1. Предисловие

Итак, дорогие друзья, перед вами 44-я лекция курса «История России. ХIХ век», которую я назвал «Осуществление великой реформы». В предшествующих лекциях мы с вами слышали, как постепенно готовилась эта реформа, как от колебаний император Александр Николаевич перешёл к твёрдому убеждению, что эта реформа должна быть осуществлена. Как вы помните, Манифест «О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей» был провозглашён Александром II 19 февраля 1861 года. Этот великий день, безусловно, должен быть написан золотыми буквами в истории России. Однако же он, если не забыт (в пору моей учебы в школе я, по-моему, даже не помнил этой даты на память), то является далеко не самым важным днём в русском историческом календаре. А зря. Именно эта дата — величайшая, по моему мнению, дата в истории России, имеющая отношение не только к её прошлому, но и к её будущему, поскольку, стремясь к восстановлению нормальной России после нынешней деспотии, мы будем думать именно о перебрасывании моста к тем реформам и к тем деяниям. А сейчас мы узнаем о том, как они осуществлялись.

2. Предвкушение реформы

Замечательная двадцатипятилетняя женщина Елена Андреевна Штакеншнейдер, которую я уже упоминал в предшествующих лекциях, ставшая позже знакомой Фёдора Михайловича Достоевского и его жены, вела очень умный и глубокий дневник. 28 января 1861 года она записала в нём:

«Два года разрабатывается крестьянский вопрос, и то захватывающее впечатление, которое производил он вначале, с течением времени сгладилось в ожидающей публике, хотя там, в комитетах, говорят, и бывали бурные сцены. И вот теперь всё кончено, готово, и вопрос уже перестал быть вопросом; он разрешён и на днях вступит в жизнь. Ах, как это чудно, как удивительно!

Вот революция, каких ещё не бывало, — бескровная.

Бескровная, а есть люди, которые предвидят кровь и пугают ею. Но если вдуматься, какой это великий шаг, какое великое дело взял на себя Государь, он, которого считают слабым! Но, может быть, именно такой-то и мог его совершить, слабый, т. е. добрый, благонамеренный и, само собой, облечённый неограниченной властью. Сколько нужно было доброго терпения и сколько её, т. е. неограниченной власти, чтобы довести дело это до доброго окончания! Сколько надо было умиротворять, доглядывать и взвешивать, ограничивать крайности, сглаживать противоречия, сдерживать и направлять, чтобы не обидеть ни тех, ни других! (То есть ни крестьян, ни помещиков — А.З.) Вот бранили Я. И. Ростовцева, а говорят, что покойник сильнее всех настаивал на освобождении крестьян с землёю. Но как же будет всё это, и что из этого произойдёт и непосредственно за событием, и в конце концов? Освобождения крестьян с землёю не ожидают даже за границей; даже сам Герцен, кажется, о том не мечтал».

Обратите внимание, эта молодая женщина, не дворянка, наполовину немка, далёкая от придворных кругов, но умная, интеллигентная дочь придворного архитектора, всей душой болеет за освобождение крестьян. И называет то, что происходит, бескровной революцией. Теперь мы знаем, что за этой бескровной революцией через пятьдесят пять лет последовала революция кровавая, ужасная, последствия которой не исчерпаны до сего дня. Но тогда была заря другой революции и именно революции, а не какой-нибудь реформы. Это было быстрое изменение всего строя нашей русской жизни.

И ещё обратите внимание на эту фразу: «даже сам Герцен, кажется, о том не мечтал». Герцен, живущий в Лондоне, — это уже постоянный момент русской культурной жизни. Он великий изгнанник, с которым соизмеряет себя, спорит, не соглашается или, наоборот, соглашается вся мыслящая Россия.

В среду, 8 февраля, Елена Андреевна делает новую запись: «Приближается день освобождения крестьян, день 19 февраля, и так чудно делается на душе, что и описать нельзя. Крестьяне освобождаются с землёю. Этого ещё нигде не бывало. Они не только освобождаются, но обеспечиваются, делаются сами вроде помещиков. Хвала и слава Александру Николаевичу, этому слабому, как его называют. Чем он слабее, тем он более герой. … Говорят, что вопрос 19 февраля именно разрубается, как разрубался гордиев узел, и что это очень страшно, что решать такие великие задачи одним взмахом пера, в один день, нельзя. … Сулят ужасы. Но что ужасы? Авось, Бог даст, их не будет. И к чему бы, т. е. почему бы им и быть? Вот их-то, конечно, пророчат, ими пугают те, которые против великого события. Но есть другое. Это последствия. Если бы можно было сделать опыт сначала, как все прилаживается и как действует, но ведь это невозможно». [Е.А. Штакеншнейдер. Дневники и записки. Academia, 1934. с.47]

Вот так пишет человек интеллигентный, культурный, столичный, переживающий, волнующийся, отсчитывающий дни до великого дня 19 февраля, но наблюдающий за происходящим со стороны.

А вот мнение ближайшего сотрудника по морскому Министерству великого князя Константина Николаевича и его единомышленника в деле крестьянской реформы князя Дмитрия Александровича Оболенского. Тоже сравнительно молодого человека 1822 года рождения, который много сил отдал Великой реформе.

Он, близкий собеседник Великого князя, человек придворный, осведомлённый во всём, что происходит в самых высших сферах, подчас присутствующий на заседаниях Государственного Совета, знает всё изнутри. И в тот же день, 28 января 1861 года, записывает в свой дневник:

«Вообще нельзя не удивляться энергии Государя и решимости его идти во что бы то ни стало к цели. Прежде можно было предполагать, что он не отдает себе ясного отчёта в предпринятых им преобразованиях, но теперь видно, что он не только вполне усвоил себе все подробности вопроса, но и сознает все возможные последствия реформы. Когда вспомним, что Николай Павлович созывал один за другим 9 комитетов и что всякий раз останавливался на пустой полумере вследствие доходивших до него толков, то нельзя не признать за Александром Николаевичем той храбрости, которой недоставало покойному отцу его. Разговор какого-нибудь князя Сергея Михайловича Голицына (Сергей Михайлович Голицын — как его называли, «последний вельможа», богатейший человек в России очень консервативных взглядов, владелец двадцати пяти тысяч душ крепостных, умер в 1859 году, не дожив до великой реформы, — А.З.) сбивал Николая с толку, а теперь всё кругом Государя не сочувствует реформе — в самом семействе, кроме великого князя Константина, ежели не явно, то втихомолку осуждают меру, но Государь как будто ничего не слышит, не высказывается ни той, ни другой стороне, а в данном случае действует сознательно.

Вчера в Главном комитете и сегодня в Государственном Совете государь обнимал и благодарил великого князя Константина Николаевича, и, действительно, он заслуживает этого — с необыкновенным рвением и усердием занимался он всё это время вопросом и благодаря своим необычайным способностям изучил его во всех подробностях. Нельзя и в этом участии Великого князя (которому, я напомню, в это время было тридцать четыре года — А.З.) в крестьянском вопросе не видеть особенного удивительного явления. Как упорно отклонялся Великий князь от участия в этом деле, могут знать только те, кто видел его близко. Когда дело поступило в Главный комитет, он решительно объявил, что не будет им заниматься и что его дело быть моряком и больше ничего. Он не хотел даже прочесть извлечений из трудов Комиссии, для того чтобы ознакомиться с ними и не сидеть в Комитете безгласным членом… [Записки князя Д.А. Оболенского. 1855-1879. СПб., 2005. с.185-186]

Но я добавляю от себя: Государь назначает Великого князя, зная его совесть и зная его способности. Назначает, как вы помните, именно председателем комиссии. Тогда деваться некуда — этот человек, который был против своего участия, превращается в горячего поборника освобождения крестьян, становится вдохновлённым, деятельным, как Александр Николаевич и как, конечно, великая княгиня Елена Павловна, которую здесь князь Дмитрий Александрович не упоминает, но упоминает во многих других местах.

Итак, во-первых, из записок Дмитрия Александровича мы видим, что сам Государь на освобождение крестьян шёл сознательно, целеустремлённо, глубоко, изучив всё до мелочей, а младший брат поддержал его в этом всецело. Но есть ещё кое-что. Тот же князь Оболенский в записи накануне провозглашения Манифеста 18 февраля 1861 года раскрывает нам то, что, как правило, никто не знает. По крайней мере, ни у одного из видных историков дореволюционной России и эмиграции я не встретил этих указаний. Даже когда выдержки из дневников князя Оболенского были недавно опубликованы в томе «Александр II», эти фрагменты были опущены, а они на самом деле важнейшие.

Вот что пишет 18 февраля 1861 года князь Дмитрий Александрович: «Несмотря на массу подметных писем, в которых стращают Государя разными страшилищами, он стоит твёрдо. Одно из этих писем было прочитано Государем в присутствии нескольких министров. В нём, между прочим, сказано, что против Государя готовятся кинжалы, и умоляют его поберечь хотя бы семью, ибо её беречь не будут.

Говоря об оппозиции, Государь сказал раз Ланскому (министру внутренних дел — А.З.): "Народ всё-таки будет доволен, ему будет лучше, а дворяне могут меня убить, я на это готов, но дело всё-таки останется". Не знаю, этими ли именно словами он сказал это, но мысль, говорят, та». [Записки князя Д.А. Оболенского. 1855-1879. С.187]

Это очень важный фрагмент. Царь знал, что дворяне готовят против него покушения. Да, эти покушения в итоге не произошли, ни один кинжал в него не вонзился, но Император знал, что это может произойти. О том же в отношении себя слышал и Александр I, когда думал о своей крестьянской реформе. Но Александр Павлович не решился её провести. И Николай Павлович тоже не решился её провести. А Александр II решился, будучи готовым на свою смерть и даже на смерть семьи, потому что «дело останется». При Александре I дело, может быть, и не осталось, слишком мало было в то время сторонников освобождения крестьян (вы помните, что даже декабристы никого не освободили сами). А к этому времени общество уже созрело, пусть и узкий слой, но сложился, и реформа пошла бы дальше, кто бы её ни проводил — великий князь Константин Николаевич или кто-то другой.

Таким образом, Государь знал, что народ будет доволен, а дворяне могут убить. Это очень важное свидетельство, и мы должны его запомнить.

Но реформа провозглашена, никого, слава Богу, не убили. И давайте узнаем, каковы же условия этой реформы? Что было провозглашено в «Общем положении о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», которое было подписано Государем вместе с Манифестом 19 февраля? Этот закон находится в 36-м томе 2-го издания Полного собрания законов Российской империи под номером 36 657.

3. Условия реформы. Новое сословие землевладельцев

Во-первых, вспомним, что к 1861 году частновладельческие крепостные составляли 22 миллиона человек, то есть около 39% населения европейской России и примерно 30% всего населения России, включая Кавказ, Среднюю Азию, малонаселённую Сибирь, а также Финляндию, Польшу. То есть каждый третий гражданин России был рабом. Запомним эту цифру. Наибольший процент крепостных, как вы помните, был в центральной и западной губерниях. Я уже приводил эти цифры по губерниям, вы легко можете найти их и посмотреть в лекции №32 «Рабы и господа в Николаевское царствование».

