1. Революционная агитация

Итак, дорогие друзья, 45-я лекция курса «История России. ХIХ век» посвящена ближайшим последствиям освобождения крестьян.

Сергей Германович Пушкарёв в своей «Истории России. 1801-1917» писал: «И крестьянские «бунты», о которых доносили начальству свитские генералы и жандармские офицеры, и «массовые стихийно-революционные восстания» крестьян, о которых повествуют советские историки, одинаково относятся к области мифологии. Ни восстаний, ни бунтов в действительности не было, ибо нигде крестьяне не убивали помещиков и чиновников, не совершали вооруженных нападений на войска и полицию». [С.Г. Пушкарёв. История России… С.237]

Даже немного странно, что такой серьёзный историк из русской эмиграции, как Сергей Германович Пушкарёв, так легко обходит эту важнейшую и сложнейшую проблему первых лет жизни пореформенной деревни. Ведь и через пятьдесят шесть лет после этой реформы во время выборов в Учредительное собрание в ноябре 1917 года всё ещё проявлялось несогласие крестьян с ней.

Оливер Рэдки, исследователь выборов в Учредительное собрание, в своей книге «The Election to the Russian Constituent Assembly of 1917», изданной в 1950 году в Кембридже (Массачусетс), писал: «Русская деревня непреодолимо жила во власти стремления завладеть помещичьей землей, ничего за неё не платя. И программный принцип Кадетов (конституционно-демократической партии — А.З.), предполагающий компенсацию бывшим владельцам, сколь бы юридически или нравственно он ни был оправдан, приводил только к одному – к воздвижению непреодолимого препятствия для партийной работы в деревне». [O. Radkey. The Election to the Russian Constituent Assembly of 1917. Cambridge, Mass., 1950. Р.59]

Именно на этом убеждении — что земля крестьянская и никакие выкупы за неё даваться не должны в принципе — строилась вся разрушительная левая социалистическая пропаганда и в 1861-1863 годах.

Мы же помним, что только что прошли европейские революции 1848-49 гг. Красный флаг, социализм, коммунизм уже стали привычными понятиями и в Европе, и в России.

Уже был провозглашён коммунистический манифест Маркса и Энгельса. И главным революционером в России того времени, которого таковым считали сами Маркс и Энгельс, был Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889) — сравнительно молодой человек, главный редактор «Современника», магистр русской словесности (1855-1858).

С 1858 года он, как это ни парадоксально, выступает за срыв освобождения крестьян, так как воплощение этой программы приведёт к затуханию революционных настроений в деревне. Мы помним, что эти же мотивы заставили Ленина выступать против столыпинских реформ в начале ХХ века. Не благополучие крестьян было важно революционерам, а использование недовольства для того, чтобы захватить власть. Об этом мечтал Чернышевский, об этом мечтал Бакунин, Ткачёв, об этом же мечтали и Ленин, и Троцкий, и Плеханов.

И именно Чернышевский в 1861 году, был вдохновителем организации «Земля и воля». Организация эта была конспиративная, подпольная, но совсем не маленькая — в неё входило до трёх тысяч человек. А Маркс и Энгельс называли «Землю и волю» главной революционной партией России.

В феврале-марте 1861 года, по всей видимости, именно Чернышевский (я ещё скажу о том, что абсолютной уверенности в его авторстве среди учёных нет) диктует свою знаменитую прокламацию. Она печатается в нелегальной типографии, устроенной в московском доме Всеволода Дмитриевича Костомарова, племянника русско-украинского историка Николая Ивановича Костомарова. В итоге арестованный во время распространения прокламации В.Д.Костомаров пошёл на сотрудничество с полицией и многих выдал, в том числе Чернышевского.

До нашего времени дошла лишь рукописная копия прокламации, сделанная Михаилом Михайловым для отдания в печать и предъявленная в ходе следствия Чернышевскому. Авторство прокламации было подтверждено литературоведом Миррой Иосифовной Перпер в 1975 году, когда она использовала графологический анализ для идентификации почерка А.В. Захарьина — родственника жены Николая Гавриловича Чернышевского, который записал прокламацию под диктовку писателя. Было также установлено, что в этой рукописи якобы есть правки самого Чернышевского. В советское время авторство Чернышевского считалось каноническим. Эта позиция разделялась и академиком Милицьей Васильевной Нечкиной, но сейчас многие в нем сомневаются. В частности, такие сомнения высказываются в статье А.А.Демченко «Памяти М.И. Перпер». [НЛО №1-2002]

В сущности, нам сейчас неважно, был ли автором этой прокламации именно Чернышевский. Это важно для историков творчества Чернышевского и его деятельности.

Но именно за эту прокламацию Чернышевский был арестован 7 июля 1862 года, помещён в Алексеевский равелин Петропавловской крепости и 7 февраля 1864 года осуждён на четырнадцать лет каторги с последующим пожизненным поселением в Сибири. Во время следствия он категорически отрицал своё авторство. Впоследствии Государь сократил каторгу до семи лет. Приговор вынес знаменитый судья, близкий друг Пушкина, сенатор Матвей Михайлович Карниолин-Пинский (1796-1866), сын врача из Чернигова, лучший выпускник Смоленской гимназии и Санкт-Петербургского университета, когда-то писавший стихи в журнал «Сын Отечества».

В 1874 году Чернышевскому было предложено подать на имя Александра II прошение о помиловании, но он отказался. Без всякого помилования он получил разрешение жить в европейской России в 1883 году и умер в Саратове на шестьдесят втором году жизни в 1889. До 1905 года все его сочинения находились под запретом.

Бесталанность и слабость этих сочинений признаётся подавляющим большинством русских литературоведов, но, как политик, Чернышевский, безусловно, крупная величина. Прокламация, авторство которой ему приписывается, имеет очень большой объём. Можно сказать, что это целый трактат. Перед тем, как процитировать его часть, ещё раз напомню контекст. Итак, только что дана свобода крестьянам. Как вы помните, через два года, в феврале 1863 года, должны быть прекращены обязательные повинности по отношению к помещику. Сохранятся только обязательства крестьян в отношении государства. Государство за их угодья заплатило и крестьяне в течение сорока девяти лет должны эти платежи погасить, но от помещика через два года после объявления Манифеста они становятся полностью свободными, могут работать у него только по добровольному согласию и никаких оброков, естественно, ему больше не платят. Только там, где не заключены договорные грамоты между помещиком и крестьянами, продолжаются некоторые их отношения.

И вот что пишет Чернышевский: «Не два года, а пять или десять проволочат это дело. И всё будет по-старому». «Только в словах и выходит разница, что названья переменяются. Прежде крепостными, либо барскими вас звали, а ноне срочно-обязанными вас звать велят; а на деле перемены либо мало, либо вовсе нет. Эки слова-то выдуманы! (Надо сказать, что вся прокламация написана в таком несколько гаерском, псевдонародном тоне — А.З.) Срочно-обязанные, — вишь ты глупость какая! Какой им чёрт это в ум-то вложил такие слова. <...> Так вот оно как: два года живите, царь говорит, покуда земля отмежуется, а на деле земля-то межеваться будет пять, либо все десять лет; а потом ещё семь лет живите вы в прежней неволе, а по правде-то оно выйдет опять на семь лет, а разве что семнадцать, либо двадцать, потому что всё, как вы сами видите, в проволочку идёт. Так значит живите вы по-старому, в кабале у помещика все эти годы, два года, да семь лет, значит девять лет, как там в указе написано, да с проволочками-то взаправду выйдет двадцать лет, либо тридцать лет, либо и больше… Не скоро же воли вы дождетесь, — малые мальчики до бород, аль и до седых волос дожить успеют, покуда воля-то придет по тем порядкам, какие царь заводит…»

Дальше Чернышевский пишет: «А не знал ли царь что ли, какое дело он делает? Да сами вы посудите, мудрено ли это разобрать. Значит, знал. ...Оболгал он вас, обольстил он вас».

«А то и вот ещё в чем воля и у французов, и у англичан: подушной подати нет... Пачпортов нет; каждый ступай куда хочет, живи, где хочет, ни от кого разрешения на то ему не надо... <...> А то вот ещё в чём у них (то есть в Европе — А.З.) воля: никто над тобою ни в чём не властен, окромя мира. Миром всё у них правится. У нас исправник либо становой, либо какой писарь, а у них ничего этого нет, а заместо всего староста, который без миру ничего поделать не может и во всём миру ответ давать, а мир над старостою во всём властен... Полковник ли, генерал ли у них, всё одно: перед старостою шапку ломит и во всем старосту слушаться должен... У них и царь над народом не властен, а народ над царём властен … Кто хочет на военную службу, всё равно, как у нас помещики юнкерами и офицерами служат, коли хотят. А кто не хочет, тому и принуждения нет, а солдатская служба у них выгодная, жалованье солдату большое даётся; значит, доброй волею идут служить, сколько требуется людей».

Такое сравнение с Западом очень характерно для прокламаций тех лет. Если уже в большевицкое и эсеровское время, говоря о Западе, специально сгущали краски, рисовали его мрачным и деспотичным, показывая, как там всё плохо, то ранняя социалистическая пропаганда вся ещё пронизана восторгом перед Западом и парламентаризмом, который надо бы взять и немедленно у нас насадить.

