, Трамп — за нас будет просить, что не сами мы и не наши правители, а только иностранные доброхоты могут позаботиться о нас. Этим болели и сто пятьдесят лет назад.

Александр Корнилов писал: «Крестьяне ждали накануне освобождения, что им будет предоставлена ˝полная воля˝, а это значило в их глазах, что тот час же падёт всякая власть помещиков и что они получат в собственность без всякого выкупа не только всю ту землю, которою они пользовались при крепостном праве, но даже и помещичью землю, за которую уже царь помещикам будет платить ˝жалование˝». [А.А. Корнилов. С.453-454]

Но, понятное дело, этого не произошло. Крестьяне были разочарованы. А что же произошло? Вот об этом мы с вами и поговорим на следующей лекции.