Число душевладельцев, то есть помещиков, к 1861 году составило 104 тысячи, в том числе 44 тысячи беспоместных и мелкопоместных помещиков, у которых было меньше двадцати ревизских душ (крепостных мужского пола). То есть в последнем случае речь идёт о таких помещиках, у которых или есть маленькие поместья или поместья как такового вовсе нет, и они просто купили себе несколько слуг и сделали из них домашних рабов, которые обслуживают их нужды в Москве, в Петербурге, в любом губернском городе. Соответственно, крупных или средних помещиков, у которых больше двадцати ревизских душ, было к 1861 году около 60 тысяч.

«Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», объявляло в отношении каждого третьего гражданина Российской империи, двух из пяти граждан европейской России: «Крепостное право на крестьян, водворённых в помещичьих имениях, и на дворовых людей отменяется навсегда, в порядке, указанном в настоящем Положении и в других, вместе с оным изданных, Положениях и Правилах». [2ПСЗ, т.36. №36657]

Увы, не навсегда, а только до коллективизации и до нового порабощения крестьянства большевиками, которое началось с 1929 года. Можно сказать, что только восемьдесят лет, даже чуть меньше, крестьяне были свободны. И опять же — запомним это, дорогие друзья, потому что мы думаем, что крестьяне освободились действительно навсегда. Нет, через восемьдесят лет они были порабощены ещё страшнее, чем они были порабощены помещиками при крепостном праве.

Наш замечательный историк Василий Осипович Ключевский, с которым я иногда, как вы уже заметили, полемизирую, подвёл в 1905 году, когда написал своё «Краткое пособие по русской истории», некий итог и произвёл своего рода анализ этой великой реформы. Вот что он написал:

«Поземельным устройством крестьян завершается дело государственного образования сословного землевладения, начатое ещё в древней России устройством служилого дворянского землевладения. То и другое землевладение создано мерами законодательства по нуждам государства, дворянское посредством наделения служилых людей казённой землёй в поместное владение для обеспечения их обязательной службы, крестьянское – посредством наделения крестьян помещичьей или казённой землёй во временно-обязательное пользование для обеспечения их быта и выполнения их государственных обязанностей. И как некогда временное и условное, обязанное службой землевладение дворян постепенно правительственными пожалованиями превращено было в полную наследственную собственность сословия, так и в наше время земля, отведённая в надел крестьянам, превращается в их собственность при содействии правительства посредством выкупной операции или выкупных платежей». [В.О. Ключевский. Краткое пособие по русской истории. М., 1906. с.167]

Ключевский был большой знаток социально-экономических отношений в русском обществе, и он указывает на важный момент. Мы много об этом говорили, но давайте вспомним ещё раз. Всеобщее тягло, которое существовало в России в XVII веке, а возможно и раньше, как вы помните, было разрушено сначала различными пожалованиями и льготами Екатерины I, потом императрицы Елизаветы Петровны и, наконец, полностью ликвидировано для дворян Петром III в его Манифесте «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», который был провозглашён 18 февраля 1762 года. А крестьяне, которые до этого тоже были тяглецами государства, остались рабами тех помещиков, которые получили в частную собственность и землю, и живущих на ней людей. Так 18 февраля 1762 года в России было учреждено именно частное рабовладение.

И вот теперь посредством выкупов помещичьей земли этот огромный слой, треть населения Империи, становится свободными землевладельцами. Как сказала Елена Андреевна Штакеншнейдер, крестьяне «делаются сами вроде помещиков». Это она немножко преувеличила, но они, по крайней мере, становятся свободными землевладельцами. Они сами хозяева земли. Землю им дают не в пользование — это не колхоз с государственной землёй, которой могут пользоваться крестьяне. Землю им дают в наследственную собственность. Вот это очень важный шаг.

И таким образом возникает новое сословное землевладение. Крестьяне становятся новым сословием землевладельцев. Именно об этом говорит Василий Осипович Ключевский. И именно таков смысл крестьянской реформы. Частная собственность стала принадлежностью подавляющего большинства граждан России. Ранее частной собственностью владели купцы, духовенство, мещане и в городах, и в сельской местности (по «Указу о вольных хлебопашцах» все сословия могли покупать сельскохозяйственную землю), а теперь ею владеют и крестьяне. Значит, практически всё население России стало обладателями собственной недвижимости. Это важнейший момент, от которого сегодня мы ушли бесконечно далеко назад, потому что сейчас подавляющее большинство людей в России не имеет приносящей доход недвижимости.

Но вернемся в XIX век.

Дворовые, так как они освобождались без земли, уже через два года были свободны и могли приписаться к любому сельскому или городскому обществу. Они не должны были что-либо платить помещику. Их двор, если они жили не в усадьбе и у них был дом и двор в деревне, им выкупало государство. За два года (а был двухлетний промежуточный цикл, когда все должны были заключить все необходимые договоры — об этом я сейчас буду говорить), они должны были опять куда-то поступить на работу, чтобы иметь средства к существованию. Либо договориться с бывшим своим помещиком, что они останутся его слугами, но уже за деньги, как свободные люди с возможностью свободно уйти к другому, если тот будет платить и обеспечивать условиями существования лучше, чем нынешний владелец дома.

Что же касается основной части крестьян, которые работают на земле, то там всё обстояло сложнее. Потому что устроить собственность крестьян — не такое простое дело. Понимаете, мы привыкли, что большевики действовали росчерком пера: всё конфисковать, всё передать… Но ведь на самом деле так делать нельзя. Надо сделать так, чтобы не были нарушены основные принципы права, надо, чтобы не были поколеблены принципы собственности и чтобы те указы и акты, которые были даны дворянам Петром III и Екатериной II, не были просто аннулированы. Так вот задача сохранить всё перечисленное и при этом сделать так, чтобы крестьяне получили свободу и средства существования, — очень непростая. И она была блестяще решена. В этом величайшая заслуга Александра II и, естественно, всей той когорты людей, тех же Якова Ивановича Ростовцева, Николая Алексеевича Милютина и других, о которых мы с вами уже говорили.

Итак, первый принцип, как вы помните, заключается в том, что все крестьяне становятся лично свободными в один день 19 февраля (объявлен Манифест был 5 марта, но лично свободными они становятся в день подписания Манифеста - 19 февраля). Помещик же остаётся хозяином всей своей земли, которой он владел на 19 февраля 1861 года. Поэтому акты о передаче земли помещику в частную собственность, начиная с Манифеста «О вольности дворянства» Петра III, не отменяются. Помещики продолжают владеть всей землёй.

А как же крестьяне? А вот как. Надо понимать, дорогие друзья, что все эти решения появились после долгих дискуссий, споров и в Главном комитете, и в редакционных комиссиях по реформам. В результате работы над этими вопросами, было решено, что помещик предоставляет крестьянину в постоянное пользование его усадебную осёдлость (дом и то, что мы сейчас называем приусадебным участком, то есть огород и место, где располагается скотина) и сверх того «для обеспечения их быта (крестьян — А.З.) и исполнения обязанностей перед правительством» (но уже не перед помещиком) - определённое количество полевой земли. За эту землю, которую помещик даёт крестьянам в пользование, они должны были нести перед помещиком определенные повинности. Поэтому, в отношении к помещикам их бывшие крестьяне оставались «временно-обязанными».

Временно-обязанными до какого момента? До того момента, когда и усадьба, и земля для полевых работ, луга, поля не будут выкуплены. Кем? В идеале самим крестьянином. Но государство прекрасно понимало, что у большей части крестьян денег на выкуп земли нет. Поэтому государство за них выкупает у помещика землю, но выкупает не себе, а выкупает крестьянам. Оно как бы одалживает крестьянам деньги на выкуп земли. А крестьяне потом постепенно должны будут погасить казённый долг. В этом есть и своя правовая логика – ведь с плодов этой, выкупленной для крестьян земли, они будут платить и подати государству, содержать государство.

Пока же не произошло этого выкупа, крестьянин временно обязан помещику, должен ему определённую работу и определённые платежи, а с того момента, когда или государством, или самим крестьянином, или государством вместе с крестьянином земля выкуплена, крестьянин становится свободным человеком. Теперь он должен государству, если государство помогало ему в выкупе, но он больше ничего не должен помещику, больше не обязан ему.

Если помещику надо обрабатывать свои поля, он может нанимать любых людей (или своих бывших крестьян, или людей, которые пришли откуда-то и предлагают свои руки в работу), но его крестьяне больше ему ничем не обязаны.

На этот первый период отводятся два года. За это время должны быть определены отношения крестьян к своим бывшим помещикам.

В положениях указано, что за полный надел, который выкупается крестьянином, крестьянин должен, пока полный надел находится в процессе выкупа, на каждую ревизскую душу отработать на помещика сорок дней в году, а крестьянка — тридцать дней. Или заплатить денежный оброк.

На самом деле это сравнительно небольшие временные параметры. Не забудем, что по Павлову закону, который многократно нарушался, но не в пользу крестьян, а в пользу помещиков, три дня в неделю крестьянин должен работать на помещика, три дня на себя и один день отдыхать. Посчитайте, что такое три дня в неделю в течение года, и вы поймёте, что сорок дней в году это не так много. И, тем не менее, это, конечно, обременительно, особенно в страду.

Наделение крестьян землёй, как и следующие за это повинности определялись по добровольному между крестьянами и помещиком двустороннему соглашению или по закону на основании местных положений, которые принимались в Губернском земельном комитете и одобрялись в Петербурге. Обязательное разверстание по каждому сельскому обществу определялось специальной уставной грамотой, фиксирующей отношения между помещиком и его бывшими крестьянами.

Что такое сельское общество? Сельское общество — это деревня или село. Это обособленное сообщество людей, которые живут вместе и которые в большинстве губерний России по фискальным соображениям давно уже занимались передельным земледелием. То есть земля, в основном каждые двенадцать лет, заново пересчитывалась по числу едоков, по числу трудовых рук в деревне. Если какая-то семья уменьшалась, у неё отрезалась земля, если семья увеличивалась — надел у неё увеличивался. Для чего так было заведено? Для того, чтобы платить исправно налоги, нести барщину и оброк помещику.

Теперь же должно было произойти обязательное разверстание. Есть деревня, в ней крестьяне имеют свои угодья и, кроме того, работают на полях помещика. Поля помещика остаются за ним, и крестьянские угодья пока тоже остаются за помещиком. Надо при этом определить, какое количество земли крестьяне получают от помещика и какие повинности они должны за это нести, пока эта земля не будет выкуплена. И вот эти новые отношения определяются специальной уставной грамотой — государственным документом, который подписывается и помещиком, и сельским обществом, и становится для этого общества и помещика законом, который они нарушать не могут.