И дальше Чернышевский задаёт вопрос: «А как же нам, русским людям, в исправду вольными людьми стать? Можно это дело обработать; и не то чтобы очень трудно было; надо только единодушие иметь между собою мужикам, да сноровку иметь, да силой запастись… Солдат просите, чтобы они вас учили, как в военном деле порядок держать, … а кроме того ружьями запасайтесь кто может, да всяким оружием… А когда все готовы будут, значит везде поддержка подготовлена, ну тогда и дело начинай… Мы уж увидим, когда пора будет и объявление сделаем. Ведь у нас по всем местам люди есть, отовсюду нам вести приходят, как народ, да что народ… А мы все люди русские промеж вас находимся, только до поры до времени не открываемся… А когда пора будет за доброе дело приниматься, тогда откроемся». [Полн.собр.соч. в 16 тт. – Т.7. М.,1950. с.517-524]

Если вы помните, очень похожими словами было написано воззвание к Семёновскому полку в 1820 году.

Но эта прокламация далеко не единственная. Огарёв писал и публиковал в «Колоколе» «Разбор нового крепостного права», писал прокламации «Что нужно народу?», «Что нужно войску?», которые были опубликованы в 1862 году. А в феврале 1863 года в ожидании всеобщего крестьянского восстания, которое, по мнению авторов таких записок, должно было начаться как раз после того, как истечёт двухлетний срок временно обязанного состояния крестьян, то есть в феврале 1863 года, он пишет воззвание - «Всему народу русскому, крестьянскому, от людей ему преданных, поклон и грамота», которое было опубликовано в «Общем вече», приложению к «Колоколу» в 1863 году. Годы публикаций отстают на год от реальной публикации, поэтому это была публикация 1863 года, а стоит дата — 1862 год. И в этом воззвании тоже призывы к военному восстанию.

В мае 1861 года в Лебединском уезде Харьковской губернии был обнаружен короткий «Манифест о воле». Его авторство до сих пор неизвестно, но он очень суров. В нём написано буквально следующее:

«Статья 1. Его Императорское Величество объясняет: любезные мои дети, что я вам посылаю свою благодать. Не слушайте ни панов, ни попов, они вас будут обманывать, а найдите себе благодетельного человека, он вам прочтет мою милость правильно, и вы ему заплатите с души по копейке серебром. Слушайте, что он будет читать, так и делайте, если будут насылать на вас чиновников, бейте, держитесь кучей, не выдавайте из себя и того, кто будет читать, и каким-нибудь способом приходите ко мне и правы будете.

Статья 2. Работать на барщине мужикам два, а женщинам один день с тягла, земля помещичья отдается вся крестьянам; помещикам остается очерета (камыш), болота, чтобы было где гнездиться как чертям; вода сойдет — земля останется, и то людское, а около дома помещика земли на два ступеня вокруг (то есть земля вокруг дома помещика помещичья размером только на две стопы — А.З.).

Статья 3. Во время жатвы на работу к помещикам не ходить пусть собирает хлеб со своим семейством, что соберет, то и eго, а если будет оставаться несобранный хлеб, то собрать миром и миром разделиться.

Статья 4. Податей и повинностей пять лет никаких не платить. Государь прощает.

Статья 5. Помещик должен пахать на своем участке сам сохою и если не умеет направить сохи, то крестьянин, который тут случится, и пан его будет просить, должен направить, но не смеяться.

Статья 6. Пан должен жить с крестьянами в соседстве хорошо, и если скот или птица сойдет на его огород, или же участок его земли, и он будет прогонять, то дом и все постройки его раскидать, место расчистить и его (то есть помещика — А.З.) из села выгнать.

Статья 7. Дворовым каждому семейству пан должен построить хату с постройками, дать лошадь, корову, соху, борону, и все хозяйственные принадлежности, и по 100 рублей серебром на каждого, а буде сего не исполнит, то все его имущество и постройки продать и раздать на мир.

Статья 8. Помещику остается земли пахотный участок на его семью такой же, как и мужику, а больше ничего». [Конец крепостничества… С.264]

Подобных воззваний к крестьянам множество. Например, «Долго давили вас, братцы», написанное в ноябре 1862 года студентами Казанского университета, членами «Земли и воли» И.Н. Умновым, Н.М. Шатиловым, М.К. Элпидиным, П.М. Третьяковым, А.С. Орловым, Ф.Н. Бургером. [Конец крепостничества, с. 421]

По России в то время ходит огромное количество таких воззваний и подмётных писем. Одни говорят, что вообще ничего никому платить не надо. Другие говорят, что сам Царь дал всем волю, а помещиков приравнял к крестьянам. Третьи призывают, как Чернышевский, к военным выступлениям. Кстати, обращений к армии, солдатам тоже было немало. Крестьяне не образованы. Как вы помните, и Манифест, и тем более Положение об упразднении крепостного права — сложные, многостраничные, непонятные документы. Их толкуют местные грамотеи, отслужившие солдаты или какие-нибудь ещё люди, умеющие читать, но каждый в свою пользу. Крестьяне, понятное дело, всё это слушают, им интересно, что им говорят, им хочется воли, им хочется свободы тут же и сразу, как будет хотеться и через полвека. И поэтому начинаются настоящие бунты.

2. Бунты

В Воронежской губернии в селе Тишанки Бобровского уезда взбунтовалось более десяти тысяч человек. Бунт был подавлен силой 45-го Азовского полка. Губернатор уволен. Генерал свиты Пётр Карлович Мердер, сын воспитателя Царя Карла Карловича, смещён за подавление восстания военной силой. Об этом восстании подробно написано в Записках графа Дмитрия Николаевича Толстого, опубликованных в «Русском архиве» в 1885 году. [Русский Архив, 1885. Кн.2, №5]

Царь колеблется, стоит ли подавлять такие выступления, но, в конце концов, понимает, что стоит. И вы увидите, что даже самые ревностные эмансипаторы и самые честные среди помещиков люди тоже приходят к этому выводу.

Происходят волнения крестьян в Чембарском и Керенском уездах Пензенской губернии. О подавлении этого волнения пишет рапорт свитский генерал-майор Дренякин.

12 апреля 1861 года вооружённые и агрессивные крестьяне собираются толпами до десяти тысяч человек с криками «Воля, воля!», развозят по селениям красное знамя, оскорбляют священников, бьют старшин и сотских.

Вот о чём рапортует генерал Дренякин: «на высокий шест был привешен красный большой платок, шест вставили в колесо, колесо положили в телегу и в таком виде возили по селениям. За ним шли массы мужиков, баб и детей. Если не найдем настоящего Манифеста с егорьевским крестом в церкви, то попа повесим вверх ногами. Много молокан, ненавидевших православных». «Земля вся наша. На оброк не хотим и работать на помещика не станем!». Лидер возмущения — Леонтий Егорцев из молокан. Он ездил по деревням, объясняя по-своему Манифест. Крестьяне его очень уважали и носили за ним скамейку, с которой он выступал.

Адъютант генерала Дренякина Худяков в своих дневниках пишет: «Солдатики грамотеи перетолковали Манифест в мужицкую пользу, а мужичкам только того и надо было». «Облыжный указ нам читают! А настоящую золотую царскую грамоту скрывают от нас! Нам отдали всю землю, а работать на барина больше не следует». [Воспоминания адъютанта генерала Дренякина - Н.С. Худякова… Конец крепостничества в России… С. 267-287]

Сам генерал-майор Дренякин предложил крестьянам прислать своих представителей, которым бы он растолковал манифест, а они объяснили бы прочим (то есть он шёл на мировую), но крестьяне отказались, требуя земли и воли. Их убедили подстрекатели, что если не отобьются они до Пасхи от помещиков, то навечно вновь будут обращены в крепостную зависимость. То есть, как вы видите, какие-то совершенно непонятные нумерологические псевдомистические идеи блуждали среди крестьян.

Помещики объясняли генералу (но и крестьяне это понимали): «Если не обратить восставших к сельским работам, то голод неминуем». То есть само собой, если весной ничего не посадить, то осенью нечего будет пожинать и будет голод. Это сейчас можно сходить в магазин и купить всё, что хочешь, но тогда-то было не так — что посеял, то и пожал. Крестьяне в ответ говорили: «Не повинуемся, ничего не хотим. Умрём за Бога и царя». А подстрекатели объясняли им: «Если войска будут в вас стрелять, то выдержите только три залпа, и тогда сами начальники объявят вам чистую волю».