Часто отношения между сельским обществом и помещиком были враждебными. Крестьяне давно уже ненавидели очень многих своих хозяев-рабовладельцев, считали их душегубами. Им очень сложно было с ними договориться. Из-за этой враждебности из числа местных дворян дворянскими комитетами выбирались мировые посредники. Обычно посредником становился благожелательный к крестьянам помещик, который помогал договориться обеим сторонам. Обо всём этом я буду подробно говорить на следующей лекции. Но пока нам важно знать, что мировые посредники утверждали уставные грамоты, разрешали конфликты между помещиками и крестьянами. В случае неразрешимых конфликтов (а такое бывало) они докладывали уездному мировому съезду, состоявшему из мировых посредников всего уезда. Выше находилось Губернское по крестьянским делам присутствие, которое принимало окончательное решение.

Уставные грамоты должны были быть составлены на все селения в течение двух переходных лет. То есть до конца февраля 1863 года.

Крестьянин мог выкупать в собственность свою усадебную осёдлость без согласия помещика. То есть крестьянская усадебная осёдлость автоматически переходила к нему, и за это государство автоматически выплачивало помещику платежи по расценкам, определённым губернскими и уездными по крестьянским делам присутствиями. Крестьянин, как правило, даже не должен был потом погашать государству долг за своё поместье, но за землю должен был.

Итак, всё происходило автоматически. Хочет помещик отказаться от земли в деревне в пользу своих крестьян, не хочет, всё равно он от неё отказывается. Земля под усадьбой крестьянина — это, если угодно, отчуждаемая земля. За деньги, но принудительно отчуждаемая.

Что касается полевого надела и угодий (лугов, выпасов, сенокосов), то это выкупается по согласию помещика. Когда происходит выкуп полевого надела, правительство оказывает содействие крестьянину посредством выкупной операции (выкупа). То есть если за поместье государство платит непосредственно помещику и территория усадьбы переходит крестьянину как частная собственность, то остальные земли, угодья крестьянин получает посредством, этот термин постоянно употребляется в документах, выкупной операции.

В чём же суть этой выкупной операции? Правительство ссужает крестьянину под выкупаемые земли определённую сумму, которая определяется исходя из качества земли, размера надела и так далее, с рассрочкою её уплаты крестьянами на сорок девять лет со дня выдачи суммы. Если угодно, это такой, как и у нас сейчас принято, заёмный платёж государства, когда крестьянин занимает у государства деньги, деньги идут в руки помещика, а само правительство взыскивает с крестьян платежи как в счет процента, так и на постепенное погашение долга — всего 6% с назначенной правительством выкупной суммы в год. То есть вся сумма распределяется на сорок девять лет, и в год с неё крестьянин платит 6% годовых. Эти деньги вручались помещику доходными пятипроцентными бумагами за вычетом числившихся за помещиком долгов, и засчитывались крестьянину как казённый долг.

При полном наделе, то есть в случае, когда помещик даёт крестьянам полные наделы, помещику сразу же выплачивается 80% выкупной суммы, при неполном наделе — 75%, а остальное он получает процентными бумагами в дальнейшем. Это и называется «выкупные платежи». Они определены законом №36659 Полного собрания законов Российской империи. [Положение о выкупе. 2ПСЗ. Т.36. №36659]

Как говорится в этом Положении, выкупные договоры «совершаются по взаимному добровольному между помещиками и крестьянами соглашению» или по требованию одного помещика. То есть помещик может потребовать, чтобы государство оплатило ему землю, которую он передаёт крестьянам. Но если помещик этого требует один, и нет полюбовного договора, то тогда помещик обязан всем крестьянам отвести полный надел.

Вообще государство всячески хочет, чтобы крестьяне получили больше земли, но при этом так, чтобы помещик был не обижен. Поэтому если помещик хочет получить деньги и ценные бумаги как можно быстрее, а крестьяне артачатся, спорят, тогда помещик может сказать — всё, я даю им полные максимальные наделы, которые определены для моего уезда, а все остальные дела крестьянин пусть имеет уже с государством. Тогда помещик получает от государства сразу 80% выкупной суммы. Выкупом поземельного надела крестьянских угодий обязательные отношения крестьян с помещиком прекращаются. Выкупившие свои наделы крестьяне становятся крестьянами-собственниками. Это очень важный момент. Помните, первое, что сделала советская власть в 1917 году? На II съезде советов 8 ноября 1917 года Ленином была объявлена социализация земли (как ни странно, эсеровская программа, но принятая большевиками). То есть земля была объявлена общей, общегосударственной или, как любили говорить, общенародной собственностью, но понятно, что она становилась собственностью тех, кто имел власть, а власть имели большевики, они её захватили после взятия Зимнего дворца. Крестьяне же стали только пользователями земли.

Мы должны понимать, дорогие друзья, что собственности земли, которая была дана крестьянам по реформе 1861 года и которую крестьяне реально получали после того, как государство выкупало для них землю помещиков, крестьяне лишились благодаря заявлению Ленина 8 ноября 1917 года. У нас до сих пор Великая октябрьская (простите за выражение) революция отмечается как праздник, а 19 февраля 1861 года не отмечается. А на самом деле тогда, 7-8 ноября 1917 года, произошёл общероссийский грабёж. Он продолжался и потом, но его главный акт был совершён именно тогда, сразу же после захвата власти. А в 1861 году, можно сказать, было осуществлено величайшее восстановление правды, когда рабы стали вольными собственниками или, по крайней мере, был открыт путь к этому, а стали они таковыми через несколько лет.

Теперь уже по месту жительства крестьяне составляют сельские общества. Сельские общества объединяются в волости. Если вы помните, раньше территориальное деление в России было таким - губерния и уезд.

Теперь добавляется новая единица, она уже была испытана при устройстве положения государственных крестьян Павлом Дмитриевичем Киселёвым по крестьянской реформе государственных крестьян, о которых я читал специальную лекцию — лекция №33 «Казённые и удельные крестьяне. Реформа П.Д. Киселёва». Теперь то же самое создаётся и для помещичьих крестьян. Сельские общества объединяются в волости, причём теперь одна волость для всех видов крестьян. Когда я говорю про другие виды крестьян, имею в виду государственных и дворцовых, которые скоро получат те же права, что и частновладельческие, но на ещё более выгодных условиях.

Само слово «волость» происходит от слова «владеть» (от volda — «власть»). Волость — это низовая единица административно-территориального деления Империи, это то место, где крестьяне владеют землёй. Понятно, помещики тоже имеют собственность в волости, но так как теперь крестьяне снова являются владельцами земли, волость становится административной единицей, объединяющей всех владельцев. И ныне, там где крестьяне снова являются собственниками земли, там — волость. Там, где крестьяне не являются собственниками земли, а земля принадлежит каким-то незаконным или полузаконным владельцам, это не волость, это сельсовет – советовать можно, а управлять тем местом, где ты живешь – нельзя. Это – не крестьянская власть, не волость.

4. Распределение земли

А теперь давайте посмотрим, как распределялась земля по крестьянским хозяйствам, каковы были наделы.

Здесь, во-первых, я должен вам сказать о такой категории, как десятина. Конечно, мы уже не раз с вами вспоминали казённую десятину как меру измерения земли. Напомню, что она равняется 1,09 га. Или, чтобы понять соотношение, вспомним, как в раннее советское время, когда была ликвидирована старая система мер и весов, определяли, что 1 га — 11/12 десятины. То есть десятина чуть больше гектара. Я напомню, что 1 кв.км равен 100 га. Таким образом, мы можем ориентировочно, чтобы нам было удобнее понимать масштаб, говорить о гектарах, хотя на самом деле десятина немножко больше гектара.

Итак, все земли России, которые использовались в земледелии (соответственно из них вычитались горы, большие лесные массивы, болота, то есть то, что принадлежало казённому ведомству и не считалось землями сельскохозяйственного оборота), делились на три полосы: нечернозёмные, чернозёмные и степные.

Каждая из этих полос тоже имела разного вида земли. Высший надел и низший надел были в каждой полосе, и всюду низший надел, который мог взять себе крестьянин, составлял 1/3 высшего. То есть крестьянин мог выкупать не больше такого-то и не меньше такого-то участка земли. Это было сделано неслучайно, потому что, скажем, в нечернозёмной полосе многим крестьянам земля особо была не нужна. Они занимались отходными промыслами. Поэтому, соответственно, могли не брать у государства заём на выкуп максимального надела, им он был не нужен. А вот в чернозёмной и степной зонах крестьянам были нужны, наоборот, большие наделы, причём в степной зоне во многом не только для земледелия, но и для скотоводства, и они выкупались.

Итак, нечернозёмные земли были разделены по величине надела на семь местностей — по плодородию почвы, по близости к городам, к железным дорогам и так далее. В чернозёмной — на пять местностей, в степной полосе — на четыре местности. Общий принцип был такой, что у помещика после нарезки земли крестьянам должно было остаться не менее 1/3 его прежней земли. Обратите внимание, из той земли, которую государство когда-то, при Петре III и при Екатерине II, дало помещику как частную собственность, помещику оставлялось не менее 1/3, а 2/3 изымалось в пользу крестьян. Государство выкупало у помещика 2/3 его земли, оставляя помещику 1/3. Но если помещику самому земля была не нужна по каким-то причинам, к примеру, он жил другими доходами, а его крестьянам земля была, наоборот, нужна, то он мог за дополнительную плату согласиться отдать и больше. Государство готово было выкупить у помещика и больше земли, но уже без всякого принуждения, с его чистого согласия, и такие случаи бывали.

Я так подробно об этом рассказываю, дорогие друзья, потому что мы не представляем этой сложности и, кстати говоря, не представляем реакции людей, крестьян (о которой я буду в основном говорить на следующей лекции) на осуществление этого Манифеста 1861 года. Это была действительно сложнейшая проработанная система, но в ней не было обмана, никого не пытались обмануть. Мы сейчас привыкли к тому, что всякий закон имеет двойное дно, что он всегда не в пользу людей, он всегда в пользу власти. Но здесь было не так, здесь, безусловно, власть отстранялась. Она старалась сделать так, чтобы реформа была выгодна помещикам, которые сразу получают в руки большие деньги и, соответственно, могут завести рентабельное сельское хозяйство на оставшихся землях. И была выгодна крестьянам, которые получают землю в свою собственность, не выворачивая до конца свои карманы.

Каков же был высший надел в разных полосах?

В нечернозёмной полосе, куда входили великорусские губернии, новороссийские губернии (Новороссия — это в то время реальность) и белорусские губернии, высший надел составлял от 3 до 7 десятин на ревизскую душу.