Эти подстрекательства имели ужасные последствия. Генерал Дренякин пишет шефу жандармов А.Е.Тимашеву о том, что не знает, что делать — крестьяне не повинуются… Уже были совершены усилия, уже с несколькими жертвами удалось вызволить молодого офицера, которого крестьяне взяли в заложники. Старост они связали и были готовы буквально их бичевать. Генерал Дренякин не знает, что делать… 17 апреля он получает в ответной телеграмме разрешение действовать по своему усмотрению. И в тот момент, когда огромные толпы пытаются захватить и сжечь усадьбу помещика, где остановился генерал Дренякин, он приказывает солдатам открыть огонь. И вот… — мужики идут сплошной стеной, плечом к плечу, солдаты в них стреляют залп за залпом. Раненые и убитые падают, но ряды смыкаются, и мужики молча плечом к плечу идут дальше. Этого не может быть! — перешёптываются офицеры, только что позади Крымская война, и они прекрасно знают, что, когда стреляют в воинский строй, строй или идёт в атаку, или разбегается, но не дрогнуть может только очень дисциплинированное войско. Им Георгиевские кресты за эту храбрость давать надо — говорят друг другу офицеры.

В итоге было убито 11 крестьян, ранено 31, 29 наказаны шпицрутенами, 16 розгами, 114 направлены в рудники и на поселения. 5 священников и дьякон, поддержавшие восставших, наказаны. Даже раненые крестьяне, которым ампутировали конечности, конечно же, без всякого наркоза, повторяли, что на работу к помещику не выйдут, а умрут за Бога и царя.

Генерал Дренякин отправил Императору телеграмму: «С сокрушенным сердцем всеподданейше доношу. Сегодня вынужден был употребить 41 пулю Казанского полка против бунтовавших в селе Кандеевке». Это не восторг, не триумф и не злость как в Новочеркасске в июне 1962 года при Хрущёве, а сокрушённое сердце. На самом деле стрелять в крестьян не хотят. Стрелять нежелательно, но иначе начнутся убийства помещиков, и разгром их имений, всё шло к этому. Сергей Германович Пушкарёв был не прав.

Самое известное из всех этих возмущений – это так называемая Бездненская катастрофа, произошедшая в Спасском уезде Казанской губернии тоже в апреле 1861 года. Писатель Владимир Набоков как-то сказал, что вся русская пореформенная история — это «перегон между станциями Бездна и Дно». Вы помните, что станция Дно — это место, где 1 марта царский поезд повернул на Псков, где вскоре произошло отречение от престола. А Бездна — это Бездненская катастрофа.

Что же произошло? Местный грамотный крестьянин Антон Петров убеждал своих односельчан: «Царь дал волю уже в 1858 году, а помещики это скрывали, поэтому вся земля принадлежит крестьянам и хлеб, собранный и проданный в продолжение 2 лет, надо взыскать с помещиков». В ответ на эти слова восстало более десяти тысяч человек из семидесяти пяти деревень и сёл Спасского, Чистопольского и Лаишевского уездов Казанской и соседних Самарской и Симбирской губерний.

Крестьяне отказлись выходить на барщину, сдавать помещикам хлеб. 12 апреля в Бездну вошли две роты Тарутинского полка под командованием генерал-майора графа Антона Степановича Апраксина. Апраскин — известный жертвователь на гражданские нужды, позднее — один из основоположников воздухоплавания в России. Он пытается выступать перед крестьянами, но крестьяне кричат. «Нам не нужно посланного от царя, но самого царя давай нам; стреляйте, но стрелять вы будете не в нас, а в Александра Николаевича». [Рапорт А.С. Апраксина. Крестьянское движение в России в 1857-мае 1861 гг… C. 350—355]

После такого ответа по приказу Апраксина было произведено шесть залпов по безоружной толпе, в результате чего, по донесению Апраксина, было убит 51 человек и ранено 77 (по другим сведениям убито было 87; врачи говорили, что общее число жертв превышало 350 человек). Только после этих шести залпов толпа рассеялась, а Антон Петров, тот самый крестьянин, который всех взбунтовал, вышел из дома, неся Положение о крестьянах над головою, и был арестован. 18 апреля он был публично расстрелян батальоном Тарутинского полка. Командовал расстрелом подполковник Славцов. Розги и тюрьма стали участью многих других. 16 крестьян были преданы военному суду.

Казанский военный губернатор Пётр Фёдорович Козлянинов, сочувствовавший крестьянам (не восстанию, но крестьянам), писал в донесении 22 апреля Министру внутренних дел: «Числом жертв он [Апраксин] вызвал здесь негодование многих, тем более что, кроме непреклонного упорства в ложном толковании и невыдаче Петрова, крестьяне не буйствовали, ни вреда сделать никому не успели и были 12 числа совершенно безоружны».

Сам же расстрелянный Антон Петров был похоронен на кладбище. Тогда (в отличие от советского времени и от той же Белоруссии, где тела казнённых смертной казнью не выдают до сих пор) тела выдавали и казненных хоронили на кладбище.

Генерал-майор Апраксин писал 14 мая: «Злонамеренными людьми пущен слух, что Антон Петров был не преступник, а мученик, что над могилой его светится огонь, что Ангел в белой одежде виден ночью, и что он должен скоро воскреснуть». [Рапорт А.С. Апраксина. Крестьянское движение в России в 1857-мае 1861 гг… C. 350—355]

Государь не поддержал своего губернатора, а поддержал графа Апраксина. Вот слова Императора: «Не могу не одобрить действий гр. Апраксина; как оно ни грустно, но нечего было делать другого».

В Казанском университете, где была очень сильна организация «Земля и воля», начались волнения. Студенты Казанского университета и Казанской духовной академии отслужили панихиду по погибшим во время волнений в селе Бездна. На панихиде выступил молодой адъюнкт-профессор Афанасий Щапов. Вот его короткая и очень характерная речь:

«Други за народ убитые! Демократ — Христос доселе мифический, — боготворимый европейским человечеством, страданиями которого люди будут поклоняться на предстоящей Страстной неделе, возвестил миру общинно-демократическую свободу во времена ига Римской империи и рабства народов и за то военно-пилатовским судом пригвожден был ко кресту и явился всемирно-искупительной жертвой за свободу. В России за полутораста лет стали являться среди горько страдавших темных масс народных, среди вас, мужиков, свои Христы — демократические конспираторы. С половины прошлого столетия они стали называться пророками, и народ верил в них как в своих искупителей, освободителей.

Вот снова появился такой пророк, и вы, други, первые, по его воззванию, пали искупительными жертвами деспотизма, за давно ожидаемую всем народом свободу. Вы первые нарушили наш сон, разрушили своей инициативой наше несправедливое сомнение, будто народ наш не способен к инициативе политических движений. Вы громче царя и благороднее дворянина сказали народу: «Ныне отпущаеши раба твоего...» Земля, которую вы возделывали, плодами которой питали нас, которую теперь желали приобрести в собственность и которая приняла вас мучениками в свои недра, эта земля воззовет народ к восстанию и к свободе...
Мир праху вашему и вечная историческая память вашему самоотверженному подвигу.

Да здравствует демократическая конституция!»

[Речь А.П. Щапова после панихиды по убитым в Бездне крестьянам. Конец крепостничества, с.328-329]

Вот такой замечательный, я бы сказал, сумбур предложил адъюнкт-профессор Афанасий Прокофьевич Щапов. После этой речи он был вызван в Петербург, поехал туда, был арестован, написал объяснительное письмо Императору. И что же вы думаете? Он, изначально специалист в сектоведении, был назначен в Министерство внутренних дел чиновником по делам сект, но в 1864 году за нерадение был уволен и в 1876 году умер.

Отслужившие панихиду монахи были сосланы на Соловки, но вскоре возвращены в свой монастырь.

Вы видите постоянные колебания, постоянное нежелание усугублять жестокость… Да, бунты надо остановить, да, народ надо удержать от погромов помещиков, но лучше не наказывать его, а привлечь к себе. Вот — установка того момента.

Что же касается казанских дворян, то они радовались Бездненской расправе. Адъютант казанского губернатора Половцев, видимо, не менее прогрессивный человек, чем сам губернатор, писал: «Радости их (то есть дворян — А.З.) — при получении известия о стрельбе не было конца; многие публично пили шампанское и поздравляли друг друга с успехом; мало того, слабые женщины и те выказывали свою радость и жалели только о том, что убитых было слишком мало».

Конечно, это были не всеобщие явления. Выступлений, которые кончались кровью и смертью, было сравнительно немного. Но всё же мы можем говорить о гибели (именно гибели) нескольких сотен, может быть, тысячи крестьян и о наказании каторгой и Сибирью десятков тысяч. Что же касается порки, то пороли очень часто и безмерно много. После 19 февраля 1861 года помещикам было категорически запрещено касаться крестьян, налагать на них какое-либо наказание, оскорблять и пороть их. Но помещики могли жаловаться на крестьян в уездные и губернские структуры людям, которые были назначены проводниками реформ, а те в свою очередь выносили решения, кто виноват, кто не виноват. Если были виноваты крестьяне, к примеру, в том, что не исполняют свои обязанности, то крестьян могли наказать и телесно.

3. Мировые посредники

Люди, через которых проводились реформы, получили название мировых посредников.

Мы должны понять, дорогие друзья, что мировые посредники — это великое изобретение Комитета по крестьянской реформе, и без этого изобретения мы, пожалуй, столкнулись бы в 1861-1863 годах с настоящей низовой революцией, новой пугачёвщиной, которую войска не только не смогли бы остановить, но к которой очень скоро, следуя прокламациям, примкнули бы и сами. То, что ничего подобного не произошло, объясняется не какой-то феерической жестокостью власти (как вы уже убедились, такой жестокости не было, наоборот, в целом была большая мягкость, хотя, конечно, отдельные акции были жестокими), а объясняется очень глубоко и разумно подготовленными реформами, с одной стороны, и большим числом честных образованных людей из высших сословий с другой. Именно эти два фактора помогли не превратить крестьянскую реформу в революцию, как того желали вдохновители «Земли и воли» - Герцен, Огарёв, Чернышевский, для чего они прилагали очень много усилий.

Надо заметить, что если в 1861 году крестьянские беспорядки чаще всего были по сути своей отказом продолжать нести старые повинности, о чём, собственно, и предупреждали многие, то в 1862-1863 годах почти все беспорядки представляли собой сопротивление введению уставных грамот. Как вы помните, уставная грамота — это договор помещика с его бывшими крепостными крестьянами, разделяющий крестьянские и помещичьи владения. А крестьяне хотели получить всё.

Все крестьяне ждали, что будет дана какая-то новая воля, в которой они будут свободны и ничего не должны, по крайней мере, помещику. Что касается государства — это другой разговор, но по крайне мере помещику. Самому императору Александру Николаевичу, поскольку не верили ни посланным от него в губернии генералам, ни губернаторам, ни тем более священникам, пришлось несколько раз встречаться и беседовать с волостными старшинами и сельскими старостами.

Такая беседа была в Полтаве, такая беседа состоялась и в Великом Новгороде во время празднования тысячелетия Руси и открытия известного памятника, о чём мы с вами ещё будем говорить на следующей лекции. Это была и знаменитая речь Государя 25 ноября 1862 года перед старшинами и сельскими старостами Московской губернии. Эта речь была короткой. На самом деле Александр, будучи, как мы уже знаем, прекрасным оратором, как и многие государственные люди того, да и, что греха таить, нынешнего времени, с простыми людьми говорить не умел и сразу переходил, также как и Чернышевский, на какой-то псевдо-народный, вымученный искусственный язык.

Вот что сказал император Александр Николаевич волостным старшинам и старостам Московской губернии:

«Здравствуйте, ребята! Я рад вас видеть.

Я дал вам свободу, но помните, свободу законную, а не своеволие. Поэтому я требую от вас прежде всего повиновения властям, мною установленным. Требую от вас точного исполнения установленных повинностей. Хочу, чтобы там, где уставные грамоты ещё не составлены, они чтобы были составлены скорее к назначенному сроку.

Затем после составления их, то есть после 19 февраля будущего года (1863 года — А.З.), не ожидать никакой новой воли и никаких новых льгот. Слышите ли? Не слушайте толков, которые между вами ходят, и не верьте тем, которые вас будут уверять в другом, а верьте одним моим словам. Теперь прощайте. Бог с вами!»

Это слово Царя опубликовано в Особом прибавлении к №255 газеты «Наше время» за 1862 год. [Конец крепостничества. С.415]

Надо сказать, что при всём внимании к сути вопроса разработчиков реформы и при всей их благожелательности к крестьянам, они не предполагали, что крестьяне не захотят заключать соглашений с помещиками. Они предполагали упрямство помещиков, которые не захотят давать крестьянам землю, не захотят сокращения повинностей, но то, что крестьяне не захотят соглашаться на землю, на то, что земля будет выкуплена государственными деньгами, они никак не могли предположить. Об этом прямо пишет Пётр Александрович Валуев, новый министр внутренних дел, назначенный после Сергея Семёновича Ланского 22 апреля 1861 года, в записке Государю «О положении крестьянского дела в начале сентября 1861 г.». Эта большая и очень интересная записка тоже опубликована в книге «Конец крепостничества», и я очень советую её прочесть. [Конец крепостничества, с.362-373]

Валуев пишет, что должно быть составлено более ста тысяч этих соглашений между крестьянами и помещиками. А к началу сентября 1861 года составлено и подписано только сто восемь. Представляете, на сто тысяч только сто, то есть 0,1 процента.

Почему же крестьяне не хотели подписывать грамоты, почему они воздерживались от перехода на выкуп? Дело в том, что существовало специальное положение, созданное для того, чтобы помещики соглашались давать крестьянам эти грамоты (ведь думали, что помещики не будут соглашаться), которое заключалось в следующем: если крестьяне воздерживались от перехода на выкуп, а помещик принимал решение в одностороннем выгодном для себя порядке, то тогда помещик, а не крестьянин должен был выплатить 20% цены выкупа, не покрытую правительственными займами. Как вы помните, правительство выкупало 80% земли, эти 80% крестьянин должен был компенсировать позже, а 20% земли крестьянин должен был сам выкупить сразу. Так вот, если крестьяне не хотят на эти условия выходить, а помещик настаивает, то тогда эти 20% платит не крестьянин, а помещик. Это было сделано для того, чтобы помещик шёл на компромисс. Но крестьяне-то не хотели платить эти 20% и поэтому всячески противились заключению соглашения с помещиком, вынуждая его подписывать это соглашение самолично в одностороннем порядке, и, соответственно, платить.

У нас совсем мало известно об этих деталях. Так называемая левая либеральная дореволюционная печать говорила о том, что реформа шла в интересах помещика, что государство и помещики обманывали крестьян, но всё было совсем не так. И надо сказать, что современные исследования и российских, и западных учёных выявляют совершенно новые свидетельства, найденные в русских архивах.

Например, американский учёный Аллан Уайлдмен посвятил этой теме специальную небольшую книгу под названием «The Defining Moment: Land Charters and the Post-emancipation Agrarian Settlement in Russia» («Определяющий момент: Уставные грамоты и пореформенное поземельное устройство в России»), которая вышла в Питтсбурге в 1966 году.

Уайлдмен работал в архивах и проанализировал уставные грамоты 1861-1863 годов по Саратовской и Орловской губерниям. Вот его вывод: «Страх крестьян за свое будущее сосредотачивался в основном на тяжести денежных повинностей, а не на размерах земельных участков, поскольку надел в три-четыре десятины на душу, будучи довольно скромным, не угрожал тем ни менее – в тот момент – существованию крестьянской семьи». [A.K. Wildman. The Defining Moment… P.18-19]

То есть крестьяне старались ограничиться минимумом земли и при этом иметь минимум обязанностей перед государством и перед помещиком. Вот в чём заключалась их цель. Борьба за землю между крестьянином и помещиком так, как об этом писали и до сих пор пишут многие наши учебники, в то время не шла.

Кроме того, задолженность дворянства к моменту освобождения крестьян составляла примерно 40% суммы всех выкупных операций. То есть многие помещики почти ничего не получали от этих выкупов. Они выходили из выкупной операции, пишет американский учёный, «почти голыми», и именно нужда в деньгах объясняет «великодушие» помещиков, которые готовы были предоставить своим бывшим крепостным максимальные наделы земли и отказывались производить отрезку земель, даже когда крестьяне требовали этого. [A.K. Wildman. The Defining Moment… P.20]

Помещикам было выгодно, чтобы крестьяне взяли больше земли и, соответственно, несли больше повинностей, потому что в таком случае государство дало бы помещикам ценных бумаг на большие суммы. А крестьянам было выгодно, чтобы всего этого было меньше.

Хотя, разумеется, в экономической перспективе и крестьянам, и помещикам нужна была земля. Крестьянам — для ведения своего рентабельного фермерского хозяйства, помещикам — для ведения своего капиталистического сельского хозяйства с наёмными работниками. Но этого тогда не понимали ни те, ни другие. Аллан Уайлдмэн в связи с этим пишет: «Ни крестьяне, ни их бывшие владельцы не основывались в своих рассуждениях на точном знании ценности их земель и имущества. И те, и другие были продуктом крепостной системы, которая на разных уровнях гарантировала им существование, но не побуждала к рациональному управлению или предприимчивости».

Американцу странно было видеть то, что открывалось ему в этих архивных документах, и то, чего мы подчас не знаем. Дальше он добавляет: «Уставные грамоты быстро подписывались после взаимных уступок не только в той деревне, куда были вызваны войска, но и в ближайших селениях». [A.K. Wildman. The Defining Moment… P.25-26] «Процесс действительно не был гладким, интересы крестьян и их бывших владельцев были прямо противоположны, и окончательный результат был во многом компромиссом, достигнутым при вмешательстве и посредничестве властей». [P.47]

Крестьяне часто отказывались подписывать уставные грамоты, выходили на протесты, за что их пороли, но до кровопролития, слава Богу, доходило редко. Однако в любом случае этот отказ, в конечном счёте, привёл к компромиссу. Ясно было, что помещику важно было согласиться на какие-то средние требования, чтобы не платить эти 20% за крестьян.

«В результате, — пишет тот же Уайлдмэн, — бывшим крепостным удавалось заставить своих контрагентов дать им то, что им в данный момент было нужно: сниженный оброк, «сиротский» надел («сиротским» наделом называлась одна четверть надела, за него не надо было вообще нести никаких повинностей — А.З.), быстрый переход на выкуп без уплаты пресловутой 1/5 (20% — А.З.), желанные участки лугов и леса». [P.48]

И всё это происходило благодаря мировым посредникам.