Давайте возьмём за основу среднее количество — 5 десятин — и представим себе. В крестьянской семье, как правило, было три поколения: дедушка, двое-трое сыновей, живших с ним в усадьбе, и их дети-подростки мужского пола. То есть ревизских душ в семье было где-то шесть-семь человек. Давайте тут тоже возьмём среднее количество в пять ревизских душ на один крестьянский двор. Соответственно, 5х5=25 десятин, а если перевести в гектары, то 27 гектаров. Получается, именно это количество сельскохозяйственной земли в среднем получал один двор в нечернозёмной полосе. Много это или мало? При условии, что тракторами тогда землю не обрабатывали, а обрабатывали лошадкой, это очень много, намного больше, чем имело крестьянское хозяйство повсюду в Европе: во Франции, в Германии, в Италии, в Испании.

Вообще надо сказать, что за величину надела шёл большой спор в комиссиях: помещики хотели его уменьшить, ревнители крестьян хотели его увеличить. Это результат торга в комиссиях ещё с 1859 года.

В чернозёмной полосе наделы были меньше. Здесь максимальный надел составлял от 2,75 до 6 десятин. Опять же, можно легко посчитать, сколько в этой зоне в среднем имела семья.

В степной полосе максимальный надел составлял от 3 до 12 десятин. Как вы помните, минимальный надел — это 1/3 от максимального надела. То есть если в какой-то чернозёмной местности максимальный надел — 6 десятин, то минимальный — 2 десятины. Соответственно, если максимальный надел — 2,75, то минимальный — 0,8 десятины.

В результате определения крестьянских наделов по всей России через два года, когда были заключены все поземельные соглашения, средний надел оказался 3,3 десятины на ревизскую душу, то есть 3,6 га. Это, включая и чернозёмные, и нечернозёмные, и степные губернии. В итоге 10,5 миллионов ревизских крестьянских душ, не считая дворовых, получили в пользование 34 миллиона десятин земли. Пока в пользование, но государство их выкупало. Из этих 10,5 миллионов полмиллиона крестьян получили так называемые дарственные наделы. Дело в том, что если крестьянин соглашался на четверть полного надела, то полностью освобождался от всех платежей. Государство выплачивало помещику из своих средств за эту четверть полного надела деньги и не взыскивало их с крестьянина. Поэтому крестьянин после того, как государство выплатит эти деньги, не должен был работать на помещика. Он становился полностью свободным и получал при этом четверть полного надела.

Четверть полного надела в чернозёмной полосе — это 1,25 десятины при максимальной нарезке. Это не такая маленькая земля, если сравнивать с землями в Германии. Многие германские крестьяне облизнулись бы, тем более это был чернозём. Но дело в том, что в России аграрная система, орудия труда, семена и вообще всё, что связано с урожаем и землепользованием, было, и, к сожалению, остается низкого качества. Поэтому рентабельность земли и качество труда было тоже низкое. И, чтобы прокормить себя, требовалось много земли, а уж тем более, чтобы продавать продукты своего труда и получать деньги, которые теперь надо было отдавать государству как компенсацию долга и на которые самому надо было жить.

Были исключения, но, как правило, четверть полного надела не обеспечивала рентабельного землепользования в России. И поэтому крестьянские семьи, которые соблазнились на дарственный надел, чтобы тут же отделаться и от государства, и от помещика, потом страдали от малоземелья. Но таких было только 500 тысяч из 10,5 миллионов. 10 миллионов ревизских душ крестьян не пошли по этому самому лёгкому пути и согласились платить выкупные платежи государству и работать на помещика, чтобы получить больше земли. То есть русские крестьяне не такие дураки. Хотя опять же, в нечерноземье многих крестьян, которые или дома имели ткацкие станки, или работали на отходных промыслах, четверть полного надела вполне устраивала. Их главный доход был не с этого, а небольшая земля нужна была, чтобы скотинку выгулять или чтобы собрать и продать дополнительное зерно.

Особо наделы определялись для Полтавской, Черниговской, части Харьковской и губерний Западного края. Эти губернии имели меньшие наделы. В Подольской, Полтавской, Харьковской, Курской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, на Волыни наделы были самые маленькие. Максимальный надел составлял не более 2,5 десятин. Но это были самые плодородные губернии Империи.

Обычно надел включал всю землю, которой пользовалась крестьянская семья до отмены крепостного состояния, но в малоземельных губерниях, которые я только что перечислил, помещики отчуждали часть такой земли в свою пользу. Они не соглашались отдать всю землю крестьянам. Чернозёмная земля — плодородная. Помещики надеялись, что они создадут на ней хорошие капиталистические хозяйства и, по возможности, в договорах оставляли за собой не только всю ту землю, которую не обрабатывали крестьяне, но и часть крестьянских полей. Помещики договаривались об этом с крестьянами, подписывали договор. Но эти так называемые «отрезки» — часто это были луга, леса, которыми издревле пользовались крестьяне — стали одним из мотивов недовольства крестьян земельной реформой. Крестьяне с трудом могли смириться, что эта «их» земля теперь для них закрыта.

За первые 20 лет реформы с 1861 по 1882 годы 85% помещиков согласились продать крестьянам их землю с помощью государственного выкупа. Упорствующих оставалось немного.

Выкуп наделов шёл очень быстро. За первое десятилетие, с 1862 по 1871 год, из 10,5 миллионов ревизских душ временнообязанных крестьян (напомню — без дворовых) более 6,5 миллионов ревизских душ, то есть около 2/3, выкупили 23 миллиона десятин земли. То есть, в общем, большую часть земель. Всего по реформе крестьянам полагалось примерно 33 миллиона десятин земли. И из них за первые десять лет с помощью государства было выкуплено 23 миллиона десятин. И эта земля стала частной собственностью крестьян.

К 1891 году, то есть ещё через двадцать лет, уже 9,221 миллионов ревизских душ бывших помещичьих крестьян, то есть почти все (всего, напомню, их было 10 миллионов, не считая 0,5 миллиона, которые получили минимальные наделы), выкупили в собственность 38,820 миллионов десятин земли. Это даже больше на 5 миллионов, чем предполагалось ранее.

Почему? Потому что крестьяне дополнительно с помощью государства или даже без помощи государства купили у помещиков ещё 5 миллионов десятин земли, кроме тех 33-х с небольшим, которые помещики должны были обязательно им отдать. 5 миллионов десятин — тоже немало.

За эти тридцать лет, с 1862 по 1891 год, казна Империи выдала для выкупной ссуды 886 миллионов рублей. Считая в золоте, за эти тридцать лет на выкуп помещичьих земель для крестьян было затрачено 7 тысяч тонн чистого золота. В каждом рубле имеется 0,78 грамма чистого золота. Для сравнения золотой запас Империи в 1887 году составлял 350 миллионов золотых рублей. То есть, как вы понимаете, за эти годы на выкуп крестьянских земель было потрачено, если угодно, 2,5 золотых запаса Империи. Это была колоссальная выкупная операция. Это было главное финансовое дело Российской империи. Главные её средства уходили не на бюрократический аппарат и даже не на армию и флот, а помещикам на выкуп земли для крестьян. Это ведь было гениальное решение — крестьяне получали в частную собственность землю (они погашали выплаты, но в итоге их так и не погасили, и, в конечном счёте, в 1907 году все выкупные платежи были прекращены и все недоимки прощены), а помещики получали огромные деньги. Это гигантские деньги, эти тысячи тонн золота помещики могли потратить на создание высокорентабельных капиталистических хозяйств на земле. Но большинство помещиков, к сожалению, эти деньги проело, пропило, проиграло в карты и разорилось. Меньшинство же действительно, особенно в Новороссии и в чернозёмной полосе, эти деньги сумело осуществить в высокодоходных помещичьих хозяйствах, которые впоследствии были разрушены, экспроприированы большевиками.

Кстати говоря, продажа Аляски Соединенным Штатам в октябре 1867 года во многом была обусловлена потребностью русского казначейства в деньгах на выкупные платежи. И хотя формально 7,2 миллиона долларов США, полученных за Аляску, ушли на создание совершенно необходимой тогда сети железных дорог в Европейской России как раз для обеспечения товарности сельского хозяйства. Фактически эти деньги освобождали средства непосредственно необходимые для выкупа помещичьих земель. Именно поэтому сторонником продажи Аляски был великий князь Константин Николаевич, еще в 1858 году этой сделкой предлагавший решить хотя бы частично потребность в средствах для выкупных платежей. Редкий в России пример, когда империей расплачиваются ради народного блага, а не благом народа ради мишурного величия империи.

Выкупная операция была гениальным решением. Была построена новая система собственности. Никто никого больше не обманывал, государство выкупило, помещикам деньги были переданы, помещики эти деньги использовали, как посчитали нужным.

Общая сумма выкупных платежей, наложенных на надельные земли бывших помещичьих крестьян, по всем зонам, и чернозёмной, и нечернозёмной, и степной, составляла около 900 миллионов рублей за 33 миллиона десятин (без 5 миллионов прикупленных), то есть в среднем 27 рублей 05 копеек за десятину. Следовательно, ежегодный платёж за каждую десятину земли, исходя из 6% годовых, в среднем составлял для крестьян 1 рубль 62 копейки. Это не были громадные деньги. Было бы наше сельское хозяйство более рентабельным, были бы наши крестьяне более оборотистыми, они бы, конечно, легко выплатили долги государству даже не за сорок девять лет, а намного быстрее. Но вся беда в том, что крепостное право и примитивное землепользование сделали крестьянское хозяйство нерентабельным, а большинство крестьян, увы, не оборотистыми. И они не сумели найти этих денег. Однако многие, всё же, находили.

Советские историки утверждали, что цена земли была непомерно завышенной. Но всё дело в том, что в крепостное время сама по себе голая земля не стоила ничего — стоили рабочие руки. В то время продавали и покупали населённую землю по числу ревизских душ. Поэтому земля, если она продавалась без людей, на самом деле стоила действительно очень дёшево. А земля с людьми стоила значительно дороже, чем было определено в комиссиях. В этом смысле выкупы крестьян не были для них несправедливо разорительны, скорее они были для них выгодными.

Кроме того, Хотя для определения стоимости наделов Комиссиями были собраны данные по 12 132 продажам земли за 1854-58 гг. в 37 губерниях, данные эти были далеки от реальной стоимости, так как стоимость земли в сделках специально занижалась, чтобы уменьшить налог с продаж (4% от стоимости продаваемой недвижимости). Часть денег добавлялась «сверху» в обход объявленной цены сделки.

На этот счет есть хорошее исследование американского русиста Стивена Хока – «Действительно ли освобожденное крестьянство России платило слишком большие выкупные платежи за слишком маленькие наделы? Аномалии статистики и кривые распределения с длинным «хвостом»» [ S.L.Hock. Did Russia's Emancipated Serfs Really Pay too much for too little land? Statistical anomalies and long-tailed distribution // Slavic Review – Stanford, 2004. – Vol.63, N2. – P.247-274].