Если, как говорил Чернышевский, между крестьянами и государством стоял бы чиновник, то конфликт был практически неминуем. И это понимали творцы крестьянской реформы. Поэтому вместо чиновника, в «Положении о губернских и уездных по крестьянским делам учреждениях», изданном 19 февраля 1861 года и опубликованном в 36-м томе Полного собрания законов Российской империи под номером 36660 (здесь те пресловутые три шестёрки, которых многих напугают), была предусмотрена должность мирового посредника, как общественного лица, которое бы урегулировало отношения между крестьянами и помещиком.

Мировые посредники назначались губернатором на три года из местных дворян по совещанию с предводителями дворянства. Затем они утверждались в должности Сенатом и не могли быть отрешены от должности иначе как приговором суда.

То есть это были не чиновники, которых можно было уволить или принудить по службе, а общественные деятели, независимые и ответственные только перед Сенатом люди. Сенат следил за исполнением ими законов, и никакого властного окрика они слушать были не обязаны. Надо сказать, что многие мировые посредники были чиновники или военнослужащие, но на время своей новой должности их увольняли и со службы гражданской, и со службы военной.

Число мировых посредников составляло примерно 35-50 на губернию. Всего в 1861 году в 444 уездах 44 губерний России было назначено около 1700 мировых посредников.

Первоначально в проекте 25 марта 1859 года посредники назывались мировыми судьями и должны были избираться крестьянами из местных дворян-помещиков.

Это была бы более гражданская, небюрократическая реформа. Крестьяне знали дворян своего уезда — кто из них злой, кто добрый, кто любит крестьян, кто мироед. И крестьяне могли избрать мировым посредником хорошего, любящего их помещика.

К мировому посреднику добавлялась по этому проекту так называемая уездная расправа, которая состояла кроме мирового посредника, который тогда именовался мировым судьёй, из двух заседателей: одного — избранного от помещиков помещиками, другого — избранного крестьянами из крестьян. То есть, при мировом посреднике должны были быть и помещики, и крестьяне.

При рассмотрении проекта в Главном комитете от избрания мировых судей крестьянами отказались. Было указано, что «порядок избрания мировых посредников по истечении трёх лет должен быть определён особыми правилами». Но эти особые правила так и не были введены в жизнь. И в 1864 году тогдашние посредники были оставлены в должностях сперва ещё на год, а потом мера эта была продолжаема каждый раз особыми постановлениями и в следующие годы, до 1867 года включительно.

Первый проект был более эффектный, более демократический, но он мог бы и не получиться. Крестьяне, как мы видим из дальнейшего, могли бы просто саботировать выборы. Они ненавидели помещиков как таковых и не верили им за редким исключением. Общество было расколото. Полтора века крепостного рабства наложило свой отпечаток. Поэтому от выборов пришлось перейти к назначению губернатором мировых посредников. Также было решено отказаться от именования «мировой судья», чтобы не было путаницы. Они не судьи, а именно посредники между двумя враждебными сословиями. Если угодно, парламентёры между крестьянами и помещиками.

Министр внутренних дел Сергей Семёнович Ланской 22 марта 1861 года издал циркулярное письмо ко всем губернаторам о том, сколь важна должность мирового посредника. В этом циркуляре, который как документ стоял на уровне закона, он пишет: «Важность должности Мирового посредника показывает само ее название. Главное его назначение – быть примирителем и судьёю интересов обоих сословий. Столь высокое призвание не может быть с успехом выполнено ни лицами, которые своей прежней общественной деятельностью или вообще своим образом мыслей, заявили себя пристрастными и исключительными сторонниками интересов одного лишь сословия, ни, ещё менее, обычными искателями штатных мест, которые в службе преследуют только личные цели и собственные, нередко корыстные выгоды. В настоящую великую эпоху, столь важную для всей будущности нашего отечества, нужно всемерно стараться привлечь на открывающиеся вновь должности людей беспристрастных, образованных и искренно преданных святому делу предпринимаемому Всемилостивейшим нашим Государем. Личные достоинства новых Посредников должны утвердить за ними то высокое значение и общее доверие, которые предоставлены им Верховною законодательною властью (то есть Императором и Сенатом — А.З.). Для успеха всех предстоящих мер особенно важно, чтобы посредники пользовались не одной только властью над крестьянами, но и полным их доверием, так как крестьяне не всегда будут в состоянии уяснить себе из самого закона сущность своих прав и обязанностей, и потому желательно, чтобы в случае сомнений, они сами доверчиво и добровольно обращались к Посредникам, а не искали себе посторонних, не всегда благонамеренных советников. Такие радушные отношения крестьян к Посредникам будут главным и едва ли не вернейшим обеспечением мирного исхода дела. В этих видах Вашему Превосходительству (это обращение к любому губернатору — А.З.) необходимо пригласить в посредники лишь таких лиц…, которые известны несомненным сочувствием к преобразованию и хорошим обращением с крестьянами… Со своей стороны я буду, по возможности, помогать Вам, указанием на образованных и вполне благонадежных лиц дворянского сословия, особенно из служащих здесь в С-Петербурге, которые не всегда могут быть Вам лично известны». Это циркулярное письмо стало законом № 37770. [2 ПСЗ РИ, т.36, №37770. 22 марта 1861. с.490-491]

Вместе с циркуляром Ланского направлялся в каждую губернию и секретный список тех людей, которых предлагал его заместитель и, как вы помните, главный мотор реформы Николай Алексеевич Милютин как людей «прогрессивных», которых рекомендовалось назначить хотя бы одного на уезд.

Анатолий Николаевич Куломзин (1838-1923), бывший мировым посредником с 1861 года по Кинешемскому уезду Костромской губернии, впоследствии крупный государственный деятель (действительный тайный советник и даже председатель Госсовета в 1915 году), вспоминал: «В то время был такой порядок: хотя официально назначение мировых посредников зависело от губернатора... но Милютин старался иметь по возможности в каждом уезде, по крайней мере, по одному человеку из лиц вполне надежных, т. е. искренне сочувствующих реформе. Этих лиц из Министерства указывали губернатору, и они были назначаемы». [А.Н. Куломзин. Пережитое. Воспоминания. C. 1038]

Из 166 рекомендованных министерством лиц было назначено 112, или около 70%. Подобные конфиденциальные письма посылались и для представления кандидатов в члены «от правительства» на мировые дворянские съезды. Сами посредники говорили, что они подлежат «контролю только Бога и Сената».

В той самой записке Петра Александровича Валуева, которую я уже упоминал, в сентябре 1861 года так говорится о мировых посредниках: «Мировые посредники по настоящее время действуют усердно, успешно и вообще соответствуют своему назначению... Местами заметно односторонность взгляда, неопытность, неправильное понимание своего призвания и положения, выражающееся в стремлении считать себя вполне независимым от губернского управления и от Министерства внутренних дел и не признавать над собой никакой власти, кроме правительствующего Сената. Для предупреждения недоразумений министерство внесло в Главный комитет два представления, относящиеся к ближайшим местным учреждениям. Первое — по вопросу о порядке ревизий мировых учреждений, второе — о порядке назначения следствия над мировыми посредниками в особенности. Но при всём том, если принять во внимание число посредников (более 1600), то нельзя не признать выбор лиц в эту должность большей частью весьма удачным и не отдать полной справедливости общему направлению их деятельности. Их положение во многих случаях до крайности затруднительно. Они поставлены между крестьянами, часто не понимающими нового своего положения, и помещиками, часто не желающими понимать нового порядка вещей или медленно и с трудом к нему привыкающими. Некоторая односторонность посредников даже неизбежна при тех упорных и раздражительных нареканиях, с которыми они встречаются именно со стороны помещиков. Моё заключение по сему предмету основано на продолжительном и внимательном наблюдении за возрастающими в разных местах жалобами. Я неоднократно старался удостовериться в степени их основательности в разных губерниях и должен убедиться в том, что означенные жалобы весьма нередко приносятся опрометчиво, раздражительно и несправедливо». [Записка П.А. Валуева Государю «О положении крестьянского дела в начале сентября 1861 г.» Конец крепостничества, с.362-373]

Как вы видите, и новый министр внутренних дел Пётр Александрович Валуев в целом очень положительно отнёсся к институту мировых посредников.

Задачей мировых посредников был разбор споров, жалоб и недоразумений между крестьянами и помещиками, проверка составленных помещиками уставных грамот или составление их при несогласии сторон. Посредники вели дела по выкупным договорам. Они же осуществляли надзор за органами крестьянского самоуправления, а также судебно-полицейскую власть в деревне и решения гражданских исков со стоимостью менее тридцати рублей.

Средний участок мирового посредника в центральных губерниях был тридцать на тридцать вёрст, а в больших и малонаселенных (как Пермская) доходил и до ста квадратных вёрст. В среднем на участке жило около шести тысяч человек в нескольких десятках деревень и дворяне в таком же числе усадеб. Посредник был одним из них.

Вы видите огромную ответственность и в то же время реальную независимость этого человека. От него, от его способности уговорить и крестьян, и помещиков, помочь им, зависел успех в отведённом ему участке крестьянской реформы.