По мнению Стивена Хока результаты реформ нельзя трактовать как несправедливую государственную политику. Государственная власть вовсе не была сосредоточена на соблюдении интересов исключительно помещиков. Скорее ее цель состояла в ином – в создании самообеспечивающегося крестьянского хозяйства. «Самодержавие буквально вынудило большинство крепостных взять надел, который обеспечивал выживание, что было созвучно их чувству семейной автономии, если не свободы… Платя за надел, который может обеспечить жизнеспособность, справедливую рыночную цену (а иногда и ниже), крестьяне, благодаря государству, создавали основу для такого самообеспечивающегося крестьянского хозяйства (с.274). Хороший реферат этой статьи Хока, сделанный О.В.Большаковой, можно найти в книге «Реформа 1861 г. в истории России», с.275-279.

Положения реформы 1861 года в 1863 году были распространены на удельных крестьян, то есть крестьян дворцового ведомства (царских крестьян). Царь ведь тоже был крепостником. Он и его семья владели 1,5 миллионами ревизских душ. В 1863 году положения реформы были также распространены и на государственных крестьян, то есть на крестьян, которые работали на государство, и которых было около 10 миллионов душ. Как вы понимаете, число государственных и число дворцовых крестьян превосходило число крестьян частновладельческих, а если ещё добавить, что и дворцовые (удельные), и государственные крестьяне были в основном настоящими крестьянами и трудились на земле, а среди помещичьих крестьян было много дворовых, которые не работали на земле, то выходит, что на самом деле бóльшая часть земледельцев, примерно 60%, была освобождена в 1863 году. Но, как вы помните, крестьяне удельного ведомства и крестьяне, которые шли по ведомству государственных имуществ, до полного освобождения были не вполне рабами, потому как пользовались намного большими правами, чем помещичьи.

У удельных (дворцовых) крестьян средний надел при выкупе был в полтора раза больше, чем у помещичьих, — 4,8 десятины на ревизскую душу.

Закон об общественном управлении и о поземельном устройстве государственных крестьян, изданный 18 января 1866 года, определял для государственных крестьян средний надел — более 6 десятин на ревизскую душу. Всего государственным крестьянам (без удельных) было отведено свыше 67 миллионов десятин земли. До закона 1866 года эта земля формально числилась за государством. Государственные крестьяне жили так, как жила советская деревня (но только юридически, потому что фактически они жили намного лучше), то есть земля числилась государственной, но фактически она была крестьянской. А теперь она стала частной собственностью крестьян. Государство отдало 67 миллионов десятин земель государственным крестьянам в частную собственность. Поземельное устройство по государственным крестьянам было проведено 24 ноября 1866 года.

Как отмечает Сергей Германович Пушкарёв «почти все удобные для земледелия казённые земли в Европейской России были отведены крестьянам». [С.Г. Пушкарев, Россия 1801–1917. Власть и общество… с.243] Государство за собой оставило только неудобные земли, которые не обрабатывались: горы, болота, большие лесные массивы.

За землю государственные крестьяне должны были выплачивать «оброчную подать». Стоимость десятины здесь в среднем была 16 рублей против 27 рублей у помещичьих крестьян. Я напомню, это не ежегодная, а общая выкупная стоимость десятины. Государственные крестьяне, которые были более оборотистыми, больше привыкли работать на себя, довольно легко могли и вскоре выплатили эту оброчную подать. А государство, как видите, сразу делало их частными собственниками. Государство как бы брало деньги само у себя и само себе за неё платило, чтобы крестьяне стали свободными, а крестьяне возвращали эти деньги государству, выплачивая оброчную подать.

В результате возникло одно сословие свободных крестьян - собственников, однородное по основам своего государственного положения. У этого сословия к 1882 году числилось в собственности свыше 130 миллионов десятин надельной земли — это не менее 1/3 пространства Европейской России без Финляндии и Царства Польского. 1/3 оставалась у помещиков и 1/3 составляли несельскохозяйственные земли, леса, горы, болота, внутренние воды, тундры и вечная мерзлота Крайнего Севера.

5. Община и подворное владение

Как же была организована жизнь крестьянской общины? Ведь теперь крестьяне не управлялись помещиком. Помещик, сразу начиная с 1861 года, потерял над ними всякую власть. Был заключён договор, по этому договору крестьяне должны были какую-то часть времени, пока государство не выкупит их землю, провести в работах на помещика, но, кроме этого договора, помещика и крестьян ничего не связывало, крестьяне были свободны, и помещик не имел на них никаких прав. Он уже не мог ни женить их, ни выдавать замуж, ни определять, кому идти в рекруты, ни отправлять в Сибирь. Этих прав больше у него не было.

Но, несмотря на приведенные выше цифры, мы должны ясно понимать, что крестьяне были уравнены в правах не с дворянами, они не стали, как наивно думала Елена Андреевна Штакеншнейдер, новыми помещиками. Нет, они были уравнены в правах с другими податными сословиями. Крестьяне должны были продолжать платить подати, а дворяне подати платить не должны были. Выкупные платежи — это само собой, но главная задача крестьян состояла в том, чтобы платить государству подати, то есть налог, которым была обложена земля. Это был не душевой налог, а налог с земли, поэтому крестьянская община сохраняла принцип круговой поруки, контроль за передвижением и практически запрет на отказ от земельного надела. Потому что если ты откажешься от земельного надела, то, соответственно, подать перейдёт на тех, кто этот надел возьмёт, а подати у других крестьян и без того высоки — кому хочется брать на себя дополнительные выплаты, работать и платить?

В большинстве губерний, кроме нескольких западных, сохранялось общинное передельное землевладение.

Статья 36 общего Положения и статья 165 Положения о выкупе предполагали право членов сельского общества требовать выдела (или как мы бы сейчас сказали, выделения) своих участков в частную собственность, если они оплатят их стоимость. Но, понятное дело, никто из крестьян сам оплатить стоимость не мог. Государство не выкупало землю в частную собственность крестьян вне общины. То есть если ты не хочешь жить в общине, то выкупайся сам, а если не можешь выкупиться — оставайся в общине.

Статья 163 Положения о выкупе разрешала обществу при согласии 2/3 голосов разделить всю надельную землю на подворные участки [Положение крестьян, вышедших из крепостной зависимости. СПб. 1861]. То есть не надо было выкупать, земля делилась на подворные участки, соответственно, подать становилась подворная. Но, как правило, редко где общество, даже после того, как оно выкупало землю, шло на разделение надельной земли на подворные участки. Потому что большая чем 1/3 часть крестьян — это были бедные люди, с большим количеством едоков, которые надеялись получить больше земли при перераспределении общинных надельных земель. И поэтому, как правило, собрать 2/3 голосов сельскому обществу не удавалось. Но там, где оно собирало, там действительно возникало подворное наследственное землепользование.

На самом деле, спор между индивидуальным и общинным землепользованием был спор идеологический, и крестьяне к нему привыкли. Часть крестьян хотела, но большинство не очень охотно соглашалось на раздел на индивидуальные владения. И это была большая проблема.

Уже в 1915 году Анатолий Николаевич Куломзин, известный человек, который в молодости принимал активное участие в реформе 1861 года, а позже стал статс-секретарём и даже один год занимал должность председателя Государственного совета, слава Богу, избежал большевицких штыков и закончил жизнь в эмиграции, в Марселе, в 1923 году, говорил французскому послу во Франции Морису Палеологу: «Вечная русская проблема, которая заключает в себе все остальные – аграрная проблема». «Передать крестьянам возможно большую площадь земли, крепко организовать личную собственность в деревенских массах – от этого зависит всё будущее России. Результаты реформы 1906 года уже очень значительны. Если Господь сохранит нас от безумных авантюр, то через 15 лет режим личной собственности вполне заменит у крестьян режим общинной собственности». Это запись в дневнике Мориса Палеолога 27 января 1915 года. [Дневник Посла. М.: Захаров, 2003. С.236-237]

Как вы понимаете, это 1915 год, уже прошла Великая реформа 1861 года, уже прошла Столыпинская реформа, а Анатолий Николаевич Куломзин (а он-то знал эти вещи лучше многих) говорил о пятнадцати годах. Примерно эту же цифру называл Столыпин в 1911 году — двадцать лет. Но уже шла Первая Мировая война, и пятнадцати лет уже не было.

Почему я прочёл эти слова? Они нам важны для того, чтобы понять, что это действительно русская проблема. Если мы не восстановим права частной собственности на землю для большого числа потерявших эту землю людей и их потомков, то мы не решим проблему политической и экономической стабильности России. Да, сейчас большинство людей уже не получают доходы из сельского хозяйства, но они должны иметь право владеть реальной недвижимостью и распоряжаться ею, сдавать в аренду, пользоваться сами по своему усмотрению. Если мы не сделаем того, что во всём послекоммунистическом мире называется реституцией прав собственности, в первую очередь в отношении крестьян и, конечно, в отношении потомков помещиков, то мы не сможем стабилизировать положение России. Она будет постоянно находиться в состоянии социальной анархии, в которой она находится сейчас и в которую её ввергли большевики более ста лет назад.

6. Управление освобожденных крестьян

Освобождённые крестьяне не становились, как многие очень боялись, рабами чиновников, как это было для государственных крестьян во многом даже после реформы Павла Дмитриевича Киселёва, а уж тем более до неё. Крестьяне, образующие сельский мир, одновременно с этим должны были создать и создавали самоуправление. Это было не фиктивное, как сейчас, а настоящее самоуправление. Властная вертикаль отменялась. Её элементы, конечно, сохранялись, и при Александре III они были усилены, но первоначально предполагалось именно широкое самоуправление. Как мы знаем, потом за волостное самоуправление шла борьба вплоть до Февральской революции, и Временное правительство ввело волостное земство, то есть полное самоуправление на уровне волости, сделав ее низшей земской единицей.

После объявления Манифеста 19 февраля 1861 г., власть помещиков перестала существовать. Теперь не на него, а на крестьянский мир возлагалась выплата государству всех платежей, ведь крестьяне оставались податным сословием, и подати они должны были платить теперь всем миром.

Создавалось мирское общественное самоуправление. Оно называлось «мирское управление», но по факту это, конечно, было самоуправление. Органом самоуправления стал сельский сход. В сельском сходе участвовали все домовладельцы. Один человек на крестьянское поместье. Скажем, если на усадьбе жили, как мы уже говорили, отец и его три взрослых женатых сына с детьми, то в сходе участвовал старший — то есть отец, пока он был дееспособным, или, если он был уже совсем стареньким, то старший из сыновей. Сельский сход, то есть все главы семей, простым голосованием избирали сельского старосту. И, естественно, в любой момент могли его переизбрать.

По 51-й статье Общего положения о вышедших из крепостной зависимости крестьянах ведению общего сельского схода подлежат:

1. Выборы сельских должностных лиц — старосты, сборщика податей, сельского писаря и других.

Это всё важные люди. Представим, что село состоит из двадцати домов, так вот сборщик податей — это человек из этой деревни, он отлично знает, что делает каждое из этих двадцати дворовых хозяйств, сколько оно зарабатывает, и, соответственно, собирает с них подати, которые передаёт дальше в волость, а потом в уезд. Сборщика так же, как и старосту, выбирает сам сход. Не государство назначает мытаря, а сам сход выбирает человека, которому он доверяет, который не возьмёт лишнего, а если, не дай Бог, будет замечен в подобном, то будет тут же наказан, смещён и заменён. И так же сельский сход выбирает сельского писаря. Писарь — очень важный человек из этих же крестьян, грамотный, который ведёт всё делопроизводство, иногда это был одновременно сельский дьячок, пономарь.

Кроме того, сельский сход выбирает гласных на волостной сход.

Мы знаем, что над сельскими сходами есть волость, в которую входят уже несколько деревень или сёл. В волостном сходе участвуют уже не все домохозяева, а только гласные, то есть те, кто имеет голос представительства всех домохозяев деревни на волостном сходе. Как правило, от десяти домохозяйств выбирался один гласный, но в разных местностях были свои различия. Гласный — это опять же обычный крестьянин, которому доверяют или которого выбирают эти десять домохозяйств — вот ты, Иван Иванович, уважаемый человек, умеешь вести хозяйство, ладишь со всеми, уважаем на церковном приходе, иди от нас, представительствуй. Если Иван Иванович будет представительствовать неправильно, то, понятное дело, мужики его переизберут. В сельском сходе участвуют только мужчины. Такое тогда было время. Даже в английский Парламент тоже тогда выбирали только мужчин и только мужчины.

2. Приговоры об удалении из общества вредных и порочных членов.

Как вы помните, раньше помещик наказывал пьяниц, воров или просто людей, которые не хотели на него работать. Мог заковать их в кандалы, отправить в губернскую тюрьму, в Сибирь. Теперь помещик ничего этого делать не может, но может сельский сход, сами домохозяева. Скажем, вот есть двадцать домов, и в одном доме какой-нибудь парень, сын домохозяина, пьёт, девок портит и вообще ведёт себя неприлично. Его наказали раз, наказали два, а он не подчиняется и на всех плюёт. Тогда его удаляют из сельского общества и передают властям, как нарушителя порядка, дальше его наказывает уже местный суд и в качестве наказания, к примеру, отправляет в Сибирь.

3. Увольнение из общества и принятие новых членов.

Здесь речь об увольнении не как о наказании, а как о желании одного из членов. Скажем, кто-то хочет уволиться из общества и стать мещанином, пойти на работу в город и оставить свою землю. Но это влечёт за собой перенос тягла, поэтому решение о том, возможен ли уход одного из членов мира, тоже принимает сход. И так же в случае, когда кто-то, наоборот, говорит — хочу в ваше общество, я был мещанином, но теперь хочу заниматься земледелием, сам раньше был крестьянином и происхожу из этих мест, примите меня. В таком случае также решение за сельским сходом.

4. Назначение опекунов и попечителей и проверка их действий.

Бывает так, что старшее поколение умерло, остались только несовершеннолетние дети или женщина и дети. В таких случаях необходимо назначить опекуна и попечителя по тому или иному домохозяйству. Кто это будет, тоже решает сельский сход.

5. Разрешение семейных разделов.

Тоже важная проблема. К сожалению, в старой России, как и во всём мире, люди, как Авель с Каином, ругались из-за собственности, и слова Булгакова про то, что «квартирный вопрос только испортил их...», к сожалению, могут быть перенесены и в старую Россию. Ничто не портило отношения между людьми так, как семейные раздоры, связанные с землёй. Умер отец, осталось три сына, не хотят они больше жить вместе, или сын поругался с отцом, хочет отделиться со своей семьёй… И вот как разрешить такую ситуацию? Если они не могут решить всё сами и полюбовно, это опять же решает сельский сход.

6. Распоряжение мирской полевой землёй и общими угодьями.

Кроме наделов есть общая земля деревни — выгоны для скота, сенокосы, лес. Как, кому и сколько давать этой земли тоже определяет сельский сход.

7. Подача жалоб и просьб по делам общества и ходатайство об его нуждах.

8. Назначение сборов на мирские расходы.

Надо ли строить дорогу, мост или общую мельницу, решает мир и, соответственно, назначает сборы. Раньше это мог делать помещик, а теперь это делают сами крестьяне.

9. Раскладка податей и повинностей.

Очень важная вещь. Есть повинности государства, как например, опять же строительство государственных дорог, есть подати. И сельский сход большинством голосов решает, как справедливо распределить их между дворами по числу едоков, чтобы не было скандалов, чтобы не было переобремененных и недообремененных.

10. Учет сельских должностных лиц и назначение им вознаграждения.

Сельский староста, сельский писарь, сборщик налогов не работали за «так». Их работа не была из разряда просто «бляху носить». Бляха, то есть почётный знак, конечно, был обязательно. Но их работа была серьёзной. Надо сказать, в любой деревне канцелярское производство было большое. Это были уже отношения социальной единицы со всем государством. И социальным работникам надо было платить за их работу деньги. Причём из своего кармана. И староста, и сборщик податей, и писарь, и, может быть, кто-то ещё, кого в деревне решат сделать деревенским чиновником, получали вознаграждение не от государства, а от самих людей, которые к тому же сами определяли, сколько они платят, что тоже очень важно. И коль они сами платят, то они и требуют с выбранного человека. Понятно, что он теперь не может над ними насильничать и вести себя неподобающе. Что же это такое? — скажут они, — мы тебя наняли, мы тебе доверяем, деньги платим, а ты тут глупости делаешь, взятки берёшь! Пошёл вон! И ещё розгами отходят.

11. Дела по отбыванию рекрутской повинности.

Пока не была в 1874 г. введена всеобщая воинская обязанность, оставалась рекрутская повинность, и рекрутов также определял не помещик, а сам сельский мир.

12. Раскладка оброка и работ в пользу помещика у «временнообязанных»

Временнообязанные — то есть крестьяне, земля которых ещё не выкуплена государством или ими самими. Их раскладка оброка и работ в пользу помещика тоже уже определяется не помещиком, а миром. Помещик не может больше сказать — эй, Ваня, давай-ка ты лучше у меня работай, а Пётр — лентяй, пусть деньги заплатит. Теперь помещик уже общается не с Ванькой и не с Петькой, а со всем миром, то есть со всем сельским обществом. И сельское общество как целое принимает решение, кому что платить и так далее. А к сельскому старосте бывший помещик уже обращается уважительно, по имени и отчеству, или, при близких отношения, только по отчеству – Иваныч, Кузьмич. Но никак не по имени.

13. Меры по взысканию недоимок.

Это тоже определяет сельское общество.

14. Назначение ссуд и пособий.

Бедным, погорельцам, потерявшим кормильца и другим нуждающимся, сельское общество назначает ссуды и пособия, которые, естественно, выделяются не из денег государства, а из мирской кассы.

15. Выдача доверенностей на хождение по делам общества.

Если сельскому миру что-то нужно от администрации уезда, губернии, а то и всероссийских, то мир назначает «ходоков» и дает им сопроводительные бумаги, доверенности, удостоверяющие, что они обращаются не от себя, а являются представителями сельского мира в том или ином вопросе.

Итак, именно эти пункты, дорогие друзья, лежали в ведении сельского схода. Как вы видите, крестьяне приучаются к тому, что они сами себе хозяева, что они не зависят от государства, не сетуют, как сейчас часто бывает, что государство денег мало даёт. Их позиция противоположна — у нас есть земля, мы сами зарабатываем деньги, часть этих денег мы тратим на организацию нашей общей жизни, а часть на организацию нашей подворовой жизни, то есть каждой семьи отдельно.

Это очень важная воспитательная мера, она формировала частного собственника. Эта мера была ненавидима социалистами того времени - Чернышевским, Ткачёвым, Бакуниным, а потом Лениным, потому что они понимали, что мера эта воспитывает, как тот же Ленин говорил, «мелкого хозяйчика». Конечно, Ленин хотел, чтобы люди были не «мелкими хозяйчиками», а чистыми рабами, чего вместе со Сталиным смог добиться.

Для важных решений о переделах мирской земли или о разделе её на подворные наследственные участки, об употреблении мирских капиталов и об удалении порочных крестьян — требовалось 2/3 голосов общества, то есть квалифицированное большинство, в остальных случаях — простое большинство.

Крестьянин, связанный с обществом круговой порукой, лишь с большим трудом мог получить «увольнительный приговор», если хотел уйти из общины. Условия увольнения были такими: отказ от своего надела, отсутствие казённых, земских или мирских недоимок и бесспорных частных долгов, согласие родителей, что очень важно, или представление «приемного приговора» от того общества, в которое он переходит. Эти сведения можно найти в Статье 130 Общих положений.

Но в принципе уход из общины был возможным. Особенно это было важно при выходе замуж или женитьбе. Иногда ведь и женились во двор к жене — бедный жених уходил к богатой жене, у которой в семье не было мужских наследников, были одни девочки. Однако для того, чтобы уйти, нужно было получить договоры и отпускную грамоту. Но теперь это уже давал не помещик, теперь это давал мир.

Основной единицей административно-территориального крестьянского самоуправления была, как я уже говорил, волость. Число жителей волости составляло от 300 до 2000 ревизских душ. Довольно большая единица. 2000 ревизских душ — это около 4000 людей.

Статья 69 определяла принципы волостного управления.

Волостное управление составляли:

1. Волостной сход.

2. Волостной старшина с волостным правлением.

3. Волостной крестьянский суд.

Статья 71 гласит, что волостной сход состоит из волостных и сельских должностных лиц, то есть в него входят все старосты всех сельских обществ, и казначеи, и писари, а также выборных крестьян по одному от каждых десяти дворов, то есть из гласных от крестьян всей волости. Волостной сход — это уже первая ступень представительной демократии.

Волостное правление состоит из волостного старшины, всех сельских старост, которые получают звание помощников старшины, и из всех сборщиков податей (статья 87).

Для составления волостного суда ежегодно избираются волостным сходом от четырех до двенадцати очередных судей (ст.93).

Опять же, как вы видите, волостные судьи выбираются волостным сходом, то есть это демократический выбор судей. Они не назначаются, они выбираются людьми. Это и есть мирские судьи. В сельском сходе суда нет, самый низший суд — это волостной суд.

Волостной суд решает споры и иски между крестьянами ценою до ста рублей, что в то время были немалые деньги, если вспомнить, что полный выкуп десятины стоил тридцать семь рублей. Волостной суд может приговаривать виновных к штрафу до трёх рублей, к аресту до семи дней, к общественным работам до шести дней или к наказанию розгами до двадцати ударов.