Современная исследовательница института мировых посредников Наталья Фёдоровна Устьянцева, материалами которой я довольно часто пользуюсь в этой лекции, автор прекрасной работы «Институт мировых посредников в системе государственного строя России (формирование и компетенция)», писала:

«И всё же при столь многосложных обязанностях недостатка в желающих занять посредническую должность на первых порах не было. Здесь сказалось стремление либеральной просвещенной части русского общества освободить Россию от позорного перед лицом Европы рабства, дикости, «азиатчины», «европеизировать» её. Волна общественного подъёма после николаевского тёмного, застойного времени всколыхнула даже глухие углы провинциальной России. Многие студенты-помещики возвращались из университетов с сильным антикрепостническим зарядом и стремлением приложить свои силы к делу освобождения крестьян». [Н.Ф. Устьянцева. Институт мировых посредников…// Государственный строй и политико-правовые идеи России второй половины XIX столетия. Воронеж, 1987]

Сергей Германович Пушкарёв согласен с ней: «В мировые посредники, которым предстояла почётная, но трудная задача распутать вековой узел крепостных отношений, пошли люди, принадлежавшие к цвету дворянской интеллигенции». [С.Г. Пушкарёв, с.242]

Александр Иванович Кошелёв, сам участвовавший в этой посреднической деятельности, в своих записках пишет: «Надо отдать справедливость русскому дворянству: оно доставило вначале великолепных Посредников. Эти общественные деятели, за немногими исключениями, действовали в первые шесть лет вовсе не в сословном духе, а старались установить порядок, равно безобидный для землевладельцев и для крестьян. Уставные грамоты были составлены и утверждены в положенный двухгодичный срок, и над этим Посредники вообще много и хорошо потрудились». [Записки А.И. Кошелёва. М.: Наука, 2002, с.89]

Только что окончивший Юридический факультет Московского университета Анатолий Николаевич Куломзин решил отложить высокую науку и пойти в мировые посредники. Позднее он так вспоминал об этом своем решении: «Бросился я читать Положение, и более и более стала меня охватывать мысль: возможно ли ввиду Великой реформы продолжать мою научную деятельность, можно ли оставаться пассивным зрителем, готовиться к магистерскому экзамену и сочинять диссертацию, которой, быть может, никто и не заинтересуется, или же следует послужить великому делу и своему "графству", каковым мне представлялся свой уезд, мне, проникнутому идеями местного самоуправления Англии» [А.Н.Куломзин. Пережитое. Воспоминания. М., 216. – С.165]. Своим «графством» стал для двадцатитрехлетнего Куломзина Кинешемский уезд Костромской губернии, в котором он прослужил мировым посредником три года, и этот выбор определил его жизнь – не кабинетного ученого, а практического деятеля, государственного служащего, достигшего высочайших постов в Российской империи.

Потомок конотопских казаков Александр Матвеевич Лазаревский (1834-1902), мировой посредник Черниговской губернии (впоследствии известный археограф), который в то время тоже был совсем молодым, вспоминал: «Когда я прочитал Положения, меня обуяла великая охота самому попасть в число тех, кто призывался для «приведения в действие» великого закона. Казалось, что все молодые силы отдал бы этому делу — так оно было светло и радостно». [Киевская старина. 1901. Т. 72. № 3. С. 352]

Сегодня в честь Лазаревского в Конотопе названа улица, учреждена премия. В Украине помнят освободителей. А в России много ли их помнят?

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826-1889), вице-губернатор Рязанской, потом Тверской губернии, характеризуя общественное настроение того времени, писал: «Разом освободить из плена египетского целые массы людей, разом заставить умолкнуть те скорбные стоны, которые раздавались из края в край по всему лицу России, — такое дело способно вдохнуть энтузиазм беспредельный». [М.Е. Салтыков-Щедрин. Собр. соч.: В 20 т. Т. 7. М., 1969. С. 238]

«Московские ведомости» писали: «Можно смело сказать, что в настоящее время в России нет звания более почётного, высокого, благородного, но вместе с тем и более трудного, как звание мирового посредника». [Московские ведомости. 1862. 4 августа. С. 1367—1369]

В конце марта 1861 года «Русский Вестник» указывал, что «теперь становится даже модой ехать в деревню и идти в мировые посредники. Такое настроение... значительно облегчит начальникам губерний выбор». [Современная летопись Русского вестника. 1861. № 13. С. 14; № 40. С. 23] Если вспомнить роман Тургенева «Отцы и дети», то посредники были из поколения «детей». Отцы — ещё крепостники, а их дети, такие же дворяне и, казалось бы, будущие помещики, шли в мировые посредники.

Средний возраст посредника был тридцать семь лет, две трети — до сорока лет. Каждый четвёртый совсем молодой. Высшее образование было почти у половины посредников. Свыше половины — военные чины и среди них много офицеров гвардии. На время посредничества им давался отпуск. Титулованные дворяне составляли 5% посредников, хотя среди дворян России их было 2%.

Среди мировых посредников можно встретить имена известные до сих пор. Это граф Лев Николаевич Толстой и его брат Сергей, Константин Дмитриевич Кавелин, хирург Николай Иванович Пирогов, уже не такой молодой (1810 г.р.), но тоже пошедший в посредники. Это братья Самарины, сыновья министра внутренних дел Сергея Степановича Ланского, зять Петра Александровича Валуева, сыновья историка Николая Михайловича Карамзина, сыновья Дениса Давыдова — партизана 1812 года, братья Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, художник Николай Николаевич Ге (1831), физиолог Иван Михайлович Сеченов (1829), совсем молодой (1843 года рождения) биолог Климент Аркадиевич Тимирязев, князь Владимир Александрович Черкасский, вернувшийся из Сибири декабрист барон Розен и замечательный князь Михаил Иванович Хилкóв (1834). Он, Тверской помещик Бежецкого уезда, чтобы стать мировым посредником в своём уезде, специально вернулся из Америки, куда уехал в 1860 году изучать железнодорожное дело. В 1864 году он опять вернулся в США, а потом, как вы знаете, стал министром путей сообщения в России.

Вся деятельность посредников была гласной. Разбор дел – открытым. Посредник — это была не должность «на общественных началах». Посредник получал в год большую зарплату — 1500 рублей на расходы. Это, надо сказать, легло нелёгким бременем на разорённую войной и выплатами помещикам казну России. Посредник, как правило, не был мелкопоместным дворянином, в среднем до реформы он имел 200-300 душ и около 2000 десятин земли.

Посредники встречали ожесточённое сопротивление со стороны и крестьян, и помещиков. Деятельность Льва Николаевича Толстого в Крапивенском уезде Тульской губернии была оценена помещиками как направленная в пользу крестьян. На губернском дворянском съезде в декабре 1861 года дворяне уезда ходатайствовали об увольнении его от должности посредника «ввиду отсутствия в помещиках доверия к графу Толстому».

В январе 1862 года Лев Николаевич писал своему другу Василию Петровичу Боткину: «Я попал в мировые посредники совершенно неожиданно и несмотря на то, что вел дело самым хладнокровным и совестливым образом, заслужил страшное негодование дворян. Меня и бить хотят, и под суд подвести, но ни то, ни другое не удастся. Я жду только того, чтобы они поугомонились, и тогда сам выйду в отставку». [Общественная деятельность Л.Н. Толстого в Тульском крае. Сборник документов. Тула, 1980. С. 10—11; Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 60. С. 415]

В Смоленской губернии в декабре 1861 года все посредники под давлением помещиков (хотя сами были помещиками этой же губернии) хотели подать в отставку, и губернатору стоило большого труда убедить их не уступать незаконным требованиям дворянства. Причём в этой губернии, по донесению жандармского офицера, «выбор кандидатов на должности мировых посредников производился в каждом уезде самими дворянами» и «были окончательно допущены к исправлению должности те лица, которые представляли наибольшую благонадёжность». И даже при подобной «благонадёжности» первые же действия посредников превратили их, по словам помещиков, в «социалистов и коммунистов». [ЦГИА СССР. Ф. 1282. Оп. 2. 1861 г. Д. 1095. Л. 52 об. — 53; ЦГАОР СССР. Ф. 109. 4-я эксп. 1861 г. Д. 231. Л. 76—79]

Посредник Воронежской губернии Броневский вспоминал, как, оставшись в меньшинстве на своём мировом съезде, сложившемся целиком из крепостников, на предложение выйти в отставку ответил: «Мировой съезд не имеет права мне делать таких предложений... я служу не дворянам. Тогда всё общество, как ужаленное, крикнуло: «Кому же?» — Краю, в котором живу, отвечал я...» [Русский архив. 1901. Кн. II. Вып. 8. С. 561]

Либеральная печать осуждала посредников, уступивших притязаниям дворянства. В «Московских ведомостях» была перепечатана статья из «Могилевских губернских ведомостей» о причинах отставки двух посредников Быховского уезда. Дворяне составили обвинительный акт, где посредники характеризовались как «расхитители общественного достояния», им ставились в вину «слишком самостоятельная деятельность и невнимание к интересам дворян». Передав акт в губернское присутствие, посредники подали в отставку. Автор ставил вопрос: «Правы ли мировые посредники, подав из оскорбления в отставку и уступив незаконному неудовольствию 18 человек дворян. Неужели интересы более 20 тысяч крестьян, права которых охранялись беспристрастной деятельностью посредников, остались у них на втором плане?». [Московские ведомости. 1862. 30 мая. С. 295—296; 2 августа. С. 1351— 1352; Могилевские губернские ведомости. 1862. 18 апреля]

А псковский посредник был избит дворянами в губернском дворянском собрании.