Телесные наказания для крестьян были отменены только в 1903 году. Это несправедливо, потому что другие сословия - дворяне, священники и купцы, были освобождены от телесных наказаний. В селе же такие наказания считались нормальными. В деревне в то время все ещё били друг другу морду. От этого отходили постепенно и к 1903 году немножко отошли, но потом большевики всё вернули.

Срок службы для крестьянских выборных был три года, для сборщиков податей – один год. Через год крестьяне могли выбрать и того же сборщика податей, что уже занимал эту должность, главное, чтоб крестьяне оставались довольны его работой. Если он неправильно себя вёл, его прогоняли.

Волостной старшина утверждается в должности мировым посредником (ст.81). То есть выбирает его волостной сход, а утверждает мировой посредник.

За счёт этого впервые на уровне волости возникает связка между дворянством и крестьянством. Учитывается и воля дворян, и воля народа. Если мировой посредник, как правило, лояльный к крестьянам человек, явно видит, что крестьяне выбрали какого-то недостойного человека, известного пьяницу Павла Кузьмича, то, понятное дело, он скажет — нет, ребята, это не пойдёт, давайте выбирайте достойного серьёзного мужика. И обычно по согласованию с мировым посредником такого мужика в результате и выбирали.

Волостной старшина также «ответствует за сохранение общего порядка, спокойствия и благочиния в волости» (ст.81).

Он ответственен за порядок, и значит, сами крестьяне ответственны за порядок через избранного ими волостного старшину. В то же время, поскольку он является и представителем крестьян перед государственной властью, он, как это определяет статья 85, «обязан беспрекословно исполнять все законные (подчёркиваю — А.З.) требования мирового посредника, судебного следователя, земской полиции и всех установленных властей по предметам их ведомства» (ст.85).

То есть места для чиновничьего куража больше нет. Не может какой-нибудь судебный следователь сказать крестьянину — неси мне курицу, и принимать её. Ничего подобного, такие действия выходят за пределы предметов ведомства и, соответственно, за такие требования не только посылают куда подальше, но и жалуются по инстанциям.

Сергей Германович Пушкарёв, кстати, большой специалист в области самоуправления и вообще народной свободы в истории России (у него есть специальная книга «Самоуправление и свобода в России», изданная издательством «Посев» в 1985 г.), отмечает, что «фактически волостной старшина скоро сделался агентом общей администрации… а волостное правление чисто бюрократическим учреждением со сложным делопроизводством и обширной перепиской». [С.Г. Пушкарев. Россия 1801–1917… с.241]

Но не надо этого пугаться, это нормально. Если бы не было переписки и бюрократических операций, то это было бы только номинальное формальное ведомство вроде большевицких «советов», которые были лишь ширмой для прикрытия партийной линии. Здесь волостное правление было действительно властью, и оно с более высокими властями, а отчасти и более низкими властями в виде сельских сходов должно было вести переписку. Всё записывалось и всё могло подвергнуться и судебному разбирательству, и финансовому контролю, и это приучало крестьян к ответственной «государственной» жизни. Если угодно, не советы, которые были и остаются фикцией, а именно волостное и сельское самоуправление стало школой будущего парламентаризма для русской деревни. Это надо запомнить.

И поэтому, когда по Манифесту 17 ноября 1905 года были введены парламентские учреждения в России, их легко распространили и на крестьян. Крестьяне уже были к ним подготовлены. Немалую роль в этой подготовке сыграла и земская работа. Но о земских учреждениях я ещё буду рассказывать, но позже и на других лекциях.

7. Результат реформы

Результат реформы определяет Александр Корнилов, историк, я бы сказал, социалистических убеждений, и тем не менее: «В правовом отношении крестьянская реформа была без сомнения самым колоссальным шагом вперёд во всей новейшей русской истории. Упразднив крепостное право над личностью крестьянина, она открыла широкий путь к полному освобождению народа… До тех пор народ был в отечестве нашем лишь вполне пассивной массой, материалом, из которого выжимались питательные соки. Он "значился" лишь, — по меткому выражению (Михаила Петровича) Погодина, — "по ведомостям казённой палаты". С падением крепостного права для народа открывались широкие перспективы совсем иного существования» [А.А. Корнилов. Крестьянская реформа. СПб, 1905. С. 158-159]. Это сказано уже перед самой революцией.

Князь Дмитрий Александрович Оболенский в той же дневниковой записи 18 февраля 1861 года, которую я уже цитировал, продолжает и такую даёт оценку: «Сегодня я был у Великого князя (Константина Николаевича — А.З.) и мог довольно долго с ним говорить. Это в первый раз, как он занимается крестьянским вопросом, хотя здесь все убеждены, что я сильно действую и имею влияние на Великого князя по крестьянскому делу, но, повторяю, я в первый раз сегодня с ним говорил об этом деле. Я поздравил его с последним днём старой истории России и с наступлением новейшей эпохи» [Записки князя Д.А. Оболенского. 1855-1879].

Дата 19 февраля для Дмитрия Александровича Оболенского — перелом в истории между старой и новой Россией. Вот что такое этот день, а вовсе не то, как мы относимся к нему сегодня. Это величайший день России, к которому нам надо будет ещё вернуться, когда мы покончим с коммунистическим беспределом, который продолжается и по сей день, то есть конфискацией всей земли, возвращенной народу в 1861 и отобранной вновь в 1917.

5 марта 1861 года тот же князь Оболенский пишет в свой дневник: «Какой великий сегодня день для Государя. Что бы ни случилось (а вы помните, что он опасался убийства — А.З.), но памятник он себе уже воздвиг». [Записки князя Д.А. Оболенского. с.187-188]

И действительно, этим Манифестом государь Александр Николаевич воздвиг себе памятник. Какой позор, что практически все памятники ему в исторической России были снесены большевиками. В частности, та заставка, которую мы используем при публикации лекций, посвящённых годам правления Александра Николаевича, это постамент памятника императору Александру II в Киеве — одного из самых красивых памятников, полностью уничтоженного большевиками, как и большинство других.

Великий князь Константин Николаевич 5 марта тоже делает очень интересную запись в своём дневнике, который вышел в свет недавно, в 2019 году: «Великий день объявления освобождения крестьян. Утром нашёл у себя на столе отпечатанное Положение с Манифестом, который давал тут же читать некоторым. На всех это производит равно чудное впечатление. Тогда же получил и благодарственный рескрипт от Государя мне и всему Комитету (по крестьянской реформе — А.З.). Перед обедней ездил его благодарить, и он был опять, как всегда, особенно мил со мною. Обедню слушал в Зимнем. Потом развод Финляндского (полка – А.З.), весьма хороший. Я ходил во фланг. После ординарцев Саша (Император — А.З.) среди манежа собрал около себя всех офицеров и сказал им, что сегодня объявил вольность, что не забывает, что само дворянство отказалось от личного крепостного права, и их как дворян за то благодарит, и крепко на них надеется, как на дворян и как на офицеров его верной и славной гвардии, с которой соединены лучшие воспоминания его жизни. На это ответом было такое громкое единодушное «ура!», что сердце дрогнуло и слёзы показались. Это «ура!» выпроводило Сашу на самую улицу, где его подхватил народ. Это было чудо. Инвазия (визит – А.З.) у Елены Павловны, обед у Саши, вечер дома. Да благословит Бог новое существование России, начинающееся с сегодняшнего дня». [Дневники в.к. Константина Николаевича. 1858-1864. Москва: Политическая энциклопедия, 2019. – С.272]

Вот видите, опять слова о новом существовании России.

Историк А.А.Корнилов, как я уже говорил, человек почти социалистических взглядов, замечает: «Члены редакционных комиссий были в большинстве своем искренние и убежденные эмансипаторы… Но в их соображениях над вопросами свободы личности преобладали с одной стороны вопросы благосостояния крестьян, с другой интересы государства, России» [А.А. Корнилов. Крестьянская реформа. С.75].

И это верно. А как иначе? Эти «эмансипаторы» были государственными людьми. Они думали не о птичьей свободе крестьян. Они думали об их благосостоянии. Они хотели, чтобы крестьяне были свободны и богаты, чтобы они получили имущество, землю, плоды труда своего, а не только свободу. Это было в интересах крестьян и это было в интересах России, так как только довольные своим существованием, обеспеченные и самодостаточные люди могут делать государство прочным, сильным и богатым.

Вот когда в 1991 году кончилась коммунистическая власть, тогда всему народу дали птичью свободу. Да, дали свободу перемещения и свободу слова (то, что сейчас довольно быстро отбирают), но вот благосостояния или возможности благосостояния большинству не вернули, восстановление прав собственности не произвели. Фактически, то, что было дано в 1861 году, не было возвращено в 1991. В отличие от Чехии, Эстонии, Латвии, Болгарии, где людям вернули и свободу, и собственность.

Поэтому, возвращаясь к 1861 году и к словам Александра Корнилова, конечно же, членов комиссий волновали интересы государства России. И эти интересы заключались в том, чтобы, во-первых, крестьяне были собственниками, во-вторых, чтобы они с этой собственности могли платить подати, и в-третьих, чтобы они были организованным социальным сословием, а не бродягами. Ведь в то время был силён страх того, что большинство крестьян уйдёт в бродяжничество. Но крестьяне не ушли, остались. Оказалось, что собственность — сильное дело. Поэтому не забудем, что интерес государства в том, чтобы люди продолжали работать не из неволи и чтобы земля продолжала приносить плоды вольному труду.

Посмотрите, что произошло после 1991 года? В богатом Черноземье осталась земля без крестьян, которая сегодня вся собрана в руках у латифундистов, таких как Ткачёв, а в Нечерноземье земля стала никому не нужна, люди ушли с неё, и она заросла. И сейчас там, где испокон веков были поля, шумят уже тридцатилетние леса. Вот так распорядилась новая власть, не сумевшая управлять, не понимавшая всей сложности проблемы и загубившая земледелие в России вместо того, чтобы восстановить его, как восстановили земледелие в Латвии, Литве, в Чехии, Польше и других послекоммунистических странах от Восточной Германии до Албании.

8. Реакция народа

Но реакция народа на реформу была далеко не столь безоблачной, как это могло показаться. Этой реакции боялись так же, как боялись реакции дворян. Манифест и Положение печатали тайно. Конечно, о нём многие знали. Разглашение содержания этих документов было под угрозой ссылки, но все обсуждали его, как вы уже видели. Та же Штакеншнейдер об этом говорит ещё в январе месяце.

Наборщики текста даже выносили дополнительно напечатанные листы для знакомых. Григорий Дмитриевич Щербачёв, герой Севастополя, который командовал там ракетной батареей, был тяжело ранен, потом работал в Министерстве внутренних дел, а после занимал должность предводителя дворянства Мещевского уезда Калужской губернии, в своих воспоминаниях говорит о том, что его слуги (естественно, из дворовых) приносили ему дополнительно напечатанные листы Манифеста из типографии. Там речь идёт о том, что чей-то родственник работал в типографии, печатал и всем раздавал эти листы. То есть народ ждал свободы, пытался о ней разузнать, понять её. У одних были одни листы, у других другие. И, конечно, мало кто из простых людей представлял проблему в целом. [Калужской губ. Русский Архив. 1891, №1, с.75-76]

3 марта во все губернии были посланы до сорока генерал-адъютантов и свитских генералов. У каждого из них был с собой запечатанный чемодан, в котором находились Положения о реформе и листы с Манифестом, отправленные губернатору. Чемодан надо было вскрыть 5 марта в Губернском собрании. Всё делалось тайно. Боялись и помещиков, и крестьян. Поэтому были отправлены именно генерал-адъютанты, которые в случае чего могли возглавить военное управление губернией, чтобы навести в ней порядок. Опять же, отвечая тем самым на реакцию и помещиков, и крестьян.

12 марта

Крестьяне восприняли новость далеко не так восторженно, как того, может быть, ожидала власть. И для приличия 12 марта, в первое воскресение Великого поста была проведена организованная властями крестьянская демонстрация перед Зимним дворцом на Дворцовой площади. Собрали 1-2 тысячи крестьян. Опять же, как сейчас проводят демонстрации на Васильевском спуске, так и тогда без имитации не обошлось. К сожалению, не умели у нас по-другому, и не умеют. Также была организована депутация из двенадцати заранее подготовленных приличных крестьян, которые вручили Государю хлеб-соль - благодарность за освобождение их сословия.

Но обычная, настоящая реакция была совершенно другая.

Будущий министр внутренних дел (с 22 апреля 1861 вместо Ланского) Петр Валуев записывает в свой дневник, кстати говоря, очень интересный, 5 марта 1861 года: «Так ещё два года! Так только через два года! Слышалось в церквях и на улицах». Из Москвы было сообщено телеграфом, что «всё обошлось спокойно благодаря принятым мерам».

То есть, как вы видите, надо было принимать меры, чтобы всё обошлось спокойно. Помните, как пишет князь Константин Николаевич про те крики «Ура!» и невероятный энтузиазм народа? Вот Валуев, крупный либеральный чиновник, через полтора месяца министр, тоже записывает: «На выходе из манежа народ приветствовал Государя криками «ура!» Но без особого энтузиазма. «Как апатичен у вас народ», — говорят иностранцы. — «Это не столько апатия, сколько сугубое (двойное — А.З.) последствие прежнего гнёта и ошибок во всем ходе крестьянского дела». [Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. Т. 1. 1861 - 1864 гг. М., 1961]

Валуев, встав во главе этого хода дела, попытается кое-что исправить. Об это мы будем подробно говорить позже.

Итак, праздника нет. Происходящее пытались выдать за праздник, но праздника нет. Город даже не иллюминирован.

В Исаакиевском соборе, сообщает князь Оболенский, на вечерню собрались иностранные дипломаты. Ожидали манифестаций. Но к их удивлению ничего такого не было. Народ не понял Манифест и Положение, считает Оболенский.

И действительно, даже Манифест, который я уже читал на предшествующей лекции, и, тем более Положение, которое сейчас даже вы с моих слов не до конца поняли, это ведь совсем не большевицкие кричалки «Хлеб народу!», «Земля крестьянам!», не агитка для одурения людей, а реальная серьёзная работа. Это серьёзные документы для настоящего освобождения. Вот именно этим царский Манифест и Положение отличаются от ленинских лживых лозунгов. Это честный документ. Но поскольку он честный, он трудный в восприятии.

Вот у нас сейчас разные агитаторы и пропагандисты из кремлёвских средств массовой информации считают, что важно половчее обмануть, а тогда думали, как суметь объяснить, чтобы не было бунта ни со стороны дворян, ни со стороны крестьян.

Тот же Григорий Дмитриевич Щербачёв пишет в своих воспоминаниях, что на Царицыном луге (ныне - Марсово поле) «шапки полетели вверх, раздалось такое «ура!», от которого, казалось, земля затряслась. Никакое перо не в состоянии описать тот восторг, с которым освобожденный народ встречал своего Царя–Освободителя. Я счастлив, что мне пришлось в моей жизни видеть этот народный энтузиазм, не поддающийся описанию!» [Русский Архив, 1891, №1. с. 75-76]

Но то, что написал Щербачёв, — это скорее то, что он хотел увидеть. Он умный, интеллигентный и добрый человек и хотел увидеть эту радость. Но реальность была другой.

К сожалению, как вы знаете, и тогда, как и сейчас Министерство внутренних дел (сейчас КГБ-ФСБ) широко практиковало перлюстрацию частной корреспонденции. Так зондировалось массовое сознание. И вот письма эти, которые, конечно, писали не неграмотные мужики, а в основном образованные люди, мещане, купцы, дворяне, содержат в то время одно и то же. Подборку перлюстраций можно прочесть в книге «Конец крепостничества в России».

Из нее видно, что «крестьяне бунтуют, не хотят отправляться на барщину, собираются толпами», «мужики заметно повесили носы». А где-то и кричат — это не та воля, которую нам обещали. Где-то помещики радуются (письмо из Киева), а где-то и они унылые (из Белостока)…

Как пример таких перлюстраций, я прочту важное для нас письмо Юрия Самарина к Ивану Павловичу Арапетову в Санкт-Петербург от 22 апреля 1861 года. Я напомню, что самарский помещик, славянофил Юрий Фёдорович Самарин — один из главных деятелей реформы, её знатоков.

Вот что он пишет:

«В течение одного месяца мы здесь пережили два периода, и теперь вступаем в третий. Период грустного разочарования начался с обнародования Манифеста. Затем наступил период выжидательного сопротивления или пассивного уклонения от исполнения повинностей. Были поводы опасаться, что единовременные и почти повсеместные попытки (большей частью совершенно безнаказанные) вовсе не выходить на работу перейдут в общую стачку; но этому помешали многие обстоятельства, между прочими: отдаленность селений друг от друга, трудность сообщений, распутица и т. д. Теперь, к а ж е т с я, начинает проникать в сознание крестьян убеждение, что повинности не отменены. Они говорят: «Помещики у п р о с и л и царя ещё на два года дать им попользоваться, а там объявят настоящую волю. Нечего делать, два года потерпим». Теперь весь вопрос в том: в эти два года настолько ли улучшится положение крестьян, чтоб убедить их в возможности правильного и законного хода реформы до полного выкупа земли и заставить их отказаться от надежды на „coup d'état" (государственный переворот — А.З.).

Теперь все толкуют в деревнях Положение, каждый по своему, и потому едва ли кому-нибудь удастся около себя сгруппировать целую массу. Гораздо важнее другое явление, конечно не новое, не неожиданное, но которое теперь обнаружилось перед всеми с сокрушительной ясностью. Это полное, безусловное недоверие народа ко всему официальному, законному, pour tout се qui est constitute, то есть ко всей той половине русской земли, которая не народ. Обыкновенно официальность и образованность относятся к народу, как власть, т. е. передает приказания и требует послушания. В настоящем случае пришлось толковать, объяснять, убеждать, разуверять. Мы встретились с народным убеждением, и сами убедились, что оно не только не подвластно нам, но что вообще слово не берет его, не действует на него нисколько. Спор возможен только при одном условии, когда у спорящих есть хоть одна общая исходная точка, хоть один факт, в котором они не сомневаются. Этого-то и не оказалось на сей раз. Манифест, мундир, чиновник, указ, губернатор, священники с крестом, высочайшее повеление - все это ложь, обман, подлог. Всему этому народ покоряется, подобно тому, как он выносит стужу, метели и засуху, но ничему не верит, ничего не признает, ничему не уступает своего убеждения. Правда, носится перед ним образ разлученного с ним царя, но не того, который живет в Петербурге, назначает губернаторов, издает высочайшие повеления и передвигает войска, а какого-то другого, самосзданного, полумифического, который завтра же может вырасти из земли в образе пьяного дьячка или бессрочноотпускного». [22 апреля 1861 из Самары. Конец крепостничества… с.268-269.] И такие «самозданные цари» кое-где и вырастали.

Юрий Фёдорович Самарин чётко показывает, какая огромная существует проблема - Народ не верит власти. А Манифест-то от власти. Раньше народу просто приказывали. Приказывал помещик, приказывал чиновник, приказывал через своих чиновников Царь, а теперь надо уговаривать, убеждать, объяснять. Как же тут быть?

О том же самом говорили донесения с мест. По заданию одного из лучших наших губернаторов Виктора Антоновича Арцимовича, который был губернатором в Калуге, из всех уездов и даже частей уездов его губернии были присланы отчёты о том, как была воспринята высочайшая воля, которую читали 5 марта. Их тоже все можно прочесть в книге «Конец крепостничества». Я приведу только донесения станового пристава Недоумова из Малоярославицкого уезда: «По прочтении некоторых параграфов они (крестьяне — А.З.), выслушав, спрашивали вновь: да в чем же заключается наша воля — ходи на барщину или плати оброк, эка воля!»

Воронежский губернатор граф Дмитрий Николаевич Толстой вспоминал, что Манифест был доставлен в Воронеж свитским генералом в числе нескольких тысяч экземпляров, а Положение, где всё растолковывалось — только тридцать экземпляров, и допечатывать Положение не дозволялось, а Манифест можно было допечатывать сколько угодно. Между тем крестьяне требовали выдать им Положение. В газетах это Положение можно было печатать in extenso - целиком. Книгопродавцы продавали Положение, напечатанное в виде брошюрки, за один рубль, то есть очень дорого (вы же помните цену земли?), и крестьяне его раскупали за эту цену.

«Кому хорошо известен крестьянский быт, — пишет граф Дмитрий Николаевич, — и кто знаком с крестьянским кругозором, тот, конечно, согласится, что свобода в глазах крестьянина того времени прежде всего имела значение полного освобождения от барщины. Не владея отвлеченными понятиями, он определял значение свободы из практики. Он видел и знал по опыту, что крепостные люди отбывают барщину помещику, а казённые крестьяне, которые в глазах его единственно представлялись свободными, барщины не знают… Освобождение крестьян при сохранении барщинной повинности не могло быть им понято и представлялось ему аномалией». [Из Записок графа Дмитрия Николаевича Толстого. Русский Архив, 1885. Кн.2, №5]

Корнилов подводит здесь черту: 5 марта народ был разочарован, это воля подложная, помещичья, а не царская, говорили крестьяне. [А.А. Корнилов, История, с.454]

Народ был на грани бунта, помещики в ужасе. Как же из этого действительно революционного провала, который вдруг разверзся перед Россией 5 марта и который только интеллигенты в городах воспринимали восторженно, да и то не все, Россия вышла без немедленной революции? Вот об этом, дорогие друзья, мы поговорим на следующей лекции.