Уже упоминавшийся мной Куломзин писал: «Мы знали, что оставь мы свои места, то за переменою направления наверху, крестьянское дело попадёт... в руки людей, совершенно противоположного с нами направления, начатое дело будет коренным образом испорчено, и мы оставались, лавируя между Положением и циркулярами, стараясь забывать последнее, когда только это было возможно». [А.Н. Куломзин. Воспоминания мирового посредника//Записки ОР ГБЛ. Вып. 10. М., 1941]

Издавалась специальная газета «Мировой посредник», где описывались все эти события.

Мировой посредник Пётр Наркизович Обнинский (за ним «гонялись раздражённые помещики с пистолетами, чтобы отомстить за справедливое наделение их крестьян») писал, что «им (посредникам — А.З.) приходилось отвоёвывать каждую пядь отводимой в надел земли, отстаивать всякий рубль сбавляемого с неё оброка».

Озлобление среди дворян достигло крайней степени: мировых посредников они называли «шайкой разбойников», губернатора — «атаманом». Про Калужского губернатора Арцимовича говорилось и писалось, что он потворствует бунтовщикам и «развивает в крестьянах тлетворную мысль отрицания прав собственности».

Виктор Антонович Арцимович (1820-1893), Калужский губернатор (1858-1862), католик из Белостока, поляк, до этого Тобольский губернатор, толково и просто разъяснял крестьянам манифест 19 февраля. Он издал циркуляр, разъяснявший, что неисполнение крестьянами обязательств по отношению к помещикам должно считаться гражданским правонарушением и не может служить поводом к уголовному преследованию. На настойчивые требования дворян о присылке войск для укрощения крестьян, не желавших выходить на полевые работы, губернское присутствие неизменно постановляло, что до принятия репрессивных мер необходимо прибегнуть к мировому разбирательству.

То же самое делал генерал Михаил Леонтьевич Дубельт в Ярославской губернии. Это сын начальника корпуса жандармов при Николае Павловиче. Он усмирял «бунтовщиков», объясняя им их права, а не стреляя в них, как граф Апраксин.

Но при этом ситуация была очень и очень тяжёлой. Чтобы открыть окошечко в тот мир, давайте послушаем письма к князю Черкасскому, которые писал в октябре-ноябре 1861 года известный нам Александр Иванович Кошелёв. Мы прекрасно знаем, что Кошелёв был горячим сторонником эмансипации крестьян, и в то же время вот его слова 12 октября 1861:

«У меня желчь в полном разливе. С крестьянами толковал целые шесть месяцев и ничего не уладил: и почти все уставные грамоты составлены у меня без согласия крестьян. Они принимают очень мило навязанные им грамоты, но их подписывать не хотят. У нас вообще дела идут очень дурно. Крестьяне на оброк не идут, выходят некоторые тягла, но и то неохотно. Барщину справляют отвратительно и ослушания на каждом шагу. Бессильные мировые посредники скачут, а толку нет никакого. Земской полиции и прежде не было, а теперь и вовсе нет. Воровство и самоволие развились в страшных размерах. Посредники бегут, и зимою не знаю, что будет в наших деревнях. К счастью, что ещё с неба льёт ведром, а то много бы гумен погорело. Крестьяне всё и везде бьют в одно: взять всю нашу землю в наём, и на этом условии согласны даже идти на оброк. А как на это согласиться нельзя (и глупцы те, которые на это идут), то крестьяне на оброк не идут, барщину справляют как можно хуже и стараются всячески отбить у нас охоту заниматься хозяйством… А помещики сто раз невыносимее крестьян. Мы съезжались несколько раз, но ничего не смогли устроить разумного. Между ними нет никакого единомыслия». Так Кошелёв описал дела в Рязанской губернии. «По Тульской губернии дела идут не лучше нашего; в этом я убедился, проезжая, разъезжая по Хомяковским имениям. А сколько хлеба потравлено и погнило в нынешнем году!»

Через месяц он пишет: «Я желал бы думать, что мы пережили самую критическую минуту развития крестьянского вопроса. Но всё заставляет меня быть при том убеждении, что мы в самом начале запутанности хлопот и опасностей. Знайте, за будущее лето я несравненно более боюсь, чем боялся за прошедшее. Связь в крестьянстве теперь до того окрепла, что оно не позволит с собою шутить, как с ним шутили в Положении. Не знаю, в каком положении Петербург. Если, как слышно, там в страхе и ужасе и в страшном недоумении, то, слава Богу, значит они там поумнели. Мы теперь не dansons sur un volcan (танцуем на вулкане), но дремлем у огнедыщащего жерла. Не личные опасения меня волнуют, нет! Меня особенно тревожит всеобщая неурядица, действия посредников и настроение крестьян… Нам необходимо теперь устроить и усилить местную власть так, чтобы она смогла сдержать могущество крестьянства. Усилить местную власть должно не солдатами, не учреждением уездных начальников, её можно усилить, только давши законности большее развитие». Вот так пишет Александр Кошелёв 20 ноября 1861. [Конец крепостничества, с.335-336]

И всё же институт мировых посредников при всей критике того же Кошелёва сыграл свою роль. Всероссийского восстания не произошло. Крестьяне договорились с помещиками. Не сразу, но договорились.

По закону 27 июля 1874 года институт мировых посредников был упразднён в большинстве губерний. Остался он в Закавказье и ряде западных губерний. Задача мировых посредников была исполнена.

Профессор Устьянцева пишет: «По закону от 27 июля 1874 года мировые посредники и съезды упразднялись. Их заменили новые местные учреждения — губернские и уездные по крестьянским делам присутствия, к которым перешли немногие оставшиеся к этому времени функции института посредников. В новом учреждении собственно посреднические обязанности, т. е. завершение поземельных отношений между помещиками или государством и крестьянами, возлагались на так называемых «непременных членов» уездного присутствия. Последние назначались из местных дворян-землевладельцев, но … в служебных правах приравнивались не к уездным предводителям дворянства как посредники, а к чиновникам Министерства внутренних дел. Все остальные члены присутствия входили в него по должности». [Н.Ф. Устьянцева. Институт мировых посредников…]

Это был не диктат, а закрепление независимости этих присутствий от местного дворянства, чтобы они могли завершить дела урегулирования отношений крестьян и помещиков без давления со стороны помещиков. Давление крестьян к тому времени существенно ослабело. За десять-двенадцать лет крестьяне поняли выгодность своего положения. И хотя они продолжали считать всю землю своей, они готовы были приспособиться, и многие хорошо приспосабливались к жизни в пореформенной деревне.

Мировой посредник, дорогие друзья, это человек, о котором мы в России забыли. Между прочим, в каждом уезде, где были хорошие посредники, а такие люди были почти в каждом уезде (необязательно известные и важные, как Тимирязев, Толстой или художник Ге, - неизвестные студенты и молодые офицеры были не менее, а, может, и более замечательны), им нужно ставить памятники.

Памятник мировому посреднику! Не только генералу и офицеру, не только тому, кто шашкой махал, пусть даже защищая отечество, но и тому, кто созидал отечество, упраздняя вековой вопрос, то самое египетское рабство, о котором писал Салтыков-Щедрин. И упразднил, что удивительно, и, слава Богу, без революции.

4. Тактический маневр отступления

Но другим очень важным моментом был совсем не понимаемый большинством историков (и дореволюционных, и эмигрантских, я уже не говорю про советских) тактический маневр власти. Крестьяне не знали, что делается в Петербурге, о Царе, как мы уже видели, у них ходили самые фантастические представления. Но помещики всё знали и понимали, читали газеты, у многих в петербургских министерствах работали родственники. И ненависть возрастала. Вы помните из прошлой лекции, что Александр Николаевич в то время просто-напросто опасался покушения на свою жизнь.

И вот, чтобы успокоить помещиков, чтобы поселить в них надежду, что самые неприятные последствия реформы будут исправлены, что помещикам будет лучше и утраченное, хотя бы отчасти, вернётся, Александр принимает решение уволить самых видных творцов реформы и, в то же время, самых одиозных в глазах помещиков людей — Сергея Степановича Ланского и Николая Алексеевича Милютина. Они оба были уволены 22 апреля 1861 года. И оба в милостивой форме. Ланской получил графский титул, Милютин стал сенатором.

Князь Кропоткин вспоминал, что, увольняя Милютина, Государь сказал Николаю Алексеевичу. «Мне крайне жаль расстаться с Вами, но я должен: дворянство называет Вас «красным»». [П.А. Кропоткин. Записки революционера]

Большинство историков приняли это увольнение за чистую монету — Царь решил изменить курс. Ничего подобного, Александр не хотел изменить курс и не изменил его. Он просто убрал наиболее одиозных людей, но не ради того, чтобы их наказать (он их крепко любил и глубоко уважал), а ради того, чтобы успокоить помещичье сословие.

С.С.Ланской не хотел уходить в отставку, хотя уже был пожилым человеком. Но Государь сказал, что он повелевает ему просить об отставке. Очень скоро, в январе 1862 года, семидесяти четырёх лет отроду Ланской умер от паралича лёгких в Петербурге и был похоронен под Смоленской церковью на Смоленском кладбище в Петербурге.

Николай Алексеевич Милютин ещё много послужил в решении крестьянского вопроса в царстве Польском. В сущности, и об этом мы будем говорить в специальной лекции, современное польское крестьянское землевладение, которое не решились поколебать даже большевики, было учреждено именно благодаря гениальным идеям Милютина. Не случайно же его называли эгерией, то есть помогающим в рождении идей.

Но в декабре 1866 года молодой еще, 48-летний Милютин получил инсульт и умер 26 января/7 февраля 1872 года в Москве. Он похоронен близ Успенской церкви Новодевичьего монастыря, и, слава Богу, его могильный камень сохранился. Знающие люди каждый год приносят на его могилу цветы.

На похоронах Милютина Иван Сергеевич Тургенев сказал, наверное, лучшие из возможных слова. Вот они: «В течение полутора десятка лет он был главой и душой тесного кружка верных слуг дела освобождения; все козни противников благого дела обрушивались преимущественно на его голову. Нужна была его железная воля, горячая преданность делу, неподкупная честность, его ум, ясный и живой, чтобы выдержать такую борьбу и не пасть под напором враждебных сил. Как человек, он привязывал к себе всех близко его знавших своей искренностью и сердечной добротой; редкий государственный человек имел столько преданных почитателей и друзей. Когда все жаловались на бедность сил, ему стоило лишь кликнуть клич — и вокруг него собирались десятки сотрудников. Речь его была необыкновенно увлекательна и электризовала слушателей. Он обладал редким уменьем сразу схватить суть дела, понять его практическую обстановку в данную минуту и вести его посреди самых затруднительных обстоятельств».

Вместо Ланского министром внутренних дел был назначен Пётр Александрович Валуев — 1815 года рождения, он стал министром в возрасте сорока пяти лет.

О Валуеве, попавшись на удочку недостоверной информации, у нас много пишут, что он был консерватором, противником освобождения крестьян, сторонником помещиков и чуть ли ни крепостником. Всё это абсолютная неправда. Москвич, родившийся в Царицыно, он в молодости, в 1837-1839 годах, участвовал в Лермонтовском кружке оппозиционной молодёжи. Назначенный Курляндским губернатором, он написал записку «Дума русского», которую распространил так (а он это умел делать), чтобы она дошла до Великого князя Константина.

Этот сорокалетний Курляндский губернатор писал, что у нас «сверху блеск, снизу гниль; в творениях нашего официального многословия нет места для истины; самый закон заклеймен неискренностью… Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, движущейся без особого на то приказания; везде опека над малолетними (имеются в виду не дети, а взрослые — А.З.); везде противоположение правительства народу, казённого частному, вместо ознаменования их естественных и неразрывных связей. Пренебрежение к каждому из нас в особенности, и к человеческой личности вообще водворилось в законах…». Все ведомства «обнаруживают беспредельное равнодушие ко всему, что думает, чувствует или знает Россия…». «Управление доведено, по каждой отдельной части, до высшей степени централизации; но взаимные связи этих частей малочисленны и шатки. Масса дел, ныне восходящих до главных начальств, превосходит их силы. Они по необходимости должны предоставлять значительную часть этих дел на произвол своих канцелярий. Таким образом судьба представлений губернских начальников и генерал-губернаторов весьма нередко зависит не от господ министров, но от столоначальников того или другого министерства». [Русская Старина №5, 1891]

Эта записка дошла до Великого князя Константина Николаевича, и тот официальным приказом по морскому министерству рекомендовал эту «весьма замечательную записку», как он сам её называет, и, приведя из неё несколько крупных выдержек, предписывал «сообщить эти правдивые слова тем лицам и местам морского ведомства, от которых в начале будущего года мы ожидаем отчетов за нынешний год». [Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского, 1855-1879. С.106]

Как видите, Петр Валуев совсем не ретроград. В 1858 году он назначен начальником 2-го департамента Министерства государственных имуществ под началом генерала Михаила Николаевича Муравьёва, будущего подавителя Второго Польского восстания. И о нём 2 февраля 1851 года Валуев пишет: «Генерал Муравьёв ниже всякой критики. Всё та же страсть к мелочам и то же отсутствие рассудительности в отношении к данным условиям времени и дела». [Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. М.: Наука, 1961. Том 1]

Как вы помните, генерал Михаил Муравьёв был противником крестьянской реформы.

Петра Валуева называли «пером оппозиции». Он действительно выступал против крайностей крестьянской реформы, но не потому, что был против освобождения крестьян, а только потому, что как государственный и очень рациональный человек, он понимал, что если эти крайности осуществлять, то будет восстание элиты на царя, и к благу крестьян это явно не приведёт.

С января 1861 года он — управляющий делами Совета министров, а 22 апреля назначен министром внутренних дел и пробыл на этой ответственной должности семь лет, до 1868 года.

Когда его назначили министром, он просил Государя разрешить ему прямо высказывать свои мысли. И Государь ему ответил — я это Вам повелеваю.

В 1879-1881 годах Валуев был Председателем Кабинета министров. Он оставил очень интересный дневник, из которого совершенно ясно, что всю жизнь он остался либералом. В 1879 году, то есть, когда он сам был Председателем Кабинета министров, он писал в своём дневнике: «Не вижу правительственного сознания, хотя и вижу правительствование. Мне кажется, что всё-таки по частям всё крушится и рушится, и я бессилен крушению и обрушению ставить преграды. Всё одно и то же чувство: вижу, чего другие как будто не видят». [Дневник П.А. Валуева в 2-х тт. М. 1961. Дневник 1877-1884. Изд. Былое. Петроград. 1919]

Таким же тактическим отступлением было и увольнение калужского губернатора Арцимовича в начале декабря 1862 года. Он был переведён в Сенат.

Будущий председатель первой Государственной Думы Муромцев пишет в своих воспоминаниях: «По уходе Виктора Антоновича (Арцимовича — А.З.), как говорят, по инициативе Валуева, в Калужской губернии началось сокращение мировых участков, причём увольнялись те из мировых посредников, действия которых казались вредными для помещичьих интересов, а затем предполагалось восстановить прежнее число участков, назначая в них новых желанных людей». Большинство посредников, не дожидаясь сокращения, стали выходить в отставку; буквально за полгода оставили должность двадцать человек. Позже пятеро из них в письме к Арцимовичу признавались: «Мы все уже оставили мировую деятельность, утомлённые бесполезной борьбой с партией, тянущей назад, которая составляет теперь большинство повсюду — и в губернском присутствии, и в мировом съезде». [А.А. Муромцев. Мои воспоминания о В.А. Арцимовиче // В.А. Арцимович. Воспоминания... С. 612; ЦГАОР СССР. Ф. 815 Oп. 1. Д. 433. Л. 1—2.]

Но на самом деле и в Калужской губернии, и в других губерниях никакого движения назад не произошло. Мировые участки действительно укрупнялись, но укрупнялись потому, что всё больше и больше заключалось соглашений, и такое количество мировых посредников, как в начале, уже было не нужно. Теперь не все крестьянские общества, а только некоторые нуждались в посредничестве, соответственно, число посредников можно было сокращать. Те, кто оставались, продолжали таким же образом помогать крестьянам и помещикам достигать «безобидного» компромисса, как его называл Кошелёв.

За три года мировые учреждения России обновились примерно на 45%. Но это совершенно естественно. Многие люди, такие, как Лев Николаевич Толстой, уходили просто потому, что дали основной толчок, а потом занялись другими своими делами и обязанностями, более для них интересными.

Этот маневр власти, который заключался в как бы увольнении самых больших радикалов с целью вселить в помещиков надежду, что всё пойдёт по-старому или по крайне мере более консервативно (но в итоге ничего такого не произошло), был, после введения института мировых посредников, вторым фактором, который способствовал мирному успеху крестьянской реформы.

В обстоятельствах Второго Польского восстания, которое как раз начиналось в 1862 году и развернулось в 1863 году, когда очень усилились консервативные силы, реформы было бы свернуть очень легко. Как вы помните, Первое Польское восстание как раз свернуло все попытки реформ Николая Павловича. Но на этот раз такого не произошло.

И, самое главное, ни в 1861, ни в 1863 году в России не произошло ни крестьянской революции, ни дворянского восстания, ни убийства Царя и смены правителя, как произошло в марте 1801 г.

Почти бескровно Россия превращалась в страну свободных предпринимателей. А реформы, несмотря на войну в Польше, продолжались и становились всё более всеохватными. То, что это получилось в России после ста пятидесяти лет тяжкого рабства, — великое чудо.